Завещание поэта

210 лет тому назад – 26 мая (ст.ст.) 1799 года, раскинувшаяся от Аляски до царства Польского Российская империя праздновала на 40 день после Пасхи Вознесение Господне. В церквах шли службы, прихожане освещали выпеченные накануне из теста лестницы с непременными, по числу небес Апокалипсиса, семью ступеньками.

А в Немецкой слободе, что в Москве «…во дворе коллежского регистратора Ивана Васильевича Скворцова (угол современной Малой Почтовой, д.4 и Госпитального пер. д. 1/3) у жильца его Сергея Львовича Пушкина родился сын Александр». Так Первопрестольная, а вместе с ней и страна встретили свою первую любовь – А.Блок «…Тебя как первую любовь Россия вечно не забудет». Дьячок церкви Богоявления в Елохове видно хорошо отметил праздник, если 27 мая в метрической книге записал: «…сын Александр крещен 8 июня». Крестными были граф Артемий Иванович Воронцов и бабушка по отцу Ольга Васильевна Пушкина.

Немецкая слобода уже без малого целое столетие заселялась российской знатью, волею обстоятельств вынужденной переезжать из Петербурга в Москву. Меньше четверти часа требовалось пройти от дома, где в родовых муках корчилась внучка арапа Петра Великого – Надежда Осиповна урожденная Ганнибал, до площади Разгуляй. Здесь, напротив трактира с таким же названием стоял особняк екатерининского вельможи Алексея Ивановича Мусина-Пушкина. В тиши его древлехранилища шла напряженная, зачастую мучительная работа над подготовкой к первому изданию рукописи «Слово о полку Игореве». Колдовали над ней светлейшие головы того времени – Малиновский, Бантыш-Каменский, захаживал и Карамзин. Все совпало – явление из небытия «Слова» и рождение кузнеца русской речи: «…я ударил в наковальню и все стали писать хорошо».

Ребенок первые слова сказал на французском, а языку предков учили его бабушка Мария Алексеевна Ганнибал, няня Арина Родионовна и Никита Козлов, пожалованный барчуку в дядьки за верность, и в отличии от Савельича – ангела хранителя Петруши Гринева, героя повести «Капитанская дочка», далеко не за трезвое поведение. С ним Сашу отправляли на прогулки, во время которых  воспитатель заглядывал в питейные заведения, где тратил по своему усмотрению деньги, выданные для маленького барина. Дядька употреблял, что покрепче, а будущий автор «Гаврилиады», попивая квасок,
с интересом слушал и запоминал речь извозчиков, мастеровых, актеров, солдат. Никитины университеты не пропали даром. В Царском селе среди лицеистов ходил стишок: «А наш «француз» (кличка Пушкина, данная товарищами за блестящее владение французским) свой хвалит вкус и матершину порет».

Дядька возьмет его окровавленного после дуэли на руки и понесет из кареты в дом, услышав: «Грустно тебе нести меня?».
А через несколько дней похоронит в Святогорье, рядом с матерью поэта.
Пушкин в отличии от родни, далекой и близкой, и тысяч ноздревых, собакевичей, плюшкиных сторицей оплатил своим творчеством труд крепостных Михайловского, Болдина.

В те же весенне-летние дни 1799 года в далекой Италии А.В.Суворов - фельдмаршал 2-х империй – Российской и Австрийской, очищал от французов Италию. Когда маленького 3-месячного Сашу повезли впервые в Михайловское, русские двинулись через Альпы. Через 32 года интерес Пушкина к жизни и деятельности Суворова приведет к Пугачеву, а уж «Вожатый» (Писала М. Цветаева: «Если бы меня, семилетнюю, среди седьмого сна, спросили: «Как называется та вещь, где Савельич, и поручик Гринев, и царица Екатерина Вторая» - я бы сразу ответила: «Вожатый») направит перо и мысли поэта на дорогу к величайшей книге русской литературы – «Капитанской дочке».  Вот так прочитаешь, не останавливаясь: «Капитанская дочка – береги честь с молоду!!!» и навсегда прирастешь к страницам, где от тепла твоих рук и дыхания начнут проступать неведомые доселе письмена. Из окруженного холерой Болдино писал же муж молодой жене, в девичестве Гончаровой: «…не кокетничай с царем», не строй глазки кавалергардам. Не прислушалась и осталась в 24 года вдовой с четырьмя малолетними детьми на руках.

В самозванце Пугачеве начинаешь узнавать Великоко князя Николая Павловича Романова, ставшего Николаем –I, не дождавшись официального отречения брата Константина, которому принес присягу на верность.
В кельях Чудова монастыря, где обретался в свое время монахом Лжедмитрий, повесив в июле 1826 года 5 декабристов в Петропавловской крепости, уже в августе говорил сам и слушал поэта вновь коронованный Император. И в повести Пугачев-ПетрIII милует Гринева среди зарубленных и повешенных защитников Белогорской крепости.

В Савельиче видны черты дядьки Никиты Козлова, нани Арины Родионовны, а причитавшись высмотришь фигуру…Василия Андреевича Жуковского.
Пушкина он впервые увидел в колыбели, учась в благородном пансионе при Московском университете и заглядывая в гости к родителям поэта. Через 16 лет, став учителем и другом, наставлял на путь истинный. Вымаливал у старшего брата – Александра I не посылать автора вольнодумных стихов в Сибирь, а младшего Николая I уговаривал принять и выслушать лично, без посредников, Опального сочинителя. Просил «природного дворянина» написать письмо монарху с намеками на раскаяние, словно Савельич: «Батюшка Петр Андреевич!..Не упрямся! Что тебе стоит? плюнь и поцелуй у злод…(тьфу) поцелуй у него ручку».

Одновременно с работой над «историей Пугачевского бунта» и повестью Пушкин серьезно изучал «Слово о Полку Игореве». Восхищался древностью слога, защищал подлинность рукописи. Результатом этого проникновения в стихию поэмы явилось то, что она проросла новыми побегами в «Капитанской дочке». Солнечное затмение для князя Игоря перешло в метель для Гринева. Послушайся он ямщика и не было бы его встречи с Пугачевым. В письме Маше Мироновой к своему суженному слышится «Плач Ярославны». Соловей старого времени Боян виден в эпиграфах Княжнина, Фонвизина, Хераскова. Первых князей усобицы – это таже схватка за власть и богатство современных царей и самозванцев. Так ткалось полотно времен в русской литературе.
 
22 декабря 1834 года после кровавых бунтов в вольных поселениях в дневнике поэта появилась запись: «…эдакой страшной стихии нет и в Европе. Кто были на площади 14 декабря? Одни дворяне. Сколько же их будет при первом новом возмущении. Не знаю, а кажется много».
Через 83 года – продолжительность одной человеческой жизни – 30 тысяч одних только офицеров, старших и младших, генералов присягнули Ульянову – сыну служилого дворянина, правнуку той калмычки, что рассказывала Пугачеву сказку о вороне и орле.
А в оргиях Лже-Петра III угадываются ночные застолья на ближних и дальних дачах Сталина, после которых тысячи шли на каторгу и расстрелы.

Сквозь годы смотрел поэт и завещал нам, своим потомкам, делиться…заячьим тулупчиком – в нужном месте, в нужный час. У каждого времени он свой, этот тулупчик. Можно грохнуть миллионы долларов на песни, пляски, презентации, а лучше было бы заплатить ипотеку многодетным семьям. Можно купить пятую яхту, а можно…впрочем любой желающий в состоянии продолжить этот перечень. Не услышим, отмахнемся, встретим очередной октябрь. Ибо сказано: «И последние станут первыми». Кем были в феврале 1917-го ульяновы, джугашвили, бронштейны и т.п.? Беспартошными каторжниками! А через год въехали в Московский кремль Лениными, Сталиными, Троцкими и примерили шапку Мономаха.

Спасибо Александр Сергеевич! И с днем Вашего рождения поздравляем нас, ныне живущих.