Школьные заметки с краю вуалетки

Хроники школы 656879
 Конец мая 1998 года. Антракт. Дети смотрят представление, свет в зале медленно воскресает, и на сцену выходит несколько преображенный Лев Семенович, и объявляет: "Ну а теперь, дорогие коллеги, учащиеся и их родители, мы делаем небольшой перерыв, после чего продолжим. Соблюдайте тишину". Темнота скрывает медленно удаляющуюся фигуру театрального руководителя, после чего в зале наступает полное ощущение света и свободы.
 - Ну что, - поворачивается Маша к Даше, - контрольную написала?
 - Ну да, вроде того.
 - Фу, слава Богу. Че нам еще осталось?
 - Немецкий, да? Геометрия, русский язык.
 - Обалдеть.
 - Представляешь... - начинает Даша, сильно волнуясь, и останавливается, - у Коловертенко 2, и это из всей нашей подгруппы.
 - Кто тебе сказал?
 - Понятин, он посмотрел, когда Елеша вышла.
 - А ты что, не знаешь, что Коловертенко вообще не из этой оперы, ей давно не место в нашей элитной гимназии с немецко-английским уклоном, или ты забыла?
 - Нет, что ты. Слушай, классно они играют, да? Особенно Макорин из 10а.
 - Не знаю, все какие-то натянутые, постные. Чем они дышат непонятно, или съели что-то перед этим.
 - Смотрела соревнование по футболу?
 - Тсс... - и медленно воцаряется в зале темнота, торжественная, как пэон I, и развертывается занавес, или что там, и там продолжают играть то, что никогда больше не повторится на земле.
 Коловертенко сидит в дальнем ряду и шмыгает носом. В ее мозг впечатывается каждое слово, или ей это только кажется, а на самом деле она повторяет про себя одно и то же: "Но при чем же здесь это?".
 В эту ночь она не сомкнет глаз.

 - Что значит это письмо из Англии? Сэр Джон упоминает о каком-то тайном наследстве Братьев Рэй, или мы что-то пропустили?
 - Нет-нет, все верно, он приедет в среду вечером, улаживать кое-какие формальности, а вам, милочка, я советовал бы быть более благоразумной в отношении старых людей, в благодарность за ваше вечное нытье они могут что-то и напутать, и тогда не видать вам этих денюжек, как своих ушей.
 - Мне всегда казалось, что вы меня недооцениваете, мистер Смит. тут дело не в деньгах, а в чем-то другом, что мы объяснить себе не сможем при всем желании, потому что это не укладывается в наш глупенький мозг. Что вы думаете об этой истории на кладбище с трупом Билла Нилла?
 - Да ничего. Сущая чушь.
 - Оливия, она сказала мне, - раздается неуверенный голос за сценой, - жить дальше...
 
 Что вы об этом думаете, спрашивает режиссер и не получает ответа, или получает бездну ответа, настолько путанного и дешифрованного, что его самого это завораживает.
 Потом еще долго, долго звучит вальс си-минор, и кажется, так что-то умирает...
 Все, конец, по домам, Мира встает и пытается оглянуться на сцену, но там уже все погасло, софиты разряжены, доносится лишь какое-то гробовое шипение. Опять пустота, неподвижная пустота во всем теле, но надо идти дальше, и делать то, что нужно. Что дальше будет? Да ничего не будет.
 Затем идет лестница, длинная и широкая, как в опере, по которой уходят вниз. Там еще поздравляют детей с удачной премьерой и чествуют каких-то юбиляров. Затем вниз, еще по коридорчику - и опять вниз. Там выход.
 ***
 - Послушай, Аня, - говорит Маэстро, - ты должна была показать свою участность, передать волну трагизма и опустошенности, а ты? Ты как-то вся закрылась, повернулась боком, и видно было, что твоим праведным трудам нужен отдых. Ну нельзя же так...
 - Лев Семенович, я не хотела, правда, - оправдывается Сидоренко, просто когда я вышла из дома, на часах было без 15 девять, да еще математичка ругается, да еще автобуса полчаса не было, - и приводит еще несколько подобных дтп.
 - Ну тогда правда не надо нагружать себя разными дополнительными занятиями, - делает логический вывод Л. С. - Ты должна понять, что тебе нужно, а что нет.
 - А я понимаю. Мне все одинаково важно.
 - Ну если одинаково, значит и не важно совсем, - разводит он руками.
 Математика. Русский язык. Встреча с Денисом. Танцы-шманцы до упада. Луна, праздничные губки. Вечер добротно заполнен.
 - А так ребята молодцы. Ну, я даже не ожидал... В общем вечер удался. С чем вас всех сердечно поздравляю.
 По слабо освещенному зальчику, где проходят репетиции и другие школьные мероприятия, прокатывается одобрительный смешок. - Все, на сегодня свободны, - резко добавляет он после небольшой паузы. Идите с Богом, я вас отпускаю.
 Когда актовый зал станет окончательно пуст, он сиротливо разотрет кулаками просоленные табачным дымом глаза, затем, порывисто добежав до двери, запрет ее, как положено, на два замка с внутренней стороны, потом достанет из бокового кармана записочку, сложенную вчетверо. На ней крупными угловатыми буквами выведено, черным по белому: "Л. С. Рогачеву лично".

***
 - Я предлагаю отметить на природе наш общий праздник - победу над тягостными трудовыми буднями и переход к новому этапу коллективного труда, - невозмутимо делает объявление Аня Работина, самая активная и напористая ученица 9а. - Посовещавшись с Понятичем,  мы решили провести его где-то на природе, подальше от посторонних глаз.
 - Ну и как, наш план удастся? - заискивающе спрашивает Понятич, весело хлопая глазами, и оглядывает внезапно сникших братьев по коллективному разуму. Те выражают какие-то нечленораздельные звуки. Наконец, Катя Фокина, самая слабая ученица в классе, отвечает за всех:
 - Ура! Едемте, конечно, когда еще мы сможем на природе так классно оттянуться? Сейчас лето, а каникулы ведь все равно скоро кончатся.
 Класс поддерживает ее, ведь с ней тоже надо считаться, она, как-никак, человек, дитя природы и земли.
 - Ну короче, мы едем, - добавляет Понятин.
 - Нет, а как же зачеты, мы ведь в следующую пятницу биологию сдаем. Нет, дураков нет, - тянет руку худосочный Карпов.
 - Да вы че, едем и все, - возражает ему высокий, дородный Мясищев, - что мы, дураки что ли, не отметить каникулы всей группой?
 - А что, действительно, - вставляет голос Погудина, тощая и прыщавая, - мы так и должны дома сидеть? съездим отдохнем, никто ничего не узнает, а биологию сдать успеем.
 - Ну все, вопрос ясен, - подытоживает полный рыхлый Тучкин, - едем. И еще: деньги на бочку.
 Для поездки актив класса облюбовал речку Волоху, ведь там такая замечательная природа, и достаточно далеко от Москвы. Что еще нужно для полноценного отдыха?
 На следующий день, собрав необходимое количество средств, и кое-как упаковав учебники, они выезжают. Стоит восхитительная погода, конец мая, но в воздухе что-то неспокойно, поддувает ветер, и над городом медленно, но верно образовывается какая-то непонятная туча. Впрочем, это не смущает юных путешественников, и они благополучно добираются до станции и садятся на первый поезд до Волохи. В вагонах стоит невыносимая жара, весь пол залит жижей определенного происхождения, но они с победоносным криком и гиканьем занимают половину свободных мест. В вагоне давка, люди напирают отовсюду своими авоськами, тележками, но детям, как существам невинным, это глубоко до лампочки. Свои места они уже заняли. Вот поезд тронулся. Ту-ту! Дети достают бутерброды , билеты и карты и начинают совещаться.
 - Мы едем туда же, куда прошлый раз, - авторитетно заявляет Понятин. Его лицо принимает серьезное выражение.
 - А где мы были прошлый раз? - наивно спрашивает сонная Павличенко.
 - А, ну вас не было тогда, мы в тот раз до Волохи проехались. Приедем - все расскажем.
 - Давайте, не томите, - просит Карпов, жуя бутерброд.
 - А что рассказывать? Год назад мы приехали туда, я, Тучич, Мясич, ну и девчонки: Таня, Катюха, Надя, Аня, Дина, Катя и Вера. А впрочем, ладно, - приедем, все узнаете.
 К вечеру вся компания была на месте и доедала оставшиеся бутерброды. Что еще нужно для счастья?
 - Ф-фу, приехали, - вздыхает полная Маша Индюкова. - Ну а теперь что?
Все переглядываются, затем кто-то произносит:
 - Да ничего, бутерброды доедать и на костер.
 - Кого? - недоумевает жирный Тучкин.
 - всех, и тебя, и тебя, - вежливо объясняет Понятин, держа в правой руке сосновую ветку, а в левой огарок спички.
 - Ну и тебя, конечно, Понтик, - поддерживает Аня Работина.
 - Слышьте, а чего там с костром? Он вообще будет, или как? - бросает вялый Мясищев.
 - Ну как будет,  никого жечь не собираются, но походный костерок мы обещаем.
 - А что жарить будем? - не прекращает с вопросами Мясищев.
 - Будем, вон рыбу и сосиски доставай из рюкзака.
 - К-какую рыбу? что, с собой надо было принести? - вмешивается меланхоличный Липкин.
 - Ты чо, Лип, ты совсем как наша Мирочка, зачем с собой, все принесли на общие средства, - поясняет веселый, остроумный Петушнов.
 - Ты еще спроси, зачем мы приехали, - хихикает довольный Понятин.
 - А, собственно, зачем? - поинтересовался Липкин.
 - Ты не понял? Праздновать, чествовать юбиляров с окончанием трудовых торжеств, - пищит маленькая, некрасивая Надя Трущобина. - Ой, девчонки, мы немецкий забыли, - весело добавляет она и садится на зеленую травку.
 - Мдаа... - уныло соглашается Погудина, - это конечно, что-то. Особенно в конце дня. Ну нельзя было один раз в неделю, по четвергам, допустим, нет, они три раза сделали. Красота...
 - Да, - поддерживает ее похожая на нее Катя Бобылина, прошлый раз всем влепили по паре.
 Тем временем мальчишки приходят с полными руками веток и сучьев.
 - Ну что, славный костер получается, - комментирует добросовестный Понятин,  только бумаги нехватает, чтобы разгорелось.
 - А что, из тетрадей не нарвем? - вяло отвечает Мясищев.
 - Да, точно, блин, из тетредей. Вот у меня на последней странице художественная школа какая-то дурацкая, - продолжает Фокина.
 - Ага, вот ее и положим, - прищуривается довольный Карпов.
 - Ну что, господа трудящиеся, все в сборе, может начнем... - неуверенно начинает Понятин, внимательно оглядывая одноклассников. Они сидят, сложа руки, и внимательно смотрят на оратора. Тот поворачивается к Ане, и она продолжает:
 - Ну что, закончилась очередная ступень нашего развития, девочки и мальчики, и теперь мы можем это отметить.
 - У кого чипсы? - кричит возбудившийся Мясищев.
 - Вон, в рюкзаке доставай, там сосиски, хлеб, налегай, короче, - говорит уставший немного Понятин.
 - Взвейтесь кострами, - торжественно начинают Аня с Понятиным, и голоса присутствующих вяло вписываются в эту канву.
 Пропев это, они запевают "Ой мороз, мороз" и "Подмосковные вечера", а затем Аня с народом исполняет хиты этих лет - Иванушек, Руки вверх, Блестящих, Нирвану и т. д.
 И вот уже солнце склоняется низко над горизонтом, и Понятин спохватывается:
 - Так вот, мы хотели...
 - Да, показать вам одно незабываемое место, - с расстановкой продолжает Работина, - там мы в прошлый раз гренки жарили, - заканчивает предложение Понятин.
 - Гренки - классная идея! Давайте щас и пожарим! - вмешивается приземистый потный Акакин с красным лицом, и все сразу оборачиваются на него.
 - Никич, ну какие гренки, мы о другом, - улыбается Понятин, - так вот, там находится... Вот если пройти метров 100-150 вправо, можно увидеть... кто за то, чтобы бросить костер и пройти?
 Поднимается лес рук.
 - Ну вот и отлично. И девчонки с нами были прошлый раз, они покажут дорогу.
 Аня и Катя Фокина идут впереди, за ними все остальные.
 Через полчаса коллектив стоит у ограды сельского кладбища. Здесь все могилки перекошены, изгородь древняя, некрашеная, кресты местами почернели и обвалились.
 - Вот, здесь еще полметра вправо... - тихим голосом произносит Понятин. Группа проходит полметра. Тут стоит неогороженный покатый холм. Ни креста, ни таблички - ничего.
 - Вот здесь, по преданиям, он и лежит, - игумен здешнего монастыря, Сильвестр Звонников, - понизив голос, сообщает Надя. Считается, он родился и жил в годы крепостничества, и был мелким помещиком. Так вот, в 1812 году крестьяне подожгли ему дом, и посовещавшись с местным знахарем, напустили на него что-то вроде эпилепсии. В это же время от него уходит невеста, и ему ничего не остается, как поступить послушником в монастырь. Там он быстро снискал авторитет местного причета, и через какое-то время стал игуменом. Вскоре явился туда вроде как из под Киева, старичок такой с котомочкой, еще юродивыми их называют, и стал поучать честной люд, говорить им что-то о Христе, о небе, о хлебе насущном, они поначалу не слушали его, сомневались, а потом все как один прослезились, и назвались его духовными чадами. И жил он там, и мед-пиво хлебал, и чин монашеский по пятам за ним ходил, в веру истинную обращался. Не стерпел такой обиды игумен, выгнал старичка вон, а сам, ночью, взял да и поджег свой монастырь.  Все сгорели заживо. Было это в 1857 году, мы еще читали в газете какой-то, Огонек что ли. Ну, что вы на это скажете?
 В группе стоит полное молчание, никто не поднимает головы, все рассматривают этот размытый дождями холм.
 - Ну так вот, - продолжает Фокина, здесь можно... - и она осторожно пальчиками разрывает рыхлую землю и вынимаект размокшую фотографию Коловертенко, утыканную с двух сторон иголками. Вот, по слухам, здесь можно избавиться от своего врага, - и точно подействует. Мы с Аней попробовали - и получилось. Вон она какая однозначная стала.
 - Ага, все забывает на радостях, с сомнением в голосе проговорил Понятин.
 - Да не то слово. А какие отметки - 3-2-3-2, и это ученица элитной гимназии, -  с пониманием дела добавляет Аня.
 - Надо же было от нее наконец избавиться, ну задолбала она нас реально, - вмешалась тучная бледная Дина Резинова, ставшая, казалось еще тучнее от того, что она услышала.
 - Вот мы и сделали свое праведное дело, - с дрожью в голосе добавляет Понятин.
 - А че, вы ее правда... того? - не удержавшись спрашивает возникший от земли Акакин. Тут на кладбище неподалеку источник есть, пойдем наберем, - говорит Катя. Надо продолжить действие магии. Мы с Аней  сейчас придем.
 - Слушайте, а нам за это ничего не будет? - упавшим голосом, оглядывая друзей, спрашивает Погудина.
 - А правда, вообще-то вся эта черная магия добром не кончается... Серьезно, - тихо, но резко произносит Маша.
 - А нам ничего не будет, мы же это год назад проделали, и как видишь, ничего, - возражает Аня безапелляционным тоном.
 - это до поры до времени, а потом на всех нас как пулей отразится, - говорит Маша тоном знатока.
 - Даа, нехилая прогулочка вышла, - вздыхает Тучкин, - мне б такую.
 - А вообще-то, - начинает Карпов, эту мордуляпию надо по науке сжечь. Так эффект будет сильнее.
 - Ты чего, он уже есть, эффект, у нее вон как крышу снесло, - шикает на него Надя, - нам чего доброго может потом и не так башку снести.
 - Да ничего не будет, - Карпов медленными, осторожными движениями поджигает карточку.
 ...Луч света эхом отражается в стеклах того, что когда-то было зданием церкви. Затем там слышен какой-то невыразительный треск, и весь дом вновь объят пламенем.
 - Ну вот, и доигрались, бежим, пока не поздно. - гробовым голосом произносит Понятин и срывается с места.
 Все тотчас бегут за ним.
 - Что там еще? – не удерживается от вопросов Акакин.
 - Дом горит! Все, каюк нам! – комментирует Надя.
  В это время перед беглецами вырастает обрыв, сзади слышится мощный плеск воды, и вот уже она под ногами, какая-то мутно-серая жижа, и все кладбище сплошь поглощено этим веществом, почва обвалилась под ногами,  затем сзади раздается мощный взрыв и все накрывается с головы до ног серым газопылевым облаком. Через минуту начинается сильнейший ливень, под звуки не то скрипа ржавой телеги, не то чьего-то нечеловеческого хохота.
***
«Лев Семенович! Помните, еще осенью мы писали сочинение на тему, что для тебя самое дорогое, и я написала про душу. Вы как-то давно на уроке сказали, что душа – это единственное, заслуживающее в нашем мире внимания и уважения, все остальное как мусор и грязь, которые наносятся на нее ветром и дождем.  Я тогда подняла руку и возразила что-то вроде того, что а как же то, что с нами происходит, оценки, мнения других, они же Действительно существуют, на самом деле, и от них просто так не избавиться, в ответ на что класс разразился смехом, а Вы посмотрели на меня как-то немного иронически, или снисходительно, я не поняла.  На самом деле мне эта фраза о душе тогда показалась гениальной,  а теперь мне кажется, что душа как понятие вообще не существует, ему просто нет места в жизни, потому что его постоянно кто-то отбирает, заменяя его на что-то устоявшееся и однозначное. Я чувствую, как меня презирают и топчут ногами, и отбирают что-то самое дорогое, а что – мне не понять. Я не могу об этом даже написать, настолько у меня нет сил. Вы не представляете, как это трудно,  сколько-нибудь грамотно связать хотя бы два слова, когда всё против этого, поэтому у меня даже не идут нужные слова. Ведь так долго не может продолжаться, правда?  Я думаю, все это когда-нибудь канет в Лету. Извините, что я пишу Вам об этом, просто у меня нет другого выхода, некому об этом даже заикнуться. Простите меня еще раз.»
 Он вытер пот со лба и усмехнулся. Черный кривой почерк. Ну да. Что-то закружилось у него в голове, как навязчивая гробовая музыка, и еще вспомнилась какая-то утраченная мелодия детства… как давно, о Боже. Но он выключил ее и закурил. «А что, конец света, - неплохая идея, хотя…» - вздохнул он. Он уже не молод, он устал, и хочется куда-то – взлететь? Отстраниться? А впрочем,… он не знал, как реагировать. Записка тотчас куда-то исчезла, а куда – он не помнил. Он вздохнул , выдохнул, собрался и пошел домой, со странным чувством чего-то неудовлетворенного.
 ***
 - Мира! Вас вызывают к завучу.
 Коловертенко пытается зайти в учительскую, но физрук преграждает дорогу: туда нельзя.
Завуч через минуту уже стоит на пороге, вызывающе оглядывая ее сонную фигуру.
 - Почему вас не было на последнем уроке? Между прочим, был зачет.
 - Но я же не знала, мне ничего не сказали. У меня была температура.
 - Ну значит, вы автоматом получаете 2 – логично отвечает завуч.
 - А можно пересдать…
 - Послушайте, у вас уже 4 незачета подряд, к тому же 3 прогула, вы даже не удосужились написать им внятное объяснение, а это значит, что на следующий год вы исключаетесь автоматом.
 - У меня простуда…
 - Значит, надо было выписать больничный, объяснительную записку от родителей, заявление о том, что не можете посещать занятия в связи с плохим состоянием здоровья, и допуск у куратора, а вы ушли с немецкого, никого не предупредив и не отпросившись. Теперь вы сможете пересдать только через заявление директору. Что у вас с москвоведением?
 - Я сдала его.
Странно, а в журнале ничего не проставлено.
 - Но я же сдавала, я помню, что я сдавала…
 - Идите и разбиритесь со своим куратором, я этими делами не ведаю.
 Сказав это, она ушла дальше, на всю лестницу стуча каблуками. В это время вверх по лестнице прошел Л. С., какой-то недвижный, отягощенный, она торопливо перевела взгляд и зашагала прочь.
 - А вот и наша музейная редкость, - протянул сонным голосом Дубровский из 8а. Погоди, ноги сломаешь. Идет как боров в санатории.
 - А ей здесь и так санаторий, делать реально нечего.
 - Скорей уж музей…
 - Мальчики-и, кому конфетку? - рядом с ними объявилась Сидоренко, вертя каблуками.
 Ну вот, и учебный день позади, по домам, - подумала Мира и пошла к выходу.
*
 - Мне сегодня позвонила ваш классный руководитель и сказала, что у тебя 4 несданных зачета, - такими словами ее встретила мать. Я тебе говорила – вылетишь из школы – пойдешь работать уборщицей, упаковщицей, клеить пакеты, мести улицы, а может, вообще не будешь работать, умрешь на улице, в голоде, холоде, нищете и одиночестве, среди бомжей и собак. Кончишь свои дни где-нибудь в сарае для вшивых, тифозных отбросов общества, грязная, вонючая, в луже дерьма и блевотины, и другие люди будут этому только рады от тебя избавиться. Ведь ты никому не нужна, ничего не умеешь, не знаешь, - кто тебя такую на работу возьмет?
 Мира заткнула уши и хлопнула дверью. Отличное продолжение дня. Пятница…
 Действительно, сколько может это продолжаться? Ведь скорее всего, не навсегда. А ведь ей только 14 лет. Ах, жизнь так коротка – нужно успеть пожить… только зачем? Нет, не может.
 Она достала еще раз прошлогоднюю тетрадку с сочинением на вольную тему. Вот ее косящий торопливый почерк, а дальше идут комментарии твердой красной рукой: «Замечательные слова. Сами по себе размышления совсем не детские. Молодец.»
 Основной мыслью здесь говорилось, оценки, события, все это очень весомо, но перевешивает это некий внутренний механизм, странный резерв, струна, чутье, которое позволяет сказать, что душа первична по сравнению с тем, что ее окружает.
« Лепет первоклассницы, полный бред», - подумала она и, зарыдав, легла на диван. Что ждет ее в этой черед майских будней? Темнота, одиночество, кромешная тьма. Скука… Ничего, кроме нудных уроков и сиротливых вечеров под лампой. А детство, радостное, погожее, орешки-бараночки. Мультики про Бабу-Ягу, Чипа и Дейла, Спокойной ночи, малыши. Вот идет снежок. Мы наряжаем ёлочку, надеваем белое платье и поем песню про Новый Год. Тоска…
 Кто-то сказал, что это больше никогда не повторится. Утро туманное… Утро не будет туманным, утро будет добрым. Для всех нас… Но… Я не встану из гроба, даже не подам знак, буду лежать. Ничего, говорил другой, посторонний голос, заглушаемый общим воем, все пройдет, все пройдет, это у всех бывает, или ты забыла? Устроишься на работу, выйдешь замуж, родишь кучу детей. В этом мире все конечно. Она сделала глубокий вдох… Я умираю… Вот у меня отмирает мозг, затем тело, руки, ноги, хребет. Рыба выплывает из дна, хочется жить. Жизнь – она похожа на комедию дель арте, в ней кто-то король, кто-то шут, кто-то прав, а кто-то виноват… Внезапно что-то передернуло ее в области копчика, и по позвоночнику пробежала струна. Да ладно, все это не важно, и что-то давящее, угнетающее, какая-то вековая, тысячелетняя тоска, оборвалась. Она глубоко вдохнула, выдохнула, заворочалась и повернулась на бок. Все, теперь она спала.
*
 …Внезапно на кухне зазвонил телефон. Надежда Дмитриевна бросилась к нему и взяла трубку.
 - Надежда Дмитриевна, вы смотрите телевизор? – это был классный руководитель. – Вы слышите, весь наш класс пропал без вести.
 - Что? Переспросила она и кинулась к телевизору.
 - …На Волошском кладбище произошел сильнейший взрыв, полностью снесен остов бывшего когда-то здесь храма. По мнению очевидцев, взрыв произошел в котельне, расположенной в здании бывшего монастыря. В ней велись профилактические работы.  Чудом выживший работник утверждает, что видел здесь каких-то детей, но следов их найти не удалось. И еще: после сильнейшего ливня волошское кладбище сплошь покрылось цветами,  включая могилу игумена Сильвестра Звонникова. По мнению эзотериков, это означает конец его проклятия.  А на могиле игумена лежала размокшая фотокарточка,  странно - абсолютно целая, только с опаленными краями. На карточке была изображена красивая девушка лет 14, чуть присмотревшись, мы увидели, что глаза у нее были раньше выколоты. Теперь проклятое место никому больше не принесет зла.
 Надежда Дмитриевна порывисто перекрестилась и почувствовала, как что-то закололо в боку. Затем заглянула в комнату дочери, и криво усмехнувшись, отметила, что та спит абсолютно безмятежно, улыбаясь во сне и раскинув свободно руки и ноги.
 ***
«Теплая весна выдалась… - думал Лев Семенович, размешивая свой утренний кофе.  На небе ни облачка… хорошо… душа, душа моя…  Кто дает такое право – отнять у тебя душу? В этом мире, где все, в сущности, лишь иллюзия, покров бреда, а дальше – смерть? Что же такое душа тогда, поток нескончаемого бреда, кошмар фонарей над городом… И зачем же нужна эта бессмертная душа если легко так вот просто взять ее и уничтожить? А ведь, черт возьми, в конечном счете, она всегда приумножается.
 Он глянул в окно, и с удовольствием заметил, как весна медленно перебродит в осень.

Все герои и ситуация взяты из реальной жизни, при написании же сюжета ни одного кролика не пострадало. Все имена и фамилии в данном опусе полностью изменены. Любое совпадение случайно.