Свердловск В эвакуации

БИСКВИТ

Продуктов почти не было. Скудный рацион столовой – жидкий суп из картофельной шелухи, перловая или жидкая пшенная каша со следами постного масла не могли утолить голод. У спекулянтов на базаре продавались молоко, яйца, сало, мука, овощи, но стоили они баснословно дорого. От постоянного недоедания у Тоси тяжело заболела и потом умерла двухлетняя дочка.
Прилетела телеграмма от папы: «Буду проездом 12-го в 9.00». Эльвирка не видела папу уже почти год. Раньше она своими руками делала папе подарки к каждому празднику, а теперь… сколько уже их пролетело…
Здесь с продуктами плохо, а в Москве, наверное, еще хуже!
Эльвирка решила испечь папе в подарок бисквит. Из Москвы они взяли с собой деньги – целый чемоданчик сейчас уже ничего не стоящих бумажек. С этим чемоданчиком Эльвирка отправилась на базар и почти все отдала за продукты. На закопченной керосинке в круглой чугунной сковородке с высокими краями выпекла бисквит. Завернула в цветную косыночку – узелком, и поехала на вокзал.
Трамвай был битком набит народом. «Пожалуйста, осторожнее» - умоляла Эльвирка, высоко поднимая узелок – «Я бисквит везу папе, он здесь проездом…» И люди осторожно отстранялись, пропуская девочку, везущую подарок человеку с фронта…
Поезд уже стоял на платформе. Часовой проводил Эльвирку к правительственному вагону. Она открыла дверь: ковровая дорожка бежала к длинному столу, за которым сидели Иван Александрович и папа. Стол был накрыт и… чего только на нем не было!
Эльвиркина рука с узелком устало опустилась. Она не могла отвести взгляд от стола. Вся радость, с которой она бежала к папе, вдруг утонула во внезапно подступившем холоде. Мужчины, обернувшись к ней, заулыбались.
 «Здравствуй, Эльвира» - сказал Иван Александрович - «Ну, что ты стесняешься, проходи, позавтракай с нами».
А на папином лице уже медленно угасала улыбка. Внимательно всматриваясь в лицо дочери, он поднялся с места, чтобы подойти к ней.
 Эльвира, глядя большими глазами на Бенедиктова, медленно качала головой: «Я не могу».
«Давай, давай» - радушно настаивал Иван Александрович, тоже поднимаясь из-за стола.
«Я не могу» - тихо сказала Эльвира. И медленно добавила: «Вы знаете, что здесь люди от голода умирают?»
Мужчины невесело переглянулись. Иван Александрович забарабанил пальцами по столу:
«Так. Аркадий, давай быстро: все, что тут есть прямо в эту скатерть и ей – с собой!»
«Нет» - снова тихо покачала головой Эльвирка.
«Как это «нет»! Сейчас же забирай! Сами поедите и других угостите! Забирай!»
Но Эльвирка упрямо мотала головой.
«Ужасный ребенок! Объясни хотя бы, почему?»
«Потому что… Люди меня спросят: откуда все это?»

СВЕРДЛОВСК

В Свердловск приехали ночью.
Санпропускник - выводили вшей…
Хрупкая девущка с длинными пушистыми косами, в руку толщиной... Ехала в эвакуацию она одна. Родители ушли на фронт, бабушка оставалась в Москве.
Когда она сняла косынку, санитарка ахнула. Колтуны, не расчешешь… Раздвинули свалявшиеся пряди – сплошь усыпаны гнидами
Девочка не соглашалась на санобработку, забилась в изголовье кровати, закрывая голову: «Нет! Нет!!! Испортите косы!!!» Отбивалась и плакала…
«Нельзя ее оставлять в таком виде! Все снова завшивеем!» - возмущались сотрудницы, не подпуская детей к кровати заразной златовласой красавицы…
В конце концов, от нее отступились. Одна из женщин принесла девушке стакан воды, она, всхлипывая, прихлебывала теплую воду припухшими губами, и скоро, не раздеваясь, крепко заснула на незастланной постели…
В воду было подмешано снотворное.
Девочку остригли «под ноль», она не проснулась… Спала она, и когда ее роскошные косы проходили дезинфекцию, и когда их положили на табурет, рядом с ее кроватью, а рядом – ворох разноцветных косынок и платочков, назначенных скрасить девичье горе…

Днем сотрудницы уходили на работу. Дети оставались в общежитии. Эльвирка была самой старшей. Она собирала детей, читала им книжки, рассказывала сказки и содержание кинофильмов, водила гулять… Один из малышей, Витя тихий и серьезный, очень привязался к ней, и ходил за ней по пятам…

В августе комсомольцев послали в областной колхоз на сбор урожая. Ехали в эшелоне, боялись ночью просмотреть полустанок, на котором поезд не останавливался. Надо было спрыгивать на ходу.
Старший скорее почувствовал, чем увидел приближение полустанка, «Прыгаем!!!» Эльвирка не могла себя заставить соскользнуть во тьму, грохочущую под колесами поезда, она уцепилась за вожатого и закричала… Так они в обнимку и скатились по насыпи, на ходу обдирая о камни лица и руки…Старший растянул ногу и тихо чертыхался во тьме, ругая Эльвирку на чем свет стоит…
Встретили москвичей колхозники хмуро. Бабы у ворот, недобро прищуриваясь и поджимая губы, придирчиво оглядывали ребят.
Холеные, московские… Лица не обветрены, жаром не спалены, девки простоволосые, стриженные, с голыми икрами, глаза смело смотрят по сторонам. Бесстыжие…
В деревне жили ссыльные, раскулаченные.
Солнце стояло в зените, хотелось пить. У колодца ребята остановились, подняли на звякающей цепи ведро воды, Галка зачерпнула кружку и поднесла ее ко рту. Холодная, чуть отдающая запахом тины, вода уже коснулась ее пересохших губ, но вдруг, невесть откуда взявшаяся женщина выхватила кружку из рук девочки, и выплеснула воду обратно в колодец: «Не погань!»
Деревенские смотрели на них и молчали.

Комсомольцев поселили в сарае, посреди березовой рощицы, за которой начинались поля. Расположились на ночлег они на сеновале, подкладывая вещевые мешки под голову. Для Эльвирки мамины сотрудники собрали целый мешок провизии – консервы, сухари, сало… Голодные ребята набросились на еду…
Утром, заспанные и продрогшие, они нехотя поднялись на работу. Энтузиазма явно не хватало…  Все чувствовали, что пришлись не ко двору, хотелось уехать домой… Но их ждал целый месяц работы здесь, под враждебными взглядами.
Первая не выдержала Галка. «Не пойду сегодня на поле!» - заявила как-то она. Деревенских там нет вообще, ходит один комбайн…»
«А они все на своих подворьях копаются, кулачье проклятое!» - подхватила Лиля – «На нас волками смотрят, из колодца пить не дают, ходим за тридевять земель к роднику!»
«Бросьте, девчонки, зерно собрать все-таки надо» - неуверенно сказал Славка - «это же для фронта…»
«Отдадут они для фронта, как же!» - взметнулись черные галкины косы – «не пойду больше на поля, не буду на кулачье батрачить!»
И перестали ребята выходить на поля… И словно груз тяжелый с себя сбросили… Гуляли в лесу, плескались на речке… Галка с Володькой вечерами целовались в орешнике. Постепенно отряд начал разбиваться на парочки.
Ночью в дальнем углу сарая тихо шушукались, шуршали и хихикали. У костра нестройно тянули песню мальчишки. Песня оборвалась пьяным хохотом.
Эльвирка лежала на сене, закинув руки за голову. Невеселые мысли не давали ей спать. «Задание райкома не выполняем… Комсомольцы! Война идет! Почти у всех родители на фронте, каждый может погибнуть в любой момент, а эти…»
Мамино лицо, исхудавшее после малярии, встало перед ней –
«Мама каждый день – на работу, чуть живая, голодная, холодная, в лихорадке…
А папа? В поездах с продовольствием – по всем фронтам, под бомбами… А если он не выполнит задания партии – его расстреляют! А мы тут…Что бы сказала мама, увидев, что здесь творится? А папа? Он бы знать меня не захотел!»
На следующий день, отчаявшись уговорить ребят выйти на поле, она пошла туда одна…
Зарядили дожди. Эльвирка приходила под вечер, сильно уставшая, но ее никто не замечал. Она одна грела себе воду, заваривая листья крапивы вместо чая, одновременно просушивая у костра промокшую одежду.
Готовить еду на всех уже никто не хотел. В забытом закопченном котелке, валявшемся на кострище, набралась дождевая вода, и плавали несколько желтых березовых листочков. А консервы исчезали стремительно.
Эльвирка, привыкшая скорпулезно подсчитывать провиант, поняла, что запасов не хватит до конца срока. Но все ее попытки усовестить ребят снова провалились…
Буза продолжалась…
В вещевом мешке Эльвирки осталась буханка черного хлеба и порядочный кусок сала, завернутый в полотняную тряпицу. Она устало смотрела на продукты, силясь представить, как это поделить, распределить до конца срока…
И ничего у нее не получалось…
С хлебом и салом в руках она вышла из сарая и бездумно пошла, куда глаза глядят… И вывела ее тропинка к деревне… У самой околицы стояла бревенчатая изба-пятистенка. Дом был обнесен плетнем, на котором сушились горшки и половики. Во дворе высокая дородная старуха кормила поросенка. На крылечке двух-трехлетняя девчушка трепала тряпичную куклу. Около нее бегал молодой щенок. Почуяв Эльвирку, он заливисто залаял и кинулся к калитке.
Старуха выпрямилась и неприветливо взглянула на Эльвирку. «Ты зачем пришла?»
«Бабушка!» - заторопилась Эльвирка, говоря первое, что пришло в голову – «Не поменяете на картошку, вот, сало и хлеб…!» И она протянула сверток и буханку старухе. Та нахмурилась, пожевала губами, будто что-то прикидывая, но потом решительно замотала головой: «Ничего не надо. Уходи!»
Эльвирка обреченно, с отчаянием смотрела на продукты, и вдруг, непонятно почему, выпалила: «Тогда просто так заберите! Берите-берите! У вас ребенок, а там все равно сожрут!..»
Старуха, склонив набок голову, внимательно на нее смотрела. Потом решилась и распахнула калитку: «Заходи!»
Эльвирка по чисто выметенный двору пошла в дом.
Старуха сказала: «Мне с ребенком уже трудно управляться. Две дочери - на ферме с утра до ночи, а третья работает в городе, на заводе. Все хозяйство – на мне…
Девочку сейчас надо выкупать, потом вымыть полы и выстирать половики.
Каждый вечер приходи помогать – будешь получать крынку молока и шанежку. Больше ничего дать тебе не смогу. Давай сюда хлеб и сало и иди, работай.»
Каждый вечер Эльвирка после полевых работ шла к бабушке. Мыла девчушку, которая с удовольствием шлепала ручонками по мыльной воде, забрызгивая Эльвирку с ног до головы; потом терла мохнатой лыковой мочалкой  полы; стирала грубые домотканые половики и развешивала их на плетне.
После этого, украдкой потирая занемевшую поясницу, поднималась в дом, садилась за деревянный выскобленный стол, где ее уже ждала крынка молока и картофельная шанежка.
Однажды был сильный ливень, и бабушка предложила Эльвирке переночевать в избе, на лавке. Та с радостью согласилась. Изба была теплая, а сарай продувался всеми ветрами…
Рано утром, собираясь на работу, Эльвирка споткнулась о небольшой бочонок у стола. К ней немедленно подлетела старшая дочь хозяйки, та, что работала в городе: «Не трогай, это мое!» Подошла бабушка и кивнула: «Это ее!» Дочь откупорила бочку. В ней оказалась селедка, очень крупная. Женщина взяла одну и сорвала с нее шкуру. Жир тек у нее по рукам, у Эльвирки потекли слюнки, а женщина принялась есть селедку, и все домашние смотрели, как она ест. Потом она вытерла руки, закрыла бочонок и ушла.
«Бабушка, тихонько спросила Эльвирка – а почему она с вами не поделилась?» «Она работает! – наставительно сказала старуха. «Она деньги на всю семью зарабатывает, больше никто из нас ведь денег не получает! У нее силы должны быть для работы, а то уволят!»
С колхозниками расплачивались тогда только продуктами. Денег они не получали.
Ребята стали замечать, что Эльвирка вечерами где-то пропадает, но на расспросы она отвечала уклончиво, решив никому не рассказывать про свою работу.
В первый вечер, когда ребята рылись в ее мешке и не нашли сало, ей было совестно, и жалко ребят, но потом все в ней снова возмутилось: «Почему они не работают?  Почему проедают то, что с трудом собрали родители и друзья? Почему комсомольское поручение превратили в гулянку? Почему я должна отдать им последнее, что у меня осталось? Нет! Я все правильно сделала!» И, с облегчением вздохнув, Эльвирка отвернулась к дощатой стене сарая и мгновенно уснула.
Месяц пролетел незаметно. Наступила пора возвращаться домой. На заработанные трудодни Эльвирке привезли мешок муки. Раздавали муку посреди деревни. Сброшенный к ее ногам с телеги мешок Эльвирка попыталась поднять – но не тут-то было! Мешок весил больше пуда… У заборов хихикала местная молодежь. Рядом стояли комсомольцы, косо глядя на Эльвирку.
«А подвезти до станции вы нас не сможете?» - спросила она деда, управлявшего лошадью. «Нет, милая, не разрешено!» - ответил тот, и телега покатила в соседнюю деревню. «Ну что ж, - рассудила Эльвирка – пусть тогда здесь и останется. Поделите тогда на всех!» Она забросила за спину тощий вещмешок и зашагала к станции.
С бабушкой она уже простилась. Пройдет время, закончится война, и бабушка приедет к ней в гости, в Москву, в коммуналку на пятом этаже… Они поговорят с мамой, попьют чаю, душевно скоротают пару вечеров… Прощаясь, она скажет, утирая глаза кончиком платка: «Вот ведь, бывают люди – нелюди, а бывают люди – люди…»


Рецензии
Есть ещё люди для которых труд сродни уважению,а сердце и душа щедры для людей своей добротой.
С уважением.

Юрий Симоненков   10.02.2016 09:20     Заявить о нарушении
На это произведение написано 7 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.