Глава-третья. Щекотливое предложение

                Любовь морковь Мухи Цокотухи
   
                Глава третья

  Лишь появление в классе учительницы математики согнало со столешниц парт на школьные скамьи, вдруг ставших бесстыжими одноклассниц, со всеми их демонстрируемыми прелестями. После чего и урок начался. Если все прежни уроки алгебры предыдущих дней этого учебного года Макс обычно проводил в полудрёме, приходя в себя после тренировок в бассейне, то сегодня всё было по-другому. С андрогенами в крови он сидел за партой и заснуть уже не мог. Понимая, что теперь очередь погибнуть в борьбе за «любовь-морковь» дошла до него самого,- просто шестиклассника «Сто восьмой» школы. Сомнений в том, что он,- почти тринадцатилетний девственный Макс восстанет против почти шестнадцатилетнего не девственного злого Канны, но не отдаст тому «на потеху» занятия «любовью-морковью» двенадцатилетнюю не девственную добрую Селену Прекрасную, в нем не было,- сомневаться было нечем. Его первый уровень сознания,- «Реагирующий мозг рептилии» сомневаться был не в состоянии конструктивно, не для этого он был у хордовых, а чтобы действовать. Как и второй уровень его сознания,- «Запоминающий мозг гоминида», из-за перелива от прилива в крови андрогенов, оказавшегося уже технологически не в состоянии хоть как-то функционировать, вовремя являя свои сомнения целесообразности собственных действий. А третьего уровня сознания,- «Эмоционально творческого мозга человека», в нем отродясь не было. Совсем не простой была сейчас ситуация в кабинете «Математики» в восприятии Макса, когда добрая Селена Прекрасная только что, десять минут тому назад, во всёуслышание сама объявила, что она готова позаниматься сексом с трижды второгодником, злым Канной. Всё потому, что в крови девственного юноши, уж очень страстно разбушевались гормоны агрессии андрогены, управлявшие его первым уровнем сознания. От чего его второй уровень сознания, мыслящий словами, «про себя» заявил, что: «на его месте должен быть, я…»…
  Никаких сомнений в собственном праве на свою порцию этой пресловутой «любовь моркови», чего у доброй Селены Прекрасной было более чем надо, у Макса как-то не возникло. А если еще, само желание позаниматься «любовью-морковью», ни кого из хордовых не обязывало ни к никакой верности и щепетильности. То его первый уровень сознания, не отбрасывал подобной возможности, позаниматься этим же самым с другой девицей из одноклассниц. К примеру, с рыжей красавицей, - злой Олвой. Тем более что, она сидела в соседнем ряду учебных парт, ближе, чем добрая Селена Прекрасная, кого Максу через ряд еще нужно было высматривать. Вот всё его внимание и было отдано той, кто физически была ближе к нему. Так что, само собою получилось, что он широко «раззявил свой рот на чужой каравай», уставившись на специально выставленную из-за парты девичью ногу рыжей красавицы. Просто не имея сил отвести своего взгляда от световых бликов, игравших на капроне колготок облегавших ее мощную икроножную мышцу. Не удивительно было, что обладая такими заманчивыми ногами, злая Олва вся принадлежала злому Степе,- апологету «любовь моркови». Знаменитого тем что, как все известные члены уличных банд, тот прошел «специфические курсы повышения квалификации бандита» в колонии для несовершеннолетних трудновоспитуемых подростков. Где его присовокупили к занятиям подростковым сексом, к той же, «любви моркови». Более того, как про это вещала уличная молва, пятнадцатилетний не девственный злой Степа пользовал для этого дела, плоть четырнадцатилетней не девственной злой Олвы, вместе с ее «бесплатным приложением»,- почти тринадцатилетней не девственной доброй Молвой. Приобщив к вкушению «любви моркови», и друга детства своего, почти пятнадцатилетнего не девственного злого Филю…
 …А сейчас в кабинете Математики, в трех метрах от своего носа, Макс только и видел прекрасные ноги злой Олвы. На протяжении всего урока не слыша голоса математички, он неотрывно любовался девичьими ногами одноклассницы, не понимая, что мимо его ушей и сознания пролетают реалии урока алгебры. Вместо этого, погрузившись в свои юношеские фантазии, густо замешанные на его реагировании андрогенами, он представлял себе. Как естественно смотрелась бы злая Олва, эта рыжая красавица, со всеми своими красивыми ногами, будучи измазанной в крови поверженного злого Степы, избитого в кровь и валяющегося у нее под ногами. Всё было, как в задачке по алгебре, чтобы заполучить в свои руки красивые ноги злой Олвы,- Максу нужно было «как собаку», прибить злого Степу, чтобы получилось его кровью окропить ее красивые ноги. Только вот, злой Степа, владевший злой Олвой, сам был весьма скор на расправу. Всегда был готов зарезать любого соперника, кто оказывался на его пути. И вероятность того, что в борьбе за красивые ноги рыжей красавицы, от рук злого Степы, в итоге, Макс сам протянул бы свои длинные ноги, была много выше, чем ему самому прибить своего соперника, вместе с всегда прибывающим при нём злым Филей. И всё равно, при переизбытке в крови андрогенов, гормональной реакцией первого уровня сознания накрывшей Макса с головой. Когда сама «любовь-морковь» требовала, или «помножить на нуль» собственного врага в борьбе за нее, или скоропалительно самому разбиться насмерть в неравной схватке с внутривидовым конкурентом. Но отказаться даже от безнадежной борьбы, было уже физиологически невозможно…
  Закономерным итогом того, что он уж слишком откровенно, да еще с сальными грезами: «как бы ему коснуться руками ее ног», засмотрелся на девичьи прелести, специально для него выставленные из-за парты злой Олвой. По завершению, как-то совсем уж незаметно для него пролетевшего урока математики, Макс уже просто не смог встать со своего места. Жесткая эрекция не выпускала его из-за стола! Так и оставался он, переполненный специфическими гормонами сидеть на своем месте не рискуя пошевелиться и даже скинуть закинутую ногу на ногу. Основательно застряв «по естественной» физиологической причине там, где его и настигла эта напасть. Всё эти его вынужденные «кривляния» за партой после звонка с урока не остались не замеченными одноклассницами, рыжая красавица злая Олва поняла всё, про его «проблемы», а плоскогрудая кривоногая добрая Молва, для привлечения к себе его внимания принялась беспрестанно прыскать вымученным смешком в ладошку. Одновременно с этими смешками, как маленькая обезьянка желающая понравиться собрату, начав Максу старательно «строить глазки».
  Так для Макса, вовремя не сбежавшего из кабинета Математики, события начали принимать комичный оборот, с участью стать легкой добычей алчущей его доброй Молвы. Эта сексуально озабоченная девица, самоотверженно проявляя свою сексуальную инициативу, сама рвалась навстречу юношеским вожделениям симпатичного ей девственного юноши. Тем более что, на любые другие увлечения доброй Молве, как и злой Олве, по скудоумию не хватало, ни ума, ни фантазии. А Макс с оценками за свои знания не более «тройки», проявлением собственных незавидных умственных способностей, от этих простых своих одноклассниц, существовавших ради занятий «любовью-морковью», не особо и отличался…   
…То, что сейчас рядом в кабинете Математики оставались другие одноклассники, для Макса осталось незамеченным. Не способным оказался он воспринять своим сознанием, непостижимую и недостижимую данность из категории для него «сверхъестественного». Он видел лишь то, на что реагировал своим первым уровнем сознания. То, что для него было «естественно». Пусть даже это было весьма безобразно представлено в непрезентабельном исполнении злой Олвы и доброй Молвы, представшими перед ним во всем своем естестве просто гоминид из славного отряда примат, готовыми к натуральным отношениям. Для кого, как это всегда бывает с «глупыми созданиями», в сознании которых главенствует первый уровень сознания, заразительным мог быть всякий дурной пример с не хитрым действием сексуального характера. От чего, в своём природном стремлении к подражательству, и они сами были  не прочь, как-нибудь случиться, где-нибудь в укромном углу школьного здания…
 — Гели, может ты, тоже хочешь, Молву уволочь в темный уголок? Она согласна с тобой целоваться. Она может показать тебе такое, что ты, это запомнишь навсегда, - издевательски приторно ласковым голоском пропела злая Олва под аккомпанемент противного хихиканья раскрасневшейся безотказной в деле занятия «любовью-морковью», доброй Молвы.
 …После некоторой паузы, с рассмотрением его второго уровня сознания возможности позаниматься-таки «любовью-морковью» с доброй Молвой, возможность чего его навязчиво преследовала уже второй день к ряду, Макс успел только удивиться тому, как сами обстоятельства толкали его к этому заманчивому, но какому-то уж очень мерзкому делу. И так как он на такое предложение никак не ответил, замерев как пришибленная жаба. То злая Олва поспешила уточнить, какое «счастье» в кавычках, от вкушения «любовь моркови» его ожидало…
 — Ты! Дурра! Гелий! Ты же! Молве очень нравишься, она хочет с тобой дружить, по-настоящему тебя любить. Чтобы понравиться тебе, дурре, она даст тебе, подсосаться с ней… - договорила она. 
  Что не было «плоской» шуткой злой Олвы уже с полгода употребляющей «любовь-морковь» со злым Степой, в ее «сортах» как-то разбиравшейся, и ей его навязчивого внимания вполне хватало. Только вот на её подружку,- добрую Молву, члены банды Кили особо с любовью не смотрели. Разве что, грубо использовали ее в деле занятия коллективным сексом,- разновидностью той же, только уже жесткой «любви-моркови». Вот и старалась злая Олва помочь доброй Молве, не столько набраться опыта в деле контактов сексуального характера с представителем противоположного пола. Этого «опыта» у доброй Молвы было достаточно. Будь на то ее воля, количество вынужденных секс контактов, особенно с ее «хвостовой» оконечности, она уменьшила бы раз в десять. Но это было не в ее власти. Ей все больше приходилось одной отдуваться перед всем не большим, но дружным коллективом злых членов банды Кили. Так что, добрый Макс нужен был доброй Молве не для секса, а для вкушения новой, более «сладкой» разновидности «любви-моркови», с ласковыми и добрыми отношениями с временно девственным юношей, кого она лично, только поцелуями, как-нибудь на досуге лишила бы девственности. Для этого Макс вполне ей подходил. К весне этого учебного года в росте и спортивной стати он догнал всех второгодников, а многих и перегнал, хотя пока этого еще и сам не заметил. Так что, потаскаться со смазливым юношей ради интереса, было вполне приемлемым для доброй Молвы вариантом продолжения ее бурной половой жизни.
  Только вот Макс, в непосредственном присутствии перед ним злой Олвы, никак не мог реагировать андрогенами на страшилу,- добрую Молву. И чувствуя, что с таким физиологическим реагированием на вожделенную рыжую красавицу, ему ещё долго придется дожидаться, когда же на нем опадут предательски торчащие анатомические особенности присущие настоящей юношеской эрекции, он вынужден был задать остро интересующий его вопрос…   
— Олва! Не дурра я! С Канной идут, и Бова, и Селена Прекрасная. И я так хочу…
 …Олва, пойдем со мной, и Молву прихватим! Так будет, интереснее! - Неожиданно нагло, с кривой ухмылкой произнес еще девственный юноша, переполненный агрессивными андрогенами, ничего не пристойного в завязавшемся живом общении с не девственными девицами пока что не видевшего.
  Зато злая Олва, отлично чувствуя реакцию Макса на нее, постаралась быть еще более эротичной. Вот и продолжила она дожимать его не системное сопротивление, по наивности, еще ничего не понимавшего в предлагаемых ему хитроумными бестиями сексуальных выкрутасах. Будучи со всех сторон терта злым Степой в разных и многочисленных актах «любви моркови», как с носовой, так и с хвостовой оконечности. Зная всё об особенностях процесса, на которые Макса соблазняла хорошо сексуально просвещенная добрая Молва. То же, как сама злая Олва, только одно имеющая на уме,- страсть к вкушению «любви-моркови». Она буквально потребовала от него, быстрее отправляться туда, куда она его посылала. Куда сакрально безвозвратный путь, физически лежал через темный школьный закуток в компании с доброй Молвой, безотказной в распространении «любовь моркови»… 
 — Гели! Какой ты вдруг смелый стал! Точно дурру превратился! Иди, пока я тебе разрешаю со своей дуррой Молвой, уединяйся с ней. Она добрая и ласковая, и ты добрый, так будьте друг к другу ласковыми, целуйте друг друга низко!- Презрительно произнесла для него злая Олва…
 — Ну, пожалуйста, Гелик! Пошли со мной, я вся буду твоей, с головы до ног… - простонала умоляющим голоском добрая Молва, раскрывая смысл происходящего.
 …Похоже, все эти действия злой Олвы, включая демонстрацию Максу ее красивых ног, и само ее общение с ним, разыгрывались по заранее согласованной просьбе доброй Молвы. Всё, для целенаправленного его соблазнения. Вот рыжая красавица, не покладая ног своих, и усердствовала для осуществления этого плана, рьяно загоняя глупого юношу в «темный пятый уголок», словно ей самой не терпелось поскорее приобщить его к захватывающему делу, каким в детстве выглядит проба на вкус «любви-моркови». Но! Не всё было так просто! Сексуальной привлекательности не девственной злой Олвы хватило на то чтобы, еще более увеличилась концентрация в крови девственного Макса боевых гормонов андрогенов.  Что, с одной стороны немедля вывело его из плена его детских страхов перед другими парнями. А с другой стороны, отогнало его от несчастья пойти совокупиться в акте «любви-моркови» с не девственной доброй Молвой, настоящей «страшилой», всегда готовой позаниматься сексом с кем ни попади. Так что, пока что, ничего не получилось у разбитных девиц, чтобы уговорить Макса, пойти и, вкусив отломившуюся ему порцию «любви-моркови», самому в нежном возрасте подростка, необратимо обратиться в типичного апологета «любовь моркови», мерзко случающегося с кем ни попади, как ни попади, и куда ни попади… 
 — Ладно, Олва, посмотрим, как всё получится. Только, ты иди со мной. С Молвой я не пойду. Ты мне нравишься, а не она!- фактически согласился Макс на то, от чего в нежном возрасте лучше бы отказаться сразу, чтобы самому не уподобляться не девственным девицам,- сейчас мило предлагавших ему стать таким же, как они сами,- любителем «любви-моркови»…
 — Гелик? Ты умный? Или уже обезумел? Совсем дуррой стал? Сам понимаешь, о чём ты просишь? Тебя и так в классе все бьют! Хочешь, чтобы тебя на улице совсем убили? Это твоя Молва никому не нужна. Кто хочет, тот и ведет её в сарай, использовать её в личных целях, в нее «свои яйца откладывают», кто в нос, кто под хвост. А за меня Степа,- авторитет улицы Бычьей, любому дотронувшемуся до меня, головку оторвет и в зад вставит. Степа никому другому меня не отдаст. Но Молву, и других уличных девок кого на улице поймает, он в зад натягивает. Он уже всех девок на улице пересчитал, в них «свои яйца отложил», гад такой! Ты, что? Хочешь, из-за меня быть для злого Степы второй Молвой? Он тебе это быстро устроит! И в тебя «свои яйца отложит»… - проговорила злая Олва о существующей расстановке сил на данный момент бытия, что никаких светлых перспектив Максу не сулило. Что, впрочем, сейчас, при реагировании на всё его первого уровня сознания агрессивными андрогенами, юношу совсем не напугало, смысл ужасных откровений злой Олвы, никак не доходил до его сознания. Ибо, как бы он с глупым видом не пытался дешифровать ему объявленное, всё равно, соответствующего ситуации запаса слов, не было в запасниках его второго уровня сознания. Собственные гормональные реакции создали проблемы с мышлением. От чего на некоторое время он лишился способности осознания того, что сейчас ему говорили. Вот и не пришло Максу понимание того что, после его пикантных предложений объявленных им самим злой Олве. Он сам, кроме получения привычных школьных тумаков от Сашка с Мишком, явно прибавлял себе и новых бед, с получением за стенами школы хорошо поставленных боксерских ударов от злого Степы.  Эта страшная перспектива бытия, с битьем теперь на улице, оказалась замещена его бесстрашными, действительно глупыми по своей сути гормональными реакциями. И пока, кругом шла его голова, всё никак не позволяя вникнуть в то, о чём так буднично ему сообщили. Ничего не помешало разбитным девицам далее продолжить говорить о своем,- о «любви-моркови». О чем, и доброй Молве было что сказать…
 — Ну, пожалуйста, милая Олва, не строй из себя «мышиные глазки». Степа тебе под нос постоянно «откладывает свои яйца»… - воспользовавшись повисшей паузой, вставило она свои срамные слова.
  От таких новых подробностей донесенных до его юного сознания доброй Молвой о сексуальных способностях злой Олвой, Макс впал в такое смятение чувств, что на мгновенье вообще перестал что-либо понимать. И только через пару мгновений понял, что ему нужно вспомнить. Как недавними долгими зимними вечерами, когда на лестничной площадке Зеленого дома собирались почти все мальчишки двора, ныне почти пятнадцатилетний девственный друг Репа выносил конспекты по занятиям в Университетском кружке «Юный криминалист». Главное, прихватив с собой учебник «Судебной медицины». Чтобы во всех подробностях рассмотреть представленные способы разоблачений тех или иных преступлений. Так как у Ромы Репина в силу его подростковой заинтересованности особым вниманием пользовались преступления сексуального характера, соответственно и Макс об этом явлении зафиксированных в судебных хрониках, знал не так уж мало. Оставалось только связать в единое целое официальную следственную терминологию из юридических учебников с вульгарными выражениями разбитных девиц. Чтобы с трудом, но всё же, понять, что речь шла об одном и том же, явлении, о противоестественном сексе. То есть, о «любви-моркови»,- любимом занятии мерзко случающихся, куда ни попади разных бандитов и их жертв. Разве что, всё сказанное в учебнике звучало несколько иначе. И всё же, после такого уточнения, он понял как? Как именно злой Степа, злой Олве под нос «откладывал роковые яйца».
 — Олва? Тебя насиловали? В бессознательном состоянии?- выдохнул Макс, заливаясь боевыми гормонами,- андрогенами, чтобы драться в беспощадной схватке и «пробить голову» самому злому Степе, так омерзительно издевавшемуся над злой Олвой.
 — Нет, никто ее не насиловал, всё по согласию. Это у них такая любовь. А чем выше любовь, тем ниже поцелуи. Она любит Степу, он любит Олву, а я, люблю тебя, Гелик… - поведала для глупого девственного Макса не девственная добрая Молва, об отношениях не девственной злой Олвы с не девственным злым Степой, в акте «любви-моркови» мерзко случающихся, куда ни попади…
 — Не понимаю! Как это? Под нос «яйца откладывать»?- пробормотал юноша с «заклинившим» сознанием, от чего и тишина еще не в пустом кабинете Математики для него стала звенящей…   
  Пребывая в шоке от гормонального удара, если Макс что и слышал далее из сказанного ему. То смысла услышанного, затуманенным сознанием от невиданной до сей поры собственной реакции воспринять уже не мог. Из-за своей юношеской неосведомленности в подобных «щепетильных» вопросах, до крайнего мгновенья своего бытия, он наивно полагал, что заставить девицу заниматься противоестественным сексом «через рот», можно было лишь, заблаговременно превратив её в «бездыханное тело». Или заставив это делать под угрозой неминуемой смерти после страшных пыток. Предварительно, непрерывными истязаниями сделав её, на всю оставшуюся жизнь, фактически моральным уродом. А оказалось, что такая «любовь-морковь» случается и по согласию случающихся сторон. От чего огненная волна гормонального реагирования андрогенами, от первого уровня сознания, пуще прежнего взбудоражила его, и без того сексуально озабоченного подростка. Что физически, на биологическом уровне, напрочь отключило в нём все его «детские» эмоции страха, инстинкты самосохранения и способность к критической оценки ситуации потенциалом своего второго уровня сознания. С чем его гормональное реагирование стало окончательно взрослым, позволяющим, как самому умереть, так и самому убить внутривидового конкурента в «любви-моркови» и деле овладения красивыми ногами подвернувшейся под руку красавицы…
  Только вот, когда юноша проговорил о «непотребных делах», о которых вслух, даже разбитным девицам прилюдно излагать было непринято. Тогда и у злой Олвы проявилась точно такая же, как у Макса гормональная реакция агрессивными андрогенами. И ее первый уровень сознания гарантированно отключил функции второго уровня сознания, со всеми «набранными памятью» привычками былой дружбы, и всякой способности к критической оценки ситуации. Так что, она сначала отвесила увесистую пощечину своей подружке детства доброй Молве. Потом, продолжением жесткого действа, уточнила свое отношение к происходящему действу…
 — Замолчи! Звезда! Вонючая! Если жить еще собираешься…- произнесла злая Олва, с такими властными нотками в голосе, каким рабовладельцы помыкают собственными рабынями.
 …И в звенящей тишине кабинета еще добавила…
 — Пошла вон, дурра! Вечером найду применение твоему языку, засунешь его куда надо! Или! Отрежу твой язычок! Чтобы больше лишнего не болтала… - скомандовала она, принуждая добрую Молву выскочить из-за учебного стола, и закрыв лицо ладошками, стремительно выскочить из кабинета Математики… 
  Такая демонстрация не девственной злой Олвы своей откровенной агрессии против не девственной доброй Молвы, специфическим образом подействовала на девственного Макса. Ему, очумевшему, оттого что произошло перед его глазами, с его собственным «гормональным прессом» агрессивных андрогенов, самому захотелось немедленно начать бить, давить, мучить и насиловать несчастную Молву. А было бы за что! Так вообще, убил бы ее…
…Впрочем! Было за что! За то, что он вчера утром, вскочив, «весенней лягушкой» поскакал к ней в Красный дом за «любовью-морковью» с ней в паре. Так что сейчас, он уже начал подниматься со своего места, чтобы со всей своей неодолимой злобой, выскочив из-за стола, успеть дать зверского пинка под костлявый зад уходящей из кабинета Математики и дергавшейся в рыданиях доброй Молвы. Что говорило лишь о том, что получилось у злой Олвы утопить Макса в его собственных реакциях животной злобы, ее уничижительные действия попали на благодатную почву, и он тоже захотел быть злобным и беспощадным. Его и без того андрогинное реагирование первого уровня сознания на всё и всех, полностью отключил контроль собственных поступков вторым уровнем сознания.
 — Сядь, дурра! И не дергайся! Я ее, свою рабыню, могу бить и насиловать! Она меня нет! Но, ее бить могу только я! Другим не позволяю! …- Сурово произнесла злая Олва, сажая Макса за стол…
  А сама, эротично усаживаясь на столешницу стола, своими мускулистыми ногами, упором на стул, блокируя его на месте. И гордо, как победитель, оглядывая остававшихся в кабинете Математики других одноклассники, молча, безмолвными персонажами сцене бесконечной пьесы жизни, изумленно отслеживавшими как разыгрывали это драматическое действо.
— Что, Олва? Пойдешь со мной? - решительно прохрипел Макс, стоимость своей жизни, оценивая красотой ног злой Олвы, когда ее упругие бедра приблизившихся к его носу на расстоянии в пару миллиметров…
 — Гелик! Да ты точно, ошалел! Но! Смотрю! Ты такой красивый, что жаль тебя отправлять в задницу Молвы! Поэтому я выгнала ее! Пусть вон идет...
 ...Только ноги мои руками не трогай! Степа узнает! Убьет тебя, может и меня…
 …Чтобы Степа тебя вместо Молвы не использовал, ты сам убей его, и я буду твоей…
 …Сейчас ты можешь иметь только Молву. И то, делая то, что она тебе позволит. Будешь целовать кривоногую звезду! Другой бабы ты не заслуживаешь…
 …Ты! Как раб! Мишок тебя бить может! Ты его нет! Если бы тронул сегодня, или Сашка, или Мишка…
 …Канна с Кишей измочалили бы тебя, тряпку половую, уродом сделали бы! Ладно Мусса тебя спас! Не дал тебе ударить Сашка… – сурово произнесла разбитная девица, хорошо знающая быт и нравы доминирующих самцов гоминид, даже если они существовали в обличии человеческих подростков…
  И далее, она не став щадить самолюбия своего новенького поклонника, обрушив на него жуткие упреки, что никакой юноша в своей жизни услышать, никогда не пожелал бы…
 — Хорошо! Гелик! Я пойду с тобой! Только тогда, когда ты! Будешь драться с Сашком с Мишком! Освободишь меня от Степы и Лену Зимерман от Канны. Ты же в прошлом году дружил с ней, всё оторваться от нее не мог. Но в этом году она дружит не с тобой, слабаком, а с настоящим парнем, с Димоном. С тем, кто не боится за нее драться с самим Канной! Не отдал Димон ее ему в марте. И сейчас не отдаст! Он настоящий парень! Поэтому, Димон может целоваться с Леной Зимерман. А ты, Гелик. Всего боишься всего! Боишься драться! Боишься! Лену Зимерман любить. Ты просто отдаешь ее другому парню, чтобы теперь Канна ей в рот «отложил свои яйца»! - Договорила злая Олва свой пафосный спич в полной тишине повисшего в кабинете…   
  Так как говорить более было некому, она и продолжила свои разящие речи…
 —  Из-за тебя, Гелик! Того, кто отрезанного ногтя на мизинце ее ноги не стоит, Лена Зимерман отдала себя Канне, она целовать низко его будет, чтобы он тебя сегодня по головке не бил!
 …Гелик? Как тебя уважать? Ты сам себя не уважаешь? Свою Лену Зимерман защитить не можешь?
 …Если ты отдашь ее сегодня Канне! То, я завтра, заставлю тебя низко целоваться с Молвой, - жестко проговорила для обезумевшего девственного подростка, суровая не девственная злая девица, уже испробовавшая вкус подросткового секса, обязывающего мерзко случаться, куда ни попади…
 …Все слова, которые он должен был произнести в ответ, просто встали поперек его горла. Пробормотать в ответ какие-то оправдания своей трусости, отключившимся напрочь вторым уровнем сознания он не смог. Только скользнул бессмысленным взглядом по лицам остававшимся в классе одноклассников, увидев жалостливый взгляд доброй Селены Прекрасной, кого официальным именем только что называла злая Олва, и осуждающие глаза Тани Хава. И заполняя драматическую паузу, разбитная девица, наделенная беспощадной подростковой злобой, продолжила свои разгромные речи…   
 —  Гелик! Ты, понимаешь! Ты такой никому не нужен? И Молва никому не нужна! Ты пустое место! И она пустое место! Две пустоты, ничего не родят! Только пустоту! Ты, и Молва! Целоваться, начнете! Потом, как ты поцелуешься с Молвой, Степа и тебя самого приспособит использовать вместе с Молвой, низко целовать его. Он найдет, куда именно в тебя «отложить свои яйца»… - итогом произнесла злая Олва, а так как в звенящей тиши кабинета Математики все слушали только ее, что и позволило ей проговорить всё, что она думала о личностной сути Макса…
  Далее продолжать разговоры уже не имело смысла. Всё было оговорено и договорено, оставалось лишь реализовать задуманное и поторопиться с этим. Так что, ничего не помешало злой Олве убрать свои круглые коленки от длинного носа юноши, остававшегося недвижно сидеть за столом. И, стуча каблучками, сверкая своими красивыми ногами, она покинула кабинет Математики.
…От всего услышанного в свой адрес, Макс невольно, проникся не только прежним отвращением к самому себе, но и новой злобой на самого себя. Ведь он действительно был с Селеной Прекрасной в дружеских отношениях весь прошлый учебный год. Почти через день, бывал у нее в Роковом доме, изучая вопросы истории древнего Карфагена, эпохи третей пунической войны. Что продолжалось до начала мая прошлого Несчастного года. В один из роковых дней которого, его подружка и одноклассница, мощью своего «Эмоционально творческого мозга человека»,- третьего уровня сознания, второму уровню сознания,- «Запоминающему мозгу гоминида» Макса. Как носительница истинного своего «волшебного» имени,- Селена Прекрасная, навела видения того, как выглядит «Черный колодец смерти» с разверзшейся бездной звезд, куда падают вверх, когда умирают. На что он прореагировал своим первым уровнем сознания,- «Реагирующим мозгом рептилии», испытав великий ужас, на яви увидев, более всего похоже на гигантский черный ствол бездонной шахты, направленный вертикально вверх. В небеса! Этот «Черный колодец смерти», являвшимся посмертным видением, остаточной сакральной памятью из «той жизни». Когда, как не цепляйся за Землю, всё было бесполезно! Ничего неспособно было удержать от падения вверх в «разверзшуюся бездну звезд». Что так испугало Макса, что с того времени, с прошлогоднего мая и поныне до нынешнего апреля, он к Селене Прекрасной более и близко не подходил…
  А сейчас, в этот роковой понедельник шестого апреля, просто одурев от собственных гормональных реакций, он,- девственный юноша, так и не понял, до чего скатился в процессе общения с не девственными девицами вооруженными неисчерпаемыми комплексами самых разных сексуальных приёмов. Что и делало их столь неотразимо сексуально привлекательными. Будучи переполненным андрогенами и злобой на свою рабскую убогость. Чувствуя, что бояться уже поздно! Он встал из-за учебного стола запрограммированным, ради гипотетической возможной благосклонности злой Олвы, даже жизнь свою положить. Еще и готовым залезь к рыжей красавице туда, откуда возврата уже никому не было. Даже если это право нужно было еще заслужить, для начала восстав против знатного члена банды поселка Рабочего, самого злого Канны,- не отдав ему на потеху свою бывшую подружку Селену Прекрасную. А потом, за новую свою подружку,- злую Олву, ещё отправиться драться с самим злым Степой и другом его злым Филей. И как-то само собою, всё это стремление Макса драться за вожделенную «любовь-морковь» со злой Олвой, исключило из программы его действий посыл, залезь в какой-то темный закуток с доброй Молвой, заведомо безотказной в деле занятий «любовью-морковью»…
  Из состояния очумелости с полной потерей пространственной ориентировки, с заклинившим после гормонально взрыва сознанием, фактически уже и непонимающего, куда ему сейчас идти. Как всегда вовремя, Максу на помощь пришел друг Мусса, сохранивший ясность ума. Именно про таких людей как он, в начале века говорил Антон Павлович Чехов, что он не верит в партии, а верит в типажи людей… 
— Гели, пошли…- твердо произнесенной фразой, друг детства вернул Макса в существующую реальность, даже если из этой простой фразы, сказанной ему весьма резким тоном, он всё равно ничего не понял. 
  Разве что, идентифицировал своим вторым уровнем сознания понимание того, что: «друг Мусса плохого советовать не станет»! Вот и подчинился услышанным словам и собственным условным рефлексам, настоятельно требовавшим от него, на урок «Русского языка» не опаздывать. С чем, Макс как-то вывернулся из-под «гормонального пресса» собственного безусловного рефлекса от первого уровня сознания, требовавшего от него, бросить всё, и немедленно схватить злую Олву за ее упругие бедра. Пока он оставался живым, не отдавая ее никому. А потом, хоть потоп! Хоть трава не расти…
  Как бы то ни было, друг Мусса заставил Макса бегом броситься за ним, чтобы вместе стремглав домчаться до кабинета «Литературы». Спеша на третьей урок этого рокового понедельника шестого апреля для их шестого «А» класса «Сто восьмой» школы. Причем, как это свойственно не вовремя разбуженным сомнамбулам, Макс никак не мог понять. Где это он бегает? И кто он сам? Ничего не запоминая, что это сейчас с ним происходит? Куда он так стремительно бежит…
  И с началом третьего урока, Макс всё продолжал пребывать в своем прежнем измененном состоянии. Под гормональным прессом собственного первого уровня сознания, будучи до макушки залитым андрогенами,- мужскими половыми гормонами. Единственно, что у него получалось, пользуясь потенциалом своего второго уровня сознания, так только машинально выводить в тетради по «Русскому языку» диктуемые учительницей слова. В принципе, на уроке «Русского языка» невозможно было «спать» предавшись каким-либо подростковым грезам. Слишком строгой была учительница,- Валентина Петровна. Впрочем, на протяжении этого учебного года на предыдущих уроках, Макс всё равно в состоянии мнимого бодрствования умудрялся бездельничать и перед этой, умопомрачительной красоты, строгой взрослой женщиной. Что ничем другим кроме причитающейся в подобном случае заслуженной «двойки» для него не заканчивалось. Но одной «двойкой» больше, одной «двойкой» меньше, особой роли в его школьной жизни не играло. «Двоек» у него в запасе всегда было «хоть пруд пруди». Ведь, даже если эти школьные занятия были жизненно необходимы для общего развития каждого ученика, чтобы со временем успешному выпускнику школы стать полноценным образованным человеком. То, все эти школьные уроки с уровня подросткового развития Макса в условиях жизни Рабочего района Большого Города виделись совершенно бессмысленной тратой времени. Ибо, чтобы это развитие всё же пригодилось. Нужно было, чтобы еще посчастливилось физически пережить собственное школьное отрочество. Что было весьма проблематично. Для этого нужно было быть или чрезвычайно везучим. Или до чрезвычайности «гибким» персонажем бесконечной пьесы жизни. И если, как это показалось самому Максу, гипотетически, его еще могли физически коснуться красивые ноги злой Олвы. Но вот дожить до своего мифического будущего, он просто не надеялся. Так что, орфография «Русского языка», при его такой «этой жизни», полной всяких смертельно опасных неожиданностей, вряд ли ему и понадобилась бы. И сейчас, не до учебного процесса ему было, внимая учительнице. Когда, всё по-прежнему, со своего места за партой злая Олва «как специально» выставив из-за парты свою длинную ногу, продолжала сверкать «бликами капрона» на налитых силой икроножных мышцах, эффектно подчеркивавших красоту ее девичьих ног. Чем гарантированно делало предстоящую их встречу с Максом фатально неизбежной. Похоже, если его встреча с обладательницей столь длинных девичьих ножек,- злой Олвой, было делом предрешенным. Чему уже ничего не могло помешать, ни навязчивая компания доброй Молвы, сейчас заплаканной сидевшей рядом со своей «хозяйкой». Ни опасность последующей встречи с «хозяином» самой злой Олвы, со злым Степой, прошедшим «курсы повышения» бандитской квалификации в колонии для несовершеннолетних убийц. То тогда, уже поздно было бояться, нужно было действовать, будучи, злобнее самого злого Степы. А началом активных действий, своего рода «квалификационный  допуск» алчущих рук Макса к красивым ногам злой Олвы, должен был быть его бунт против власти знатного члена банды поселка Рабочего, самого злого Канны, с избавлением доброй Селены Прекрасной от необходимости в мерзости «любви-моркови», ей случиться с ним противоестественным сексом.
  Под действом «гормонального пресса» боевых гормонов андрогенов, бурно бурливших в юношеской крови Макса, всякие смертельно опасные житейские перипетии с возможным для него самого летальным исходом, его более не пугали. Без детских гормонов эстрогенов в своей крови, он просто физиологически не испытывал чувства страха, словно его собственная жизнь, как критерий личного долга перед собственной Мамой, потеряла всякую стоимость. С чем его собственная жизнь теперь принадлежала не его Маме, а ему самому! То есть, он сам почувствовал за собой полное право, разменять собственную жизнь на всё что угодно! Даже на запахи ноги злой Олвы. Будучи сакрально готовым, броситься в явную авантюру с физической дракой с самим злым Канной за добрую Селену Прекрасную, Макс сейчас был таким, потому что уже стал таким! Таковыми были последствия того, что вторые сутки как, своей «этой жизни», он более не был подвластен своей, еще совсем недавно,- тех же пары суток тому назад, сидевшей в нем посцептивности,- первой из составляющих частей «сексуальности человека», характеризуемой реагированием индивидуума на «объект любви» детскими эстрогенами. Тем, что заставляет «любящего» быть неизменно мягким и податливым. Подчиненным тому «кого любит», всегда поступая так, как ему велит «любимый». Такое самоотречение в деле гормонального подчинения посцептивному напору оборачивается постоянным впрыском в кровь «любящего» нежных эстрогенов! Поэтому так легко такая детская сексуальность заставляет молодых людей, живущих при главенстве первого уровня сознания, без всякого права на «личное мнение», отправляться за «любимым», как за любимой мамочкой, хоть на край света! И вполне обыденным явлением было, когда «любящий» эстрогенами несчастный персонаж, мог даже умереть от необоримой тоски по «любимому».
  Но сейчас с сексуальностью Макса уже всё было по-другому! Под действом нового своего «гормонального набора», он обрел сексуальность, что в учебниках судебной психиатрии определяется как процептивность. Или уже второй после посцептивности составляющей части «сексуальности человека», характеризуемой реагированием индивидуума на «объект любви» андрогенами, что принуждают «любящего» жестко гнуть свою линию. Заставляя того кого так «любит» поступать таким образом, что его «любимый» от его рук, запросто, помереть мог! Всё потому, что любое не подчинение «любимого» процептивному напору «любящего», каралось еще большим впрыском в его кровь агрессивных андрогенов. Поэтому для подростков, и прочих недоразвитых особей, при главенстве в них первого уровня сознания, переход «от любви к ненависти» вполне обыденное явление. Ибо у них, и «любовь», и «ненависть» обеспечивалась исключительно гормонами агрессии,- андрогенами. Поэтом при реализации «любовью-морковью», «любящий» с процептивной сексуальностью и убить может предмет своего обожания, чтобы «не доставалась никому».
  К тому же, когда до тринадцатого дня рождения Макса оставались считанные дни, вместе со второй своей частью сексуальности,- процептивностью, пару дней тому назад он обрел и рецептивность,- третью составляющую сексуальности, как гоминид, так и человека, как такового. Что определяло готовностью биологического организма к исполнению детородных функций по показателю достигнутой половой зрелости. Вот, со всем этим набором «сексуальности взрослого гоминида», вместо привычного прежнего чувства безысходного ужаса от переживания происходящих событий, со стенаниями от проблем своего несчастного бытия при детской посцептивной сексуальности. Внутри Макса, без всяких сожалений о собственной горькой участи быть вечно битым, заклокотало новое, доселе невиданное чувство процептивной сексуальности, настоятельно потребовавшей от него самому физически уничтожить внутривидового конкурента. Чтобы, в свете его созревшей по возрасту рецептивности, уже никто не помешал ему выбрать себе девицу. Хотя бы, ту же злую Олву. Кто, так обольстительно сверкала перед его длинным носом острыми коленками и упругими бедрами  настоящей половозрелой самки гоминида, кто сама собою, олицетворяла соблазны «любви-моркови», за которую требовалось биться «не щадя живота своего», буквально, с ярость зверя! Да еще с готовностью атаковать выявленного всякого внутривидового соперника, разорвав его в клочья. И ничего более не могло быть препятствием в возможности, добиться своего. То есть, исполнить свое природное предназначение, самому «отложить роковые яйца» внутрь самой лучшей самки…
  И сидя на уроке в кабинете «Литературы» вспомнил Макс, как с десяток минут тому назад, еще в кабинете «Математики», в трех миллиметрах от его носа, темнели и терпко пахли бедра злой Олвы, просто усевшейся над ним на столешницу парты. А далее, само собою, по инерции проецируемых грез, по мотивам фильма «Спартак». С фантастическим допущением по теме получения своей порции «любви-моркови». Он самонадеянно представил себе злую Олву в балахоне рабыни. Запросто предоставляемой древнеримским кино-гладиаторам на ночь, чтобы тем не жестко было спать в одиночестве.
 …От такого полета фантазий Максу стало по-настоящему «жарко». Такой рыжей красавице, и он,- Макс, в роли Спартака, балахон рабыни никак не отдал бы! Испробовал бы порцию «любовь моркови»…
 …И это было ещё не всё. Впустив в себя возможность, хотя бы в грезах, вкусить порцию «любви-моркови». Макс воочию, на яви, увидел перед собой красивую как античная Богиня Любви, взрослую женщину,- Валентину Петровну, такую умопомрачительно красивую, что ею можно было просто любоваться. И Макс так залюбовался ею, что его молодая да горячая кровь подростка, требуя «любви-моркови», пуще прежнего забурлила дополнительной порцией мужских половых гормонов,- андрогенов. Смотреть на такую красоту, было невыносимо для его юношеского восприятия. И гормональный выброс, в ответ на понимание принципа красоты тела взрослой женщины, почему оно такое привлекательное, обернулось для юноши настоящей потерей сознания. Спазм сосудов головного мозга, как всегда весьма своевременно, отключил его второй уровень сознание «на самом интересном месте». Именно тогда, когда ему пришло понимание, как именно можно использовать прекрасное тело взрослой женщины, актом «любви моркови», присвоив ее полностью себе и одновременно, отдав ей самого себя всего без остатка. От чего, сначала Белый Свет померк в его глазах. Потом с ног на голову перевернулся сам Мир…
  Далее, более не отвлекаясь на разглядывание изящных девичьих ножек своей одноклассницы, Макс видел лишь, и в грезах ему недоступные лодыжки взрослой женщины. Неотрывно любуясь красотой, воплощенной воплоти настоящей древней Богини Любви, он восхищался её идеальной фигурой, упивался генетическим абсолютом стройности её сильных прекрасных ног танцовщицы. Всё его внимание было захвачено любованием красоты Валентины Петровны, выгодно подчеркнутой плотно сидящим костюмом. Строгим приталенным жакетом эффектно поддерживающей ее большую женскую грудь. При весьма коротенькой юбке максимальным образом, открывающим для восхищенного взгляда ее сильные красивые ноги танцовщицы. От вида такого количества женской красоты, за которую можно было, не задумываясь, жизнь отдать у Макса забурчало в животе, словно бы перед ним выложили долгожданное деликатесное лакомство, огромную, приторно сладкую «любовь-морковь». Более того! В его голове, точно оперная ария по музыкальным гармоникам растекался чарующий голос взрослой женщины, теперь воспринимаемый юношей точно божественная музыка. От чего ему так захотелось прикоснуться к восхитительному телу взрослой женщины, красивой как античная Богиня Любви, что ему легче было умереть, чем этого не сделать.  А от такого совсем не ученического желания, оставаясь сидеть за партой, он просто подпрыгнул.
 …Только вот такие вольности на своем уроке Валентина Петровна не оставляла без внимания! Так что, от плена обволакивающих грез о «любви-моркови», как его руки, не сегодня, так завтра, когда он всех соперников победит, лягут на ноги злой Олвы, Макса вывел требовательный голос учительницы…
 — Гелен! Встать! Что вы себе позволяете в урочное время… - как всегда сурово произнесла она, видя, что ее ученик, оставаясь сидеть за партой, очумело уставился на ее огромную женскую грудь… 
  Ничего другого не оставалось ему, как только встать! И на «грубый Мир», в лице внимательных серых глаз взрослой женщины, посмотреть мужским взглядом.
 — Гелен! Смотреть мне в глаза! Постарайся впредь! Быть мужчиной способным смотреть в глаза женщине, чтобы при этом, вы себе не представляли! - твердым голосом призвала ученика к порядку, строгая, невероятно красивая и весьма рослая женщина,- учительница Литературы…
 — Всё! Гелен! Садись! На уроке будь внимательнее, - приказала ему Валентина Петровна, кто никогда не терпела в глазах своих учеников пустоту неурочных мыслей, что безошибочно ею определялось и немедленно пресекалось принятием дисциплинарных мер.
  Вся эта, строгость учительницы в купе с её абсолютной женской красотой и обеспечивало то, что у неё на уроке была дисциплинированная тишина. Чего от шестого «А» класса мало кто из учителей мог добиться. Высокая, статная, красивая и властная цветущая блондинка лет тридцати пяти с царственной фигурой великолепными ногами танцовщицы варьете, Валентина Петровна Маркова, безусловно, была самой красивой взрослой женщиной «Сто восьмой» школы и с удовольствием пользовалось своим физическим совершенством. Своим сложением буквально скроенной по моде фильмов сороковых годов стандарта немецких киноактрис своей мощью олицетворявших красоту настоящих «белокурых бестий», «арийских самок» воспетых пропагандой противника, как идеально отлаженную машину для животного секса. Всё своё детство Валентина Маркова занималась хореографией. Так что, ее крепкие ноги танцовщицы обрели генетический абсолют красоты. Чем, подтверждая старинную истину гласившую, что занятия хореографией в наибольшей мере раскрывают «генетически заложенный» потенциал красоты женского тела. Поэтому танцовщицы в любом возрасте всегда прекрасны. И выглядят они сексуально предпочтительнее пловчих, легкоатлеток и даже теннисисток! Ибо, постоянные занятия танцами с детского возраста, позволяли полностью раскрыть генетический потенциал красоты «женского тела» заложенный в девичье тело самой Матушкой природой. Вот и выглядела она так, как могла выглядеть великолепная античная Богиня Афродита. Такой женской «мощи красоты» генетического совершенства, подкрепленной могуществом античной Богини Любви, не подчиниться было невозможно. На эту красоту взрослой женщины можно было смотреть, не отводя взгляда, целую вечность. Женская красота Валентины Петровны, умноженная на её физическое совершенство, была способна починить себе почти любого человека. Включая в число ее вынужденно подчиненных самых тупых второгодников и самых глупых сексуально озабоченных девиц, на удивление в ее присутствии, не смевших даже пикнуть без её на то соизволения. Все на её уроках сидели тихо, мирно, спокойно и покорно. Словно бы боясь прогневать эту красивую женщину в облике древней Богини, только предполагая, как она ужасна в гневе. Впрочем, доходить до демонстрации гнева ей нужды не было. Ей подчинялись и так! Причем, всего этого абсолютного послушания своих учеников Валентина Петровна добивалась не голосом, а исключительно опираясь на универсальное для любой властной структуры желающей быть эффективной, золотое правило хорошего руководителя любых людских коллективов! Она всегда наказывала виновных. Не надеясь добром решить проблему борьбы со злом. Не пытаясь смиреной улыбкой дожидаться подчинения воле своей. Что на деле оборачивалось обратным эффектом. Ибо, на том персонаже, кто не добившись исполнения своей просьбы, или даже приказа, просто смиренно улыбался, удобнее всего было кататься верхом. В природе гоминид, да и человека тоже, что особенно наглядно проявлялось в компаниях подросткового возраста. Подобная заискивающая улыбка на биологическом уровне воспринималась как приглашение к продолжению уже учиненных действий, вдруг так радостно одобренных другой стороной. Что открывало возможности для углубленного продолжения начатого деяния. А умопомрачительно красивая Валентина Петровна всегда была беспощадна к тем, кто ей перечил. Вот и не было желающих конфликтовать с ней даже у самых конфликтных скандалистов. Страшно было перечить той, от которой за свои проказы, снисходительной улыбочки было не получить. Неясной природы огромная сила явственно исходила от мощной фигуры красивой взрослой женщины. По сути, представлявшей собой «видовой» собирательный образ «сверх существа», некой «Сверх Мамы». От чего всем около нее, и детям, и взрослым, хотелось лишь одного, поскорее подчиниться ей, ни в коей мере не гневить её. Непривычно красивая для школьных стен она царствовала в классе, подчиняя своей железной воле всех присутствующих на уроке учеников, заворожено любовавшихся её красотой и покорно слушавших её учительские пояснения.
 …И тут, настоящей взрывной вспышкой, в сознании Макса проявились совсем не его мысли. Похоже, на самом деле всё было совсем не так, как это было в реальности! Это только лишь для «отвода глаз» Валентина Петровна была учительницей Литературы. На самом деле она была всемогущей Богиней-Матерью Афродитой, от которой нельзя было «отвести взора»! Воплоти взрослой женщины, была воплощена античная Богиня Любви обеспечивающей, все рождения! Да и все смерти, всё равно, осуществляемые во имя любви. А умереть во имя Богини Афродиты было легко, даже приятно. Так что! Что было страшиться Смерти, если ее посредством «любовь моркови» курировала сама Богиня Любви. Значит, и бояться, того что самое ужасное в жизни, фактически антипод жизни,- смерть, не имело никакого смысла. Всемогущая Богиня Любви правила Миром и всеми персонажами, обитавшими в нём, чтобы круговорот жизни не рвался. Как можно было не подчиниться воли античной Богини Любви, когда эта сверхъестественная сущность, была сутью самой биологической жизни на Земле. Поэтому, по воле Богини Любви, злой Канна через день водил в темный закуток школы добрую Бову, чтобы заниматься с ней подростковым сексом,- «любовью морковью». А она была совсем не несчастной девицей, а очень даже довольной своей жизнью, ведь в ее жизни была «любовь-морковь» от Богини Любви. Такого служения похоти, от них требовала Богиня Афродита и они ей, как все, подчинялись, никак не насыщаясь тем, чем невозможно было насытиться! Ибо похоть, была смыслом физического служения сакральной сущности Богини Любви.
  Вчерашним роковым утром пятого апреля, именно античная Богиня Афродита принудила Макса быстрее бежать в Красный дом. Найти там кривоногую добрую Молву. И в момент, когда внутрь какой-либо ее телесной полости или просто на кожу лица, груди или спины, вытаращив глаза, он,- Макс, начал бы в акте «любовь моркови» на нее «откладывать роковые яйца». В то же мгновенье он сам, сроком на всю свою оставшуюся «эту жизнь», обратился бы в не девственного любителя «любви моркови».
  Чудом! Этого вкушения «любви-моркови» для Макса не случилось вчера, в роковое воскресение, на второй день его бытия под гормональным прессом безудержных андрогенов. Тогда, на пути его забега из Зеленого дома до Красного дома, в охотничьем азарте ловли не девственной доброй Молвы, неожиданно его встретила очень красивая взрослая женщина. Случайным стечением обстоятельств в Мире, где ничего не бывает случайного, оказавшейся мамой его одноклассницы Тани Хава. И взрослая женщина, красивая как Богиня Деметра, словно видя Макса насквозь, объявила ему, что лишь у девственников сбываются все мечты. И тогда, вчерашним роковым утром в сознании Макса выперла мысль. Что, как бы то ни было, ему девственность лучше было не терять в заднице доброй Молвы, на лицо ужасной, но для всех вокруг «доброй» изнутри и безотказной в «любви-моркови». Что было крайне, и не эстетично, и не красиво, и не предусмотрительно по отношению собственным мечтам, которые еще должны были исполниться…
   Но! Как было не подчиниться Богини Любви? Если, любые действа любого живого существа в «этой жизни», были служением ей? Даже фиксируя в своей тетради всё, что требовалось по ходу урока, Макс неотрывно, точно будущий апологет Богини Афродиты, согласный поучаствовать в обряде посвящения, восхищенно глядел в глаза взрослой женщины,- своей учительницы, воплоти которой, воплотилась сама античная Богиня Любви, приказавшая ему служить ей! И если…
  От выбора возможности вкушения «любовь моркови» с доброй Молвы, в кого все мелкие члены уличной банды Кили, кому это было не лень, «откладывали роковые яйца», Макс уже сам отказался. 
  Вожделенная злая Олва сама категорически отказалась идти с ним, до тех пор, пока он не спасет добрую Селену Прекрасную от похоти злого Канны, а саму Олву от притязаний злого Степы.
  Единственно, что оставалось Максу, в исполнении приказ Богини Любви,- служить ей. Так только, спасти добрую Селену Прекрасную от посягательств на нее злого Канны, чтобы тот не случился с ней актом «любовь моркови». И тогда! Во славу античной Богини Афродиты, актом «любовь моркови». Со своей доброй Селенной Прекрасной, Макс лихо случиться сам…
 …Если, этим роковым днем шестого апреля, именно античная Богиня Афродита, с час тому назад повелела! Чтобы на глазах всего изумленного шестого «А» класса добрая Селена Прекрасная сама предложила знатному члену банды поселка Рабочего,- злому Канне, отвести ее в темный закуток школы и там предаться с ней «любви-моркови»…
 …То сейчас! Богиня Афродита, не произнося никаких слов, только глядя в глаза ему, настоятельно потребовала от девственного Макса, не щадя живота своего! Восстать! Против власти не девственного злого Канны. Отняв у него право на «любовь-морковь» с не девственной доброй Селеной Прекрасной.
  Что оставалось Максу, так только подтвердить, что приказ Богини Афродиты он понял…
 …И когда, проходя мимо рядов парт, мимоходом заглядывая в тетради учеников, сосредоточенно пишущих под её диктовку, Валентина Петровна оказалась рядом с его партой. Он, неожиданно даже для самого себя, судорожно дернувшись, скинул с парты свой дневник. Резко бросившись за своей вещью, одновременно тыльной стороной ладони чувствительно приложившись к упругой ягодице взрослой женщины. Коснувшись самой античной Богини Любви, воплощенной воплоти учительницы Литературы. В ответ его «остро ударило» электрическим импульсом, физически прошедшим по звенящим от восторга его нервам и, заставляя его юношеские мышцы напрячься камнем.
Учительница литераторы могла принять его действо за чудовищного кощунства, с покушением на ее женскую честь. По факту прикосновения к ее запретной части тела. Макс готов был получить причитающееся наглецам звонкое и сокрушительное возмездие. Не сомневаясь в справедливости и неотвратимости ожидавшего его наказания. Впрочем, после его прикосновение «к самому красивому месту» взрослой женщины, он согласен был и умереть. Но, этого не случилось. Наоборот! В серо-голубых глазах Валентины Петровны он увидел лишь искорки благосклонности, а не огонь гнева. Она была Богиней Любви, и была совсем не против его юношеского восхищения её женской красотой. Даже наоборот. Она поблагодарила его! Наградив мимолетной едва заметной улыбкой за продемонстрированное восторженное отношение к ней, к взрослой женщине. А чтобы эта благодарность была понятна даже подростку, она одобряюще и ласково провела горячей ладонью не по моде «семидесятых» коротко стриженой голове Макса. Этим ее безмолвным поощрением его проступка, вопрос о принятии и его,- Макса, в легион любителей античной Богини Любви, был ею решен положительно. Ему оставалось лишь выбрать, с кем из уже действующих апологетов Богини Любви, ему пойти в заветный пятый угол и вкусить там «любовь-морковь». Чтобы оттуда ему самому вернуться лишенным девственности юнцом. И с величайшим удивлением, в восторженно сверкающих глазах учительницы литературы, школяр увидел, что она достоверно дешифровала ход его совсем не детских мыслей. По крайней мере, ту часть его фантазий, где он её,- взрослую женщину, представлял в роли Богини Любви, обеспечивающей подвластных ей персонажей «любовью морковью». А при виде ободрения всемогущей античной Богини Любви, воплощенной воплоти взрослой женщины, он,- юнец, уже ничего зазорного не видел в том, чтобы случиться так, чтобы с головой погрязнуть в «любви-моркови». Не задерживаясь с объявлением сакраментального выражения,  сказанного какой-либо не девственной красавице: «Да! Я человек! И, ничего человеческое мне не чуждо…»…
 …Похоже, именно для этого и существовала античная Богиня Любви, чтобы круговорот любителей «любви моркови» в природе никогда не иссекал… 
  Следующий урок бесконечного рокового понедельника шестого апреля Горького года, для почти тринадцатилетнего девственного Макса так же прошел под впечатлением, произведенным на него Богиней Любви, воплощенной воплоти Валентины Петровны. Фактически пребывая в полудреме, он и не заметил ничего из того, что вокруг него происходило уже на уроке «Немецкого языка». По своей привычке делая лишь то, что от него никаких усилий не требовало. И не в последнюю очередь, то, что для него было безопасно. А так как он очень редко прикасался к учебнику «Немецкого языка», то ему ничего другого не оставалось, как только два академических часа безучастно просидеть в углу лингафонного кабинета, мутными, нечего не видящими глазами уставившись в одну точку. Просто еще не было в нём нужной ученической черточки характера присущей успешным ученикам заставляющей их заниматься тем делом, каким нужно заниматься именно в этот момент своего бытия. Так что на этом уроке четвертой «четверти», теперь на уроке «Немецкого языка» Макс как типичный неуч не желал вникать в суть учебного процесса. Зато продолжал грезить о красивых ногах учительницы «Русского языка». И в полудреме, в полной праздности и абсолютно бесполезно для своего развития, он пережил солидный кусок своей жизни в целых девяносто минут драгоценных мгновений своего земного бытия…
 
                ***