Воспитатели

Подходил к концу сентябрь… Петр Ильич заметил, что за лето очень повзрослел Михаил. Он раздался в плечах, и в его голосе появились басовитые нотки; в этом году сын заканчивал гимназию. Округлялась Татьяна и вытягивалась в тростинку Катя. Дети многое повидали на Яблоне и до сих пор делились своими воспоминаниями. Петр подробно интересовался тем, как живут Кандаловы, и исподволь расспрашивал о Нине. Яблонская трагедия потрясла его; он часто возвращался к этой теме и негодовал по поводу зверских убийств.
Но в то же время Петр немало порадовался тому, как русские ополченцы разделались с хунхузами. В рассказах детей Кандалов выглядел героем, и Петр впервые подумал о том, что этот человек не так уж и плох и что Нина не могла полюбить кого попало.
Пока дети гостили на Яблоне, Петр и Валентина провели два медовых месяца. Эта женщина окончательно очаровала его, и он сделал ей предложение. Они вместе побывали у Надежды Васильевны, и Петр попросил у нее руки ее дочери. На это Надежда Васильевна сказала, что у Вали как никак есть муж и что она связана с ним крепкими церковными узами. Она напомнила им обоим, как сказано об этом в «Писании»: «И так, что Бог сочетал, того человек да не разлучит».
Петр с этим согласился, но напомнил ей о гражданской войне, которая разлучила Валентину и ее мужа, и о том, что граница на замке и что минуло уж десять лет, как о нем нет никаких вестей. Он также сказал, что церковь непременно согласится на расторжение брака, когда ей станут известны эти мотивы.
Надежда Васильевна немного всплакнула и, промокнув платочком глаза, сказала: «Не знаю, может быть, это наваждение, но мое сердце все время подсказывает мне, что Сережа жив и находится где-то рядом…»
В конце концов она не стала возражать против помолвки, но попросила не торопиться с венчанием и отсрочить бракосочетание на год. Молодые уважили ее просьбу, и все оставалось, как прежде…
Первой услышала об Иване Валентина, а потом Петр Ильич рассказал о нем и своим детям. Он мало что знал о судьбе окитаившегося европейца, но почему-то был уверен, что он русский.
– Папа, ты думаешь, что китайцы украли его? А зачем? – спросила Татьяна.
– Я думаю, что его увезли с целью выкупа, но потом у них где-то вышла осечка…
– И он все еще продолжает считать себя китайцем?
– Да, когда это случилось, он был совсем маленьким. Парень не помнит свою русскую маму и считает, что его мать китаянка.
– Господи, как страшно быть русским и не чувствовать это! – сказала Татьяна и глубоко вздохнула.
Катя слушала отца с округлившимися глазами, и когда тот замолчал, спросила:
– Папа, а можно, чтобы он к нам пришел?
– Можно, Катя, но он пока еще не умеет говорить по-русски.
– А давайте, мы научим его говорить по-нашему? – предложила Татьяна, и Петр Ильич сказал:
– Дети, всему свое время. Но как только он начнет понимать по-русски, то будет приходить к нам, и вы возьмете над ним шефство. Его нужно научить многому: как одеваться, следить за собой. Он первый раз в жизни сходил в баню!
Последовал всеобщий вздох…
                *  *  *

Иван общался с русскими как в быту, так и на работе, и ему хочешь – не хочешь приходилось объясняться со всеми на русском. Такая практика дала положительные результаты, и он наконец-то заговорил на русском – скверно, со страшным акцентом, но заговорил. Дети были в восторге, и все они хотели совершенствовать его познания в русском языке.
– Ваня, почему ты говоришь «моя ходи»? Нужно говорить «я пойду», – в первый же день начала натаскивать его Татьяна.
– Я-а поу-ду-у, – старался Иван.
В это время вмешался Миша:
– Таня, нужно, чтобы он повторял одно и то же несколько раз, тогда он лучше запомнит.
Михаил и Татьяна усердно занимались с Иваном, но тот только коверкал слова и при этом лопотал, когда нужно было выговаривать «р».
Через две недели вдруг взялась за дело Екатерина и, к удивлению Петра Ильича, неплохо справлялась с ролью учителя.
Ужасный акцент парня приводил всех в отчаяние, но терпению младшей дочери можно было позавидовать. Однажды, вернувшись со службы, Смирков невольно прислушался.
– Сегодня учит Катя, да как ловко! – вполголоса поведала Валентина и добавила: – Мне кажется, у нее есть к этому призвание.
В голосе Екатерины слышались настойчивые и даже требовательные нотки:
– Нет-нет, Ваня… Не так! Повторяй за мной: «Петр Ильич».
– Поу-тыл И-ли-чен, – очень старался Иван.
– Ну, совсем плохо! Просто никуда не годится! Почему «поу»? И откуда у тебя берется «иличен»? Повторяй за мной вслед: «Петр»…
– Пе-о-тыл.
– Уже лучше, но когда ты научишься выговаривать «р»?
Послышался голос Михаила:
– Ваня, когда ты научишься правильно произносить имя-отчество папы, мы присвоим тебе степень бакалавра наук.
– Тебе чиво говоли?
Шефство осуществлялось и по другим направлениям. Ивана учили сидеть за столом, правильно держать вилку и ножик.
– Ваня, не забывайся, ты опять чавкаешь! Это неприлично! – ужасалась Валентина. – Посмотри, как ест Петр Ильич и Миша.
– Ваня, не швыркай чай!
– Ваня, не рыгай за столом! Если это очень необходимо, сделай так, чтобы этого никто не слышал. Можно в конце концов выйти в прихожую.
Учили все и учили всему, даже танцам.
…Однажды вечером, когда Валентина ушла к своей матери, Петр Ильич решил поговорить с детьми о своей помолвке.
– Дети, вы уже не маленькие и понимаете, что в доме нужна хозяйка. Ну, словом, я решил жениться.
В гостиной сразу же установилась тишина, и после небольшой паузы Татьяна спросила:
– Папа, а мы знаем, кто она?
Но тут вмешалась Екатерина; она решительно сказала:
– Папа, а ты женись на тете Вале! Она очень славная и добрая. Знаешь, я полюбила ее почти как маму.
– И правда, отец, Валя такая женщина! По-моему, она подходит во всех отношениях! – заметил Михаил.
– Дети, я очень рад, что вы увидели в нашей Вале хорошего человека. Именно о ней и идет речь, – сказал Петр Ильич, и в квартире сразу же стало шумно. Более всех ликовала Катя; она даже закричала «ура» и спросила у отца, когда будет свадьба…
Петр Ильич ответил, что они уже помолвлены, но повенчаются только через год. Дети внимательно слушали, и когда Петр Ильич замолчал, Миша сказал, что ему уже давно нужно было подумать о себе. Однако отец тут же с ним не согласился и заметил ему, что такие серьезные дела быстро не делаются.
После того, как все было выяснено с женитьбой отца, дети захотели, чтобы он поговорил с ними о том, что их волнует за пределами их семейного круга. С некоторых пор Михаил начал интересоваться историей российского государства, и он любил поговорить об этом с отцом. Петр Ильич согласился посвятить вечер диалогу, и разговор продолжался.
– Папа, сегодня наш историк рассказывал нам о социалистах-утопистах, и многие ученики с ним не согласились, – начал Михаил со школьной темы.
– В чем именно? – спросил Петр Ильич.
– Знаешь, он говорил о том, что рано или поздно социализм перестанет быть утопией. Дескать, Сен-Симон, Фурье и Оуэн были только предвестниками, и очень скоро социализм станет реальностью в России. Мы попросили его объяснить, какая есть разница между реальным и утопическим социализмом, и он залез в такие дебри, что в конце концов запутался.
– Да, эта тема довольно сложная и противоречивая.
– Папа, а как бы ты объяснил, что такое социализм, но только в нескольких словах?
Смирков немного подумал и с саркастической усмешкой ответил:
– Ну, если в нескольких словах, то это, когда гений и дурак получают одинаковое жалованье и живут в одном коммунальном бараке.
Ответ отца рассмешил Михаила, и он сказал, что на следующем уроке непременно «огорошит» этим историка. Затем он спросил отца, что тот думает о коммунизме, и Петр увлекся – последовала патетическая тирада:
– Ну, при коммунизме дурак будет жить куда лучше, чем гений, потому что он не знает меры! Но заслуживает внимания и сам способ построения такого общества! Его суть заключается в том, что нынешнее поколение должно изо всех сил трудиться ради того, чтобы будущие поколения могли почти ничего не делать, то есть работать так себе: по два или по три часа в день.
– Какое нерасчетливое самообкрадывание! – удивился Михаил. – А чем хуже нынешнее поколение? Оно что, проклято кем-то? И разве одно или даже несколько поколений могут обеспечить такое будущее на непрерывной основе? Ведь сколько отрежешь в настоящем, столько же получишь в будущем. А дальше что? Ждать манку с неба?
– Так, мой мальчик, ты умеешь мыслить. И какой же напрашивается вывод? – Смирков улыбался; он был уверен, что сын ответит правильно, и Михаил продолжал:
– Мне вспомнился один из физических законов, открытых Джоулем – Ленцем. Если излагать его в короткой трактовке, то суть такова: сколько затрачено энергии – столько получено работы, будем говорить, плодов труда.
– Похожий закон открыл и русский ученый, наш «архангельский мужик» Михаил Ломоносов! – добавил Петр.
– Бог мой, как это просто! – удивлялся сын. – Папа, очень похоже на то, что эти теоретики очень плохо учились в школе и не понимают, что построенное светлое будущее развалится, если будут работать только тогда, когда появится желание.
Смирков с этим согласился и сказал, что придет время, когда история поставит этих теоретиков в один ряд с социалистами-утопистами.
…На другой день Екатерина подошла к Валентине Аркадьевне и, взяв ее под руку, спросила:
– Тетя Валя, значит вы скоро станете нашей мамой?
Валентина тут же покраснела, как зарево, но спокойный тон девочки не предвещал подвоха, и она, справившись со своим волнением, ответила:
– Катенька, наверно, и в самом деле, я скоро стану вашей мачехой.
– Я тоже люблю вас, потому что вы добрая мачеха, – сказала Катя, и они обнялись.

                *  *  *
Прошел год, как Иван появился в городе. Теперь трудно было узнать в нем прежнего молодого человека – неотесанного, говорившего на ломаном языке и без малейших признаков культуры в поведении.
Теперь многие люди находили его приятным брюнетом. Он не был снобом, но одежда сидела на нем безукоризненно. У него не было изящных манер, но он уже не чавкал и не плевался. Его русская речь не отличалась блеском, но она была сносной, и в ней все реже проскальзывали «китайские акцентики», как однажды сказала Татьяна.
Но Иван до сих пор оставался неучем, и Петр Ильич подыскивал ему домашнего учителя.
В этом году Михаил закончил гимназию, и после того, как дети прогостили все лето у матери, остался жить на Яблоне.
Татьяна пока не собиралась последовать примеру своего брата, но Яблоню она вспоминала часто, потому что там у нее состоялись два важных знакомства. Сначала у нее появилась подруга Аня. Она жила по соседству, и они все лето были неразлучны. Девочки, бывало, ходили в клуб на танцы, но танцевали только друг с другом и чаще сидели, наблюдая, как танцуют взрослые парочки.
Но однажды к ним подошел молодой парень и остановился напротив нее. Он назвал ее девушкой и, обратившись к ней на «вы», пригласил на вальс. Отвлеченная разговором с подругой, Татьяна не сразу поняла, в чем дело, и, округлив глаза и не веря, что приглашают ее, спросила:
– Вы… Вы… меня?
– Конечно, вас, – улыбаясь, ответил ей симпатичный брюнет
Татьяну пробрало морозом по коже – впервые в жизни к ней обращались как к взрослой. Она нерешительно встала и почему-то оправила на себе платье. Они немного отошли, и он, бережно взяв ее за талию, закружил в вальсе. Уже на ходу положив свою руку ему на плечо, Татьяна подумала о том, что он просто случайно принял ее за взрослую, а когда присмотрится, то все поймет.
– А я вас знаю немного, – сказал брюнет и приветливо улыбнулся, – вы уже второй раз приезжаете к Кандаловым, а живете в Харбине у папы. Давайте познакомимся? Меня зовут Ваней.
– Меня Таней зовут, – коротко ответила она.
– Почему вы редко бываете на танцах?
– Мама говорит, что мне еще рано ходить в клуб на танцы.
Он спросил у нее, сколько ей лет; она сказала, что ей шестнадцать, а он сказал ей, что ему – двадцать.
– Вы уже взрослый, – отчужденно заметила ему Татьяна.
Тот парень пошел их провожать, и ее подружка, многозначительно пожав ей локоть, отстала.
– Вы еще придете на танцы? – спросил он, когда они пошли улицей.
– Если мама отпустит, то приду, – ответила она.
Их путь был недолог, и они уже подходили к ее дому.
– Знаете, я очень боюсь, что нас может увидеть мама, – сказала Татьяна и остановилась.
– Разве мы делаем что-то плохое? – удивился он.
– Нет, но уже поздно, и мама подумает… – Она замолчала, потому что не знала, какими словами выразить мысли, которые обязательно приходят в головы родителям в подобных случаях.
– Понятно… – сказал он и попросил ее снова прийти на танцы.
Татьяна ничего не пообещала и, торопливо попрощавшись, сбежала.
На этом ее танцы в клубе закончились, хотя Анна тянула ее на них постоянно.
– Аня, но он опять пойдет провожать меня! – Возмущалась Татьяна, когда заходил об этом разговор.
– Ну и что? Такой видный парень, смотри, Танька, упустишь!
– Анечка, но ему уже двадцать лет!
– Танюшка, ты и в самом деле малое дитя! Мужчина должен быть старше. Моя мама моложе папы на десять лет, и ничего: живут душа в душу.
Однако убедить Татьяну было трудно, и она так и не пошла на танцы. Но Ваня ей запомнился. Теперь она часто вспоминала свой первый и единственный танец со взрослым парнем, который разговаривал с ней, как с равной. «Неужели я уже похожа на взрослую девушку?» – не верилось ей, и Татьяна обращалась к зеркалу, чтобы разглядеть себя получше…

                Продолжение следует...