Ван уходит в Харбин

Ли Фу отсиживался в тайге… Днем он прятался, а ночью переходил на другое место. Еды у него не было, и он питался перезревшим виноградом, ягодами актинидии, а также грыз какие-то коренья.
На их бывшей базе было много продуктов, которые хранились в углублении скалы, но там могла ждать засада. Ли Фу утешал себя тем, что все деньги и большая часть золота находились в его рюкзаке. Ему было жалко тайник, в котором они запрятали немало ружей и много ценной домашней утвари из серебра и дорогого фарфора. Но жизнь была дороже, и он не помышлял возвращаться на базу.
На третий день, уже перед сумерками, он вышел на условленное место. Под мостом его поджидал только Дэн. Этот бродяга, должно быть, обворовал квартиру на разъезде и теперь ел белый хлеб.
– Тебя никто не видел? – настороженно спросил Ли Фу.
– Нет, все дома пустые. Наверное, боятся нас и сбежали на станцию, – ответил Дэн.
– У тебя есть хлеб? Я давно ничего не ел.
Дэн не ответил, но развязал рюкзак и отломил половину ковриги.
Через сутки появился Ван, исхудавший и оборванный; он сказал, что заблудился в лесу и долго не мог выйти к полотну железной дороги.
– Ты никого не встретил из наших? – спросил Ли Фу, и его глаза засветились надеждой.
– Нет, я только видел, как падал Бэн, – ответил Ван.
– Чен упал, как подкошенный, но как погиб Бэн я не видел, – процедил сквозь зубы главарь.
Хунхузы прождали до утра, но больше никто не подошел. Днем они уходили в тайгу, а ночью возвращались к мосту. Так прошло еще два дня, но Ли Фу больше никого не дождался и понял, что русские ликвидировали почти весь отряд. Своими мыслями Ли Фу не поделился ни с Ваном, ни с Дэном, но старый разбойник все понял без него и, сняв с себя рюкзак, сказал:
– Их всех прикончили! Давай нам нашу долю, и будем расходиться, кто куда…
Но главарь не очень торопился с дележом.
– Я буду формировать новый отряд, и для этого потребуются большие средства, – мрачно заметил он.
Дэн тут же подумал, что Ли Фу хочет присвоить себе всю кассу отряда, и закипел злобой. В его голове уже созревал план, как получше прикончить главаря и его пасынка. Но матерый бандит был туповат, и когда он сказал, что ему нужно сходить в кусты по большой нужде, то Ли Фу, положив ладонь на кобуру маузера, предупредил:
– Не торопись, ты меня неправильно понял!
Затем Ли Фу сказал, что он оставит на общие нужды только золото, а деньги они поделят поровну.
– Черт с тобой! Давай деньги и дели прямо сейчас! – поторопил Дэн, и его глаза алчно заблестели.
Ли Фу сбросил рюкзак, и они честно поделили все бумажные купюры и серебряные монеты.
Затем главарь заговорил о своих планах; он намеревался проникнуть в банду Корявого, войти к нему в доверие и при удобном случае отравить всю командную верхушку. Далее Ли Фу сказал, что для этого потребуется много времени, год или два, но когда он станет хозяином, он подаст им условный сигнал, и тогда им нужно будет вернуться в отряд.
– Какой условный сигнал, что это такое? – не понял Ван.
– Тебе кто-нибудь передаст несколько серебряных монет, и их количество скажет, через сколько дней тебе нужно будет прийти!
– А куда прийти? – спросил Дэн, окрыленный результатами дележа.
– Получив сигнал, вы придете в Ачэн, но не в само селение, а на хутор возле речки, где раньше был саманный завод.
– Можешь на меня рассчитывать, – сказал Дэн и собрался в дорогу.
– До станции Шанчжи идите пешком и больше тайгой, а то вас поймают, – предупредил Ли Фу и затем сказал, что им пора расходиться.
Первым ушел Дэн, и Ли Фу, глядя ему вслед, сказал:
– Похоже, что у него не все дома!
После небольшой паузы главарь посоветовал «племяннику» устроиться в качестве кули на Перевалку.
– Кажется, тебя звал туда тот русский? – спросил он.
– Откуда ты знаешь? – удивился Ван.
– Я все знаю, и постарайся там научиться говорить по-русски. В этом случае нам откроются невероятные возможности! Но сначала навести Цин и отдай ей часть денег.
Ван думал совсем о другом… Ему очень хотелось сказать «дяде», что он передумал и больше не хочет быть хунхузом, но тот был сильно не в духе из-за разгрома отряда и мог рассердиться.
«Разве я не увижу его за целый год? Скажу потом, когда повстречаемся дома», – решил Ван и тоже собрался в путь.
– Пойдем порознь, так безопасней, – сказал Ли Фу, затем он поднялся на ноги, посмотрел из-под козырька ладони на солнце и, попрощавшись с Ваном, резво поднялся на насыпь.

*  *  *
 
Ван шел уже второй день и в пути размышлял о своей несуразной жизни среди хунхузов…
Пока он и Бэн находились в тайге, «лесные братья» наделали много нехороших дел и похвалялись этим, когда вернулись из похода. Поэтому русские так обозлились и прикончили почти весь отряд. Теперь они ищут остальных, и из-за этого нужно идти пешком. «Но разве я участвовал в этих налетах? – продолжал размышлять Ван. – И кто знает о том, что я хунхуз? Если ехать по железке, то очень скоро будешь дома…»
Ван представил себе свою деревню и то, как он сходит в лавку и там купит матери и сестре по красивому халату. Малышке он собирался купить много разных сладостей.
Ван решил, что немного поживет дома, а потом, оставив большую часть денег матери, отправится в город искать русского.
Он дошел до следующей станции, купил на вокзале билет до Харбина и дождался поезда…

                *  *  *

Смирков просматривал накладные, когда в его кабинет вошла учетчица Варя и сказала, что его спрашивает какой-то странный человек: по виду вроде русский, но по-русски может только «ваша-наша», и в китайской одежде.
– В самом деле, Варенька? В таком случае приведи его ко мне, – попросил ее Петр Ильич и в то же время подумал: «Неужели пожаловал мой охранник?»
Варя привела Вана; тот остался возле двери и теперь смущенно переминался с ноги на ногу. Это было несомненно: перед ним стоял европеец, но эта тюбетейка с шишечкой никак не подходила к его лицу; вовсе нелепо смотрелась на нем китайская блуза с непомерно широкими рукавами и палочками вместо пуговиц, а штаны выглядели так, как будто их надули воздухом, – такие носили маньчжуры из далеких деревень.
Петр невольно улыбнулся и перешел на китайский язык:
– Ну что, проходи, старый знакомый, и рассказывай, как думаешь жить дальше. Значит, ушел из банды?
– Да, я порвал с ними навсегда. Хунхузы поступают несправедливо, и мне это не нравится, – ответил Ван.
– Какая может быть справедливость у разбойников? А теперь скажи мне честно, как перед Буддой, ты не убивал людей?
– Нет-нет, что ты? Я не участвовал в налетах, меня почему-то не брали с собой, и я всегда охранял пленных. Но я ничего плохого им не делал! – уверял парень.
Петр ответил ему, что в этом он убедился и, побарабанив пальцами по столу, задумался. Ему почему-то захотелось серьезно заняться этим парнем и попытаться хоть немножко его «обрусить».
– Вот что, Ван… Прежде всего ты должен навсегда забыть о том, что был хунхузом. Никому и нигде не рассказывай об этом. Мало кто поверит тому, что ты вел среди них правильную жизнь. Это такая братия! У тебя есть деньги на первое время?
– Да, немного есть…
Петр снова задумался, затем сказал, что он получит работу, если все сделает так, как ему скажут, и Ван пообещал все исполнить.
– Ван, ты теперь должен жить, как русский, – продолжал Петр и в то же время сосредоточенно думал о том, как получше осуществить свой замысел. Однако Ван тут же помешал его мыслям:
– Но разве китаец может жить, как русский? Наверное, я так не смогу!
– Ван, ты сможешь, если постараешься. Иначе нельзя, потому что у тебя будет русская работа. Или ты хочешь быть кули? Но это еще труднее, чем работать на поле.
Ван чувствовал себя неуверенно и, опустив голову, по-прежнему переминался с ноги на ногу. Но наконец он переборол свои сомнения и пообещал жить так, как живут русские.
Петр порадовался тому, что Ван уже начал поддаваться перевоспитанию и сказал, что теперь они поедут в большую лавку, чтобы купить ему другую одежду.
– А зачем мне другая одежда? Мне очень хорошо в этой, – снова возразил Ван.
– Ван, так нужно! Ты ведь обещал мне делать то, что я скажу, – напомнил ему Петр.
Они покинули Перевалку и вышли на Путевую улицу, где вскоре же поймали извозчика. В Торговом доме Чурина Ван озирался по сторонам и чувствовал себя неловко.
– Какая большая лавка! – сказал он, когда они поднимались на второй этаж.
– Это русская лавка, она называется Чурин, – разъяснял Петр.
– Чу Лин, – повторил нараспев Ван и сказал, что так звали его бабушку.
Появление в магазине европейца в простонародной китайской одежде привлекло внимание публики. Наиболее любопытные покупатели подходили посмотреть на «маскарад» поближе. Рядом со Смирковым оказалась знакомая женщина из Модягоу, и она прошептала ему на ухо:
– Петр Ильич, миленький… скажите ради Бога, кто это?
– Мария Петровна, это Маугли, – невозмутимо ответил Петр.
– Петр Ильич, вы не шутите? Ой, как интересно! Мы с мужем обязательно к вам заглянем!
– Милости просим, – ответил Петр и, когда дама оставила их в покое, он с облегчением вздохнул.
Со свертками и коробками они снова залезли в пролетку извозчика, и Петр, поразмыслив, спросил:
– Ван, ты когда-нибудь мылся в бане?
– А что это?
– Ну, это когда горячая вода, мыло, мочалка, ты сидишь голый на скамейке, моешь голову и все свое тело.
– Нет, так я ни разу не делал. Мы мылись на речке.
– Тогда мне придется ехать с тобой в баню, – не очень весело заметил Петр и тронул кучера за рукав:
– Ну что, малый… сначала на Мостовую, а потом в Центральную баню.
Дома он попросил Валентину собрать ему белье и банные атрибуты. Это ее несколько озадачило, и она спросила:
– Петя, а что, собственно, случилось?
Петр торопился и пообещал подробно рассказать обо всем вечером. Смирков уже заметил, что Ван часто чешет голову, и дорогой поинтересовался, нет ли у него насекомых. Парень отвечал, что были, когда он вернулся из отряда, но его мать уже всех переловила.
– Ты уверен в том, что их у тебя не осталось? – спросил Петр и предупредил его, что русские не принимают на работу вшивых.
Эти слова заметно обеспокоили Вана, и он спросил, как нужно мыться в бане. Петр отвечал ему, что он увидит это своими глазами и поэтому быстро научится.
В бане Вана прежде всего усадили в кресло перед большим зеркалом, и он впервые в жизни хорошо разглядел себя.
– Сейчас тебе полностью остригут волосы, – предупредил Петр и при этом заметил ему, что по-другому насекомых не вывести.
Все эти «причуды» русского начальника были явно не по душе Вану, но он терпел. Он покорно сидел в кресле, когда его стригли наголо, и старательно мылся в бане, подражая во всем другим людям.
Теплая вода, мыло, пена будили в нем какие-то неясные воспоминания, и ему в какой-то момент показалось, что он это помнит; при этом ему померещились, как это уже бывало раньше, ласковые глаза какой-то женщины…
Ван безуспешно пытался отмыть подошвы своих ступней, и Петр, заметив его усилия, сказал:
– Ладно, ничего. Теперь ты будешь ходить в баню каждую субботу и даже не заметишь, как они отмоются.
Смирков обратил внимание на то, что Ван для европейца смугловат; он даже подумал о том, что Ван – полукровка, но потом приписал это влиянию иных факторов и вспомнил один случай… Они проезжали на извозчике через китайскую деревню за Гондатьевкой, и до самой околицы их провожала бесштанная ребятня. Черные от солнца китайчата бежали за ними следом и без конца кричали: ламоза – ламоза. «Ван рос в тех же условиях, и солнце сделало свое дело…» – подумал Петр.
В предбаннике он помогал и показывал ему, как нужно застегивать пуговицы, ремень и шнуровать обувь.
– А это барахло бросим здесь, – сказал Петр, кивнув головой в сторону его вещей. Ван согласился, но в душе пожалел свои блузу и штаны, потому что русская одежда очень плохо прилегала, и из-за этого не проходило ощущение дискомфорта не только во всем теле, но и в душе…
Потом русский начальник привез Вана в какой-то большой дом, и там долго беседовал с женщиной, которая иногда поглядывала в его сторону. «Наверное, говорят насчет моей работы», – подумал парень и стал разглядывать квартиру. В одном углу Ван увидел маленького «старика-вокзала», но именно такого он видел раньше, хотя не мог вспомнить, где.
Между тем разговор шел об его устройстве на квартиру:
– Дражайшая Раиса Петровна, я слышал, что вы продолжаете сдавать комнаты, и при этом у вас можно столоваться?
– Вам все сказали правильно, Петр Ильич, – ответила полная дама и продолжала: – Значит, вы привели ко мне квартиранта? Этот застенчивый молодой человек почему-то безучастен и даже не прислушивается к нашему разговору. Он случайно не глухонемой?
– Нет-нет, что вы? – решительно возразил Петр и кое-что пояснил: – Дело в том, что этот молодой человек совсем не знает русского языка. Он вырос в китайской семье и считает себя китайцем. Как он попал к ним – никому неизвестно, и это предстоит выяснить. Знаете, мне жаль этого парня и мне хочется вернуть его в родную стихию. Кто знает, может быть, разыщутся и его родители?
– То, что вы рассказали, очень интересно, – заметила Раиса Петровна и с нескрываемым любопытством посмотрела на своего будущего жильца. – Конечно же, Петр Ильич, я возьму на квартиру вашего протеже. Вы хотите, чтобы он остался сразу? И как же его зовут?
– По-китайски он – Ван, но мы перекрестим его в Ивана. Да, конечно, примите его прямо сегодня, – продолжал Петр и затем спросил: – Раиса Петровна, а вы не смогли бы, между делом и мимоходом, обучать его понемногу русской речи, то есть некоторым словам, без которых не обойтись в обиходе?
– Пожалуй, и это возможно, тем более что мне все равно придется как-то с ним разговаривать
– Ну и прекрасно, Раиса Петровна, теперь нам осталось сойтись в цене.
Она назначила не слишком высокую плату, и они поладили. После этого Смирков рассказал Вану, о чем шел разговор, и добавил:
– Запомни, теперь тебя будут звать Первым Ваном, потому что до тебя у нас Ванов не было.
– Меня будут звать Ван И*?
– Нет, тебя будут звать И Ван, так нужно, – поправил его Петр и предупредил его, что он должен учиться у хозяйки русскому языку.
Затем Петр попрощался и сказал, что зайдет за Иваном утром.
…На Перевалочной пристани имелась небольшая столярная мастерская, где уже много лет бессменно работал Григорий Романович Силаев. Лет ему было около пятидесяти, и все звали его дядей Гришей. Это был очень добрый и безотказный человек. Но из года в год у него прибавлялось работы, и дядя Гриша запросил помощника. Об этом стали думать серьезно, когда на Силаева посыпались жалобы.
К нему-то и решил определить своего подопечного Петр Ильич. На другой день он выдал Ивану специальный костюм из хлопчатобумажной ткани и затем привел его в столярку.
– Ну что, дядя Гриша, можешь порадоваться, я привел тебе помощника.
– Наконец-то дождался, сразу ставлю его на заготовки, – определился Силаев.
Смирков коротко поведал ему историю Ивана и попросил:
– Дядя Гриша, разговаривай с ним почаще, пусть учится родной речи при каждом удобном случае.
– Петр Ильич, о чем речь? Обещаю вам, что он скоро заговорит по-нашему. Слава Богу, наша работа позволяет поговорить между делом…
– Ну вот и хорошо…

*И (кит.) – первый, один.

Продолжение следует…