Как Иванушка Дурачок со Змеем тягался

Сказка является художественным произведением, поэтому все совпадения событий с реальностью случайны, иначе говоря: "Сказка ложь, да в ней намек добрым молодцам урок"
   
    Жил-был на свете Иван-Дурак. Лежал себе Иван на печи, калачи жевал, да в потолок поплевывал. Да на весь век калачей не наготовишь, вышли они вскоре. Пробовал тогда, как медведь лапу сосать - несладко. Совсем дурак пригорюнился. Говорит ему тогда жена, Василиса Премудрая:
    -Вань, а пошел бы ты к добрым людям, послужил бы им, глядишь хлебушка или муки, а то и денежку какую малую дадут. А то у нас семеро по лавкам, да ты дармоед; и прокормить вас всех никакой премудрости не хватит.
Против премудрости не шибко попрешь, можно и сковородкой по темечку получить.

    Пошел Иван в стольный град, работу искать. А в поры те ходили по столице слухи, что, дескать, Змей Горыныч грозится на столицу налететь: пожечь все, мужиков перебить, старушек пожрать, девок попортить, а самое страшное все меды сорокалетние выпить. Запечалился Светлый Князь, три дни печалился, не ел, не спал - думу думал. На четвертый придумал, призвал боярина из дальних и велел ему приказ противузмеиной обороны учредить. А на дело сие, от щедрот княжеских, цельную серебряную полтину отказал и велел средство сыскать, чтоб Змею укорот дать. На сем князь успокоился, устроил пир - надо же упущенное наверстать. Пили за успех противузмеиной обороны, пропили рублей почитай триста, а под конец пира порешили, что пусть тварь эта сама нас боится.

    Идет боярин с княжеского пира ноги руками переставляет, а тут из кабака, прямо под благородные ножки, пьяного Ивана выбрасывают. Запнулся боярин об пьяного и прямо светлым личиком в дорожную грязь упал. Осерчал боярин сильно, поднялся да грязь платочком отер, зыркнул очами грозно и спрашивает мужиков:
    -Где закон такой есть, чтобы пьяных под ноги прохожим бросать?
Оробели мужики, на Ивана показывают. Сам, мол, виноват: шапку да сапоги пропил, да докучал всем - где, мол, работу такую найти, что дураков любит. Вот, мол, и не сдержались да и поучили немножко, да и взашей... Хоть и зол был боярин, а смекнул сразу, что ежели денег всего полтина, то такие дураки каждый день на дороге не валяются. Велел Ивану в приказ вступать, чтобы вину свою службой Отечеству искупить.

    Да Ивана одного на целый приказ маловато будет. Пошел боярин в Инвалидную команду из людишек к ратной службе более непригодных, что жили из княжьей милости между коровником и свинарником. Бросил клич, мол, что немощные да болезные, кто желает еще раз князю да Отечеству послужить. Инвалиды хоть на край света готовы были лишь бы от свинарника подальше. Кто с головой, но без рук или ног боярину не понравились - убогие больно. Набрал в приказ тех, которые на голову контуженые или в жопу раненые, ибо вид имели бравый, если голову шеломом прикрыть, а зад портками. Особо понравился боярину один отставной козы барабанщик, что отличался зычным голосом, беспрерывно отдавал приказы и стучал в барабан. Даже коза его так складно говорила м-м-ме, что так и хотелось вытянуться в струнку.

    Упал боярин в ножки Светлому Князю, выпросил для приказа лучшего пергамента версты четыре. Работа пошла: в жопу раненые прожекты пишут как Змея извести, а на голову контуженые докладные боярину на раненых строчат, что те не по уму все пишут. Барабанщик с козою распоряжаются так и этак, всех строят, все их боятся и слушаются, а попробуй не послушайся - или палочкой барабанной по темечку или рогом в зад, а то и обратно на свинарник пожалуй. Боярин на кушетке лежит на свой приказ любуется, дескать, вот я как здорово все устроил. Только барабанщик прибегает временами и что-нибудь боярину командует, вроде «встать – смирно». Боярин по первости обижался, но получил барабанной палочкой по темечку, и привык со временем, и даже стал с удовольствием строиться по приказу барабанщика или его козы. Тем более что коза иной раз любила нежно потереться об боярские ноженьки.

    Иван-Дурак меж ними бегает, старается: кому сбитню принесет, кому портки постирает, кому шелом до блеска начистит. Наконец скучно ему стало. И чтобы душу отвести, вынул дурак из порток резинку, сложил вдвое, поделал рогаточку и для забавы ворон камушками постреливал.

    Тем временем полтина княжеская вся вышла, собрал боярин тогда пергаменты, на каких срамных картинок поменьше, и на доклад к Князю. Так, мол, и так, работа идет, уже почти что средство отыскали; дай Светлый Князь малость деньжат на дальнейшие изыскания. Князь посмотрел на число пергаментов и доволен остался, цельный серебряный рубль выдал, пир закатил и боярину перстень с яхонтом и тысячу рублей пожаловал.

    Боярину обхождение такое понравилось, осмелел, и через неделю снова к князю на доклад. Но этот раз Князь не в духе был.
    -Где средство?- спрашивает грозно, обозвал боярина собачьим сыном и велел вытолкать взашей, а через неделю средство как есть представить.
Не ест боярин, не пьет, думу грустную думает, пергаменты перебирает.

    Однако срок доклада Князю подходит, а кроме горы каракулей у боярина  ничего и нет. Боярин уж кол в благородном заду чует. Вдруг - бац, камешек от Ваниной рогатки в окошко слюдяное попадает, отскакивает и прямо в светлое око. Чуть-чуть не выбил, блямбу только посадил. Рассвирепел боярин, велит барабанщику срочно дознаться, кто смел на его персону покушаться. Следствие не долго длилось, притащили Ивана за волосы к боярину, следом рогатку принесли. Думает Иван, вот, мол, и послужил отечеству, запорет боярин до смерти, но умишком раскидывает, как бы смерти лютой избежать. Упал в ноги боярину - не вели казнить, вели слово молвить. Суров боярин, но справедлив был, и когда попинали Ивана порядком, дозволил таки последнее слово сказать. А Иван ему с поклоном, что, дескать, ежели я из рогатки ворону подбить могу, то и Змея видать можно, если рогатку побольше сделать.

    Обрадовался боярин, обиду забыл, Ивана обнимает, ласковые да лестные слова говорит, достал из кармана пятак, глаголет величественно:
    -Вот тебе Ваня за труды медный пятак,- но, подумал, пятак к блямбе приложил, - а пока боярское спасибо!

    Раненые быстренько огроменную рогатку на пергаменте изобразили, всю в завитках узорных, чтобы взгляду приятней, а снизу даже колесики пририсовали, чтоб катить сподручней было. На другом же пергаменте изобразили снаряды круглые да железные, для пущего эффекта цареградским огненным зельем внутри начиненные.

    Схватил боярин Ванину рогатку, прихватил прожект, да каких попало пергаментов для количества и бегом к Князю. Так мол, и так, средство изыскано, самолично при испытаниях пострадал, и на блямбу показывает. Князь гнев на милость сменил, дал еще рубль, двенадцать бочек гутаперчиевого сока, чтоб жилу поделать, две бочки цареградского огненного зелья для снарядов и топор заморской работы. Боярина же парчой и самоцветами наградил, но с работой велел поспешать и через две недели натурально на княжий двор представить.

    Прибыл боярин в приказ, и немедля приказал барабанщику послужить отечеству - в недельный срок изготовить машину. Барабанщик тотчас же вызвал самого толкового из контуженых и поручил ему важное государственное задание - поделать штуковину через три дня. Контуженый быстренько Ивана зовет, чтоб, мол, завтра к утру все готово было, а то кирдык тебе. Иван возразил было, дескать, виданное ли это дело, чтобы за ночь да такую работу, но быстренько в лоб получил. Делать нечего: Иван сок парит, рогатку строгает, жгуты вьет, а вокруг контуженые ходят, указывают, что он неправильно сделал. Раненые с пергаментами подходят, завитки кои на рогатке вырезать надо показывают. А каждый вечер Ивана на конюшне порют за нерадивость. С лица Иван спал, кожа да кости одни остались, но за два дня до срока рогатку закончил и даже узорами изукрасил по своему разумению, колесики по прожекту в точности приладил.
 
    Боярин ходит гоголем, на работу свою не нарадуется. Только когда испробовать рогатку стали, вспомнил боярин про снаряды. Опять приказ по команде к Ивану спустился, да тот ни в какую, дескать, кузнечному делу не обучен, да и железа всего один топор княжеский. Сколь ни пороли, толку не добились.

    На счастье боярское проезжал мимо купец из местных, да предложил за целковый налепить снарядов из навозу коровьего. Мол, если зельем горючим начинить, то навоз зенки поганые Змею залепит, он сам и шмякнется. Боярин зело возрадовался и собственного рубля на дело государево не пожалел.

    Не обманул купец, где коровьего не хватало, своего навозу добавил, но на другой день уже снарядов налепил.

    Обрадовались контуженые, рогатку выкатили, стали пробовать. Только снаряды сырые оказались, то пополам раньше времени трескаются, то не загораются вовсе, да и летят как-то недалеко, вряд ли Змея достанут. Стали жилу сильней тянуть, а рогатка возьми и тресни, перестарались служивые.

    Боярин так осерчал, что и словами не передать. Велел барабанщику контуженых от рогатки отогнать, трещинку гвоздиками подкрепить да красочкой охряной закрасить, снаряды же сушить немедля. Иван как детей два снаряда обнял, так с ними и спал до утра.

    На утро прикатили рогатку на княжий двор для показу. Вышел князь с боярами ближними, со чадами и домочадцами, да с послами заморскими на диковину полюбоваться. Речь даже приличествующую случаю молвил: не перевелись, дескать, умельцы в нашей земле, не оскудела мудрость народная, всем заморским племенам и всяким тварям летучим кузькину мать покажем. В конце ручку поднял, да платочком махнул, начинайте мол.

    Контуженые жилу натянули, снаряд вложили, после жилу отпустили. Снаряд как в синее небо взмоет, саженей на двадцать наверно поднялся, как полыхнет цареградским огнем, у всех аж дух захватило. А после посыпалось на землю, на боярские шапки высокие да шубы соболиные дерьмо коровье. Которые там девки были - завизжали как поросята, которые бабы - носы зажимать да воротить стали. Послы заморские кафтаны платочками надушенными утирают да посмеиваются тихонько. Бояре столбами стоят да на князя смотрят, что скажет.

    Князь, чтоб лица не терять, дерьмо с бровей смахнул, и сказал, что впредь так со всяким будет, кто на землю нашу святую покушаться вздумает, на послов грозно взглянул и даже пару срамных слов прибавил для верности. Бояре тут же ожили, князя и отечество славят, дерьмо на сувениры собирают.

    Тут один посол из восточных земель, язва басурманская, возьми да скажи, что Змей теперь не один на разбой летает, а со всем семейством своим, которое из тещи состоит, Марфы Констрикторовны, жены Скоропеюшки и двух дочек змеек малых.

    В ответ, наш боярин вышел, и подбоченясь заявил гордо, что наши умельцы в ответ поделают новую рогатку еще больше да краше нынешней, да такую, что разом и Змея, и жену его, и тещу, и даже девок гадючек прихлопнет.

    Все ура закричали, а посрамленный посол за спинами товарищей схоронился. Князю тоже ответ понравился, повелел он выкатить бочки с медами. Прямо во дворе угощение устроил и всех одарил, контуженым по алтыну выдал, а раненым даже по гривеннику, послов же шубами попачканными пожаловал, чтоб в дальних краях вспоминали.

    Той порой Змей Горыныч от Марфы Констрикторовны сбежал да к Кощею Бессмертному завернул, зелена вина выпить. Когда приняли по ведру на голову, стал Змей на житье-бытье свое змеиное жаловаться.
    -Вот придешь - говорит,- домой, а там одни бабы и те змеюки, хоть всеми тремя головами в петлю.

    Тут ворон вещий в окошко с ехидцей:
    -Вот пьете, душегубы ненаглядные, а князь на вас управу нашел,- и рассказал, что на княжьем дворе приключилось.

    Змей как услыхал про тещу, враз протрезвел, зело возрадовался - решил лететь немедля. В бочку всеми тремя головами залез, отряхнулся и домой за Марфой Констрикторовной.

    Боярин же с приказом от князя возвращается. Впереди – Сам, барабанщик одной рукой боярина поддерживает, другой барабан к боку прижимает. Следом контуженые рогатку катят, за ними Иван-Дурак с остатним снарядом, позади раненые с пергаментами топают. А в самом конце коза – отставших в зад бодает. Все веселые после княжеского угощения.

    Барабанщик шум услыхал, глянул на небо, а совсем близехонько Змей со всем своим семейством. Впереди сам Змей, пары зелена вина выдыхает да трут пеньковый к пасти подносит, от чего пламя саженей на тридцать образуется. По право крыло теща, поодаль Скоропеюшка ненаглядная с дочками на потеху любуются.

    Барабанщик по привычке тревогу ударил, только остолбенели все от страха, с места не могут сдвинуться. Один Иван, так как дурак был, не испугался, решил Отечеству послужить: жилу натянул, остатний снаряд вложил, и Змею прямо в наглую морду целит.

    Тут коза беспутная со страху рванула незнамо куда, и с разгону - Ивану в зад рогами. Ваня оступился, одной рукой за рогатку ухватился, она по охряной красочке в аккурат и треснула. Жила из другой руки Дурака вырвалась, и снаряд по божьей воле куда-то в небо пошел.

    Горыныч тем часом не спешит, ждет, когда палить начнут. А Марфа Констрикторовна на Змея за то шипит да советы дает, что в первую голову жечь, а чего во вторую голову глотать. Не сдержался Змей, как закричит:
    -Да шли бы Вы, мама, куда подальше со своими советами.
Марфа, от дерзости такой, рот разинула, не знает, что и сказать, воздуху для ответа набирается.

    Тут Ванюшин снаряд точнехонько и угодил в разинутую тещину пасть. Марфа глотнула нечаянно, бомба в змеиную утробу провалилась, да видно не взорвалась, а только чадить стала. Теща от горячего дыма боками раздулась, стала на шар воздушный похожа: ни крылом взмахнуть, ни лапой пошевелить. И понесло ее полуденным ветерком в холодные края. Скоропеюшка к маме бросилась, дочки в рев ударились - бабушку жалко. Только Змей поганый жену остановил:
    -Не помочь маме, мол, умерла, так умерла!

    Опустился Змей на землю. С перепугу на голову контуженые в лисьи да барсучьи норы попрятались, a раненые зады грамотками заготовленными прикрыли - мол, не был, не видал, не участвовал и всегда охраной природы занимался. Перстами же на Ивана указуют, мол, он все и затеял. Боярин тоже по-первости в нору норовил, да размером не прошел. Остался пред грозными очами змеевыми вместе с Иваном да глупой животиной - козой беспутной. Иван ни жив, ни мертв, оправдывается перед Змеем, мол, только попробовать рогаточку хотел, в белый свет, как в копеечку метил; животное в неурочный час в зад боднула, вот такая оказия и вышла.

    А Змей только фасон грозный держит, а сам в душе сияет как новый полтинник, гад летучий. Козу, однако, для острастки съел, зыркнул ужасно, сказал грозным басом: "Не балуйте! Другой раз точно всех сожру!", - и полетел восвояси.

    Иван быстренько боярские портки простирнул да, пока суд да дело, бегом на печку к Василисе, лучше уж сковородкой, чем тварь какая ненасытная сожрет.

    Боярин в себя пришел, контуженых из нор повыковыривал, грамотки крамольные пожег, барабан отобрал. Барабанщику велел светлому князю победную реляцию отписать, что, мол, полный укорот супостату вышел, мол, отступил, понеся безвозвратные потери. Принялись было, Ивана искать, где там, далеко он был уже, так и плюнули, дескать, чего с дурака возьмешь.

    Барабанщик как язык обрел, спрашивает боярина подобострастно:
    -Что донесем Светлому Князю? Сколь неприятеля побито?
    А боярин ему уверено:
    -Пиши больше – чего ее нечисть поганую жалеть!

    Князь на радостях знатный пир устроил, целую неделю гулял, а в конце облобызал боярина и пожаловал  шубу соболью со своего плеча.

    Иван же, той порой, к дому спешит: полями широкими, лесами темными пробирается, по дорогам не идет – погони опасается. Вышел как-то раз на поле, а наперерез ему, Змей – что-то в пасти тащит. Иван, хоть и дурак был, а оробел, сейчас сожрет, думает. Змей ношу опустил, говорит Ивану:
    -Ну, ты и мастак прятаться, все крылья сбил, пока отыскал.

    Успокоил Горыныч Дурака, мол, кушать тебя не буду, а, напротив, за услугу великую награжу. Вспоминай, говорит, добрым словом покойную Марфу Констрикторовну; и подарил Змей Ивану конька мелкого горбатого да неказистого. Объяснил гад свой подарок тем, что, мол, ежели доброго коня дам, то сильные да начальники вмиг его отберут, а на такого и не польстятся. С тем Змей могучие крылья расправил и убыл восвояси, а Иван ему вослед низко кланялся да благодарил сердечно.

    Сел Иван на конька, пятками в бок ткнул, тот аж в воздух взлетел, и вмиг Ивана к дому доставил. Домашние обрадовались: детишки на шею Ивану виснут, даже Василиса про сковородку не вспоминает, а, наоборот, к плечу так и льнет – истосковалась верно.

    Только Иван не смог уже долго дома усидеть. Пошли они с коньком по разным землям и градам, многим правителям услужили, много диковин всяких повидали. Но да то уже другая сказка.

    А как вышел Иван в лета, на печь забрался. Стал сказки сочинять, народу нравилось, иные даже переписывали для памяти. Ивану за потеху кто маслица, кто яичка, а кто и целую курочку приносил. Постепенно молва о сказочнике пошла, и дошла даже до земель иных. Стали к нему гости заморские заезжать и на иноземные языки сказки его переводить, только почему-то их за морем мемуарами называли.

   2008 (авторский репринт с блога на mail.ru