Вихрь

Чечня
весна 2003г.

Его все так называли в разведбате. Полагаю, сокращенно от одноимен-ного названия известного фильма. Воевал он в первую чеченскую кампанию, воевал и между кампаниями, когда, вообще, был «мир» (под Каргалинкой*, летом 98-го, его группа два часа вела бой в полном окружении), воевал и всю вторую кампанию. Наверное, сколько себя помнил – воевал. Потомственный терский казак, до войны жил в Науре. Выглядел он лет на сорок. На самом деле ему едва за тридцать перевалило. Он был совершенно седым, поэтому постоянно стригся «под машинку», но иногда, после длительных спецопера-ций или затяжных рейдов по горам, у него отрастал коротенький ежик, и то-гда можно было увидеть необычный цвет его волос – почти белый, как у аль-биноса. Худощавого телосложения, рост – выше среднего. Такие, явно, не пользуются успехом у женщин – некрасивое, с выдающимися скулами, мра-морное от жесткого ветра лицо пересекали резкие, глубокие морщины, кото-рые и старили его необыкновенно. Еще носил он коротенькие пшеничные усы, полагаю – натуральный его цвет. Взгляд выцветших серых глаз был не-ожиданно колюч из-за четко очерченных черных точечек зрачков, я бы ска-зал – немножко неприятным. Да и первое знакомство у нас выглядело не со-всем приятным. Зимой 2002-го, под Энгеной, я должен был забрать «нужного человека» и нам надо было встретиться в точке рандеву. В прикрытие мне и назначили группу майора Вихря. На площадке подскока он, узнав, что нам предстоит сделать, язвительно проворчал:
– Навязались тут на мою голову…
Я прекрасно понимал его – «нарисовался» тут чужой офицер (неиз-вестно откуда), творит какие-то свои темные дела, а ты рискуй из-за него своими людьми. Да и вообще, разведчики – народ суеверный, ходить «на де-ло» с чужаком – плохая примета. Может, он и упирался до последнего у ком-бата в КШМке – не знаю, но, подойдя ко мне, сказал вышеупомянутую фра-зу. Я же молча «проглотил пилюлю», какой смысл ссориться? Все равно, ведь, пойдем, куда он денется.
Как оказалось, человек он крайне не разговорчивый, даже со своими людьми. Несколько конкретных фраз-приказаний, цепкий взгляд, властный, не допускающий возражений тон – «без воды», ничего лишнего – как и сама война. Либо есть, либо нет. Либо все, либо ничего. Этот человек сразу завое-вал меня. Я его, что называется – запомнил. И чем больше я присматривался к нему, тем больше он захватывал меня. Его люди блестяще тогда провели операцию. Хоть дело и было «плевое», я сразу почувствовал – работают про-фессионалы. Все было разыграно, как по нотам. И опять же – ничего лишне-го.
Старощедринский лесной массив. Ему лет триста. А может и все пять-сот. Место проклятое. Злое место. Люди туда еще лет сто ходить не будут. По площади занимает треть Шелковского района, частично или полностью поглощает до полутора десятков больших и малых населенных пунктов, та-кие, как: Старые Щедрины, Червленная-Узловая, Парабоч, Шелкозаводская, Курдюковская и т.д. С юго-востока и востока имеет выход через Терек на Да-гестан, с юга вплотную подходит к Терскому хребту, через него – выход на Сунженский перевал, в Гудермесский район (Джалкинский лесной массив). С северо-запада расположен стратегически важный коммуникационный узел – Червленная, через которую проходят такие направления, как: Моздок, Киз-ляр, Грозный, Гудермес и выход через перевалы к югу и юго-западу Чечни; дальше – Ингушетия и Грузия. Ну а с севера «подпирает» Ногайская степь – «Буруны». Вот такой вот лесной массивчик.
Это – злой лес. Я родился и вырос вблизи большого леса, там, в Вели-кую Отечественную, партизанили наши деды, они же, там же, добивали «бандеровцев». Я чувствовал лес, «общался» с ним. То был добрый лес – большой, огромный, до самой Польши и Карпат. А этот – злой. Было ли у вас такое – животные тянутся к вам, ласкаются и слушаются. И тут кто-то, вдруг, с глухим рычанием оскаливает на вас зубы, угрожающе обнажив ужасные клыки – так же и этот лес. Мне этот лес сразу не понравился. Зловещий, мрачный. Он причинил много бед, много жизней забрал. И уж кто от него на-страдался, так это наш брат, разведчик. Только на моей памяти несколько мертвых разведчиков оттуда вынесли. А один обученный опытный разведчик (другие туда не ходят) – батальона стоит.
Накануне из этого самого леса был обстрелян вертолет. Высокое на-чальство настояло на проведении масштабной специальной операции в этом районе. Никакие доводы в пользу борьбы с бандформированиями малыми группами спецназа (в основном – засадными мероприятиями) Ханкалу не устраивали. Был отдан приказ – покончить с «этим лесом», здесь и сейчас.
Командир разведбата, полковник Мезенцев, почти на каждой спецопе-рации лично руководил действиями своих разведчиков, на каждом боевом выезде провожал и встречал разведгруппы – стоял в одиночестве, засунув руки в карманы, мимо него проезжали БТРы, уходившие на «площадки под-скока», он долго прохаживался взад-вперед, о чем-то напряженно думая. А память у него была феноменальная. Хотя, мне тоже показалось, что лицо его знакомо мне, где-то я его видел. Но в Чечне это частое явление – кого-то где-то видел, где-то встречались, где-то пересекались... Мало ли. И тогда, в Эн-геной, он как-то с интересом, внимательно так посмотрел на меня, когда я представился ему, долго жал руку. И людей мне дал самых лучших. Хотя, я думаю, худших у него и быть не могло. И вот, спустя совсем немного време-ни, мы встретились под Старыми Щедринами.
В полевой лагерь разведчиков, где размещался ВПУ, мы приехали с Папой в момент начала активной фазы спецоперации. Я был удручен его ре-шением, приобщить меня к штабной работе. Уже не раз я получал его отказ на мое личное участие в проводимых операциях. Спорить с Папой было де-лом совершенно бесполезным. Полковник Мезенцев стоял возле своей КШМки, курил в одиночестве, напряженно о чем-то думал. Мимо него разъ-езжались по своим направлениям разведчики. Вот и Вихрь промелькнул со своей небольшой командой – сегодня он взял с собой совсем немного людей. Наблюдая за всем этим, я злился. На меня накатывала ностальгическая волна воспоминаний – совсем недавно я также «улетал» со своими бойцами на за-дание и нисколько не «парился» этими штабными заморочками.
– Товарищ полковник, разрешите сходить с ребятами. Вон и комбат стоит – заканючил я.
– Что? Лезь в кунг! Изучишь изменения в обстановке и взаимодейст-вии, потом мне доложишь. И на карту все нанеси!
Да, Папа был не преклонен. Стоило сомневаться? Я поздоровался с улыбающимся комбатом (удрученно пожал плечами) и полез в его КШМку. Там сидел над картой начальник штаба – довольно молодой майор в зеленой «горке» – Володя. Он слышал наш с Папой разговор, поэтому ухмыльнулся и вместо приветствия пояснил:
– Видишь, как я оделся? А сижу тут. Вот так, брат – такая наша «се ля ви»...
– Что, ваш папа тоже на горло наступает?
– Иногда. Ну что, будем врастать в обстановку?
Я открыл свою «планшетку». Обреченно махнул рукой:
– Давай.
Время от времени начальник штаба принимал шифрованные доклады по «Мотороле», стоявшей на столике, записывал набор цифр, расшифровы-вал, тут же брал офицерскую линейку, высчитывал координаты и делал от-метку карандашом на карте. Сидевший с нами в КШМке долговязый офицер, не участвующий в нашей штабной работе, был доктор. Он везде и повсюду был рядом с комбатом – я все время видел их вместе. За спиной он носил АКСУ, на плече – изрядно поношенная санитарная сумка с красным крестом в белом кружочке.
– Ну что, господа, погоняем «Чайковского»? – предложил док.
Он достал старенький «совдеповский» термос, разлил горячий зеленый чай по стаканам в серебряных подстаканниках и пододвинул к нам:
– Прошу.
 Как я понял – подстаканники – местная походно-военная реликвия, равно как и потемневшие серебряные ложечки, термос, даже доктор. «Навер-ное, я никогда не стал бы здесь таким же своим» – грустно подумал я. Мы вели неторопливый, ничего не значащий разговор, прихлебывая несладкий чай, коротали, таким образом, тревожное ожидание, тянувшееся неимоверно долго. Между тем, с наружи донесся раздраженный бас Папы-Игоря:
– Дуболомы! Это делается не так и не здесь! Они же людей загубят!
Мы переглянулись. Папа с кем-то здорово разругался на ВПУ и, воз-вращаясь с комбатом обратно, по инерции все еще ворчал. Мы вылезли из кунга, начштаба доложил Мезенцеву, что все пока тихо в лесу. Доктор и им предложил «погонять Чайковского». Я пошел к нашему «уазику». Накануне, утром, заботливый начпрод положил туда коробку с «сухим пайком». Когда и где мы будем в очередной раз принимать пищу – про это, разве что, госпо-ду Богу было известно. Поэтому в «собашнике» всегда находилась какая-нибудь походная провизия.
Карта у начштаба была скопирована с оригинальной, «генштабовской», под копирку – сначала карандашом, потом наиболее характерные очертания наведены шариковой ручкой. Поверх этого штабного художества аккуратно нанесена градусная сетка, на полях – рамка с «привязкой» географической системы координат. Каждые пятнадцать минут Володя получал доклад от командиров разведпоисковых групп в виде набора цифр, быстро дешифро-вывал нехитрый код и тут же принимался наносить место положение группы на карту. Работал он сноровисто и быстро. Таким образом, на карте очень скоро стала вырисовываться складывающаяся тактическая обстановка.
– Учись, студент, – кивнул Папа на работу начштаба, обращаясь ко мне – ты должен так же уметь. А то одни «лесные похождения» на уме.
Я страшно злился от такой почти отцовской заботы Папы и строжай-шему запрету на разведвыходы с моим личным участием. На сколько мне по-зволяла субординация, лишь огрызнулся:
– Правильно, д;ржите меня в штабе... Дурака же в лес нельзя посылать!
– Поговори еще! «Дурака нельзя посылать»... Значит, в штабе одни ду-раки?
– Так я же про себя говорю. Что такого, если бы я с Вихрем сходил?
– Координаты перепиши, умник! С Вихрем бы он сходил. А я бы в ка-бак сходил! И что будет тогда?
Координаты по текущим изменениям обстановки я уже давно перепи-сал, поэтому пришлось стоически выслушать поучения Папы, которого здо-рово «раздраконили» на ВПУ:
– Каждый должен находиться на своем месте: кухарка – на кухне, боец –  в окопе, – он пристально осмотрел меня, с ног до головы, повернувшись всем своим гигантским корпусом – а ты – в штабе! И если ты сегодня мне не представишь графическое решение – я тебя буду бить, как старый барабан на свадьбе, понял?
– Разрешите выйти.
– Куда?
– Покурить.
– Сидеть! Курить вредно.
Но сегодня Папа не настроен был читать длительные нравоучения. Его немного шуточный гнев, довольно-таки скоро, сошел на нет и он быстро за-был про меня. Его больше интересовали данные, поступающие от развед-групп, работающих в лесу.
Мелкий снежный порошок, подхваченный холодным приповерхност-ным вихрем, вздымал жесткие, зримые на фоне леса, снежные заряды и эти заряды штурмовали наш лагерь, накатываясь, волна за волной. А в лесу сей-час, наверное, тишина, только кроны деревьев шевелятся, пытаясь сбросить оледеневший снег, да постанывают стволы деревьев от налетающего ветра. Сейчас страшно в лесу. Я ясно представлял – смерть там пряталась за каж-дым деревом, в каждой ложбинке.
– Вихрь – опытный разведчик, – начштаба смолил очередной сигаретой – просто так не подставится. Не 96-й год.
Мы, опять оставшись одни – Папа с комбатом снова ушли на ВПУ – стояли и наблюдали за легкой суетой. Из Грозного прибыл резерв – развед-рота на БТРах. Бойцы спешивались, строились, проверяли вооружение и эки-пировку. Деловито покрикивали офицеры, «водилы», повинуясь сигнальщи-кам, загоняли технику в ряд.
– У Вихря есть семья? – вдруг спросил я.
Начштаба как-то странно посмотрел на меня – искоса так. Негромко предупредил:
– Не вздумай это спросить у него самого.
Немного помолчали.
Серый беспризорный кавказец, прижившийся у разведчиков, с грацией бегемота – деловито, вразвалочку ходил возле солдат, путаясь под ногами, выпрашивал себе какую-нибудь «коврижку». Бойцы были крайне заняты и не замечали пса, иные просто давали ему легкого пинка вместо «коврижки», чтобы не мешал. Когда «добровольный охранник» растягивал рот, втягивая в легкие воздух – казалось, что он улыбается. «Улыбался» он и когда получал свою «коврижку» и когда получал дружеского пинка.
– Жена от него ушла еще в 97-м – заговорил Володя – стояли мы тогда в голом поле, на ставрополье. Как вывели из Ичкерии, так до второй войны и простояли там – ни квартиры, ни общаги, ничего. Уехала с дочкой к родите-лям, да так и не вернулась – дело обычное для нашего брата. Это и понятно, кому ты такой хороший без крыши над головой нужен? И от меня жена сбе-жала по той же причине, только годом позже.
Начштаба посмотрел в сторону, видимо решал: рассказывать дальше или нет?
– Отца его боевики застрелили еще летом 94-го, в Наурской – на поро-ге собственного дома. Знали, что сын – российский офицер. За это и мстили. Но не решились поиздеваться, он еще мог за себя постоять, дать последний бой – двустволка у него была. И казак добрый был, просто так не дался бы. Его просто подстерегли и убили. Одно слово – шакалы. Мать у него еще бы-ла.
– Умерла?
– «Умерла»? – эхом задумчиво повторил Володя – Она в Ищерской до последнего времени жила, там еще оставались русские – женщины, старики. Вихрь не успел вывезти ее. Наверное, сам знаешь, как выходила доблестная 101-я бригада. С плевками, смешками, издевательствами. А потом наступила власть шариата в суверенной республике. Молодые русские девчонки – по 15-17 лет – исчезали без следа. «Вахи»* так прямо и говорили: нам нужны б... и рабы! А стариков просто убивали, не прикрывались даже – кто заступится за них? Россия? ОБСЕ?
Начштаба зло сплюнул.
– К ней в дом нагрянули бойцы спецназа «Борз»*, слышал, наверное, про таких? Настолько крутые ребята, что избили семидесятилетнюю старуш-ку до полусмерти, все ребра переломали. Приговаривали: «Убирайтесь к себе в свой свинарник, русские свиньи!». А потом протащили за волосы по улице. Короче, веселились на всю катушку. Спрашивали еще: «Ну, где ваш прези-дент? Где твой сын? Пусть придут и защитят вас!». И ни какая гребанная ООН, «ШМООН» не заступилась. Никто этого просто знать не хочет. А в дом тут же въехала «нуждающаяся» чеченская семья. Вот так вот!
Снова воцарилось молчание. Неподалеку надсадно выл прогоревшим глушителем застрявший в жирном глубоком глиноземе БТР. «Раскачивался», разгонялся туда-сюда – ни в какую, разбитая «дорога» крепко держала свою добычу.
– Знаешь, как умирают старики? – вдруг спросил начштаба – Женщины – голосят, дети – кричат. А старики умирают тихо. Плачут, наверное, только. Они уже все на свете знают и понимают, что сейчас умрут – кричать беспо-лезно. Его матушку тайком, вечером уже, подобрали русские. Она еще жива была. К ночи она умерла – тихо и по-человечьи – под православными образ-ами. Вот и вся история.
Если бы это был случай из ряда вон выходящий. Но мне и самому при-ходилось сталкиваться с таким свидетельством чудовищных нечеловеческих пыток и издевательств, что мы уже давно перестали сомневаться, с кем вою-ем – с людьми или зверями? Их действительно родила волчица. Зверь. Дья-вол.
– А Вихрь так и остался один – снова заговорил Володя – У него боль-ше нет близких родственников. Ему некуда больше ехать, не к кому спешить в отпуск. И некуда отсюда бежать. Родина его тут. И предки все его тут. И он сказал, что умрет в этой долбанной Ичкерии. Деньги он тратит на группу, на экипировку бойцам или просто просаживает в белый свет, как в копеечку. Нет, он не пьющий – после контузии нельзя. Или вон, русским старикам от-дает, кто еще тут жив остался. Сто лет я его знаю. Во «Владике» вместе одно училище заканчивали, служили вместе. Но иногда мне кажется, что я совсем его не знаю. Он, если бы захотел, комбатом в оперативном полку давно стал бы. Отказался! До сих пор на роте – сколотил свою группу, лучшую в Чечне и скачет по горам да лесам. На отрез отказывается расти. Его задача теперь – умереть на земле своих предков. Но прежде он хочет побольше затянуть в могилу виновников гибели его родителей. И понимаешь, это не бездумный риск за-ради поиска смерти, это вполне грамотно спланированная долговре-менная акция. Он все обдумывает, отрабатывает, оттачивает, потом проигры-вает, как по нотам. Просто и легко. Редко возвращается с пустыми руками. Теперь он на этом помешан.
Пришел комбат. Один, без Папы. Папа «бросил» меня – умчался на «уазике» на дальний фланг. Мне оставалось только вздыхать. Мы залезли в кунг погреться. Доктор снова разлил «Чайковского». Комбат, сидевший на-против, все смотрел на меня, как бы оценивая. Потом вдруг спросил:
– Как в отряде дела? Давно от туда?
Я захлопал глазами.
– Откуда вы про отряд знаете? Комендант сказал?
Мезенцев улыбнулся.
– Я помню тебя, сынок. Летом 98-го, под Моздоком, на аэродроме вы в капонире рядом с моей РШР* стояли.
Я хлопнул себя по лбу.
– А я то думаю, где же вас видел! Вот теперь я вас узнал.
– Я тебя еще тогда, в Энгеное узнал.
– Поэтому Вихря в подмогу дали?
– Что, понравилось с Вихрем работать?
– Работать, говорите... Видите, как вот работаю. Если бы шеф таки от-пустил поработать.
– По работе соскучился?
– А то.
– Ну, так давай ко мне, сколотишь свою группу. Поработаешь.
– Шутите?
Мезенцев откинулся к перегородке, все еще поглядывая на меня.
– Такие люди мне нужны. Да только «Папа» твой тебя не отпустит.
– Папа может и не отпустит, но я подумаю, товарищ полковник.
Все засмеялись, но мне почему-то не было смешно. Уже потом, совсем серьезно комбат сказал:
– Ты, конечно, подумай. Подумай. Если что – знаешь, как меня найти.

*  *  *
Курдюковский лесной массив – название «прилипло» по одноименно-му наименованию близлежащего населенного пункта. Объединяет собой три основных урочища: Бурчаклы, Агач-Чунгуль, Орлова поляна. По площади не уступает Старощедринскому лесному массиву, имеет выход в «Буруны» и на Дагестан (Кизляр, Уцми-Юрт, Аксай). Основу растительности составляют: дуб, карагач, ближе к Тереку – тополь, ива. По краю, с юга на север, его каса-ется основная автомагистраль Грозный – Махачкала (Червленная – Кизляр). Километра за полтора до Курдюковской дорога делает змеевидное закругле-ние, градусов на 110. Это место уже само по себе вызывает нервный озноб – вплотную к дороге подступает плотная стена орешника и боярышника. Вме-сто кювета высится похожий на редут вал – земсооружение против разлива Терека в весеннее половодье. Идеальнейшая позиция для засады – вариант беспроигрышный. В сентябре здесь был в упор расстрелян инженерно-разведывательный дозор Шелковского батальона. Время от времени мелкие нападения здесь случались, но когда была обстреляна колонна липецкого ОМОНа, следовавшего из Чечни – командование отдало приказ на проведе-ние спецоперации. Было понятно, что бандгруппа состоит на 95 процентов из местных. Предводителем являлся участник джамаата полевой командир Ха-дисов, позывной «Аметист» – наш старый знакомый, еще по Червленной и Новым Щедринам. Хадисов Турпал-Гери заменил недавно низложенного джамаатом Шелковского района некоего Смирнова Сергея Анатольевича, по-зывной «Али». Интересно, что сами отморозки называли его отмороженным. Часть людей отряда Али пополнила ряды джамаата, часть осела на дому в качестве агентуры длительной перспективы, а небольшая часть осталась со своим бывшим командиром – став, таким образом, никому не подконтроль-ной бандой «индейцев»*. На территории этого лесного массива находилась масса разного рода сюрпризов: схроны (большие и малые), тайники, закон-сервированные базы (места стоянок) и минные поля – как «свои», так и «чу-жие».
Накануне, в комендатуре, состоялось совещание оперативного штаба. Папа собрал всех «силовиков». Решали, как покончить с Хадисовым (или людьми Али?). Предложений было много. Но все, на мой взгляд, уж больно фантастические. Я сидел за спинами серьезных мужей – в углу большого па-пиного кабинета – и с интересом слушал высказывания о всевозможных ва-риантах поимки (!) неуловимой банды. Однако мне понравилась позиция на-шего прокурора. Он ни черта не смыслил в тонкостях оперативных и такти-ческих операций, поэтому с сосредоточенным видом рисовал дружеские шаржи на начальника МОБ ОГ ВОГО и П, сидевшего напротив. Остальные живо обсуждали план предстоящих действий. Особенно мне не нравился на-чальник СОГ полковник Корбут – полный, лысеющий, небольшого роста, с вечно красным мясистым лицом. Хоть он и был маленького роста, но в нем было все сто пятьдесят кило. В его распоряжении была специальная группа, численностью до отделения (человек десять). Чем они занимались, я пред-ставлял слабо. Основу отряда составляли чеченцы, ногайцы и кумыки, по слухам – все «кровники». Его группа меня никак не трогала. Сам командир вызывал неоднозначные сомнения. Антипатия возникала не потому, что он вечно потел, а потому, что высказывал какие-то уж очень фантастические планы. Например, вызвался своих людей посадить в засаду на берегу Терека, с восточной окраины урочища Улаган, а разведка пусть «выдавливает» духов под огонь его бравых стрелков. Ну, еще бы! Своих людей он в «загон» не по-ставит. Я не выдержал, вскочил:
– Это что, охота? Как загонять?!
– «Каком» к низу – огрызнулся на меня начальник СОГ.
– Сядь! – сказал мне Папа и спросил то же самое у Корбута.
– Разведчики зайдут вот здесь – он показал на карте толстым коротень-ким пальчиком – разделятся и с шумом, гамом пойдут на меня, вот сюда – он опять ткнул пальцем – Как это у вас называется, «демонстрационные дейст-вия»?
«Цирк! – поразился я – Ну не цирк ли?». А Корбут уже оседлал своего любимого конька:
– Вот здесь вот тропы, здесь дорога. Я здесь все знаю, каждый каме-шек, каждое дерево – четыре года здесь воюю.
– Так вы что, предлагаете тропами выдвигаться? – осторожно подал я голос.
– А что тут такого?
Я снова вскочил, обращаясь к Папе:
– Товарищ полковник, это полная чушь! Тропы минированы, мы людей загубим!
– Как ты себя ведешь? – скривился Папа на меня, как среда на пятницу.
– Мы не знаем минной обстановки! А товарищ полковник, к тому же, исходит из того, что духи – полные дебилы! Кто ж это будет сидеть и ждать: «Когда же придут разведчики и загонят нас в огневой мешок?»!
– Я попрошу меня не оскорблять! – побагровел Корбут и повернулся к Папе – Оградите меня от нападок этого капитана!
– Иди, встретишь разведчиков – спокойно сказал мне комендант – По-дождете меня в низу.
Я резко повернулся и вышел из кабинета. Надо же! Еще меня и выста-вили!
Когда приехали разведчики – Володя и несколько командиров групп (и Вихрь тоже)  –  совещание уже закончилось, почти все разъехались. Остались только начальник ФСБ, люди из ВОГО и П и представитель Шелковского ба-тальона с начальником разведки. Вот теперь началось настоящее совещание. Договорились, что после заблаговременного (ночью) выставления засад нач-нется войсковая спецоперация – «с шумом и гамом». Принцип оставался тот же, только помимо людей Корбута, в засады «садились» и разведчики Шел-ковского батальона из разведроты. Четыре группы разведбата должны были «загнать» бандитов в огневой мешок на восточном крае урочища Улаган, возле изгиба Терека – под перекрестный огонь разведчиков и СОГовцев. По-ка все было гладко. На бумаге.
– Ох, не доверяю я этому Корбуту, товарищ полковник. Подведет он! – жаловался я Папе.
Но Папа нисколько не разделял моих опасений. Наоборот, возразил:
– Ты сначала научись себя вести в подобных ситуациях. Это не поси-делки в твоем блиндаже, а совещание оперативного штаба! Еще одна такая выходка – накажу.
– Так он же не говорит – он бредит!
– И куда мне его девать?
– У него в отряде чеченцы. Сброд какой-то!
– И что? У тебя есть конкретная информация по его отряду?
– Нет.
– А на «нет» и суда нет. И перестань мне тут мутить воду! Все, иди.
Добыть информацию по отряду Корбута для меня не представляло большого труда, только это ничего бы не изменило. Операция начнется в на-значенный день и час, теми же силами, теми же средствами. Мы сидели с Володей, Вихрем и остальными разведчиками, курили «на дорожку».
– Не доверяйте Корбуту, – твердил я свое – «мутный» он. Никакой на-дежды. Вон, спросите у батальоновских, они хорошо знают его банду.
– А на него никто и не надеется! – ответил Володя – Ты смотри, лучше, чтобы тебя самого твой Корбут не убрал, «случайно».
– Чего???
– Точно, – мрачно предупредил Вихрь – начнешь копать под его банду, тебе хана. Ты и так много на людях говоришь про «его чеченцев».
– Мы прекрасно знаем некоторых его людей, – пояснил Володя – они в первую войну нашим головы резали. Между войнами вон, Вихрь, гонял их по всей границе. Плавали, знаем. Так что не кипешуй. А то, что тропы в лесу минированы – это знает каждая собака.
Урочище Улаган – мы по-своему переиначили название, в «Хулиган» – было трудно проходимое и изрядно засорено противопехотными минами. Ни духи, ни «федералы» в свое время никаких карт минных полей не составляли. Одно только то, что случайно забредшая в лес скотина не возвращалась – подрывалась на минах – в плане минной обстановки это уже говорило о мно-гом. В полутора километре – юго-восточная окраина станицы Курдюковская, с противоположной стороны – Дагестан. На Тереке еще кой-где стояли ледя-ные торосы, использовав которые, можно было легко покинуть блокирован-ную зону и, переправившись на противоположный берег, надежно спрятаться на сопредельной территории.
 Спецоперация началась рано утром, в день «Д». Понятно, этой ночью никто из задействованных не сомкнул глаз. Условным сигналом засады до-ложили о готовности на местах. Еще затемно колонна немного «попетляла» в направлении Старощедринского леса, затем развернулась на 180 градусов и помчалась в направлении Курдюковской. С «шумом и гамом» выдвинулось блокирование. Теперь была очередь разведчиков.
Пункт управления спецоперацией расположился в паре километров от опушки того самого «Хулигана». С этой стороны леса находились минные поля, начиненные преимущественно противопехотными минами: ПМД, ПМН, ОЗМ, ПОМЗ; а так же – «лепестки», неоднократно сбрасываемые с вертолетов в недавнем неспокойном прошлом. Разведчики должны были выйти к назначенной отметке, развернуться фронтом в несколько поисковых групп и начать «выдавливать» противника. Задумка нехитрая, но должна сработать. Если, конечно, духи все еще в лесу. Ничего нет хуже, чем зани-маться подобным именно в лесу – на закрытой местности. Видимость огра-ничена ближайшими зарослями, слышимость – «глухая». Ты можешь в метре пройти от засады и ничего не заметить. Ты можешь наступить на мину. Ты можешь угодить в ловушку, и в тебя первого могут всадить очередь в упор, и ты ничего не успеешь сделать – мастерство или там трижды звериное чутье тебе не поможет. Преимущество первого выстрела как раз у того, кто не дви-гается, сидит неподвижно, ведет за тобой наблюдение. А ты, как мишень на мишенном поле, вынужден передвигаться по заданному маршруту, у тебя за-дача такая – двигаться. И как не крути – у тебя везде выходит проигрышная ситуация. Противник спать или считать ворон не будет. Он будет ждать тебя, чтобы при малейшем удобном случае всадить в тебя порцию смертоносного свинца и дать деру. Это условие его выживания. И свой шанс он не упустит. Так что, кто из нас еще «дичь», это как посмотреть.
Я, как обычно – с Папой, с картой, с радиостанцией, но без автомата – в нагретой КШМке полковника Мезенцева. Там – те же лица: комбат, началь-ник штаба и доктор со своим знаменитым термосом. На прокладочном сто-лике – самодельная карта урочища Улаган, «Моторола» и стаканы в серебря-ных подстаканниках. Я через небольшое окошко кунга видел, как неподалеку собирались разведчики. Там же и Вихрь молча обматывал свой автомат све-жим бинтом. Возле него деловито суетился все тот же кавказец, всем своим нелепым видом выказывая желание в чем-нибудь быть полезным. Под благо-видным предлогом я вышел из КШМ и направился к Вихрю. С одной из групп уходил и знакомый мне НИС* Шелковского батальона. Мы поздоро-вались. НИС обладал юмором, от которого смешно было только ему. И сей-час он не преминул наступить мне на больной мозоль:
– Айда с нами! Хватит прятаться по КШМкам!
– Штаны крепче завяжи, вояка, – огрызнулся я – а то мешаться будут, когда драпать от духов будешь.
Вихрь, как всегда, был молчалив. Кивнул мне головой и снова принял-ся за бинт. Он прикладывал его к оружию аккуратно, не торопясь, словно от этого зависела судьба спецоперации.
– Погода не балует, – сказал я – вон, снег повалил.
Вихрь посмотрел на небо, укутанное плотным серым одеялом облаков. Срывающиеся порывы ветра гнали снежную порошу, которая становилась все гуще.
– Может и вправду, с вами пойти?
Вихрь глянул на меня:
– Что, приключений на задницу захотелось? А случись что, мне под трибунал? Нет уж, не возьму грех на душу.
Я присел рядом с Вихрем. Закурили.
– Что-то не нравится мне это место, – сказал Вихрь – ой, как не нравит-ся.
– Да. Народу тут много погибло. Проклятое место.
Через десять минут группа построилась в колонну по два, разведчики присели на минуту на одно колено, затем группа поднялась и двумя колон-нами направилась в направлении леса. Вскоре они слились своими маскхала-тами с белым покровом местности на фоне снежной поземки, и их стелящие-ся фигурки даже в бинокль нельзя было различить. Судя по времени, они уже должны были входить в лес.
В КШМке комбата пока работы не было, группы еще не выдвинулись на исходные. Засады докладывали, что в их секторах наблюдения пока все тихо. Люди Корбута, между прочим, молчали. Они вообще, действовали по отдельному плану. Я старался про них не думать, но эти головорезы не выхо-дили у меня из головы. Где они? Почему молчат, на связь не выходят?
– «СОГи» на связь так и не выходили? – спросил я Володю.
– И не выйдут – покачал он головой.
– Что за люди. А, ведь, некоторые там из местных.
– Что поделаешь. Амнистия. Осознали, видишь – воюют «на нашей стороне».
– Ага. Нашими руками!
– А ты что хотел, чтобы они сами бегали по лесам и ловили этих «зеле-ных братьев»?
– По мне должно быть так: бери автомат и защищай свой дом сам.
Володя безнадежно махнул рукой:
– Это все политика. Не грузись – башню сорвет.
С развертыванием поисковых групп пошла работа и у нас – доклады о своем месте нахождении разведчики сообщали каждые пятнадцать минут, мы только успевали отмечать их координаты на карте. Группы продвигались медленно, осторожно, но комбат то и дело по радиостанции укорял команди-ров разведгрупп:
– Куда несетесь, как кони? Медленнее! В оба смотрите!
Комбат чувствовал беду – я это видел. Если бы и я был в лесу, может быть, тоже почувствовал. На кануне, при разговоре с Вихрем, у меня было какое-то ощущение неустроенности, непонятной тревоги. Но я это списал на плохое настроение, отвратительную погоду. Комбат почти не выходил из КШМки, без конца курил, напряженно думая о чем-то, и наседал на развед-чиков по радиостанции, что бы те «не гнали, как на пожар».
– Они встали – сказал начальник штаба и сделал отметку на карте.
– Что у него? – спросил Мезенцев.
– Растяжка.
Комбат стукнул через перегородку радисту и крикнул:
– Всем группам – «Стой!».
Я тихо спросил Володю:
– Кто?
– Вихрь твой. Похоже, непростая растяжка. Иначе, он бы не остановил-ся.
После очередного доклада по радиостанции, Володя объявил:
– Плохо дело, там – ОЗМ-72.
– Черт! Отходить надо – сказал комбат.
– Товарищ полковник, надо уводить людей. Это западня – подсказал я – там раньше не было минного заграждения.
Вдруг связь с Вихрем пропала – и по «Мотороле», и по Р-159. Соседи справа и слева сообщили об интенсивной стрельбе со стороны группы Вихря. Минут через десять вышел на связь Вихрь, доложил, что головной дозор по-пал в засаду, обстреляны, преследуют троих-четверых нападавших. Наши по-тери: один – «двухсотый», сапер, сразу наповал, двое – «трехсотых», один из них «тяжелый». Короче, Вихрь сразу потерял почти весь свой головной до-зор.
– Всем стоять на своих местах, – приказал комбат – возможно, это дей-ствительно западня! Вихря останови!
– Его уже не остановишь, – сказал начальник штаба – если он вцепился в хвост – не отстанет.
– Я сказал – останови!
Как только Володя отдал Вихрю приказ остановить преследование, у разведчиков сразу же «пропала связь». Все и так было понятно – пока он не поквитается с духами за своего погибшего, останавливать его было беспо-лезно.
– Товарищ полковник, раненных вынесут вот в этом секторе, – показал на карте Володя – надо бы встретить.
Я глянул на Папу:
– Товарищ полковник!
– Ладно, бери БТР, людей из резерва и дуй, что есть силы!
– Есть!
– Поторопись, вертолет уже в пути!
Успеем! Лишь бы крови много не потеряли ребята.
Я взял отделение разведчиков, и мы помчались на БТРе по разбитой лесной дороге, вдоль западной окраины урочища в направлении Терека. Я успел заметить, что снег на проселке лежал не тронутый – никто не пересе-кал этот сектор. Вскоре мы уперлись в замерзшее болото – дальше техника не пойдет. Двоих я оставил для прикрытия машины, с остальными побежал бегом к точке рандеву. Еще минут десять напряженного марш-броска – мы балансировали на грани. Если духи после нападения надумали бы здесь вы-ходить из леса – мы бы сейчас как раз попадали бы им под удар. Пока группа бежит бегом – она глуха и слепа. Расстрелять нас именно сейчас – нет ничего проще. Но, вроде, все обошлось. Вот и то место, где должны выйти развед-чики. Мы заняли круговую оборону. Старший группы, замкомвзвода – рос-лый прапорщик по прозвищу Чубук, осмотрелся по сторонам и тихо сказал, обращаясь ко мне:
– Для выхода место хорошее. Почему же здесь нет заслона?
Я пожал плечами. По радиостанции связался с Папой, доложил обста-новку, естественно, предложил имеющимися силами прикрыть это направле-ние. К моему успокоению Папа согласился. И правильно, какой сейчас из меня толк на КП?
Вскоре из леса вышли разведчики Вихря. Четверо несли на плащ-палатке раненного, еще трое несли убитого. Все перепачканы свежей кровью. Раненный был без сознания. Я успел заметить его белое, как мел лицо – сразу было видно, он потерял много крови. Мы подхватили еще одного раненного – в плече – и направились полушагом-полубегом к БТРу. Это был самый тя-желый марш-бросок в моей жизни. Каждое движение доставляло раненному нестерпимую адскую боль. Это только в боевиках раненные вскакивают, де-рутся, стреляют, бегают, как спринтеры. В жизни – все по-другому. С каж-дым нашим шагом разведчик скрипел зубами и постанывал. А медлить было нельзя – погибал его товарищ. Когда БТР, взревев движком, скрылся за бли-жайшими деревьями – над лесом зарокотал вертолет.
– Кажись, успели, капитан – пробормотал Чубук.
Мы вернулись на свою позицию. Нас было (со мной) десять человек. Троих мы оставили в засаде на проселке, остальные, крадучись, двинулись дальше, к Тереку. Сзади, за плечо, меня взял все тот же здоровяк, замкомвз-вода и спокойным баском доверительно шепнул:
– Ты, капитан, у нас здесь единственный офицер. Негоже офицеру хо-дить в головном дозоре.
– Да я в отряде...
– Потом, потом.
Он одним жестом направил двоих разведчиков вперед, подождал, когда они едва стали пропадать из виду, затем кивнул:
– Теперь прошу.
«Чего он меня опекает?» – про себя возмутился я, но молча повиновал-ся предложенному раскладу. Некоторое время мы бесшумно скользили вдоль опушки, двигаясь след в след, затем, немного углубившись в лес, останови-лись. Еще один жест – мы сели, выставив оружие на изготовку. Еще один жест – меня вызывал головной дозор. С замкомвзвода мы вышли к «головня-ку». Старший дозора сообщил:
– Была стрельба. Далеко слева.
Я поразился слуху дозорных. Наверное, замкомвзвода прав – каждый должен заниматься своим делом: офицер – принимать решения, такой вот «слухач» – ходить в головной дозор. Я вот ничегошеньки не услышал.
– От засады далеко отошли – сказал прапорщик.
– Давай троих метров на сто назад отошлем, пусть там позицию зай-мут, – предложил я – мы здесь засядем, дозор – туда, дальше, метров на три-дцать вниз отправим. Пусть, худо-бедно, но перекроем.
– Заметано – кивнул Чубук.
Замкомвзвода сделал короткое распоряжение, бойцы разошлись по своим позициям. Но едва дозор ушел вниз, к Тереку, как нас снова вызвали к себе. Чертыхнувшись, мы с прапорщиком поползли к ним.
– Что, опять стреляли? – съязвил Чубук.
– Следы, – сообщил все тот же «слухач» – вон там, в низу. Здесь кто-то есть.
Мы рты открыли.
– Да? Где?
Дозорный указал пальцем.
– Ну и что?
– А то. Если бы это были духи – нас бы уже передушили. Это не духи.
– Замечательно!
Следы вели к лесу, в сторону Терека. Духи же наоборот – убегали бы из леса. Да и зачем им делать на нас засаду? Им надо, как можно быстрее, не-заметно покинуть опасную зону. Чубук тихо спросил у меня:
– Здесь должны быть наши?
– Да, но значительно ниже. Возле самого Терека – ответил я.
– Может, заблудился кто? – неуверенно предположил замкомвзвода.
– В трех березах? Где здесь можно заблудиться?
– Тихо!
Мы стали вслушиваться в зловещий шум леса. Теперь и я, кажется, стал слышать стрельбу. Где-то далеко за лесом, у самого Терека.
– Кажется, стреляют?
– Блин! У нас под самым носом кто-то сидит! – прошипел «слухач».
Мы затаились.
Через минуту на тропинке, где мы обнаружили следы, неожиданно возник вооруженный человек. Он постоял некоторое время, всматриваясь в сторону леса. Затем он медленно повернулся в нашу сторону. Как хищник он стоял и смотрел прямо на нас. Неужели учуял запах? Мы молчали. Мы не шевелились. Даже не дышали. Это длилось невыносимо долго. Я знал, по-смотрев в его сторону, я выдам себя – единственное место, не прикрытое бе-лой тканью – это лицо. Поэтому, мы лежали, уткнувшись лицами в снег.
– Не стреля-а-ать... – медленно прошептал Чубук – ухо-о-одит...
Я глянул туда, где стоял неизвестный. Там уже никого не было.
– И кто же это был? – шепотом спросил прапорщик – И почему с тылу?
– А черт его знает!
– Что за дела здесь творятся?
Минут через двадцать на тропинке снова появился тот же человек. Мы все напряглись. Однако к нему вдруг вышел полковник Корбут. С ним вышел еще один вооруженный человек. Тут я все понял, вздох облегчения вырвался у меня из груди. Вот почему тот человек не прятался, а тупо смотрел на нас!
– Это наша засада! – сказал я – Это группа Корбута. Но почему они здесь? Они должны находиться значительно ниже.
Я поставил автомат на предохранитель.
– Сидите здесь, наблюдайте за ними. Я схожу к ним, узнаю, что к чему.
Чубук не успел возразить – я беззаботно вышел из-за укрытия, свалив автомат на плече, как удочку и приветливо помахал рукой стоявшим на тро-пинке. Они же ожидали увидеть все, что угодно – только не меня, я это сразу понял. Однако немая сцена длилась недолго.
– Ты что здесь делаешь? – крикнул мне рослый аварец по имени Маго-мед.
– Грибы собираю.
– Пошутил, да?
– Ассалам алейкум – я медленно приближался, прикуривая на ходу.
– Ва-алейкум ассалам! Мы тебя чуть не застрелили.
– Да? А я думал, что это я тебя минут двадцать назад чуть не застрелил – я кивнул на небритого чеченца, вынюхивавшего недавно нас на тропе.
Все достали сигареты, я дал прикурить, звонко щелкнув своей «зиппо» и сразу же заметил, что ребята ненавязчиво взяли меня в полукольцо. Предо-хранители на их автоматах были сняты и явно – патрон в патроннике.
– В засаде сидите, да? – допытывался Магомед.
– Мы-то сидим, – уклончиво ответил я и, обращаясь к Корбуту – а уж вы то точно грибы ищете.
– Все шутить изволите? – зловеще улыбнулся Корбут.
Сейчас он не был похож на того простачка, которого я видел в комен-датуре. Сейчас он был неразговорчив, максимально собран, до крайности враждебен. Я даже подумал, неужели он так обиделся на меня за мою выход-ку на прошлом совещании? Но, ведь, это по делу. Чего не скажешь в муж-ском разговоре, да еще на повышенных тонах? Но там он был, как кисейная барышня, а здесь – прямо Чикатило.
– А чего же скачите по тропе? – наивно поинтересовался я – На сколь-ко я знаю, ваша засада должна находиться в километре от сюда, возле Терека.
– Да? Так она там и находится. А вот тропа не прикрыта. В тыл нам мо-гут выйти, понял?
Понятно, они, якобы, тропу прикрывают, чтобы духи здесь не про-скользнули. Только почему они шляются взад-вперед, а не в засаде сидят? Что им здесь нужно? Магомед, хоть и был аварец, с чеченцем тихо перегова-ривался на чеченском языке. Разговаривая с Корбутом, я краем уха различил слова: «цхьаъ… герз… хо тоа ... со дика ву...». То есть, «он один, ты – бей (или – бьешь?), оружие... (заберут, что ли?), ... и все будет хорошо».
?!
Я обомлел. Они что, собираются меня разоружить? Убить? Зачем?! Я повернулся к Магомеду:
– Оукъшь муха ду? Хо у дешь ву?
Они посмотрели на меня, хлопая глазами.
– Дика ду! – нашелся Магомед, заулыбался – Хорошо! Ай, молодец, воллаги!
– Ас со лер вешь ву, засада, вон там – я указал рукой.
– Да?
Я позвал:
– Чубук!
На бугре зашевелились сухие заросли, показалась недовольная физио-номия прапорщика:
– Чего кричать-то, товарищ капитан? В засаде, все-таки.
Я посмотрел на Корбута.
– У меня здесь рота. Тропу мы перекроем. А вы перестаньте бегать ту-да-сюда, и так непонятно – где свои, где чужие.
Напряжение моментально спало. Полковник засопел, выцедил сквозь зубы:
– У меня на руках трупп бандита. Если у тебя есть машина – пойди и забери, чтобы мы не скакали туда-сюда.
– Машина есть, только не трупповозка, а БТР. Тащите трупп сюда, мы заберем.
Корбут ничего не сказал. Однако чеченец так посмотрел на меня, что я ощутил на себе неприятный холод в его взгляде. Испугаться я не успел – они молча повернулись и быстро пошли вниз по тропе.
– А дикюль – донеслось до меня, однако смысл сказанного я понял двояко.
– Ага, до встречи – пробормотал я и полез вверх, к Чубуку.
Трупп боевика принесли, когда начало смеркаться. Он был завернут в старую плащ-палатку и уже успел закостенеть. Я аккуратно отвернул край ткани. Магомед быстро задернул ее обратно:
– Что, цирк приехал, да?
– Несите – кивнул я разведчикам.
Мы вернулись в лагерь, когда уже стемнело. Был объявлен отбой. Спе-цоперация была закончена. Наши потери составляли: один убитый, двое ра-ненные. Боевики потеряли троих: одного достал Вихрь, двоих покрошили за-сады. Полковник Мезенцев был удручен. Володя стоял в стороне возле КШМки, курил.
– Ну, как? – спросил он.
– Трупп ментам сдал, они его на опознание повезут – сообщил я.
– Он из Курдюковской.
– Да знаю я. Слышь, а у Корбута не все чисто.
– Почему же?
– Я видел трупп. Никакие они не кровники, а обыкновенные засранцы. Скажи мне, какой кровник не пустит кровь своему врагу?
– О чем ты говоришь?
– Трупик-то они не порезали, хоть и хвастаются, что завалили его.
– Не факт.
Я затянулся сигаретой, не спеша, выпустил дым.
– А знаешь, кажется, меня сегодня чуть не кокнули. Нечаянно. Поти-хоньку.
– Кто?
– Те же головорезы, Корбута! В лесу, на тропе.
– Бывает – спокойно подытожил Володя.
– Бывает? Да я поседел, наверное!
– Слушай, у тебя просто паранойя. Ты возненавидел этого Корбута, его людей. А вообще... держись ты от них подальше. Кто их знает...
Половина неба очистилась от туч, ветер неожиданно стих. Луна, слов-но жирное пятно на оберточной бумаге, несмело пробивалась сквозь тонкую паутину перистых облаков. Притих и лес – он на сегодня взял дорогую дань – человеческие жизни – и успокоился, надолго ли? Лес – чудовище. Сейчас я ненавидел лес, я проклинал лес. Разведчики молчали. Никто не торопился собираться. Давно был объявлен отбой операции, а собираться никто не то-ропился. Здесь была потеряна жизнь разведчика. Его душа, наверное, еще где-то здесь. Его мать еще ничего не знает. Не пролиты еще слезы. Но это все будет. Вот почему полковник Мезенцев молчал, курил и кусал губы.

*  * *

Майор Вихрь преследовал остатки группы Хадисова всю оставшуюся ночь, уже на территории Дагестана. Тогда Хадисову удалось ускользнуть, хотя он и был тяжело ранен – его тоже достал цепкий Вихрь. Лечился он в Хасавюрте, там его и взяли через месяц «фээсбэшники» – при смерти, пара-лизованного, в полубреду. Остатки его банды жалко и бесславно сдались властям в станице Шелковская в конце апреля 2003 года. Курдюковский лес и в частности урочище Улаган на долго исчезли из разведывательных сводок. Группу Смирнова до конца 2003 года по частям уничтожили в разных насе-ленных пунктах Шелковского района – по одному-два бандита. Полковник Мезенцев погиб в конце марта 2003 года в Грозном, на очередной спецопе-рации. Они ночью попали в засаду, одним из первых шел комбат. С ним по-гиб и доктор, чьего имени я так и не узнал – он всегда был с командиром, с ним же и разделил сию горькую чашу. Я все вспоминаю фразу разведчика Чубука: «Негоже ходить офицеру в головной дозор...». Полковнику Мезенце-ву так больно было терять своих парней – золотых парней 352-го отдельного разведывательного батальона 46 оброн – он сам пошел в тот роковой голов-ной дозор. Володя после академии уехал в Москву, там и остался. Майор Вихрь не погиб на земле своих предков, как планировал. В очередном рейде под Меседой его группа, возвращаясь в полевой лагерь, попала в засаду. Он был тяжело ранен, в ноги – стал инвалидом. Решением ВВК был признан не годным к строевой службе и уволен в запас в конце 2004 года, по инвалидно-сти. Сейчас проживает где-то в Ростове (или Ставрополе?), сведения о нем отрывочные и основаны на слухах. Якобы занимается ремонтом в частной авторемонтной мастерской. Раньше помогая другим, таким как он, сейчас, наверное, сам нуждается в помощи. Сколько получает нынче инвалид? Во сколько оценила Родина его заслуги? И кто его помнит? Канул безвестный майор в лету, растворился на бескрайних просторах матушки-России среди таких же, как сам – инвалидов. Мы живем, лишь пока кому-нибудь нужны, все остальное время –  только существуем. Лучшее наше время, лучшие на-ши годы, лучшие наши друзья остались там, на непонятной войне. Я знаю только одно – Вихрь никогда не протянет руки и уж точно – никогда не сда-стся. И надеюсь, его уже не преследует мысль о мести за семью, жестоко убиенную супостатом. Надо жить дальше. А мы встретимся в другой – луч-шей жизни.


Снежинск
март, 2006г.