Тайный свет надежды - Глава первая

                Умейте ценить великое
                чувство любви, чтобы потом
                не каяться и не страдать всю
                оставшуюся жизнь.
                Автор

     Молодой человек лет девятнадцати, Семён Данилович Южев,
садился в проходящий поезд "Кисловодск – Москва" на железнодорожной станции Пятигорска. В руке парень нёс небольшой потёртый чемоданчик образца тех далёких лет середины двадцатого столетия. Южев проучился в пятигорском медучилище четыре года и перед экзаменами ехал домой к маме. Он был среднего роста, темноволос и круглолиц, с калмыцким разрезом век, за которыми красовались пытливые светло-карие глаза любознательного человека. В движениях тела наблюдалась редкая примечательная осторожность, словно Южев постоянно перемещался с доверху наполненным жидкостью сосудом. Иногда еле заметная улыбка соскаль-зывала с его тонких губ – значит, с теплотой вспоминал о маме и доме, представляя, как встретится с единственным родным человеком. Ему было чем похвастаться и порадовать маму, поскольку учился хорошо. Он уже знал, где именно будет проходить медицинскую практику, потому что об этом его мама, работавшая в станице Урсунской детским врачом, уже побеспокоилась. Это она попросила главврача больницы определить её сына попрактиковаться где-нибудь поближе, хотя бы в хуторе Будний на правах фельдшера. Клавдия Петровна, так звали маму Семёна, хоть и боготворила единственного сына, отдавая последние сбережения на его учёбу, старалась это сделать так, чтобы парень ничего не заподозрил, мечтая вырастить из прилежного юноши потомственного врача, как и она сама, и его отец, погибший в Великую Отечественную.
     Вечерело, но сумерки над Пятигорском ещё не сгустились. Южев протянул билет проводнице в форменной фуражке и прошёл в указанное купе. Отодвинув дверь в купе, он увидел, что там уже сидят две попутчицы. Справа на нижней полке сидела сухонькая старушка в синем сарафане, маленькую седую голову покрывала белая косынка. Её русские черты лица почему-то напомнили Южеву давно умершую бабушку. Слева на верхней полке лежала девушка и читала книгу. Она, видимо, настолько увлеклась своим занятием, что не сразу заметила присутствие нового пассажира, пока он вежливо не поздоровался:
     – Добрый вечер!
     – И вам того же, мил человек! – ответила ему старушка, а девушка лишь неохотно опустила книгу на тугую грудь и, близоруко щурясь, изучающе посмотрела на парня. В её больших волооких глазах, окаймлённых длинными тёмно-русыми ресницами, притаилось нескрываемое удивление пополам с вопросом: "И что дальше?"
     От томного, словно сквозняком пронизывающего взгляда девушки, на Семёна невольно накатило душевное тепло и предательски дрогнуло молодое сердце, ещё не познавшее настоящей любви.
Подобное произошло с ним впервые, породив неожиданную мысль: "С этой девушкой непременно надо познакомиться". В считанные секунды Южев успел разглядеть бледно-розовые бархатистые щёки девушки, аккуратно округлённый подбородок, длинные русые волосы, небрежно лежавшие на казённой белой наволочке, и ему захотелось поговорить:
     – Хороший вечер за окном, правда? 
     Ему не ответили, а он продолжал:
     – Что значит весна!.. И на улице совсем по-летнему. Люблю наблюдать за молодой травой. Она тянется к солнцу и в этом есть нечто загадочное…
     И опять молчание.
     Поезд тронулся. Южев бесшумно присел к окну и, облокотившись на столик, стал смотреть на проплывающий мимо перрон. Первые признаки  приближающейся ночи размывали очертания городских домов, и только свет в их окнах празднично смотрелся игрушечностью своих квадратиков, чем-то напоминая Южеву новогодние огни. Сумерки сгущались, растворяя мелкие предметы и навевая грустные мысли о том, что скоро город, к которому он так привык за время учёбы, останется лишь в памяти.
     Прошло ещё немного времени, город остался позади, а девушке на второй полке уже не читалось, и она слушала обычную в таких случаях беседу парня и старушки. Её завораживал и манил неизвестно куда суетливый говор попутчика. Южев продолжал:
     – Мамаша, обратите внимание, какой красивый закат у горизонта, будто там что горит и тучи спешат поглотить это багровое зарево. Не иначе, погода испортится.
     – Ничего подобного, – спокойно возразила ему старушка, – с час назад вороньё летело над полем высоко-высоко! Значит, ненастья не будет.
     – А я и не утверждаю, что завтра пойдёт дождь. Возможно, усилится ветер.
     Быстро мчался поезд. Весело постукивали на стыках вагонные колёса. К тому времени беседа Южева и старушки исчерпала себя и в купе снова воцарилась относительная тишина. Южев услышал, как девушка над ним вдруг пошевелилась и вот, удерживаясь за поручни, она спустилась на пол. На ней было ситцевое платье в мелкий горошек, молнией блеснули перед глазами парня её белые голые ноги и в виски Южева предательски прилила взволнованная кровь. Девушка старалась не смотреть в сторону попутчика, словно боялась чего, она пружинистыми движениями ступней быстро одела лёгкие светло-коричневые туфли и вышла из купе, оставив после себя запах дешёвых духов.
     Южеву стало окончательно скучно, он вспомнил, что давно голоден, и отправился в вагон-ресторан купить что-нибудь к ужину. Когда возвратился с бумажными кульками в руках и тремя бутылками пива, его попутчицы находились в тех же позах, в каких он застал их, войдя сюда впервые.
     – Давайте поужинаем? Я угощаю, – предложил Южев, – Мамаша, не отворачивайтесь, я очень прошу.
     Старушка не знала, как ей поступить и, вдруг вспомнив, уклончиво ответила:
     – Не могу, сынок, колбасу, а пиво – тем более: гастрит извёл.
     – Гастрит, говорите? – переспросил Южев и взглянул на ногти рук старушки. – Кто сказал, что у Вас гастрит?
     Старушка в недоумении пожала худыми плечами, словно ища защиты неизвестно у кого, но Южев успокоил:
     – Такой болезни у Вас нет! Говорю Вам как доктор, и то, что предлагаю съесть, лишь укрепит Ваши силы.
     – Тогда что меня точит изнутри? – с нескрываемым испугом спросила старушка, машинально крестясь.
     – Пока ничего…, но советую Вам по приезде домой непременно сходить к терапевту на приём.
     Южев повернулся к девушке и, улыбаясь, сказал что думал:
     – Простите за навязчивость, но без Вашего участия я не стану есть. Да! И как Вас зовут? Я Семён…, Семён Южев.
     Девушка скромно улыбнулась в ответ и, чувствуя, что парень ждёт её ответа, тихо сказала, прикрывая свои изумительные глаза длинными полуизогнутыми ресницами:
     – Светлана.
     Её голос, похожий на убаюкивающую неземную музыку, окончательно сразил Южева. Он хотел что-то сказать, но запнулся и покраснел, затем, оправившись, повторил своё предложение:
     – Спускайтесь к столу, я очень прошу.
     Пока Светлана сползала вниз, держась за поручни, Южев поинтересовался у старушки:
     – Мамаша, а Вас как величают?
     – Я баба Соня! – старушка в ответ многозначительно улыбнулась молодым.
      Южев, на волне сердечных чувств к теперь уже знакомой незнакомке, возбуждённо продекламировал:
     – Бабушка Соня, Светлана и Сеня – смотрите, какое совпаде-ние! Идиллия! – он принялся резать на столике колбасу перочинным ножом, затем налил пиво в чайные стаканы и на той же волне радости предложил:
     – Дорогие женщины, за знакомство!
     – Сеня, Вы правда доктор? – зачем-то уточнила для себя Светлана после первого глотка пива. Теперь голос девушки был тёплым и ласковым, идеально гармонирующим с её очаровательным волооким взглядом. И эта гамма природного баловства, вылившаяся в неоспоримую красоту, окончательно пленила его разум. Южев с трудом сдерживал своё внутреннее состояние и старался хоть внешне казаться спокойным и рассудительным, но голос его дрожал и часто запинался:
     – Признаюсь вам. Да. Я завтрашний сельский врач. Осталось сдать экзамены. И место работы уже подыскали – хутор Будний, в десяти километрах от нашей станицы. Говорят, дорога туда грунтовая, но меня это не пугает – только бы людей лечить!
– Вот я, милок, и приду к тебе на приём, – с нескрываемой радостью воскликнула старушка, – ведь я там живу! Мой прадед ещё до революции поселился в Буднем. Помню, он рассказывал: земли кругом были непаханые, по балкам – непролазные камыши. Там станичные казаки гурты лошадей пасли и сено на зиму заготавливали, а сейчас вон что делается: перековыряли землю плугами под самые дворы будто так и надо.
     Южев внимательно и с интересом слушал старушку, подперев подбородок, и не забыл напомнить:
     – Бабушка, я приеду в Будний не раньше июня, так что не шутите со своим здоровьем. Милости прошу в станичную больницу.
     – Неужели всё так плохо?
     – Завтра не умрёте, но поторопиться надо, – и Южев ещё раз взглянул на ногти рук бабы Сони. – Ешьте! – напомнил он, заодно доливая в стаканы пиво.
     Вагон слегка покачивало. За окном давно уже плыла ночь, и только большая блёклая луна матово светилась почти у самого горизонта, словно намертво прибитая к тёмному беззвёздному небу. Мягко постукивали вагонные колёса, убаюкивающе действуя на пассажиров. Над головой Южева горела настенная лампа, старушка давно спала, а молодая пара продолжала сидеть за столиком, тихо беседуя. Светлана неумело пила из стакана пиво, а парню казалось, что она лишь пригубляла хмельной напиток. Им некуда было торопиться: впереди ещё полночи и их непринуждённое общение походило скорее на таинство, нежели на обыкновенное коротание времени в длинной дороге. О себе Южев давно всё рассказал и теперь слушал Светлану.
     – Фамилия у тебя красивая – Южев! А моя так себе – какая-то там Найдёнова. Не находишь её чересчур смешной? Словно всех нас нашли с папой и мамой.
     – Ты зря так, – возразил Южев, – очень редкая и запоминающаяся, кстати.
     Светлане понравился его ответ, и она раскрепостилась в разговоре, не подозревая о том, что показывает своё внутреннее Я.
     – Уж и не помню, говорила ли, что учусь в ростовском техникуме связи. Завидую тебе, с какой теплотой ты рассказывал о друзьях по медучилищу. Почему такая противоположность? – в задумчивости решила она для себя. – Живём в едином советском обществе, а отношение человека к человеку разное. Одна у меня отдушина в жизни – тётка по маминой линии, живущая в Кисловодске, да моя любимая Заречная, где живу. Путешествуя туда и обратно, чувствую, как очищаюсь от повседневного бреда и душевных истязаний со стороны подружек по техникуму. Даже из общежития ушла, только бы не видеть их рожи! Я давно поняла, что сокурсницы ненавидят меня и знаю, за что. Отличница, пишу в стенгазету стихи – они многим нравятся. Даже печаталась в журнале "Дон". Всегда задаю себе один и тот же вопрос: "В чём моя вина?" Немного не такая, как все? В совершенстве владею телеграфом…
     Тут она запнулась, поняв, что хвастается и закрыла тонкой ладонью свои глаза. Светлана несколько минут сидела в этой позе, а Южев только сейчас догадался, что девушка нуждалась не столько в его сочувствии, сколько в помощи. Ей действительно было одиноко в этом многоликом мире, и так важна была ей рука друга!
     Светлана украдкой вытерла ладонью слёзы и заговорила снова:
     – А знаешь, Сеня, я пошла в техникум по настоянию родите-лей. Они у меня простые рабочие локомотивного депо, истрёпанные войной, больные и уставшие, хотят одно, чтобы я стала Человеком.
     – Светлана, а твои родители правы! – согласился Южев. – Ты их слушайся.
     – Правда?! – удивилась Светлана и повеселела. – Я и сама понимаю: учиться надо, и закончу этот техникум. Получу через год диплом и попрошу начальство, чтобы меня послали работать куда-нибудь далеко-далеко!
     Чтобы до конца разгадать психологию своей необычной попутчицы, Южев поинтересовался:
     – Какое время года тебе, Света, по душе?
     Найдёнова с ответом не торопилась и, не спеша прожевав кусочек колбасы, без тени смущения призналась:
     – Люблю осень. Станешь возражать? Скажешь, чего в ней хорошего? – и она посмотрела на Южева широко открытыми хмельными глазами, понимая, что озадачила.
     – Действительно, почему осень? Нет бы, как я – лето, с его бесконечным теплом, буйством трав и красок!
     – О-о-о! Осень для меня – сентиментальная пора года, – Светлана сделала красивый жест свободной рукой, говоривший о сокровенных тайнах её девичьей души. – Именно осенью, Сенечка, со мною творится нечто необъяснимое. Осенью я часто плачу без причин и это меня потом успокаивает, уравновешивает, что ли. Мне нравится, когда за окном идёт неспешный продолжительный дождь. Под него я сладко грущу, и меня не пугает, когда сутками нет солнца…
     – Ты меня удивляешь всё больше и больше, – признался Южев, – я знаю тебя всего несколько часов, а кажется, прожил рядом десятилетие. Скоро расстанемся, но мне не будет давать покою, как ты там в своём техникуме в среде завистливых девчат и не плачешь ли в пору осенней непогодицы. Знаешь, что я подумал? Давай писать друг другу письма! Теперь мне тоже без тебя будет одиноко, искренне признаюсь, – уверял Южев, приложив руку к сердцу, – мы нужны друг другу. Я одинок, а мамы – они до порога, как сказали мне в военкомате.
     – Правда желаешь со мною дружить? С какой я есть, вредной эгоисткой с кучей недостатков и прочего душевного мусора?
     Южев, не раздумывая, согласно кивнул головой, и прядь его тёмно-каштановых волос съехала на лоб, сделав внешне беззаботным и весьма привлекательным. Девушка подметила это сразу. А он взял пустую бутылку, осторожно оторвал этикетку и написал на ней свой адрес. То же самое сделала и Светлана. Они обменялись бумажками, чувствуя при этом, как между ними произошло нечто важное. Громко бились сердца при мысли, что они сделали для себя нечто такое, что нельзя объяснить словами. Им казалось, что они одни не только в купе, но и во всём поезде, и даже похрапывание старушки не возвращало в реальность. Светлана держала меж пальцев цветную этикетку с адресом Южева, смотрела в окно, за которым кроме вязкого сгустка темноты ничего не было видно. "Вот она какая, любовь, – думала девушка, отключившись от всего на свете и с трудом сдерживая трепет, – только бы не наделать глупостей!" – беззвучно шептали её губы.
     Южев смотрел на Светлану сбоку, любовался стройным профилем, прядями волос, сколотых перламутровой брошью, и ему необычайно хотелось прикоснуться к ним, поцеловать нежные ушные раковины…
     Первой нарушила молчание Светлана:
     – Ты правду сказал насчёт бабусиного здоровья или просто успокоил её? – Светлана всем телом повернулась к Южеву, чтобы видеть его карие глаза и слушать, а он мельком взглянул на старушку и тихо сказал:
     – С первого взгляда я понял, что она серьёзно больна и ей потребуется длительное лечение. Ещё при свете дня обратил внимание на ногти её рук, а ногти любого человека – вроде датчиков состояния здоровья. Порою мы не чувствуем развитие недуга, а когда он проявится, бывает уже слишком поздно.
     – Сенечка, ты меня пугаешь… – с кислой гримасой на лице Светлана остановила поток медицинских терминов и выкладок Южева, – может, и я давно нуждаюсь в больничной койке? По-смотри, – и девушка протянула ему ладонь.
     Южев лишь улыбнулся, но ему особенно приятно было ощу-щать в своих ладонях её тонкие хрупкие пальцы, которые ещё мгновение назад были недоступны. Полукруглые розовые ногти говорили о превосходном здоровье девушки, пахли пивом, колбасой и ещё чем-то таким, отчего его молодое влюблённое сердце трепыхалось в груди, гоняя по жилам горячую кровь. Он успокоил Светлану:
     – Видишь, они у тебя ярко-розового цвета с полумесяцем у корней, а значит, ты будешь жить долго и счастливо!
     – Хорошо! – согласилась девушка, но руки не отнимала. – Расскажи мне о ногтях, может, и пригодится когда.
     Южев ещё раз улыбнулся девушке и согласился:
     – Например, если ногти имеют серый оттенок, значит, человек болен гепатитом; тёмно-коричневые свидетельствуют о лихорадке, а серо-красные пророчат болезнь крови. Плоские ногти напоминают о плохой нервной системе, эелёно-жёлтые, как у нашей попутчицы, подтверждают наличие в организме воспалительного процесса… Может, достаточно?
     – Погоди, погоди… – торопилась она высказать мысль, а гадать по руке умеешь?
     Ей хотелось, чтобы Южев подольше касался её руки и, с трудом удерживая в них мелкую дрожь, томилась чувством необъяснимого желания побыть во власти этого милого человека.
     – Предсказывать судьбу по линиям ладоней – не мой профиль, а вот поцеловать их могу…
     За окном уже брезжил рассвет. Бесформенной массой просматривалась лесополоса, то и дело мелькали кусты терновника. Светлело с каждой минутой, приближая миг их расставания, и Южев не мог  смириться с этим, с удивлением задавая себе вопрос, как это он мог до вчерашнего вечера жить без страстного чувства любви?
Они находились рядом, дышали одним воздухом, и обоим чего-то не хватало для полного счастья. Они не могли взглянуть друг на друга, а тем более, что-либо сказать напоследок.
     В дверь купе осторожно постучали. Вошла проводница и напомнила Южеву и старушке, что подъезжают к Урсунской. Последние минуты Семён и Светлана сидели рядом, боясь сделать лишнее движение. А за окном уже мелькали покрытые камышом хаты на окраине станицы с побелёнными стенами и синими ставеньками да тополя в зелёном убранстве, стоявшие вдоль железнодорожного полотна. Чернели огороды, кое-где цвели деревья, придавая природе праздничный вид.
     Состав начал медленно тормозить, визжа колёсами на стрелках.
"Всё кончено", – подумал Южев, беря чемоданчик. Светлана бесшумно вскарабкалась на полку и затаилась. Перед тем, как навсегда покинуть вагон, он повернулся к Светлане и умоляюще прошептал:
     – Пиши
     – Я тоже жду, – был её ответ.
     Южев сошёл на перрон родной станицы, но радости не бы-ло. Где-то знакомо до боли пыхтел маневровый паровоз, сортируя составы. Вставало солнце. Его ещё не было видно, но оно уже окрасило фасады станционных построек. Здесь же, на затенённом перроне, пока таилась ночная прохлада. Не оглядываясь, понурив голову, Южев брёл по асфальтовой дорожке вдоль состава, ноги отказывались нести его, а неведомая сила тянула обратно к распахнутым дверям только что покинутого им вагона. Противостояние длилось недолго, юноша резко повернулся и вскочил в тамбур, пробормотав что-то невразумительное ошеломлённой проводнице. Южев рывком раздвинул дверь купе, взгляды влюблённых тотчас встретились. Не думая о дерзости поступка, он припал к солёным от слёз губам Светланы и понял: он не ошибся! Девушка ответила ему тем же…
     Поезд давно тронулся, но влюблённая пара была счастлива – впереди у них было целых три часа уединения в пустом купе.