Снайпер

Вместо предисловия
документы

«…Командиру в/ч … Полковнику Давлетову И.Н. Рапорт. Доношу до Ваше-го сведения, что 01.08.08, примерно в 08.50 ко мне прибыл прапорщик Осетров В.Н., военнослужащий группы специального назначения майора Соболева С.А. и в неуставной форме потребовал выделить автомобиль «ЗиЛ-130» для доставки с по-лигона группы майора Соболева. В данном требовании прапорщика мною было от-казано. В районе 13.00 в мой кабинет ворвался майор Соболев С.А. (в экипировке и с боевым оружием) и наглым образом начал выяснять со мной отношения по пово-ду моего отказа в выделении его группе вышеупомянутого автомобиля. Он позво-лял себе нецензурно выражаться, нагло хамил и открыто угрожал мне, нарушая все установленные нормы подчиненности, субординации и военного этикета, чем нанес значительный ущерб моему авторитету в глазах моих подчиненных. При моей по-пытке урезонить майора Соболева, он стал хватать меня за воротник и пытаться ударить кулаком в лицо. Силами наряда по КТП, который сбежался на шум этой перебранки и моего помощника, капитана Самсонова В.В., удалось предотвратить мое избиение. Спасаясь от нападок распоясавшегося майора Соболева, мне при-шлось закрыться в классе подготовки водителей. В результате внешней обороны двери класса пострадал капитан Самсонов В.В., получивший внушительный синяк под левым глазом. Прошу Вас тщательно разобраться в данном инциденте и строго наказать майора Соболева за самоуправство, хамство, рукоприкладство и попытку насильственных действий младшего по должности и званию по отношению к стар-шему, а так же за драку в коридоре. В противном случае я буду вынужден поста-вить в известность о данном отвратительном факте военную прокуратуру… Объяс-нительные свидетелей происшествия в количестве 11 (одиннадцать) шт. и рапорт потерпевшего капитана Самсонова В.В. к данному рапорту – прилагаю. 01.08.2008г. Заместитель командира … по технике и вооружению… подполковник (подпись) Клюев И.А.»
Резолюция на рапорте (крупным аккуратным размашистым почерком): «…Иван Алексеевич! Не е..и мозги! Буду я еще накануне войны отдавать под суд одного из лучших боевых офицеров. А с кем я завтра в бой пойду? С военным проку-рором? По факту выходки Соболева разберемся по приезду из командировки, сей-час у меня нету времени на ваши разборки! А Самсонову передай, пусть набьет морду Соболеву и успокоится…».
«…Командиру в/ч … полковнику Давлетову И.Н. Объяснительная. По суще-ству заданных мне вопросов могу пояснить следующее. В период с 28.07.08 по 01.08.08 моя группа, находясь в запасном районе, выполняла мероприятия по бое-вому слаживанию подразделения. По окончании вышеуказанных мероприятий у снайпера группы боевого обеспечения прапорщика Евстигнеева В.Б. «задвигалась» старая рана (осколок) с прошлой командировки и я запросил по связи прапорщика Осетрова В.Н., выполнявшего обязанности дежурного по подразделению в пункте постоянной дислокации, с просьбой об эвакуации из района полигона ... Из слов Осетрова – на мою просьбу подполковник Клюев ответил грубым отказом, мотиви-руя это отсутствием машин в парке, а самого прапорщика Осетрова В.Н. в цинич-ной форме послал на х… и сказал, дословно, следующее: «Буду я еще на всяких го-лодранцев бензин тратить». В результате пешего марша из района полигона у снай-пера ГБО прапорщика Евстигнеева В.Б. открылась рана, в результате чего при-шлось организовывать эвакуацию попутной гражданской машиной с последующей отправкой Евстигнеева в окружной госпиталь. В результате бестолковых действий подполковника Клюева И.А. штатного снайпера теперь у меня нету, с кем поеду в командировку – не знаю, о чем настоящим и докладываю Вам. А на счет прочих ин-синуаций подполковника Клюева И.А. поясняю: никакого фингала Самсонову я не ставил, а если бы угрожал избить зампотеха, то с удовольствием сделал бы это, а не стал, как базарная баба, языком трепать. Оружие свое я сдал в подразделении в ус-тановленном порядке и к Клюеву явился в пустой разгрузке. А то, что он закрылся в классе подготовки водителей – его личные проблемы. Факт сквернословия по от-ношению к подполковнику Клюеву И.А. – подтверждаю. Прошу учесть, что на х… я его не посылал. 02.08.2008, майор (подпись) Соболев С.А. …».
Резолюция тем же размашистым почерком: «Соболев, ты с такими делами скоро вообще без людей своих останешься! Пойди к зампотеху и извинись, не то – лишу тринадцатой зарплаты. А снайпера ищи, где хочешь…».



*  *  *

Август стоял безоблачный и жаркий. Лето, преодолев свою вершину, кати-лось к своему логическому завершению, но жара никак не отпускала. Днем немило-сердно палил жуткий зной, загоняя все живое в тень, а короткие безветренные юж-ные ночи нисколько не приносили долгожданной прохлады, и даже в предутренние часы стояла вязкая духота. Несколько раз из глубины континента приходили грозо-вые иссиня-черные тучи, но, достигнув побережья, словно по мановению упрямого волшебника, поворачивали обратно, в глубину полуострова. Несколько раз, уже за полночь, гремели раскаты сурового грома и непрерывно вспыхивали отблески да-леких молний – дожди терзали полуостров где-то далеко отсюда, в континенталь-ной степной части, в горах, на юге, но не здесь, на западном побережье Крыма.
Стелла, как и большинство людей, очень боялась грома и молний. Она до-поздна не ложилась, работая на своем небольшом дорожном «буке», который везде с собой таскала. И сейчас, гром застал ее врасплох и заказной декор помещения в венецианском стиле – заказ одного богатого питерского деятеля, уже мало интере-совал ее потрясенное могучими громовыми раскатами девичье сознание. В ярко ос-вещенной столовой еще сидели пара-тройка постояльцев – мужчины, попивая пиво знаменитого здесь местного сорта со свежее вяленой камбалой, досматривали по телику футбол и шумно спорили о шансах и предпочтениях той или иной команды. Идти, что ли, к ним? Но малоприятное общество подвыпивших шумных соседей мало радовало Стеллу. Нет, постояльцы здесь были вполне приличными людьми – семья владельца сети автосалонов в Москве, директор деревообрабатывающего комбината из-под Чернигова, тоже с многочисленным семейством, владелец лесоза-готовительной артели из Гомельской области, семья бизнесмена средней руки из Екатеринбурга и две семьи нефтяников из Ханты-Мансийска, прибывшие сюда ав-токараваном. Абсолютно все – «дикарем», на своих машинах. И все здесь уже по второму-третьему (а то и больше) кругу, так сказать, постоянные клиенты. В этом плане хозяин данного «пансиона» – этнический турок по имени Саид, с крупной се-дой щетиной на впалых щеках, в своей неизменной тюбетейке и его жена Фатима – эти милые люди были рады и необычайно гостеприимны. А набрела Стелла на этот «пансион» совершенно случайно. В Черноморске, где она сделала остановку, путе-шествуя по Крыму на своей «букашке» – «Дэу Матиз», все гостиницы были заняты, и пожилая женщина-администратор посоветовала доехать до Отрадного, всего 18 километров вдоль побережья на юг – заблудиться трудно, там одна дорога. Да и по пути, в каждом селе есть подобные «пансионы». Но Саид, этот турок – ее сосед и берет плату за постой самую маленькую на всем западном побережье, дешевле во всем Крыму не найти! А Фатима его готовит завтрак, обед и ужин, если надо – по-стирает или за детьми присмотрит. А еще у них просторный дворик, автомастер-ская, палисадник – яблоки, черешни, груши и виноград – всего, сколько угодно и совершенно бесплатно.
Но не из-за этого соблазнилась Стелла на постой в Отрадном. Здесь, совсем рядом, проводились раскопки древнего греческо-скифского поселения IV века до нашей эры – Беляус. Это поистине было потрясающе! Еще никогда Стелла не при-касалась собственными руками к седой древней истории, к этим тщательно подог-нанным друг к другу каменным глыбам, которые помнили сандалии первых древ-них греков-аргонавтов, возвращавшихся с Золотым Руном из мифической Колхиды, а предметы быта хранили прикосновения современников Гомера и Илиады. Стелла ходила по аккуратным лабиринтам раскопок, находившимся прямо на скалистом морском берегу, задумчиво перебирала в руках осколки некогда роскошных древ-негреческих амфор и ваз, хранивших следы рук мастера и слушала рассказы архео-логов о жизни и быте древних греков, живших здесь более двух тысяч лет назад, о набегах жестоких скифов, кочевавших по соседству в те далекие античные времена.
Опять бабахнул этот ужасный гром и, словно гигантская фотовспышка, зами-гали отблески молний, казалось с удвоенной силой. Стелла, кутаясь в клетчатый плед, вышла на дощатую террасу. О, крики подвыпивших болельщиков стали явно слышны из-под длинного навеса столовой. По сути, столовая – это удлиненная бе-седка с одной глухой кирпичной стеной, обращенной к улице и двумя ажурными деревянными решетками по бокам, оплетенными диким виноградом. Сторона, об-ращенная во двор, была огорожена каким-то заборчиком в виде барной стойки из мореного, покрытого прозрачным лаком дерева с арочным входом в центре, а навес просто подпирали металлические трубы. Зато внутри столовая была обшита тем же лакированным мореным деревом и украшена картинами с кухонными натюрморта-ми и вазами с вьющимися декоративными цветами. Особое место занимала разла-пистая приземистая живая пальма – гордость Фатимы. И Стелла уже было, сделала пару шагов в сторону столовой, как из темноты, за ее спиной, раздался спокойный негромкий мужской голос:
– На вашем месте я бы закрыл дверь и окно в комнате, а не то, дождь и ветер здорово потреплет ваше имущество, уважаемая мадам.
Стелла содрогнулась от неожиданности.
– Вообще-то, мадемуазель – стараясь сохранять свой естественный курортно-беззаботный вид, выдавила она из себя.
О, черт! И как это ему удается? Перед ней, точнее сзади нее, напротив дверей своей комнаты, в старом шезлонге сидел еще один постоялец этого пансиона. Лич-ность, в общем-то, ничем не примечательная, но, довольно-таки загадочная. Это был парень, лет двадцати семи, коротко стриженый, атлетически сложен – не в пример остальной пансионной мужской братии, гордо выпячивающих свои пивные «комки нервов», похожие на рюкзаки, только одетые спереди. Стелла видела его не часто. Он рано утром уходил куда-то, поздно вечером приходил – обычно мало, кто засиживался в столовой до такого позднего часа. Стелла могла бы подумать, что он «зависает» на дискотеке в близлежащем замке, раскинувшемся на берегу моря. На самом деле, это была шикарная современная гостиница, возведенная в средневеко-вом стиле, с башнями, бойницами и крепостной стеной, увитой плющом. Там каж-дую ночь, до утра, крутили для всех желающих дискотеки. Но вид этого парня со-всем не соответствовал завсегдатаю развлечений современных тинэйджеров: широ-кие длинные шорты, обрезанные из старых затертых джинсов, выцветшая на солнце красная футболка с оторванными рукавами – совсем даже не первой свежести, не-большая черная сумка через плече с какой-то мелкой надписью по-английски. А на голове – синяя затертая на краях до дыр бейсболка с нелепым длинным козырьком. Да и хромой он был, что ни в коей мере не соответствовало даже посредственному танцору. Это Стелла сразу заметила, едва впервые его увидела на днях, утром, в столовой, за ранним завтраком. В то утро она собралась в гости к археологам и по-этому решила встать к утреннему чаю пораньше. Там впервые и увидела этого странного хромого парня. Он вежливо пожелал доброго утра и принялся молча ва-рить себе кофе. Там, в навесном шкафчике на стене, стояла небольшая жестяная ба-ночка его «Черной карты». И, едва на газовой камфорке закипела, пенясь, кофейная масса, как тут же пространство наполнилось неповторимым и ни с чем не сравни-мым ароматом черного молотого кофе. Как волшебник, колдовал этот парень над видавшей виды медной кофеваркой. Потом сел напротив и стал пить свой кофе. Де-лал он это, не торопясь, вдумчиво и аккуратно, маленькими глоточками, время, от времени ставя на стол красную чашку с белой надписью «Nescafe» – было ясно, что делал он это регулярно, каждое утро и данное действо было для него сродни важ-ному и обязательному ритуалу, как утренний намаз для муллы.
– Угощайтесь пряниками – предложила тогда Стелла, с интересом наблюдая за нехитрыми манипуляциями соседа – свежие, я вчера на рынке, в Черноморске купила.
– Премного благодарен, я с утра и кофе-то с трудом пью. Совершенно не мо-гу по утрам есть – учтиво поблагодарив, смущенно улыбнулся какой-то странной улыбкой этот парень – лицо его улыбалось, а глаза оставались такими же непод-вижно бездонными и поэтому казавшиеся темными, одним словом – загадочными.
– Я тоже…– пожав плечами, согласилась и в свою очередь почему-то смути-лась Стелла.
А что? Она терпеть не может еду после сна. По крайней мере, часов до десяти утра. А потом парень допил свой кофе, молча сполоснул в раковине под проточной водой чашку, забросил на плече свою сумку и, пожелав Стелле приятного дня, ушел в направлении моря, заметно прихрамывая на левую ногу. И на дайвера он совсем не похож – где же его маска, трубка, ласты?
А сейчас этот странный тип вот так, запросто сидит перед ней в темноте позднего вечера на террасе, в своем шезлонге и… Этот ужасный гром! Он пугал своими раскатами, гулким эхом разносившимися по всему небу с севера на юг и еще черт те как. Страшно!
– Это не гром. Это Зевс на своей колеснице по небу едет – улыбаясь, загадоч-ным голосом сообщил сосед.
– Да? Уж пусть бы он ехал куда-нибудь в другое место – растерянно, но в тон собеседнику ответила Стелла.
Она закрыла окно в своей комнате, поплотнее прикрыла за собой дверь и усе-лась рядышком, в такой же шезлонг, их на террасе стояла целая дюжина. Уж лучше компания странного соседа, чем шумная орава разгоряченных пивом и игрой фут-больных болельщиков, решила для себя Стелла.
– Пугает? – поинтересовался парень, имея в виду очередной громогласный выпад Небесных Сил.
– Жуть! – не стала кривить душой Стелла.
– Я тоже боюсь – неожиданно признался сосед.
Стелла искоса посмотрела на него.
– Не очень-то заметно.
– Отнюдь. Все боятся грома. И я – в том числе.
– А как на счет футбола?
– Это, когда двадцать два дурака за одним мячом по полю бегают? – нарочито наивно уточнил парень.
– Что, не интересно?
– Ну почему же… Можно было бы, но мне все равно этот чемпионат отсле-живать не суждено. Впрочем, как и все остальные. Так зачем же смотреть отдель-ные игры, душу тревожить?
– А что так?
– Работа такая.
Стелла поймала себя на мысли, что до сих пор она не знает имени этого пар-ня, а он с каждой минутой все больше захватывал ее. Она стеснялась вот так вот сразу взять и спросить. Это парни обычно сами лезут со знакомствами и ей никогда не приходилось спрашивать чье-либо имя, а этот... Он, словно угадал ее мысли и сам представился:
– Меня зовут Снай. Я, как ты успела заметить – твой сосед.
– Очень приятно. Меня – Стелла. Слушай, а странное у тебя имя…
– У тебя тоже – усмехнулся сосед.
– Это моя мама увлекалась мифологией. Стелла, значит – Звезда.
– Ух, ты! Как романтично – открыл от удивления рот Снай – А я – латыш. Полное имя – Снайтис. Но, дабы не коверкать его и легко запомнить – Снай.
– А что же за работа у тебя такая, если не секрет, конечно? Чем, вообще, за-нимаешься?
– О, это вопрос, конечно, интересный. Я – рядовой российский нефтяной магнат – владелец заводов, газет, пароходов… Сейчас в отпуске. Брожу, вот, здесь по окрестному побережью целыми днями, пейзажи снимаю, птиц разных. Особенно нравится наблюдать за бекасами, их сейчас много стало – молодь подросла. Можно целый день пролежать в прибрежных скалах и смотреть, как они неуклюже пере-двигаются по песку, заигрывают друг с другом, ссорятся, кричат и снова ластятся. Скоро осень, они станут на крыло и таких концертов больше не увидишь.
– Ты орнитолог?
– О, нет – засмеялся Снай – это всего лишь увлечение, требующее большого терпения. Это, как у кошки, ждущей мышь у норы. А основная моя работа, как раз и связана с необычайным и недюжинным терпением, от которого зависит общий ис-ход м-м… эксперимента. Я – доктор. Точнее, сотрудник эпидемиологической лабо-ратории. Мы выявляем болезни, делаем противоядие, так сказать – сыворотку, и – уничтожаем заразу.
– Только и всего?
– Точно так.
– Как интересно…
– Ай! – вяло махнул рукой Снай – На самом деле – обыкновенная и скучная рутина. Ничего интересного. К тому же, бывает, опасно – зараза, все-таки...
– Вот как? Слушай, расскажи, а?
– А что рассказывать? Одни медицинские термины, боюсь – утомлю тебя. Слушай, а ты, часом, не журналистка?
– Это, что пытаю тебя? Я – сотрудница ФСБ, тоже в отпуске. По совмести-тельству – дизайнер, работаю в одной из питерских проектных фирм. Это прикры-тие такое.
– То есть, легенда?
– Да.
– Ну и как?
– Тоска неземная…
– Ну-у! Так нельзя. Что за настроение?
Снай как-то тяжело, с невольным вздохом, поднялся со своего шезлонга, за-гадочным голосом пообещал: «Я сейчас…» и, заметно прихрамывая, скрылся за дверью своей комнаты. Опять стало отчетливо слышно, как «калякают» футболь-ные поклонники в столовой. У них там был припасен полный холодильник пива, так что они готовы были пересмотреть еще и весь чемпионат кубка УЕФА. Вскоре вернулся Снай с трехлитровой баклажкой, оплетенной виноградной лозой и двумя чашками.
 – Держи – протянул он одну чашку Стелле.
Стелла подозрительно наблюдала за действиями новоиспеченного знакомца, а Снай сноровисто откупорил древесную пробку из горловины баклажки и торжест-венно сообщил:
– Это – нынешнее молодое вино, я у профессора намедни взял. Знаешь мест-ного профессора?
Стелла отрицательно покачала головой.
– У-у! Значит, ты ничего еще здесь не знаешь. На, понюхай. Это – шедевр, произведение искусства!
Стелла послушно понюхала горловину баклажки, но, кроме резкого и кисло-ватого запаха, исходившего из ее недр и щекотавшего ноздри, ничего примечатель-ного не уловила.
– Ну? Как? – допытывался Снай.
Его глаза так по-детски наивно и с надеждой смотрели на нее, что Стелла не решилась критиковать этот запах, да и в виноделии она совсем не разбиралась. Мо-жет, действительно именно так пахнет настоящее хорошее домашнее вино?
– Угу – с серьезным видом понимающе закивала она головой.
– Вот видишь!
Снай осторожно разлил понемногу вино в чашки, предназначенные для чае-пития.
– Подожди, не пей, – он достал маленькую алюминиевую фляжку и пояснил – вино молодое, поэтому кислит маленько. Это – вишневый сироп. Я обожаю слад-кое. На, отлей себе, примерно – чайную ложечку. О! Теперь можно поднять бокалы.
Стелла вдруг засмеялась.
– Что?
– Да ничего. Просто, впервые встречаю парня, который признается в том, что обожает сладкое. Ладно, не обращай внимание. За что выпьем?
– Давай за знакомство?
– Давай!
Они едва слышно чокнулись чайными чашками. Снай предупредил:
– Пей маленькими глоточками, стараясь смаковать каждый грамм. Поехали!
– М-м! – уже совсем неподдельно восхитилась Стелла после того, как отпила немного вина – Совсем как вишневый ликер! Прямо, как мед!
– Да, наш профессор знает толк в виноделии. Он утверждает, что это вино приготовлено по утерянному и им восстановленному рецепту и технологии древних греков, живших здесь.
– А что за профессор?
– Ну, в общем-то, он академик. Ученый. Но предпочитает, чтобы его именно так называли – профессор. Странный такой старикашка. Своеобразный.
– Расскажи.
– Знал бы я, о чем рассказывать. Ведь, он о себе ничегошеньки никому не рассказывает. Он – местная достопримечательность, я бы сказал – реликвия, оку-танная загадочным ореолом таинственности и недоступности... По слухам – дейст-вительно, миллионер или что-то около того. Человек, в общем-то очень обеспечен-ный. Всю жизнь прожил и проработал в Москве, сделал ряд научных открытий и обосновал несколько своих теорий. Выпустил кучу книг. Какое-то время препода-вал в столичном университете. Потом, вдруг, все бросил, вышел на пенсию и уехал сюда. Купил дом, отстроил его, выкупил землю со старыми заброшенными вино-градниками, садами и бахчей. Теперь у него своя огромная ферма по выращиванию фруктов, дынь и винограда, целый штат сотрудников и сезонных рабочих. И, есте-ственно, делает превосходное вино. Этим виноградникам лет двести или триста. Правда, б;льшая его часть погибла во время перестройки, часть была загублена в «лихие девяностые». Но в том-то и суть – профессор своими научными методами восстановил то, что другие уже считали хворостом для растопки камина. Теперь ему заказывают вино всякие разные важные и уважаемые дядьки. Один недавно приезжал, из Германии, кажется. Кучу денег вино его стоит теперь. Такая вот исто-рия с нашим профессором. А еще он местный краевед, знаток античной истории и местного этноса.
Гром уже давно не пугал, да и гремел он где-то к югу, со стороны Макензие-вых гор. Лицо Сная в ночном полумраке было слегка бледным, с заостренными чер-тами, глаза тускло горели в свете желтых ламп, неяркий свет которых долетал со стороны столовой. Рассказ Сная заворожил Стеллу. Но с какой бы стати профессор, вот так, запросто стал бы угощать этого Сная своим дорогим вином? Тем более что стоит оно «кучу денег». И откуда он знает этого нелюдимого, с его слов, человека? Что родственники – не похоже. Она, стараясь не спугнуть наступившую тишину, осторожно спросила:
– А ты лично знаком с профессором?
– Я? Да, пришлось тут познакомиться – как-то вяло, опустив глаза, ответил Снай и вдруг неожиданно предложил – Хочешь, я тебя с ним познакомлю? Потря-сающий старик!
– Конечно, хочу!
– Кстати, ты была на Тархан-Куте? Нет? А на Атлеше?
Стелла удивленно замотала головой:
– Нет…
– Эх ты! Быть в Крыму и не побывать в таких местах? Ты пол жизни потеря-ла! Но это поправимо. Решено! Завтра подъем в половине шестого. Возражения не принимаются.

Какие тут возражения? Теперь ее белый «бук» с проектами, Интернетом и глупыми неуместными просьбами шефа в «аське» по поводу быстрейшего заверше-ния заказа резко растворились на втором плане. Однако превосходное молодое вино и контраст нынешних впечатлений от общения с новым знакомым по сравнению с предыдущими однообразными и скучными, в общем-то, днями быстро утонули в сладком и вязком сне, унесшим Стеллу далеко от этой планеты. Она уже давно не могла припомнить, когда бы так сладко и крепко спала. И она немало удивилась, не сразу даже услышав деликатный и негромкий стук в дверь своей комнаты – на по-роге стоял не менее удивленный и даже, как ей показалось, возмущенный сосед в своей видавшей виды бейсболке.
– Как? Ты еще спишь? Па-адъе-о-ом! Тархан-Кут и Атлеш ждут вас, миледи!
– А сколько время? – сонно щуря один глаз, поинтересовалась Стелла.
– Страшно поздно! Половина шестого – деловито заявил Снай – Ты давай одевайся, а я пойду, кофе сварю.
Кофе, который приготовил Снай, был поистине волшебным напитком. Как то вино, вчера вечером. Кофе бодрил, сам запах его приводил в трепет, щекотал нозд-ри, а вкус его, словно энергетический напиток, с каждым глотком пробуждал по-требность к движению и немедленному действию. Да, кофе Снай умеет готовить.
– Чудесный ты кофе готовишь – похвалила Стелла.
– Спасибо. Понравился?
– Конечно! Ни разу не пробовала такой чудесный кофе.
– Ну, еще бы! Аж четыре «колеса» галлюциногенов вбросил туда!
Какое-то мгновение они смотрели друг на друга, потом оба неудержимо рас-хохотались. Такое начало дня очень радовало Стеллу. Она никогда по утрам так не смеялась – открыто, упоенно, нисколько не сдерживая себя. Что-то изменилось в ее скучном и однообразном жизненном графике. Она чувствовала, с появлением ново-го знакомого что-то произошло в отлаженном на десятилетия вперед механизме ее внутренних часов. Однако она заметила одну особенность – Снай совершенно не смеялся открыто. Да, он усмехался, улыбался – но глаза его оставались такими же грустными и загадочными. Их, как бы не касался рисунок улыбки на его бледном жестковатом лице. Его глаза о чем-то говорили, но о чем – это была загадка, кото-рую Стелла не могла разгадать.
Яркое утреннее солнце, успев уже довольно-таки высоко оторваться от хол-мистого выжженного степного ландшафта континентальной части горизонта, от-брасывало косые желтые лучи на просыпающееся село, утонувшее в утренней дым-ке. Вся домашняя живность селян подавала признаки просыпающейся жизни и тре-бовательно лопотала и двигалась в своих закутках. Щебетали птицы. Край села, в поле, мычала скотина, собираясь в стадо. Там же где-то мерно рокотал трактор, со-бирая сено в валки. Дождик, таки, зацепил краем это место и в лужах, еще не ус-певших высохнуть, отчаянно барахтались воробьи, радостно чирикая во все свое воробьиное горло.
Едва выйдя за ворота, Снай привычным движением руки извлек откуда-то из-за штакетника замусоленную деревянную клюку и, опираясь на нее, кивнул: «По-шли!».
– А далеко идти-то? – поинтересовалась Стелла – может, на машине моей по-едем?
– Зачем? Профессор живет тут в двух шагах.
– Профессор? Мы идем к нему?
– А что? Ты же хотела с ним познакомиться?
– В такую рань? Может, они спят там еще…
– Кто? Еврей наш? Он еще до рассвета на ногах. Кто рано встает, тому Бог подает! Боюсь, как бы нам не опоздать.
Дом профессора, прежде всего, отличался добротностью и компактностью. Крыльцо в виде открытой террасы, увитой виноградными лозьями, плавно перехо-дило в застекленную веранду, которая в свою очередь гармонично вписывалась в одноэтажный коттедж. Чердачное помещение со стороны фронтона живописно на-висало ажурной мансардой, заканчивающейся небольшим симпатичным балкончи-ком, являвшимся одновременно и крышей террасы. За домом виднелась, не то во-донапорная башенка, не то купол домашней обсерватории. И все увито плющом и виноградом. Хозяин – приземистый и очень подвижный мужичек с плотным увеси-стым животиком и окладистой бородой скорее напоминал ковбоя, чем профессора. Седеющая длинная львиная грива небрежно откинута назад, резкие серые глаза ме-тали молнии из-под кустистых бровей, а натруженные ручищи еще играли бугри-стой мышечной массой некогда мощного и сильного человека. Ему было уже за ше-стьдесят, хотя выглядел он на полтора десятка лет моложе. Одет он был в полоса-тые шорты, футболку неопределенного цвета и сетчатую жилетку с огромной мас-сой карманов из-за чего данный фасон в народе прозвали «смерть карманника». Он возился во дворе, у колонки, с сорокалитровой канистрой, наполняя ее водой.
– Наум Маркович, мое почтение! – прямо от калитки крикнул Снай.
– О! А я думал, что уже не появишься – не отрываясь от своего занятия, мощ-ным, словно гаубичный выстрел, голосом отозвался профессор.
Снай представил профессору Стеллу. Затем они погрузили огромные канист-ры с питьевой водой в расписанную и разукрашенную, словно на свадьбу, подводу и профессор, не говоря ни слова, опустился на колено и стал бесцеремонно ощупы-вать Снаю бедро и его колено. Только сейчас, когда была задрана штанина, Стелла увидела два ужасных шрама на левом бедре Сная. Так вот, почему он хромает!
– Здесь болит? – сноровисто работая пальцами, вопросительно бормотал про-фессор – Здесь?.. Здесь?... А так? Врешь, подлец. Ну ладно, – профессор выпрямил-ся, нахлобучил себе на голову соломенное сомбреро и огласил свое резюме – палку свою пока выбрасывать рано. Понял?
Ехали долго, вдоль скалистого побережья. Иногда полевая дорога подходила к самому краю обрыва высотой в полтора-два десятка метров и дух захватывало от открывающегося с этой высоты пейзажа. Заштилевшее море едва дышало, убегая синей лентой за горизонт. Зато внизу шумел прибой и волны, пенясь и грохоча, раз-бивались о прибрежные скалы, облизывая огромные валуны, похожие на зубы дра-кона, торчавшие из бурлящей воды. Молчать не приходилось. Профессор постоян-но рассказывал о разных историях, связанными с этими местами. Вон там, левее, у самого моря, идут раскопки древнегреческого поселения Кульчук, датированного IV в. до н.э. – I в. н.э., обнаружено случайно, в позапрошлом году. Между прочим, там есть очень много интересного. А в районе во-он той скалы произошел послед-ний бой советских морпехов с наступающими на Евпаторию и Севастополь подраз-делениями Вермахта осенью 1941-го. Никто не сдался противнику на милость. А трупы моряков фашисты сбросили с той же скалы. Там до сих пор делают страш-ные находки. А вы знаете, что две тысячи лет назад море на триста метров было дальше от нынешнего побережья? А климат был намного мягче и вместо степей, здесь буйствовали дубовые рощи и широколиственные леса, богатые диким зверь-ем. Не зря древние греки обратили на Крым внимание и первыми начали колониза-цию этих земель.
– А знаете, как погиб Архимед? – вдруг спросил профессор.
– А разве он не от старости умер? – удивилась Стелла.
Рассказы профессора настолько ее захватили, что она забыла обо всем на све-те и только сейчас пожалела, что не взяла с собой диктофон. Он так и остался ле-жать мертвым грузом в ее дорожном бауле.
– Весьма распространенное заблуждение, молодые люди! – авторитетно зая-вил профессор – Архимед погиб от меча римского легионера. Шла вторая Пуниче-ская война, римляне выясняли отношения с Карфагеном за право главенствовать в средиземноморье и поэтому жестокие кровопролитные бои шли на суше и на море. Шел 213 год до Рождества Христова. Римские легионы под командованием консула Марцелли высадились на Сицилии, и подошли к Сиракузам – древнегреческому го-роду-государству, в котором жил и творил ученый-математик и великий механик Архимед…
Стелла почувствовала себя, словно ребенок на уроке истории. Она уже мыс-ленно перенеслась в те древние, давно минувшие века античных героев. Она во-очию видела, как отчаянно и самоотверженно защищался греческий гарнизон Сира-куз, как волей своего ума и мысли Архимед жег римские корабли силой невидимого «солнечного луча» у стен города, заставив Марцелла поспешно отступить. А потом, как горел этот цветущий город, который римляне разграбили и разрушили после восьмимесячной осады. И она видела 74-летнего Архимеда с седой окладистой бо-родой. Он сидел в своем доме. Он знал, что настали последние часы его жизни, но не поддавался всеобщей панике и не собирался просить у врага пощады. Старик си-дел на песчаном полу и чертил на песке какой-то чертеж – новая научная идея пол-ностью захватила его. А когда в дом ворвался легионер, Архимед закричал: «Не трогай мои чертежи!». Это были последние слова Архимеда. Римлянин ударил его мечом…
Профессор, как волшебник, умел к себе расположить собеседника, заставить его слушать, не проронив ни одного слова, жадно, как губка, впитывая все то, что он говорил. Так, наверное, слушали его студенты на лекциях. И Снай так запросто с ним общается. Одно только это уже вызывало к нему уважительное внимание и благодарность. Такое прекрасное утро! Да ни за какие деньги этого умиротворенно-го блаженства и согласия не купишь! Вот так запросто и обыденно они едут вдоль моря, общаются, и с каждой минутой Стелла узнавала что-то новое об этой земле и ее истории. И эта, казалось бы, безжизненная, выжженная беспощадным солнцем, степь приобретала совсем другое значение и форму восприятия…
По приезду на место, Стелла подумала бы, что попала в район автокемпинга «дикарей», компактно разместившегося здесь вдоль всего побережья: отовсюду слышалась разнообразная музыка, многочисленными рядами стояли машины, па-латки, всюду сновало множество отдыхающих.
– Это Тархан-Кут? – осведомилась Стелла.
– Во-он, видишь тот маяк? – показал рукой Снай – Там и есть Тархан-Кут. А это – Атлеш. А вон там, левее – Малый Атлеш. Там есть Чаша Любви. Я тебе пока-жу ее. Позже. А сейчас пойдем, я тебе еще кое-что покажу. Это сюрприз.
Они подошли к краю высокого скалистого обрыва – у Стелы даже немного, с непривычки, закружилась голова. Люди внизу, в воде, казались мурашками. Однако находились такие безумные смельчаки, которые и отсюда, с такой огромной высо-ты, сигали туда вниз, в воду. Ужас! Взору предстала полукруглая лагуна, зеленую гладь которой лениво бороздили юркие, как ящерицы, катера и моторные лодки. Недалеко справа, взяв недлинный разбег с высоченной скалы, стартовали отчаян-ные парапланеристы и, расправив свой парашют-крыло, долго парили над морем, вдоль скал, чтобы потом умудриться приземлиться на узкий песчаный пятачок вни-зу, у самой кромки прибоя.
– Видела фильм «Пираты XX века»? – спросил Снай.
– Да.
– Помнишь эпизод, когда пираты через грот попадали в лагуну?
– Помню.
– Смотри, видишь, вон ту пещеру? Это и есть тот самый грот.
Стелла была приятно удивлена. Точно! Это был тот самый грот!
Когда они вернулись к профессору, тот уже распряг пару лошадей и устано-вил табличку на борту подводы с аккуратной надписью «1 час – 10 гр.». Он отливал из канистры воду в старое ведро и заботливо поил лошадей. Эти умные животные жадно пили воду, настороженно шевеля острыми ушами. А затем, совсем, как люди – начали кувыркаться и дурачиться друг с другом в пыльном выгоревшем на солнце придорожном бурьяне, время от времени, искоса, поглядывая за своим хозяином. Они знали, что пришли сюда работать, поэтому и резвились с оглядкой. Чудн; было наблюдать за этими молчаливыми, благородными, преданными и умными живот-ными. Поблизости уже собралась компания любопытных отдыхающих, наблюдав-ших за этим импровизированным представлением.
– Мы пошли, Наум Маркович! – сообщил Снай.
– Палку свою возьми! – громогласно напомнил профессор.
До Тархан-Кута было около километра. Шли не спеша.
– Так что, профессор занимается извозом на этой своей бричке? – удивленно спросила Стелла.
– Зря смеешься, это неплохой доход. А люди уже забыли, что такое лошади и его вояжи пользуются в этих местах необычайно большим спросом. Вон, все в оче-реди стоят за забытой романтикой.
– Ни за что бы, ни поверила, что он миллионер!
– Да, для него этот заработок – не деньги. Он, скорее из своих патриотиче-ских побуждений, чем из корысти занимается этим извозом  – многие дети только на картинке видели лошадей. А было бы бесплатно – никто бы и не подошел!
– Снай, а что у тебя с ногой случилось?
– А, пустяки. В футбол неудачно поиграл. Пришлось операцию делать.
– Так вот по каким делам ты профессора знаешь? А он что, еще и доктор?
– Наш профессор знает и умеет все. Я же говорил – к нему даже из-за грани-цы приезжают…
…А потом была сказка и прекрасный сон. Потому, что такого счастливого и самозабвенного состояния Стелла никогда не испытывала. Возле маяка располо-жился небольшой компактный комплекс зданий – небольшая гостиница, автостоян-ка, маленький автосервис с гаражом, ресторан, смотровая беседка с белой колонна-дой на краю огромного обрыва и вертолетная площадка. А в маленькой лагуне, за-щищенной скалами, располагалась лодочная станция с небольшим пирсом. Там был знакомый парень Сная. Стелла и Снай облачились в гидрокостюмы и сделали по-гружение на дно неглубокой лагуны. Стелла ужасно боялась – это было ее первое погружение в жизни. Она, как черепаха, всплывала на поверхность, барахталась, безбожно расходуя воздух, но потом приноровилась. И она заглянула в этот таинст-венный подводный мир, где царствовали совсем другие законы и звуки. Как в кос-мосе, она парила над каменистым дном. И это было ни с чем не сравнимое чувство полета, никогда не испытываемое на суше. Вокруг колыхались массивные заросли зеленых водорослей и в такт им колыхались ленивые белые медузы, неспешно сно-вали небольшие стайки рыбок, из-за массивного старого ржавого якоря на нее уста-вился любопытный крабик а, испугавшись, предупреждающе поднял над головой клешни.
Потом они сели на небольшой прогулочный катер с туристами, идущий вдоль Большого и Малого Атлеша. Снай договорился с капитаном (который тоже был его знакомым) и катер сделал заход в ту знаменитую лагуну, пройдя через достопамят-ный грот. В лагуне они просто спрыгнули с катера в воду, махнув на прощание ка-питану, и немного покупались на неглубокой отмели. Отовсюду, с прибрежных скал, в море прыгали люди всех возрастов. Забравшись на близлежащую скалу, прыгнули, взявшись за руки и Снай со Стеллой.
Затем Снай повел Стеллу по побережью, еще дальше – показать Чашу Любви. Это было потрясающее зрелище! С трудом верилось, что эту красоту сотворила са-ма природа. Чаша представляла собой идеальный круг, который обступили высокой стеной прибрежные скалы. А еще, вокруг имелась масса гротов и шхер причудли-вой формы, где тоже барахтались люди. Чаша соединялась с морем узеньким про-ливчиком, что исключало всякую волну, каким бы неспокойным ни было открытое море. Здесь тоже люди всех возрастов прыгали со скал в воду и, забыв про чины и ранги, как дети, довольно визжали и хохотали. И Стелла со Снаем, не удержавшись, самозабвенно, до коликов в пальцах, прыгали со скал, визжали, кричали и смеялись от удовольствия и детской радости, переполнявшей их.
Когда ехали домой на профессорской «бричке», на скорую руку перекусили запоздалым обедом, который предусмотрительно захватил с собой в своей черной сумке Снай. А профессор угостил превосходным виноградом из собственной план-тации. Оставшуюся часть пути Стелла, одолеваемая неизмеримой массой впечатле-ний и переживаний, сладко проспала, удобно устроившись на плече Сная и натянув до подбородка профессорское сомбреро.
…Поздним вечером, когда в столовой снова остались у телевизора громкого-лосые болельщики, в полумраке террасы стояли Снай и Стелла. Они стояли, об-нявшись, и смотрели друг другу в глаза.
– Сколько ты еще здесь пробудешь? – с надеждой глядя, грустно спросила Стелла.
– Еще неделю.
Они покрепче обнялись, Стелла положила голову Снаю на грудь и прошепта-ла:
– Боже, еще целая неделя счастья. Целая неделя! Мне так хорошо с тобой. Я впервые в жизни почувствовала себя такой нужной, такой слабой и такой защищен-ной. Ты такой хороший… Ты – мой сон...
– Ты – моя Звезда – шептал ей на ухо Снай незнакомые, давно забытые слова любви и нежности – Звездочка моя…
А ночное небо, в тон влюбленным, услужливо предоставляло им свой огром-ный сказочный замок, покрытый черным бездонным шатром, переливающимся миллиардами звездных изумрудов. И они, покинув реальность, воспарили куда-то ввысь, они возносились этой ночью сквозь пелену тайны Бытия в царство вечности и сна, где прежде небыли никогда. Они видели закат и рассвет, они видели Землю с высоты, куда и птицы даже не залетают. Они были самыми счастливыми людьми на этой планете и ничто не могло их разлучить. Они никого не видели и никого не слышали. Время для них остановилось. Все часы на Земле перестали для них суще-ствовать. Все звуки для них исчезли в мире этом. Там была тишина и Вечность. Там были только они и звезды. Только их глаза. Только их губы. Только их невесомые тела и теплота рук, нежность прикосновений и сладкая дрожь. Казалось, нескон-чаема была сия волшебная чаша, этот сладкий хмель любви, это неземное блажен-ство от теплоты любимого тела, близости дыхания и нежности слов. Они были уве-ренны, что рассвет не наступит. Они были во власти Вечности. Им было подарено Мгновение Вечности. Они были там…
… И снова Стелла спала так, как никогда прежде – без снов, тревоги и печа-ли. И снова наступило утро – веселое, наполненное пением птиц и солнца. Только птицы сегодня пели по особенному и солнце светило не так, как обычно… Стелла, прислушалась к себе. Какое-то новое чувство наполняло ее – щемящее, сладкое и не дававшее ни секунды покоя. Снай! Они вчера целовались… И пили профессорское вино. Боже, как это было неповторимо! Это была сказка. Казалось, что все то, что было этой ночью – это просто был сладкий и неповторимый сон. Это была сказоч-ная ночь, которая может случиться только однажды. Как знамение свыше. Как в пи-саниях пишут. Это была сказка… Но почему сказка? Потому, что сказки, рано или поздно, заканчиваются? Но, ведь, и сегодня будет эта волшебная ночь. И сегодня будут эти волшебные звезды и это невесомое чувство полета в Царстве Вечного Сна. А еще впереди – интересный и увлекательный день, который они проведут вместе, рядом, прикасаясь друг к другу и глядя друг другу в глаза. И они, в конце концов, и сегодня пойдут к этому странному и интересному профессору, поедут ку-да-нибудь на его разукрашенной бричке… Стоп! А сколько время? Профессор же рано встает!
Стелла глянула на будильник и что-то недоброе кольнуло в ее груди, что-то холодное опустилось внутри, до самого низа живота. Половина девятого. Снай ни-когда не спит так допоздна! Дурное предчувствие захлестнуло ее…
Стелла наспех накинула на себя плед и выскочила на террасу. Дверь в комна-ту Сная была немного приоткрыта, оттуда доносилось шарканье ног и звуки при-борки. «Ну, слава Богу! Не уехал без меня…» – обрадовалась Стелла. А то чего доброго, постеснялся бы разбудить, а ей так не хотелось пропускать такое увлека-тельное путешествие и оставаться одной. Да что греха таить? Стелла уже понимала, что по уши влюбилась в этого невзрачного на первый взгляд и такого загадочного парня. Она радостно, без стука распахнула дверь и с порога деловито, звенящим от радости голосом, заявила:
– Вставай, засоня! Рыбы уже собрались – тебя спрашивали…
В комнате Фатима перестилала койку. Вещей Сная не было видно. И вообще, в комнате был наведен пугающе идеальный порядок.
– Здравствуй, дочка – между делом поздоровалась Фатима.
– Доброе утро, тетя Фатима. А где Снай?
– Уехал твой Снай, ночью машина пришла.
Это был, словно удар по голове. Это был гром среди ясного неба.
– Как так? – только и смогла вымолвить Стелла.
– А что ты так переживаешь, дочка? Лица на тебе совсем нету. Вернется твой парень. Подумаешь, по делам уехал. Вон, там, на доске глянь, тебе, кажись, сооб-щение написал.
На стене террасы была достопримечательность этого пансиона – почти все постояльцы, которые здесь останавливались, оставляли краткие сообщения и кро-хотные сувениры. Это были различного формата листочки, приколотые к бывшей доске объявлений, брелки, ракушки, засушенные рыбки и крабики... На листочках люди писали всякие сообщения в виде отзывов о хозяевах, посланий друг другу, шедшие из года в год, от сезона к сезону и просто восклицания, типа: «Солнце, воз-дух и вода – наши лучшие друзья!». Здесь было много листочков: и совсем свежих, и пожелтевших от времени. Хозяин Саид очень берег эту доску и гордился ею. Он аккуратно подклеивал листочки, чтобы они случайно не улетели от порыва ветра, крепил на эпоксидку сувенирчики и, если надо было – покрывал их лаком. А на зи-му он прятал эту доску, чтобы с наступлением следующего сезона торжественно водрузить ее на свое почетное место.
Стелла осторожно подошла к доске. Она почему-то плохо видела, кровь уда-ряла в виски, но она сразу же нашла свежеприколотый канцелярской булавкой лис-точек. На нем торопливым почерком было начертано: «Дорогая Стелла! Меня вы-звали по работе и мне надо срочно уехать. Я обязательно разыщу тебя. Если поте-ряем связь – встретимся в следующем году, в это же время, на этом же месте. Твой Снай».
Стелла медленно пошла в свою комнату. Она уже давно догадалась, что Снай никакой не доктор и не лаборант. А армейский штамп Министерства Обороны на его сухпаевских галетах, которыми он угощал ее на Атлеше, со сгущенным моло-ком из той же, армейской, баночки говорило о том, что он не киллер там какой-нибудь или бандит – а военнослужащий, лечащийся после боевого ранения. Только в каком же подразделении он служит, что не отважился открыться ей? Она вспоми-нала его большие грустные глаза, которые о чем-то говорили, но она не понимала того языка. Наверное, потому, что был он из другого мира. Там холодно. Там страшно. Там Смерть. Стелла чувствовала, что сейчас расплачется. Она тихо ушла в свою комнату, поплотнее закрыв за собой дверь.
На матовом дисплее ее дорожного будильника, в верхнем уголке экрана, све-тилась магическая дата: 08.08.08…



…И стал я на песке морском и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами; на рогах его было десять диадим, а на головах его имена богохульные.
И дано было ему вести войну со святыми и побе-дить их; и дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем.
Кто имеет ухо, да слышит.
Кто ведет в плен, тот сам пойдет в плен; кто мечем убивает, тому самому надлежит быть убитому мечем. Здесь терпение и вера святых.
Откровение Святого Иоанна Богосло-ва

Город горел. Черный дым, укутав плотным одеялом небо и солнце, превратил белый день в сумерки и казалось, это сами небеса, разверзшись, изрыгают миллио-ны кубометров удушливого дыма на землю, превращая августовскую духоту в му-чительное удушье. Запах гари и нестерпимый смрад от свежеразорванного челове-ческого мяса, раскаленного железа и артиллерийского пороха стлался повсюду, вдоль руин, угрожающе нависших над притихшими улицами, проникал везде, впи-тываясь в одежду, тело и мозг… Дыхание участилось, адреналин ударил в виски, выбивая твердую почву из-под ног, а потрясенное сознание, как камера слежения, лишь фиксировало в затуманенном мозгу последствия недавней бомбардировки и следы ожесточенных уличных боев. Край дороги, на брюхе, уперевшись голыми траками и разбросав бандажи от опорных катков, лежала сгоревшая советская семь-десят двойка, уткнув в землю ствол 120 мм пушки из свернутой набок башни – ре-зультат работы противотанковых мин, на которые с дуру нарвался этот грузинский танк… Метров сто далее – вверх дном лежали две БМП «Кобра» турецкого произ-водства, дальше – тоже «Кобра», на брюхе, выгоревшая дотла внутри – результат прямого попадания из РПГ… Между обгоревшими остовами боевой техники вид-нелись обуглившиеся очертания членов экипажа. Они еще дымились, наполняя ок-ругу тошнотворной вонью поджаренного мяса, сгоревшей резины и жженной отра-ботки…
БТР медленно лавировал между этими страшными картинками войны, вдруг и сразу свалившейся сюда, вмиг заполнив все и вся своим беспощадным естеством, пожирая и калеча все вокруг… В одном дворе труппы гражданских просто навалом лежали у стены, человек десять-двеннадцть, старики, женщины – такую картину обычно оставляет после себя банальный расстрел. К стене и – «Огонь!»… Вот, на обочине, у самого бордюра, несколько обезображенных до неузнаваемости, раздав-ленных гусеницами – вероятно, того, подбитого танка, человеческих тел. Было вид-но, что эти несчастные – гражданские. Вдруг Соболя  как током пронзило, от ма-кушки до самых пяток… Первой настигла эта страшная смерть – женщину. Ясно виднелось цветастое платье и длинные темные с проседью волосы, которые лениво перебирал слабый порыв ветра. Череп вдавлен в мостовую, а из плоского лица только можно было разобрать ряд зубов в предсмертном оскале, теперь похожих на недоспевшую кукурузу… Дальше, Соболь содрогнулся – две девчонки, совсем еще дети… 42-х тонная боевая машина, перемалывая тяжелыми гусеницами человече-скую плоть, оставила за собой страшный след из темно-красной массы и клочьев одежды. Из раздавленного тела виднелась нетронутая танковой гусеницей нога, обутая в коричневый девчоночий сандалик… и смугловатая ручонка, впившаяся пальцами в землю… Можно было догадаться, что сначала в них стреляли, потом давили – добивать, видно, некогда было. И они еще были живыми, когда на них надвигался танк – они пытались еще уползти, но через бордюр перебраться им уже было не суждено… Как и полагалось – мать пыталась собой заслонить девочек (или отвлечь внимание стрелка), выиграв таким образом, пару секунд, чтобы девочки успели перебежать улицу. Не успели. Да и стрелков, по всему видимому, тут хвата-ло…
Город горел. Горело все, что может гореть и не может. Казалось – даже кир-пичи и железо горит, дымится в этом аду на Земле. Птиц нигде не было – только вездесущие мухи успевали исследовать куски человечины и труппы горожан, там и тут лежавших в неестественных позах – так, как их и застигла смерть – на бегу. Во рту чувствовался противный привкус гари и пыли. Матерчатая маска на лице не спасала – пыль пробиралась сквозь нее или под ней и хрустела на зубах. Пот и сле-зы жгли глаза, казалось, изнутри. Хотелось пить…

…Место для привала было выбрано с учетом хорошего сектора наблюдения. По всему выходило, что и привал мог затянуться… По прошествии десятка кило-метров, стало ясно, что карте этой верить было себе дороже, а визуально местность никто не знал. А задача стояла на этот раз совсем не из разряда специализации группы Соболя – выявить и уничтожить диверсионную группу противника, накану-не расстрелявшую в этом районе небольшую тыловую колонну, двигавшуюся к Цхинвалу с юго-запада, со стороны позиций ударной группировки, в составе трех «Уралов»-бензовозов, один из которых тащил на жесткой сцепке подбитый «Ка-мАЗ», да еще «уазик» – санитарная «буханка», под охраной одной БМП в хвосте колонны… Сожгли всю технику, методично расстреляв ее из противотанковых гра-натометов. В БМП попали дважды. Санитарка была вся изрешечена пулями – явно, нападавшие стремились добить раненных. Но по счастливой случайности те как раз находились под тентом буксируемого «КамАЗа», в суете и неразберихе их погрузи-ли туда, а санитарка примкнула уже на марше, что и определило участь раненных. Однако были и погибшие. Несколько уцелевших бойцов, отстреливаясь, заняли круговую оборону, кто-то сообразил и занял место погибшего наводчика в башне – заработала пушка БМП, обрабатывая длинными очередями гребень высотки, откуда велся губительный огонь по остаткам колонны. Тут второй выстрел гранатометчика и пригвоздил бээмпэшку навсегда к земле. Кумулятивный заряд инициировал дето-нацию боекомплекта, башня, сорванная взрывом с круглой станины, перевернув-шись, улетела в кювет, взрывная волна выбила из посадочных мест опорные катки, разметав прорезиненные бандажи на пол сотни метров вокруг…

…Еще под Владикавказом, где спешно формировались маршевые колонны, Соболя вызвал к себе местный кадровик и кивнул на парня, стоявшего в стороне:
– Ты снайпера искал? Вот тебе снайпер. Прошу любить и жаловать.
Соболь критически осмотрел этого, невзрачного на первый взгляд «снайпе-ра». Невысокого роста, щуплый, даже худой. Смотрит куда-то в пол, но взгляд больших темно-карих глаз какой-то холодный и неприветливый… К тому же он хромой, оказывается! После ранения. Соболь понимал, что надо немедленно возра-жать, а не то, «набьют» группу всяким сбродом до полного штата и дадут пинка под зад: «Здравия желаю!».
– И кто он такой? – не найдя, чем и возразить-то, спросил Соболь.
– Восемь лет по специальности работает, вот его документы. От своих от-стал, после лечения, не успел – вот, с тобой просится.
– Ага, знаю я эту фишку. Что, с госпиталя сбежал, так решил с нами мах-нуть? Я что, на курорт собрался? – нашел, за что зацепиться Соболь.
– Ты давай, носом не крути! – не дал покалякать опытный кадровик. Уж он то знал, что в случай чего и с него тоже спросят, почему группа, направляющаяся в зону боевых действий, не доведена до полного штата – У тебя должность снайпера вакантная, а это тоже не оторви да выбрось! Хватит кочевряжиться!
– Да кто кочевряжится? – вскипел Соболь – Если он сдохнет на марше, кто его понесет? У меня экипировки на каждом бойцу по тридцать килограммов!
– Ты давай тут не забывайся, майор! Он еще и тебя понесет, если надо будет. Короче, берешь снайпера и – баста! Мне некогда тут тратить на тебя время. Или я сейчас звоню Давлетову!
– А, – махнул рукой Соболь – Это называется: было бы предложено… По-шли, что ли… «снайпер»…
Они вышли из штаба.
– Вы не переживайте за мою ногу, помехой я не стану – откуда-то из-за спи-ны доложил снайпер.
– Кто бы сомневался! – пробурчал себе под нос Соболь. Он зло сплюнул и, прикуривая на ходу, спросил – Как зовут?
– Снайтис – голос у него был тихий, как у ребенка.
– Как??
– Ефрейтор Снайтис Смилшарайс!
Соболь остановился и еще раз, уже с нескрываемым презрением посмотрел на новоиспеченного подчиненного.
– Чухонец, что ли? Теперь понятно, почему снайпер. Скажи еще, что биатло-нист.
– Нет. Обычный снайпер. Я – латыш, – не моргнув и глазом, отрапортовал снайпер – по отцу.
– А, обрусевший, что ли? Ладно, без обид. Тыкал тут один балтиец в меня ножик, под Меседой… Царство ему Небесное.
Они снова двинулись по аллее.
– Как тебя с такой-то фамилией в армию угораздило?
– Да ничего, я привык уже. Фамилия, как фамилия… Меня все зовут просто, Снай. Чтобы проще было.
– Угу, а то язык трубой скрутишь, пока выговоришь, – буркнул Соболь, но злость уже давно улетучилась –  ранило где?
– В засаду попали в прошлом году, под Агишты.
– Много своих потеряли?
– Да почитай, половина группы полегло. Кого насмерть, кого, как меня.
– Известно, кто это сделал?
– Читок. Его люди.
– А, Абу-Супьян. Жив еще этот педрила? Значит, неотомщенными остались?
– Получается, так.
– «Получается»… Плохая примета – с долгами в дорогу. Да и мне в группу чужой перед боевыми. Ладно, не ссы. Прорвемся.

…– Смотри сюда, – командующий тактической группой с красными от хро-нического недосыпа глазами, ткнул в штабную карту остро отточенным каранда-шом – Вчера наша колонна попала в засаду здесь. Накануне, при выдвижении опе-ративного резерва, на фугасе подорвались две БМП, вот здесь. Это в трех с полови-ной километрах от последующего. А здесь мы вечером выставили заслон – обстре-лян этой ночью вот отсюда… Ничего не боятся! Творят, что хотят… Короче, я не могу наступать, когда у меня в тылу работает группа диверсантов в полтора десятка головорезов, понял? Я не то, что боеприпасы – лоток хлеба не смогу доставить штурмовым отрядам на позиции. Вы – спецназ, вот и действуйте в любых условиях с максимальным результатом. Понял, командир? У тебя одна задача – уничтожить этих засранцев к чертовой бабушке! И, чем, скорее, тем лучше. Для всех нас.
Военные контрразведчики тоже ничего значимого не добавили. Издерганный маршем, постоянными передислокациями и начальством, майор-оперативник осо-бого отдела устало констатировал, словно диктовал кому-то текст заявления о про-павшем возе с картошкой:
– Эти ублюдки вчера были здесь, отсюда в последний раз выходил на связь с базой их коротковолновый передатчик. Кроме того, там, в винограднике, их видели местные. И могу тебя обрадовать – всеми там распоряжался по виду совсем не кав-казец. Может, кто из наших бывших, офицеров, может, вообще –  иностранец. Все, что нам известно о них, это радиопозывной их командира – «Анвар». По всему вы-ходит – профессиональный диверсант, иначе давно убрался бы восвояси. Ничего не боится. Непредсказуем. Диверсия за диверсией, безо всякой системы. Но почерк один и тот же – подрыв, обстрел, отход. Заметь: обстрел фигурирует во всех случа-ях. Вероятно, в группе есть местные – умело уходит из-под удара. От боестолкно-вений с регулярными подразделениями, естественно, уклоняется, уверенно переме-щается на местности. В группе ориентировочно 18-22 человека, вооружение ино-странного производства, преобладает калибр 5,56 и 7,62 – стандартные боеприпасы подразделений НАТО. Регулярно выходят на связь со своей базой по закрытому ка-налу. Дешифровка невозможна – ключей к шифрам до сих пор нет.

…Соболь снова и снова прокручивал разговор с командующим. Конечно, до-сада жгла слегка ущемленное самолюбие – как я, диверсант-разведчик, буду искать диверсанта? К тому же пса основательно натасканного?.. Это меня, наоборот, должны искать, а я уж придумал бы, какие убийственные сюрпризы подкинуть про-тивнику… Однако можно было понять и командующего – расстрел беззащитной тыловой колонны, которой и колонной-то трудно назвать, не должно оставаться безнаказанным. Сегодня он расстрелял раненных, а завтра перемолотит колонну бензовозов… А профессионал еще тот, ага – раненных перестрелять, как танкисты гусеницами тех, в городе… Да, многого ума надо!
Соболь почувствовал, как при одном упоминании виденного в Цхинвале, не-что холодное и колючее поднялось откуда-то изнутри и подступило непреодоли-мым тугим комком к горлу, заставляя дрожать кончики пальцев на руках. Он понял, что имя этому успевшему уже позабыться чувству – ненависть. Жажда сиюминут-ной и неминуемой мести распирала грудь, наполняя все мысли и мешая логически думать. Хотелось тут же бежать, идти, ползти – лишь бы настигнуть эту группу и перебить их всех там к чертям собачьим. Однако Соболь знал и другое – ненависть, она, конечно, не последнее дело на войне (злее будешь), но при планировании сво-их тактических действий – плохой советчик. Тем более, недооценка противника в таком деле ведет к убийственному краху. Поэтому, все-таки, будем исходить из то-го, что перед нами – профессионал.
Соболь полез в разгрузку, достал пачку сигарет и, не спеша, словно осущест-вляя какой-то важный ритуал, закурил. Можно было подумать, что командир груп-пы отрешен от проблем насущных, всецело занятый банальным будничным выку-риванием своей сигареты. На самом деле Соболь напряженно думал, стараясь скру-пулезно, без суеты выстроить логическую цепь действий и событий. Соболь пре-красно понимал, что в данной конкретной ситуации результат может дать только неординарное решение. А чтобы было следствие, нужно найти причину. Сначала должен работать мозг, потом – мускулы. Значит, надо передумать врага. Нужно мыслить, как он, действовать, как он, жить, как он – тогда есть шанс вычислить его и задавить, без каких-либо вариантов. Он нарушил святое правило глубинной раз-ведки: он – мясник, он – убийца, он – садист. Он убивает ради праздного интереса. Он не имеет теперь никакого отношения к войсковой разведке. Его надо уничто-жить, как раковую опухоль, как взбесившегося пса…
Итак, начнем с начала. Перед нами профессионал. Матерый зверь. Замани-вать и устраивать на него всякие хитроумные ловушки-заманушки – нету, ни вре-мени, ни средств. А нужно его выследить, найти и уничтожить, во что бы то ни ста-ло! Предположим, что места диверсий примерно обозначают район выполнения за-дач данной группы. Их появление в одном и том же месте дважды – исключено. Ра-ботать на опережение? Просчитать? Где они появятся в следующий раз? Ого, рай-ончик изрядный, а у меня людей всего 16 человек. Это один вариант из ста… Нет, не пойдет, я не имею права на ошибку. Да и времени уйма уйдет. Не годится. Так, если это зверь, то у зверя должно быть логово. Логично? Нет. В его положении иметь район забазирования – вариант однообразия и шаблонности, а этот маньяк не повторяется. Значит, в одно и то же место он не возвращается. Стоп! Маньяк… Блин, я его ненавижу, а пытаюсь заглянуть в его мысли. Как я сделаю это, ненавидя его? Чтобы понять противника, нужно полюбить его. Фу, извращение какое-то… Так, ладно, не отвлекаемся. Почему маньяк? Еще бы! Наших раненных расстрели-вал. Вояка… Стоп! Пусть это страшные слова, но: если он беспредельничал в бою, с нашими подразделениями, то должен нечто подобное изобразить и с гражданским населением. Тем не менее, дело мы имеем с диверсионным подразделением регу-лярной армии. Но, только хорошо зная данную местность, можно так дерзко и уве-ренно действовать в тылу противника. Возможно, у него в составе группы есть ме-стные… Или, скорее всего – проводник из числа местных жителей, грузин. Вот она, подсказка! А местный (или местные) в свои, грузинские села этих головорезов не поведут, дабы не навлечь подозрений на своих родственников. И если я прав – этот маньяк обязательно должен засветиться в одном из близлежащих, осетинских сел. Жрать-то он что-то должен. А в отсутствии лагеря забазирования он обязательно должен наведываться к людям.
Соболь достал офицерский планшет и негромко позвал своего заместителя:
– Олег!
Олег, по прозвищу Немец, был значительно моложе 35-летнего Соболя, тоже офицер, в звании старший лейтенант – светловолосый с желтой копной на взмок-шем лбу, голубоглазый, коренастый – как выразился местный заводила в группе и по совместительству «Ереванское радио», разведчик Макс – ну чистый себе ариец! По национальности он и был немец, фамилия – Шмидт. Родня его уже давно пере-бралась в Германию, однако сам он и не думал последовать примеру возвращения на историческую Родину. Даже познания родного языка у него ограничивались сло-варем. Но это нисколько не мешало его армейской и спецназовской карьере. Что-что, а немецкая педантичность, личная дисциплинированность и исполнительность были у него в крови.
Немец молча придвинулся к Соболю:
– Что, командир?
– Как там наш новый снайпер?
– Да ничего, вроде. Молчит. По сторонам только зыркает…
– А ты хотел, чтобы он тараторил без умолку, как наш Ереваныч?
– Какой тут Ереваныч! Вон, тоже сидит, молчит, как пришибленный… Ви-дать, повлияло на психику увиденное в Цхинвале.
– На всех нас повлияло там увиденное… С катушек бы только не съехать. Ладно. Что о деле-то думаешь?
– Да ничего путного в голову не приходит… Работаем вслепую, командир. Не нравятся мне эти прятки со смертью. Хотя бы немного информации. Мы же ни черта о них не знаем. Может, разделимся?
– Распыляться, конечно, рискованно – мало нас. Но, как видно, придется. Ты случаем, не охотник?
– Обижаешь, командир… Из меня охотник, как из Ереваныча балетмейстер.
– Плохо. Я тоже не охотник.
Соболь сорвал травинку и стал ею водить по карте:
– За истекшие сутки они проявились здесь, здесь и здесь… Допустим, это примерный район выполнения задач.
– Ого, райончик! – покачал головой Немец – Тут целый месяц можно за ними гоняться и все в пустую…
– Во-от! – оживился Соболь – И этот Анвар, наверное, так тоже думает. Кто против него должен работать? Тыловые части? Особый отдел? «Фэбосы»? Что тут нужно? Скоординированная войсковая операция, силы и средства, техника… Они прекрасно знают, что сейчас это невозможно. Людей нет. Они постоянно переме-щаются – это и делает их неуязвимыми. Стало быть, у них отсутствует лагерь заба-зирования. Они заранее знают места своих очередных диверсий и действуют навер-няка. Согласись, картина не новая, в Чечне мы постоянно работали по подобной схеме. Теперь задача – откуда они пополняют свои матсредства?
– Известно откуда. С населения тянут. Только деревень тут…
– Вот именно. Короче, нам нужен проводник. Из местных. Иначе, мы будем торкаться, как слепые котята. Позови-ка мне снайпера.
Через минуту латыш по-кошачьи неслышно подошел к Соболю.
– По вашему приказанию…
Соболь кивнул возле себя, мол, присядь.
– Ты – снайпер, мыслишь логически, стало быть – охотник, верно? Вот тебе задача. Противник проявился трижды вот в этих местах. Где он проявится в четвер-тый раз?
Снайтис посмотрел на карту, немного подумал и осторожно коснулся ногтем:
– Здесь или здесь…
– Почему?
– А вот отсюда удобно выйти на позицию, дорога активно используется, ме-сто для засады удобное, да и пути отхода идеальные.
– Откуда он знает, что дорога активно используется?
– Ну, он же не совсем идиот. Наблюдателей, поди, оставил или местные ин-формацией снабжают.
– Правильно. И проводника мы возьмем именно из этого села – решительно заявил Соболь – Олег, выходи вот в этот район, займи там позицию поудобнее и жди. Задача: перекрыть путь выхода противника на позицию или использовать это направление для выхода вот в это ущелье… Это на тот случай, если они вдруг на-думают драпать. Двоих оставь вот здесь – это будет пункт нашей встречи, я с про-водником подойду туда где-то к 18.00, может, раньше. Со мной пойдут: Макс, Рыба, Снай и Магадан.
– А если Анвар с группой выйдет на меня раньше, чем ты подойдешь? – спросил Немец.
Соболь встретился взглядом с глазами Шмидта. Выразительный взгляд его голубых глаз заметно потускнел. То ли от недосыпа, то ли от всего увиденного за последние сутки…
– Тогда ты знаешь, что делать… Не оставь ему никаких шансов. –  Соболь застегнул планшет, привычным движением закинул на плече автомат и негромко добавил – Если я в селе наткнусь на Анвара, то к тебе он уже не дойдет.

…Передовые ударные подразделения 58-ой армии уже глубоко вклинились в боевые порядки противника, завязали скоротечные маневренные бои на его терри-тории и гнали его дальше, вглубь собственной страны. Стремясь выйти из-под уда-ров и обходных маневров мобильных ударных штурмовых отрядов российских подразделений, грузинские части стремительно откатывались на юг и юго-запад, бросая технику, вооружение и своих раненных. Отступление было настолько стре-мительным, что в их штабах стояли закипающие чайники, на стенах всели только что отработанные оперативные карты, а на столах валялась разбросанная служебно-боевая и оперативная документация…
Активность диверсантов противника вдруг сошла на нет. Вот уже более две-надцати часов они никак не проявляли себя, и Соболь стал опасаться, что Анвар принял решение убраться восвояси. Топать им было далеко, почти до самого Тби-лиси – самое время сматывать удочки. Если так, то жаль, что не удалось скрестить шпаги с этим «профи» – специалисту по расстрелу раненных…
Шедший впереди Макс вдруг застыл на месте, приподнял свободную левую руку и присел на одно колено. Не оглядываясь, поманил пальцем командира к себе. Соболь неслышно приблизился к нему. Макс указал рукой куда-то влево вперед. Его внимание привлек неестественно бойкий шум птиц, исходивший оттуда. Со-боль присмотрелся. Там виднелась небольшая прогалинка, полянка. В ее центре, возле дерева, белели два каких-то мешка. Соболь очень медленно приблизился к этой полянке. Подойдя вплотную, он ясно увидел, что это сидят два человека со связанными назад руками и прислоненными спинами к стволу старого высохшего дуба. Головы опущены. Соболь опустился на колено и аккуратно, не касаясь, ос-мотрел сидевших.
– Ну что, командир?
– Очередной привет от Анвара. Мертвые. Выстрелом в голову…
– Обыскать их?
– Не стоит. Обыск с пристрастием здесь уже был.
Один из расстрелянных был молодой, лет пятнацати-семнадцати, с едва на-метившимся пушком над верхней губой. Черные смолянистые волосы со слипшейся кровью аккуратно спадали на бледный лоб. На легком сером дешевом батничке не-лепо красовалась темная размашистая надпись по-английски: «Nike». Второй – по-жилой, лет шестидесяти, с деревянным протезом вместо ноги, поэтому он как-то неловко и неудобно сидел, даже будучи уже мертвым. Его голову аккуратно покры-вала кремовая короткополая фетровая шляпа, простреленная сверху смертельным выстрелом. Мешковатый видавший виды заношенный хлопчатобумажный пиджак был безукоризненно выстиран, ворот светлой рубашки застегнут на верхнюю пуго-вицу. На дряблых щеках, покрытых по-стариковски белой крупной щетиной, ясно виднелись две грязных, некогда мокрых борозды – старик, видно, перед смертью плакал. Тут же, рядом, лежал безжалостно раздавленный армейским ботинком са-модельный матерчатый мешочек с очками в роговой оправе внутри, предусмотри-тельно завернутыми в носовой платочек, полупустая пачка «Примы», распотрошен-ный узелок с разбитой бутылкой молока, двумя раздавленными помидорами и спи-чечным коробком, предназначенным для соли, связка ключей, старый, еще совде-повский перочинный ножик, алюминиевая ложка и прочая мелочевка, обычно но-симая разного рода странниками.
Тугой комок подступил к горлу Соболя. Он почувствовал, что нечто горячее наполнило глаза, зрение вдруг потеряло резкость, дыхание неестественно участи-лось. Он несколько раз вдохнул полной грудью и отвернулся, чтобы не заплакать…
Макс ползал вокруг на четвереньках в поисках растяжек и прочих убийст-венных сюрпризов, но нашел только две стреляных гильзы. Он повертел их на ла-дони – продолговатые, светло-зеленого цвета с незнакомой маркировкой возле кап-сюля, и с характерной едва заметной вмятинкой в районе пулевого стакана. Без лишних слов было ясно, что это гильза от стандартного натовского малоимпульсно-го патрона .223 Ремингтон (М193) калибра 5,56 х 45 миллиметров, являющимся ос-новным боеприпасом к штурмовому оружию личного состава мотопехотных под-разделений и сил специального назначения (SEAL). А выбрасыватель данного ору-жия, из которого осуществлялся расстрел, сработал с небольшим, но характерным дефектом.
– Труппы свежие, утренние, – не поворачиваясь, глухим голосом сказал Со-боль – мы опоздали всего на пару часов… Макс, зафотографируй все это б…ство, гильзы тоже. Даст Бог – сочтемся.

…Деревня, словно вымерла. Война и ее не обошла стороной – почти каждый дом имел следы обстрелов, дыры зияли в стенах, оконные проемы подслеповато ус-тавились на мир пустыми рамами с выбитыми стеклами и ужасающей пустотой внутри. Во дворе близлежащего дома созревал виноград, стояла прислоненная к стене самодельная стремянка, возле порога виднелась ярко-желтая детская ванноч-ка, возле забора – аккуратно сложенный кирпич, накрытый куском почерневшего рубероида. Вглубь села петляла разбитая бронетехникой, накатная дорога и что бы-ло там, дальше, разглядеть в бинокль уже было невозможно.
Снай и Рыба расположились на позиции в сотне метров позади слева, на не-большой высотке, где начинаются плотные заросли. Оттуда был хороший обзор близлежащих дворов. Кроме того, их позиция перекрывала направление вероятного отхода противника – у подножия высотки виднелась едва заметная хорошо натоп-танная тропка, напрямую выходившая к лесу. Одновременно они прикрывали соб-ственный тыл. Соболь, Магадан и Макс пробрались почти к самой окраине села. Здесь, вероятно, стоял артдивизион самоходных артиллерийских установок – земля была перепахана гусеницами многотонных машин, а вся округа усеяна деревянны-ми ящиками из-под снарядов и пороховых зарядов с неизвестной маркировкой на незнакомом языке, аккуратными штампами, стоявшими на бортах сбитых на со-весть ящиков. Везде чувствовалось некогда деловитое и основательное здесь при-сутствие непобедимых, уверенных в себе и собственной безнаказанности вояк. Макс даже кепку натовского образца нашел, с биркой на затылке – фамилия вла-дельца, по-грузински. Несколько ящиков были с боеприпасами. В траве валялась угловатая фляга с молодым вином внутри и завернутый в газету, еще свежий лаваш. Тут же обнаружили походный комплект с газовой камфоркой – хоть сейчас садись и готовь обед!
– Смотри, командир, там, похоже, блиндаж, – кивнул Макс – проверить?
Соболь отрицательно покачал головой:
– Скорее всего, заминирован. Прокрадись во двор, посмотри, что к чему. Махнешь, если чисто.
Макс ужом скользнул в заросли и скрылся в направлении забора. Он хоть и слыл задирой и балагуром, за что часто получал взыскания и был награжден почет-ным прозвищем Ереваныч за пристрастие к анекдотам про армянское радио, но в деле был незаменим. Худенький, жилистый, выносливый, он пролазил в любую щель, передвигался бесшумно, как призрак и никогда не жаловался, что что-то ему там не по плечу или слишком тяжело. Соболь наблюдал за Максом. Вот он исчез за забором, бесшумно, почти не касаясь, перемахнув через него. Его выцветшая зеле-ная косынка промелькнула возле малинника, через некоторое время показалась на фоне каменной стены дома, скользнула к углу и через мгновение исчезла в глубине двора.
«Дурень! – с досадой сплюнул Соболь – Какого хрена во двор, к дому попер-ся?»
Тревожное предчувствие, которое редко обманывало Соболя, неприятно кольнуло в груди. И почти одновременно с этим, гробовую тишину вспорола корот-кая автоматная очередь во дворе… Затем донесся какой-то нечеловеческий вопль, невыразительная возня и тут раздалась еще одна автоматная очередь, значительно ближе. Потом еще и еще… Пока Соболь перелетал забор и несся через малинник – все так же внезапно стихло, как и началось. За углом дома он нос к носу столкнулся с Максом, который от неожиданности чуть не всадил  очередь в собственного ко-мандира…
– Какого черта, Макс?!
Макс был бледен и необычайно взвинчен. Его ноздри раздувались, запыхав-шееся дыхание мешало говорить. Он пропищал тонким от возбуждения голосом:
– Один ушел, сука!!! В огород!!!
У Соболя вдруг ожила радиостанция внутренней связи. Докладывал снайпер:
– Соболь – Охотнику. Вижу одиночную цель. Быстро двигается в сторону ле-са.
– Перехватить сможешь? – с надеждой в голосе спросил Соболь.
– Далековато…
Соболь помедлил немного, колеблясь. Ругнулся про себя:
– Черт! Живым надо было!
– Цель заняла позицию для стрельбы, – снова последовал доклад снайпера – сектор обстрела – ваше направление.
– Командир, давай я! – предложил Макс.
– Щас! – с досадой бросил ему в лицо Соболь и снова заговорил по радио-станции – Охотник, хорошо видишь его?
– Да.
– Уничтожить.
Тишину рванул одиночный хлесткий, словно взрыв, хлопок. Мрачное эхо троекратно отразилось от близлежащих гор. Спустя секунду радиодинамик бесстра-стно доложил:
– Цель уничтожена. Тыл – чисто.
– Прикрытие на месте. Магадан, проконтролируй уничтоженную цель и – сюда. Зайдешь с огорода – отдал в радиостанцию распоряжение Соболь и уставился на Макса –  Что у тебя тут случилось? Кто тебя просил во двор лезть? Я же сказал, только посмотреть.
– В плен хотели взять, ублюдки… Меня! Вон, того я сразу уложил, очередью, – Макс кивнул на рослого мужика, одетого в натовский полевой костюм расцветки «SAS», распластавшегося посреди двора, уткнувшись лицом в пыль – метр до меня не добежал… А вон тот из сарая выскочил, с автоматом. Пришлось и его кокнуть…
– «В плен…» – пробурчал Соболь, присев над трупом – В какой, на хрен, плен? Видишь, он без оружия. У него выхода другого не было, вот он и кинулся на тебя. А где его оружие?
– Не знаю. Они, вон из той сарайки начали выскакивать, как крысы от коры-та…
Соболь с Максом, заходя с разных сторон, приблизились к деревянной по-стройке. В долю секунды одновременно ввалились в помещение и тут же метнулись в разные стороны, дабы не составлять отличную групповую мишень на фоне вход-ного проема. Секунда ушла на привыкание зрения к полумраку, царившему здесь. Это была мастерская деревенского плотника: большой верстак в центре, аккуратно развешанный инструмент, всякая мелочь в жестяных баночках и коробках на по-лочках у стены. К верстаку был привязан человек. Он сидел на коленях, голова его была опущена…
– Черт! Опять опоздали! – вырвалось у Соболя.
Мужчина вдруг зашевелился и медленно поднял трясущуюся голову. Это был пожилой человек, старик, с белыми растрепанными волосами. Лицо его, избо-рожденное морщинами, было в кровоподтеках, темно-вишневой змеей изо рта сви-сала кровавая сукровица. Он едва слышно застонал. Соболь кинулся к нему:
– Сейчас, сейчас, отец! – он сорвал со своей головы косынку и стал прикла-дывать ее ко рту старика – Потерпи…
Но старик отстранился от косынки и снова застонал, двигая беззубым ртом. Соболь понял, что он хочет что-то сказать. Он успокоил его:
– Порядок, отец. Они мертвы, все трое.
– Их… было… четверо…– едва слышно выдохнул старик.
Соболь повернулся к Максу, стоявшему в дверном проеме.
– Макс…
Оглушительная и длинная автоматная очередь на полуобороте срезала Мак-сима. Он все понял и поворачивался, чтобы уйти с линии огня, но принял в себя весь металлический ливень, часть которого предназначалась и Соболю со стариком. Он, словно пытался устоять против сильного ветра, широко раскинув руки в сторо-ны и принял в себя все, до последней пули… Это было, как какое-то дурное кино, дешевый боевик, идиотская постановка. Мгновения растянулись в вечность. Как во сне Соболь, еще не видя противника, подобно змее, скользнул по земляному полу в сторону, уходя с линии огня. Стрелок, ведший огонь, стрелял стоя, на уровне пояса от живота, направляя ствол своего оружия параллельно земле. Это и дало Соболю одну секунду, чтобы он, увидев автоматчика, уже с другого направления, снизу, всадил в него половину своего магазина. Противник просто не успел перевести ствол своего автомата в сторону неожиданно возникшего снизу Соболя. Очередь рассекла диверсанта пополам: от паха – до подбородка. Он удивленно, сильно рас-ширенными глазами смотрел на Соболя, лежавшего на боку, в метре от дверного косяка и так же, не выпуская из рук оружие, «штабелем» – плашмя упал на спину, широко раскидав ноги, обутые в армейские полевые «берцы» натовского образца. Соболь даже отчетливо увидел камешки, застрявшие в глубоком рисунке протекто-ра подошвы чужого ботинка…
– Макс! – кинулся к своему бойцу Соболь.
Но он прекрасно понимал, что чудес не бывает – Максим был мертв. Его вечно смеющееся бледное худощавое, слегка скуластое лицо выражало полную по-корность, смирение и умиротворенность, которые прежде никогда небыли ему при-сущи. Никакого и намека на предсмертную боль. Его пулевые раны еще не напол-нились кровью, взгляд выразительных коричневых глаз был еще вполне осмыслен-ным, но сердце остановилось на вздохе, рука уже больше не сжимала оружие, не было уже больше Максима. Он смотрел куда-то на синее выжженное чужое южное небо. Он был уже далеко сейчас …
– Макс…
Соболь схватился за голову… Шесть боевых командировок в Чечню! Два с половиной года войны! Десятки рейдов и засад! Лучший разведчик! Из стольких передряг он выходил цел и невредим! А здесь погиб от очереди в спину. Как такое могло произойти?
Соболь знал, что нельзя смотреть в глаза мертвому человеку, но он не мог отвести свой взгляд от чистых коричневых глаз мертвого разведчика. Его глаза на-столько естественно смотрели в заоблачную высь, что, казалось, Макс сейчас морг-нет своими длинными цыганскими ресницами, повернет свою голову и скажет сво-им вечно сорванным фальцетом: «Ну что, гавнюки? Напугал я вас?». Соболю даже на мгновение показалось, что это вот-вот произойдет. Должно произойти! Но – чу-дес не бывает… Соболь, преодолевая невероятную тяжесть, осторожно закрыл Максиму глаза и тихо прошептал:
– Прости меня, Макс.
Заговорила радиостанция. Охотник хотел узнать, как обстановка и что это была за стрельба.
– У нас «двухсотый», – металлическим голосом сообщил Соболь – помощь не нужна.
Радиостанция озадаченно смолкла. Затем, после некоторого замешательства, уже голосом Рыбы, спросила:
– Кто?..
– Макс…
Во двор вбежал скалоподобный запыхавшийся Магадан с автоматом напере-вес и спаренными «Шмелями» за спиной. Он подбежал к Соболю, плюхнулся ря-дом.
– О, черт! – вырвалось у него.
– Иди, освободи деда, там, в сарае – отрешенно проговорил Соболь.
Магадан продолжал, заворожено смотреть на мертвого Макса.
– Деда освободи, говорю…
Соболь тяжело поднялся, сменил наполовину опустошенный магазин в сво-ем автомате, забросил оружие за спину и принялся стаскивать убитых врагов к сте-не летней кухни, складывая их в рядок. Затем Соболь собрал трофейное оружие – две штурмовых винтовки Армалайт (Кольт) AR15 (М16А1), М609 «Кольт Комман-до» и FA MAS «Клерон» (Фюзиль Аутоматик Манюфактюр д;Арм де Сент-Этьен) калибра 5,56 мм – излюбленное оружие подразделений сил специальных операций и групп SEAL. Он сделал контрольный отстрел и тщательно осмотрел все гильзы. У этого оружия выбрасыватель подобного дефекта не давал – характерной вмятинки обнаружено не было.
У рослого диверсанта, которого первым застрелил Максим, заработала ра-диостанция. Негромкий мерный зуммер требовательно пиликал,  вызывая мертвого ныне владельца на связь. Соболь снял ее с убитого и кивнул Магадану:
– Обыщи их.
Едва Соболь нажал на тангенту, переводя радиостанцию в режим приема, как резкая грубая гортанная речь на незнакомом языке непривычно взрезала слух, что-то затараторив в динамике. Соболь подошел к все еще сидевшему возле верстака старику.
– Отец, ты понимаешь этот язык?
– Конечно, – превозмогая боль, ответил старик – Грузинский. Чей еще? «Со-кол» вызывает «Одинокого Волка» на связь…
– Угу... Сокол, говоришь?
Соболь нажал прорезиненную клавишу тангенты и, не спеша, словно под диктовку, монотонно отчеканил:
– Слушай здесь, гнусная птица. Говорит офицер Российской армии, коман-дир группы специального назначения по отлову таких зверушек, как вы, майор Со-болев. Передай своему Анвару, что вас стало ровно на четыре долбо..а меньше и, если у него болтаются яйца между ног и он мужчина, то пусть готовится достойно встретить смерть, а за одно – и все вы, потому, как никого из вас в плен брать я не намерен.
Динамик озадаченно смолк, переваривая услышанное. Затем, после длитель-ной паузы, динамик неожиданно ожил. Ну, еще бы, как себе отказать в удовольст-вии устроить небольшую перепалку в радиоэфире? Известное, в общем-то, дело и на любой войне данное предприятие считалось из разряда святой обязанности. Ужасно коверкая сильным кавказским акцентом слова и путая падежи, воинствен-ный голос угрожающе загремел:
– Эй ты, русский! Чего ты здесь делаешь? Это не твоя война, убирайся отсю-да! Вы уже свое получили и еще получите, голодранцы …
– Ошибаешься, абрек, – прервал тираду невидимого оппонента Соболь –  лично твоя ошибка в том, что отныне это и моя война тоже. И запомни: моя специа-лизация – не заниматься отстрелом баб, стариков и детей, я – воин, я воюю, я унич-тожаю таких ублюдков, как вы. Все, конец связи!
Соболь метнул радиостанцию о стену дома, и она с сухим треском разлете-лась на несколько частей из пластмассовых осколков, беленьких кнопочек цифро-вого наборника и металлических плат.
– Точка!
Соболь помог избитому старику подняться на слабые, трясущиеся, подги-бающиеся ноги, вывел его во двор и усадил на деревянную лавочку возле летней кухни.
– Прости, сынок, не успел вас предупредить…
– Отец, ты-то что здесь делаешь?
– Сынок, старуха моя там, в подвале, в доме…
Соболь кивнул Магадану, тот быстро исчез на крыльце небольшого аккурат-ного домика на высоком каменном фундаменте.
– Почему не ушли вместе со всеми?
– Куда?.. Танками давили, пулеметами стреляли… вон там, на дороге… Как в тире… Кто был помоложе – в лес ушли… А многие так и лежат в поле… до леса не добежали… Дети, женщины, старики… Зверей много видел, но это не звери… Они, как саранча – уничтожают все на своем пути. И стар, и млад – всех… И хохочут все…
– Знаю, отец, знаю… Тут никого помоложе тебя не сталось? Мне проводник нужен. Очень, позарез. Иначе, я не достану этих сраных Робин Гудов. Они не долж-ны уйти, понимаешь?
– Понимаю… Кто ж тут уцелел? – печально произнес старик – Не знаю… Тут батарея ихняя стояла, на окраине. Они ходили по дворам, кто плохо ходил – тех стреляли, кто помоложе – куда-то угоняли… Бигаевы здесь оставались, вроде… Джиоевы не ушли тоже. У них внуки, на лето в гости приехали, а тут война. Это на нашей улице. А там, дальше – не знаю…
– Отец, без тебя я их не найду. Они не выйдут ко мне, не поверят, если здесь и живы.
– Да, да. Я пойду, конечно, с тобой, покажу – приподнялся, было, старик.
– Сиди, сиди отец, – остановил его Соболь –  набирайся пока сил.
Магадан вывел из дома пожилую женщину, тоже со следами избиений. Со-боль только головой покачал: «Бабку-то за что?». Они уселись рядышком, обнялись и оба горько заплакали, изредка переговариваясь на своем, осетинском языке. Эти двое пожилых людей уже распрощались с жизнью. Старика увели в сарай, на рас-стрел. Диверсанты, хозяйничавшие в доме, и не скрывали, какую участь они угото-вили старикам. А чего бояться? Что может помешать расстрелять двух пожилых, немощных людей? Господь Бог? Но, ведь, до сих пор они творили беспредел и ни-какой там Бог не был им помехой. Да и вообще, в чем тут сомнения? Здесь не должно быть и упоминания о жизни каких-то осетин. Нет такой народности – отны-не эта земля только для грузин и во имя грузин!
– Командир, глянь – Магадан подал небольшую цифровую видеокамеру – Вон, у того верзилы в ранце нашел.
Старший этой отчаянной четверки, тот здоровяк, которого первым застрелил Макс, явно хотел набрать очки в глазах своего начальства, поэтому перед расстре-лом он снимал своих жертв на видео, требуя признаться, в том, что они шпионы и вели наблюдение за перемещением грузинских подразделений. Отсюда и побои. Но надо отдать должное тем несчастным заложникам. Они даже перед лицом своей смерти не хотели говорить то, что от них требовали мучители в натовской форме. Комментарий и допросы почему-то осуществлялись на русском языке. По опыту Чечни было известно, что русский язык считался интернациональным и на нем об-щались местные боевики с иностранными наемниками. Стало быть, видеозапись предназначалась отнюдь не для грузинского командования. Да и Анвар этот – точно иностранец и грузинского языка не знает. Соболь легко узнал на видео, среди про-чих и того паренька со стариком, которых расстрелянными нашли давеча в лесу. Еще в камере присутствовали съемки объектов нападений и диверсий, обстрелы ко-лонн, картины глумлений над трупом российского пилота, дымящиеся останки сби-того штурмовика и минуты приема пищи бравых тружеников этой нелегкой, но справедливой войны. Об этом они так и говорили в камеру, смеясь и пережевывая шашлык из застреленной у селян скотины. Соболь отмотал на то место, где фигури-ровали в качестве допрашиваемых те двое, из леса.
– Узнаете? Ваши?
Старики, близоруко щурясь, уставились в миниатюрный мониторчик.
– Ай-яй-яй!! – закатила глаза пожилая женщина и запричитала сквозь слезы на своем языке.
– Это Адам Бигаев, – пояснил старик – а с ним Бислан – внук его …
Старик тоже запричитал, и Соболь спрятал камеру.
Джиоевых нигде не было, как ни искали – ни в доме, ни в подвале, ни во дво-ре… Только разбросанные вещи, перевернутая домашняя утварь, сломанная мебель и грязные следы от грубой армейской обуви. По всему было видно, что и здесь хо-зяйничали представители Нового порядка. В близлежащих домах повторилась та же картина с удручающей неизменностью. И ни души.
– Да, отец, похоже, вы – последние и единственные здесь – задумчиво поды-тожил недолгие поиски Соболь.
– Ай, сынок, дальше пойдем. Вон там – Каллаговы, Тасоевы… Может, они уцелели?
– Нет, отец. Больше не могу – времени нету. Я и так много здесь потерял.
Соболь присел на колено, развернул свой планшет. Спросил:
– В топографических картах разбираешься, отец?
– Ай, сынок, я сержантом в пехоте служил – командиром отделения три года был!
– Отлично. Смотри, мы – здесь. Вот – этот хребет, дорога, лес. Сюда – Гру-зия. Это – уже ихние села. Если допустить, что у них в наличии проводник из мест-ных, какой путь они выберут?
Старик, даже не глядя на карту, уверенно заявил:
– Из разговоров тех, что вы убили, я понял – они пешком пойдут вон через тот перевал, – дед рукой показал куда-то за горизонт – они и зашли сюда, чтобы за-пастись едой.
– На карте, отец, на карте покажи. Как они идти собирались? Ничего не гово-рили об этом?
– Тут и думать нечего, – старик близоруко сощурился, поводил костлявой с надутыми голубыми венами трясущейся рукой и указал кривым пальцем – вот, у них два пути. Или так, или так. Если, конечно, по дороге не поедут. На машине.
– Это исключено – решительно заявил Соболь.
Старик, вдруг, стукнул себя по лбу:
– Ребятты! У меня же трактор в гараже стоит! Я совсем про него и забыл! Эти, – старик кивнул на трупы диверсантов – на нем и хотели своих догнать…
Соболь переглянулся с Магаданом.
– Смекаешь, Мага? Только в одном месте дорога близко подходит к тропе. Немедленно свяжись с Немцем. Пусть срочно подтягивается вот в этот квадрат, найдет тропу и займет там позицию. Ни в коем случае он не должен упустить груп-пу Анвара. В крайнем случае – не дать им там пройти – Соболь начал складывать планшет и пробормотал про себя – И все же я дам тебе бой, сукин кот…
Бабка снова заплакала, повиснув у Магадана на шее. Было видно, что стари-ки не хотели отпускать их.
– Отец, прошу тебя, сохрани тело моего парня. Записку с данными я оставил в его нагрудном кармане, – торопливо экипируясь, попросил Соболь – я связался со своей базой – к вечеру подойдет наша техника. Они заберут его. Затворы от тро-фейного оружия я забрал с собой.
– А эти? – старик кивнул на тела четверых убитых диверсантов, по прежнему лежавших в посмертном, но бесславном строю – нам и так несдобровать, а нагрянут грузины – вдвойне конец…
– Ну, уж дудки! Теперь не нагрянут. Как тебя хоть зовут, отец?
– Я – дед Хасан. Бабка моя – Мадина. Толбоевы мы.
– Спасибо, дед Хасан, спасибо, баб Мадина. Ну, все, ждите наших.
– Детки мои родненькие… Я вам сейчас еды соберу – тихо причитала баба Мадина, с надеждой заглядывая спецназовцам в глаза.
– Все, нам пора – переступая через себя, выдавил Соболь – Давай, дед, заво-ди свой трактор. Мага, вызывай сюда Рыбу и Сная!
«Теперь у них есть только ноги, а у нас – колеса – лихорадочно соображал Соболь, наматывая пасок на маховик магнето старого «Владимирца» с нелепым цветастым козырьком вместо кабины – мастодонта тракторостроения 70-х годов прошлого столетия. Дед Хасан подсказывал, как правильно качать топливо и делать рывок для пуска стартера. Наконец, с -надцатой попытки стартер дико заверещал и старенький дизелек деловито запыхтел.
– Я трактор оставлю у развилки, в лесу! – прокричал Соболь, запрыгивая в этот диковинный кабриолет.
Дед Хасан утвердительно кивал головой, хоть и не слышал ничего, плотно сжимал губы и молча плакал, болезненно морщась. Ветер теребил его белую седи-ну, трепал ее, беспорядочно перебирая. Так они и остались стоять у своей калитки, с бабой Мадиной, подняв на прощание руки и вытирая скупые стариковские слезы. Они, наверное, говорили: «Бейте их, ребята. Отомстите за детей, стариков и жен-щин. Отомстите за нас, за жизнь нашу исковерканную, за боль нашу, за мучения наши…».
Кто-то сказал, что Господь Бог наш посылает нам ровно столько испытаний, сколько мы сможем выдержать. Но за какие прегрешения ниспосланы такие муки народу этому? За какие провинности, вольные и невольные, было низвергнуто сюда войско тьмы и тысячи убиенных, и земле не преданных лежат повсюду? Младенцы и матери их, старики и тварь домашняя – все мертвы, в развалинах и дыму удушли-вом. Не сам ли Армагеддон ниспослан сюда за искупление грехов чужих? Зверь бродит здесь – Служитель Зверя. И не дождутся несчастные Моисея своего, чтобы спасти сынов Израилевых, не будут сотворены чудеса Господни во имя спасения их. Не приидет Святой Георгий Победоносец, поразить, чтобы Зверя копьем своим. Диавол был здесь и служитель его бродит здесь…

Едва Соболь с Магаданом, Рыбой и Снаем достигли тропы, до их напряжен-ного слуха донеслись глухие отзвуки далекого боя. Автоматная трескотня и лай пу-леметов едва слышно доносился с юго-востока.
– Началось, ребята. Наши бьются! – прошептал Соболь – Это Немец. Успел, зараза! Ай, молодца!
«И все-таки, я был прав! – не на шутку распаляясь, думал Соболь – И все-таки, я достал тебя, паскуда. Я передумал тебя. И все-таки, я дам тебе последний бой, как бы ты не хотел уклониться…».
– Засаду делаем одностороннюю, с двух направлений – властно и четко при-казал Соболь – Снай и Рыба – группа огневого обеспечения. Ваша позиция – вон, на той высотке. Оборудуйте основные и запасные позиции. Магадан, мы с тобой обо-рудуем позицию левее, вон, за той скалой. Тропу заминируем вон, за тем изгибом, чтобы группа полностью попала под удар. Помните – вы живы, пока способны пе-ремещаться! Чаще меняйте позиции.
– Мало мин, командир – доложил Магадан.
– Все гранаты – на растяжки. Левый скат должен быть перекрыт. Иначе – уй-дут.
Замысел Соболя, как и все гениальное, был прост. По его расчетам против-ник должен был втянуться поглубже в огневой мешок, до тех пор, пока его голов-ной дозор не подорвется на трех противопехотных минах. Взрывы ПМН являлись сигналом к открытию огня основной засады – Соболя и Магадана. В это время лич-ный состав основного ядра группы подставлял свои спины под удар группы обеспе-чения – Сная и Рыбы. Соболь рассчитывал, что диверсанты, попав под перекрест-ный огонь, инстинктивно отойдут назад, влево по ходу движения и нарвутся на рас-тяжки РГД-5, размещенные на уровне пояса с расчетом наибольшего поражения личного состава. Оставалось только, как можно интенсивнее вести огонь, чтобы выдавить их на мины и как можно больше поразить целей, иначе все лишалось смысла – противник явно превосходил их по численности. Залог успеха Соболь строил на внезапности. Конечно, элементарный здравый смысл подсказывал: эта за-сада – самоубийство, противник, возможно, в несколько раз превосходит их по чис-ленности и вооружению. Но откуда Анвар знает об их численности? О чем он будет думать в тот момент, когда попадет в огненные клещи? И если бы Соболя спросили, зачем он так рискует, то он, наверное, ответил: «Даже если мы все тут поляжем – это стоит того. Мы не бессловесный скот для потешного убоя. Мы не стайка безо-ружных перепуганных стариков, женщин и детей. Я дам бой, пусть он и окажется последним. Не жалею ни о чем. И, все-таки, я тебя прищучу, Анвар…».

…Снайтис медленно и плавно, словно снимал кино на видеокамеру, переме-щал плоскость своего прицела слева на право, от себя вглубь, тщательно всматри-ваясь в небольшую полянку, по которой они сами час назад прошли. Полянка эта находилась в километре от позиций группы Соболя, и было удобно вести за ней на-блюдение: малейшее там движение говорило о приближении противника. Штатный прицел ПСО-1 к его 7,62 мм снайперской винтовке системы Драгунова, толщиной собственной оптики, окрашивал окружающий мир в едва заметную голубоватую дымку. Только этот романтический цвет для того, кто оказывался в этом биноку-лярном круге, перечеркнутом аккуратной разметкой, с нажатием спускового крюч-ка, означал смерть. Скрывая оптику от случайного блика, Снай предусмотрительно выдвинул на прицеле бленду. Чтобы наблюдение не было однообразным, что ведет к «замыливанию» внимания наблюдателя, Снай, используя шкалу стандартных ве-личин, попутно вычислял высоту обозреваемых объектов и ориентиров, а также дальность до них. Хотя, в предстоящем бою дальность не играла ни малейшей роли – бой будет короткий, интенсивный и на близкой дистанции, до пятидесяти метров. На такой дальности штурмовое стрелковое вооружение пробивает натовский такти-ческий шлем навылет.
Снайтис раньше, еще в детстве, слышал, как ветераны Великой Отечествен-ной войны, собираясь в сквере на День победы, 9 мая, не раз говорили, что ожида-ние атаки страшнее самой атаки. Не раз потом приходилось ему находиться на по-зиции по нескольку суток, за ради одного-единственного выстрела. Бывало, он ухо-дил с позиции, так и не сделав того единственного выстрела… Но такого нервного напряжения, как сейчас, он никогда не испытывал. Адреналин вбрасывал в кровь тонны бешеной энергии, что заставляло руки дрожать предательской дрожью, в го-лове стоял глухой шум, будто рядом бушевала плотина, глаза застилала белесая пе-лена, а мозг отказывался соображать логически. Какая тут логика? Предстоящий бой был спланирован наперекор всякой логике. Снай впервые непосредственно уча-ствовал в основной огневой группе засады. Раньше его включали в группы огневого прикрытия вспомогательного плана, которые, как правило, вступали в бой в самую последнюю очередь, да и то, в самом том пиковом случае, если требовалось добить отходящие остатки боевиков или нейтрализовать выдвигающееся подкрепление, что случалось крайне редко. Любой командир дорожит своим снайпером, потому как готовить его не легче, чем специалиста-подводника и ставить его в боевые по-рядки все равно, что забивать гвозди сотовым телефоном. Эффективность снайпер-ского огня предопределяет дальность, что подразумевает и скрытность. В основном, приходилось участвовать в т.н. «свободной охоте». Или, в разгар боя, по приказу командира, требовалось нейтрализовать стрелка группового вида оружия –  пуле-метчика, гранатометчика, или такого же снайпера. Или вообще, чаще приходилось работать на «выщелкивание» – выбираешь сектор, ждешь свою цель и, когда там появляется фигура очумевшего «бойка», торопливо меняющего огневую позицию – плавно доворачиваешь прицел, в зависимости от того, как цель двигается –  дела-ешь упреждение и так же плавно, с небольшой задержкой дыхания на вздохе, жмешь на спуск. Затем меняешь свою позицию, снова выбираешь сектор обстрела (как правило, очередность секторов обстрела ты уже выбрал заранее) или выбира-ешь очередной сектор в зависимости от складывающейся обстановки и – все по но-вой. Рутина! А тут…
За спиной висел автомат мертвого Макса, рядом лежала его разгрузка. Со-боль предусмотрительно велел именно Снайтису вооружиться автоматом – если пойдет стрельба в упор – от СВД толку мало будет. В ближнем бою с превосходя-щим противником автомат сподручнее, мобильнее и намного эффективнее длинной, словно весло, снайперской винтовки. Позицию свою они с Рыбой немного углубили и расширили для стрельбы двоих стрелков, бруствер замаскировали предусмотри-тельно срезанным дерном и Рыба, оставив Сная для ведения наблюдения, пополз оборудовать запасную позицию, немного выше и левее того места, где остался Снайтис.
По сути, Рыба был прилежным и дотошным работягой и никто даже поду-мать не мог, что он оказался в армии по злому року судьбы, волею случая. Сам он был родом из Поволжья, из небольшого районного городка, с населением тысяч на шестьдесят. Градообразующее предприятие давно обанкротилось, поставив на грань выживаемости его население, подобно и десяткам тысяч таких городков, ко-торые разбросаны по бескрайним просторам России-матушки. Отток работоспособ-ного населения в большие мегаполисы никак не способствовал развитию патриоти-ческих чувств у молодежи и, вернувшись со срочной службы, Рыба задумался, как жить дальше? Одноклассников почти не осталось – кого на войне убило, кто по криминалу пошел, кто на заработки в Москву подался. Пиво и случайная сезонная работа быстро выбили твердую почву у него из-под ног и будущее, которое он ви-дел в дембельской эйфории по возвращении домой – такое светлое и многообе-щающее – в скором времени сжалось до размеров неказистого совдеповского каби-нета участкового и статьи за хулиганство, грозно нависшую над ним, словно не-умолимый рок судьбы от горькой безысходности. Но тут началась вторая Чеченская война и Рыба решил: чем гнить в каталажке, лучше рискнуть и … там – как Бог даст. Тут, если замочат – зароют и все. А если на войне убьют – хоть родителям компенсацию по гибели выплатят. Ну а, если повезет – тогда ховайтеь, девки…
И пришел Рыба в военкомат. А там поехало-понеслось. Сначала пехота, по-том РШР, потом – спецназ. По началу, он, как и все, сторонился группы Соболя. «Безбашенные» – укоренилась за ними характеристика в отряде. Но потом, однаж-ды, по воле случая, Рыба сходил с ними в один рейд и вдруг запросился к Соболю. Соболь был из породы тех командиров, которые все на свете знают, на любой во-прос у них есть решение и из любой ситуации у него есть единственно правильный выход. Он был фанатик и группа у него была скроена на тот же манер. На боевых – сухой закон, жестокая дисциплина и тон, не терпящий никаких пререканий. А сама техника выполнения задач и тактические приемы – все скрупулезно продумано и разыграно, как по нотам. У каждого бойца было свое место, каждый знал свой ма-невр и свою задачу. А сам Соболь никогда не прятался за приказы и спины своих бойцов. Попав в группу Соболя, Рыба понял – вот та семья, которую он столько лет искал. Вот те люди, которые за тебя, не задумываясь, жизнь положат, и за которых ты и сам глотку перегрыз бы кому угодно. И Рыба, приученный когда-то к моно-тонной и пыльной работе на заводе, с головой ушел в работу эту – настойчивости и терпения ему было не занимать. В принципе, Рыбе в группе Соболя нравилось все: и жесткие порядки, построенные на справедливости и относительной военной де-мократии, присутствовавшей только в разведке, и доверительные, почти семейные отношения членов группы. Да и сами парни: образованный, вышколенный доктор по кличке Хирург, быкообразный Магадан со своими наивными замашками дере-венского кузнеца, пулеметчик Боб – чистокровный «хохол», любивший разговари-вать со своим пулеметом, радист Алекс – настолько фанатик своей аппаратуры, что даже на выходных, в своей общаге, сидел целыми днями и паял всякую ерунду, и Макс… вечный спутник Магадана и его антипод…
…Снай, не отрываясь от наблюдения, с любопытством поинтересовался:
– Рыба, а почему ты – Рыба?
– Фамилия потому, что рыбная.
– Какая? Рыбаков, что ли?
– Слушай, лабус… Хош, кличку тебе похабную придумаю?
– Да ты не обижайся, я ж серьезно.
– Осетров моя фамилия. Знаешь, кто такой осетр? Не? Э-э! Чухонцы, вы и есть чухонцы. Ты, вообще, на Волге когда-нибудь был?
– Да не был я ни на какой Волге!
Помолчав немного, Рыба решил еще отплатить незадачливому латышу:
– А почему вы, лабусы, все, как один, снайпера?
– И даже Арвидас Сабонис? – улыбнулся Снай.
Рыба хотел, было вступить в перепалку, но он не знал, кто такой Арвидас Сабонис, поэтому, дабы не выглядеть полным идиотом, хмуро засопел, давая таким образом понять, что дебаты свернуты.
…Все четверо сняли с себя все лишнее, оставив только необходимое для боя, вымазали грязью лица – единственное место, не имевшее покровительственной ок-раски и потому зачастую выдававшее разведчика даже на значительной дистанции, надели капюшоны, облачились недлинными веточками, вставленными в специаль-ные кармашки в жесткой «брезентухе», помолчали немного.
– Почаще меняйте позиции, – тихо сказал Соболь – движение – жизнь. И помните, эти «гастарбайтеры» – не люди, хоть и на двух ногах. Сами видели, в плен они никого не берут. Поэтому, в случай чего, знаете, что с собой сделать... дабы живым не даться. Не мне вас учить. Поэтому, подумайте еще раз. Кто хочет уйти – еще не поздно. Это будет для всех понятным. Это, все-таки, было мое решение…
– Это было наше решение – немного помолчав, мрачно заявил Магадан – свою точку не возврата мы уже давно прошли, еще в первую войну.
– Здесь случайных людей нет, командир – в тон ему, сказал Рыба.
Все глянули на Снайтиса. Он был в группе новичок, но на войне – отнюдь. Но старая традиция, согласно которой перед тяжелым боем, исход которого не знал никто, предопределяла слово каждого разведчика. Снай глянул в усталые и темные глаза Соболя. Высохшая глинистая грязь делала его похожим на монстра и трудно было различить его выражение лица.
– Я не верю в приметы. С долгами или без долгов – я с вами, командир.
– Ну, тогда с Богом. – впервые за последнее время улыбнувшись, кивнул Со-боль –  До первого выстрела радиостанциями пользоваться запрещаю. У них, по хо-ду, прекрасный японский радиосканер и нас они могут прослушивать без особого труда. Для них нас здесь нет. Все, по местам.
Для экстренной связи решили использовать альпинистский фал, протянув его от позиций командира до позиции Снайтиса. Если требовалось предупредить Собо-ля и Магадана о приближении противника, нужно было два раза дернуть фал. Такой неказистый, «дедовский» способ переговоров никакая сверх электронная аппарату-ра не засечет и не отсканирует. Все гениальное – просто, как любил говаривать Со-боль.
Тишина и ожидание грызло, казалось, изнутри. Еще час назад, едва стих бой, который вела группа Немца, по закрытому каналу коротковолновой радиостанции вышел радист Немца – Алекс и сообщил, что Анвар, попав в засаду, потерял четве-рых убитыми, два легко раненных диверсанта взяты в плен. Спешно выйдя из боя, группа ушла в отрыв. При попытке преследования, двое наших – Фагот и Боб по-дорвались на противопехотной мине, типа МОН-50 – «двухсотые»... Ориентиро-вочно группа насчитывала до 16 человек, вооружение легкое стрелковое, есть гра-натометы. По показанию пленных, направление движения: Сурами – Хашури с рас-четом к исходу следующих суток выйти в расположение своих подразделений.
Соболь уткнулся лицом в бруствер.
«Как же так? Фагот и Боб… Ах, Немец, Немец… Не сдержал ребят, подда-лись дикому восторгу близкой победы – кинулись догонять. И на тебе… Анвар, су-кин ты сын! Классически ты раскатал «головняк» Немца, ничего не скажешь. Черт! Теряю группу. Теряю людей. Нас уже «минус-три». Жаль, у меня нет «монки», так бы я тебя сразу тут похоронил, одним ударом. Итак. Четверых мы завалили в селе, у деда Хасана. Их осталось шестнадцать. Значит, было двадцать? Так, дальше – еще минус шесть, получается что-то около десяти. Нас четверо. По два с половиной «те-ла» на рыло. Что ж, теперь почти равные условия. Да, Анварчик? Ну, иди, иди к па-почке. Иди, мразь, я тебя сделаю…».
– Командир…
Это Магадан рядом подал свой низкий утробный голос.
– Чего тебе? – с напускной раздражительностью в голосе отозвался Соболь.
– После этой командировки, когда вернемся в ППД, подпишешь мой рапорт?
– Какой еще рапорт?
– Об увольнении.
– Что так?
– Задолбала меня уже эта война. Домой хочу. Жить нормально хочу. Хочу дом, семью, детей…
Соболь молчал. А что тут можно сказать? Магадан – очень ценный развед-чик, отличный боец, да и друг во всех смыслах. По натуре своей он был очень спо-койным и рассудительным деревенским парнем, никогда не торопился, что иногда начинало бесить – в экстремальной ситуации иногда требовалась крайне быстрая, почти мгновенная реакция. А медлительный и основательный Магадан никогда не отличался быстротой и торопливостью, отвечая на безжалостные подначки своего вечного оппонента и неизменного пожизненного напарника Макса: «Торопливость нужна в трех случаях: при ловле блох, при близости с чужой женой… и при приеме пищи, если рядом находится Макс.». Но слово, которое он обычно говорил, было точное и взвешенное – что называется, дороже золота. Не за габариты ценил его Соболь, а за нужный и единственно верный совет. Хотел, было, Соболь чего-нибудь эдакое съязвить на счет желания Магадана уволиться, но почему-то не нашлось колких и язвительных слов. Да и бесполезно это по отношению к Магадану. В ре-зультате Соболь нашелся только лишь на праздное и будничное:
– И чем же ты на гражданке заниматься будешь?
– Вернусь к себе в деревню. Сначала матери помогу – одна она у меня оста-лась. Болеет в последнее время. Крышу перекрою, сарайку поправлю. А там – возь-му в аренду землю, обосную фермерское хозяйство, поле, скотина. Дом хороший справлю – большой дом, с разными там вспомогательными постройками. У нас умеют строиться! Эх, видел бы ты, командир, какие дома умеют строить у нас. А потом вас всех приглашу к себе в гости.
– Когда ты станешь миллионером, ты про нас забудешь – усмехнулся Со-боль.
– Не говори чепуху, командир! Как я могу про вас забыть? А какие красивые у нас места? А озера? Вы останетесь у нас, когда приедете – уезжать не захочете. Уверяю! – Магадан перевернулся на спину, посмотрел на небо и мечтательно про-говорил – Встанешь раненько, выйдешь на крыльцо, воздух чистый-чистый, им не дышать – его пить можно. Заря в пол неба, рядом луг зеленый, на нем коровы и ко-зы пасутся, из близкого леса доносится трель соловья, а тишина такая, что слышно, как на другом конце деревни дядя Саша свой «Беларусь» заводит…
– Да? Слушай, ну тогда возьмешь меня сторожем? Уж с воровством во все времена и во всех краях были проблемы.
– Да ну тебя, командир! – отмахнулся Магадан, снова переворачиваясь на живот – Я, ведь, серьезно…
– И я серьезно! Знаешь, я думаю, из меня получится неплохой сторож.
Ущемленный Магадан замолчал и больше не говорил, Соболь снова уткнулся лицом в бруствер. И представилась ему незнакомая сибирская деревня с шикарным деревянным домом, просторным подворьем, зеленым лугом с коровами и козами, кромкой дремучего векового леса и утренняя заря в половину неба. На другом кон-це деревни еще не опохмелившийся тракторист дядя Саша пытается завести свой трактор, разбуженная диким воплем стартера домашняя живность лопотала, кудах-тала и похрюкивала, а над горизонтом уже величаво и неспешно выплывает огром-ное ранее солнце, словно догорающий костер – еще не греет, но уже слепит.
…И тут два мощных рывка альпинистского фала, словно артиллерийский фугас, казалось, подбросили, Соболя на месте.
«Все, началось!».
– Мага! – шепнул Соболь.
Магадан, лежавший левее и чуть ниже, медленно повернул к командиру свое серое от высохшей грязи широкое лицо. Только белки глаз выдавали в нем челове-ка. Все остальное – серо-зеленая неподвижная масса, утыканная ветками, полно-стью слившаяся с естественным фоном местности. Даже в трех метрах его трудно было различить. Соболь показал в сторону поляны, указал на свои глаза и на тропу: «Идут!». Магадан медленно кивнул. И тут фал стал раз за разом дергаться. Соболь догадался, что это Снай сообщает численность группы. Стал считать: три раза под-ряд, затем, после небольшого перерыва, ритмично – семь раз. Все, фал больше не дергался. Соболь в ответ дернул один раз: «Понял!».
«Ну и молодчина, этот Снайтис! Красавчик! Догадался, как сообщить о чис-ленности группы. Значит, в головном дозоре идет трое, остальные «семеро козлят» – на незначительном удалении. Потрепал их Немец, теперь их осталось десять – ес-ли, конечно, нет замыкания... Десять – не двадцать. Да и боеприпасов, наверное, у них не ахти… Каюк вам, ребята! Молитесь своему Богу! Интересно, где Анвар? В ядре, наверное, где же еще? Трусливая скотина… Н-да, если нет замыкания».
По ранее оговоренному условию, Магадан неслышно скользнул со своим «Шмелем» значительно правее и ниже. Он должен был добить подорвавшийся на минах головной дозор. Но из РПО-А в упор не постреляешь, нужна минимальная дистанция в 25 метров. Чтобы было наверняка, Магадан оборудовал себе место для стрельбы метрах в 35-40 что обеспечивало стопроцентную убойную дистанцию. Соболь неслышно снял с предохранителя оружие, поставив переводчик огня на ав-томатический режим стрельбы, так же, снял с предохранителя 40 мм подствольный гранатомет «Костер» со вставленным внутрь выстрелом ВОГ-26 и аккуратно отло-жил в сторону оружие. Затем взял РПО-А «Шмель», взвел рукоять, переведя в бое-вой режим огнемет, и изготовился для стрельбы. Первый удар будет губительным…
На тропе показался человек. За ним еще двое. Они шли молча, почти не глядя по сторонам, по большей части смотрели себе под ноги. Одеты они были в натов-скую полевую форму одежды расцветки «SAS». Экипированы разгрузочными сис-темами того же, натовского образца поясной и набедренной схемы. На спинах – не-большие десантные ранцы аналогичной расцветки. У первого и второго стрелка в руках была штурмовая винтовка «Армалайт». У последнего шедшего – 7,62 мм единый пулемет М60Е1, состоящий на вооружении подразделений НАТО. Пуле-метчик почему-то нес свой пулемет на плечах, а не в боевом положении. Оно и по-нятно – выдохлись, профи. Небритые, осунувшиеся, мрачные. Действительно – че-ловеческое им чуждо. Что-то звериное, неумолимо жестокое и первобытное исхо-дило от них. Соболю даже на миг показалось, что он уловил специфический запах диверсантов – смесь дыма от костра и пота, давно немытого тела. И еще чего-то… Но размышлять над этим не было ни времени, ни желания. Едва головной дозор проплыл мимо мнимой траверзы позиции Соболя, на тропе неспешно показалось и ядро группы. Впереди шел здоровенный небритый абрек в какой-то непонятной цветастой тюбетейке. Он был увешан пулеметными лентами, сзади угадывался мас-сивный рейдовый ранец. На его плече покоился наш российский 7,62 мм ротный пулемет «Печенег». Удивительно, этот образец и в российские войска-то еще тол-ком не поступил, а противник вовсю использует его на театре боевых действий… Дальше шли остальные члены банды, но детально их рассматривать уже не было времени – сейчас их «головняк» должен взлететь на воздух. Интересно, а где Ан-вар? Соболь взял в прицел пространство между первым и вторым бойцами ядра. Черт! Ядро маленько отстало! По расчету, они должны сейчас находиться прямо перед Соболем, а они все еще слева… Но они же не знают, где должны находиться? Было бы все так просто…
Справа на тропе раздались хлопки – это сработали «малыши»-ПМНки, мерт-вой хваткой вцепившись в оторванные конечности бойцов головного дозора и тут же оглушительный взрыв магаданского огнемета, лупонувшего весь «головняк» в одну секунду, заполнил все пространство. Почти одновременно с невидимым Мага-даном, нажал на спуск и Соболь, отчаянно раскрыв рот и спасая свои барабанные перепонки. Огнемет чуть содрогнулся – выстрел и взрыв слились в единый оглуши-тельный гром, который, наверное, не слышала эта округа со времен сотворения Мира. Реактивная струя и взрывная волна больно ударили по ушам, сродни крепко-му нокдауну – у Соболя аж в глазах слегка потемнело. Но он быстро отбросил пус-той контейнер огнемета, схватил автомат и, почти не целясь, всадил ВОГ из своего подствольника в то место, где мгновение назад было ядро группы, а теперь клубы пыли и разлетавшиеся окрест ошметки некогда несокрушимых и неумолимых вои-телей, безжалостно несших с собой смерть близлежащим селам и людям. Теперь их самих жадно пожирала Смерть, которую Соболь выпустил на них, которая была уготована им самим. После нескольких длинных очередей, провоцируя противника на перестрелку, Соболь быстро сменил позицию. Прикрываясь выступом скалы, он стал спускаться змейкой, правее и ниже старой своей позиции. А вокруг кипел бой, стрекотали автоматы. Но Соболь успел выловить в этом хаосе глухие, словно удары большого барабана, раскаты – сработали растяжки. Таки, диверсанты не выдержали натиска и попятились влево по ходу, сорвав пару-тройку РГД-5. Отлично! Соболь радовался, что все идет почти, как было задумано. Левее сверху заработал автомат Магадана. Соболь плюхнулся в свой окопчик и стал высматривать цель. По звукам огрызавшихся автоматчиков, Соболь определил – диверсантов осталось не более четырех. Вот шевельнулся «подлесок» слева от тропы, метрах в тридцати от пози-ции Соболя и он всадил туда еще один ВОГ, затем, для верности, очередь, патронов в десять. Однако сказывалось то обстоятельство, что на момент начала боя ядро группы Анвара значительно отстало от головного дозора и теперь те, кто остался в живых после первых секунд губительного огня, отстреливались, находясь значи-тельно левее основной группы огневого поражения и достать их было проблема-тично. Да и растяжек там не было. Но диверсанты этого не знали и не решались от-ходить дальше, вглубь леса. Они видели, наверное, как подорвались их сослуживцы и теперь не знали, что делать и как поступить дальше – единое руководство и управление явно было нарушено. Соболь понимал, что сейчас нужно добить остав-шихся в живых диверсантов, во что бы то ни стало. Иначе уйдут. Опомнятся, окле-маются, ломонутся, как лоси (чего от страха не вытворишь?) и – уйдут. Наступал переломный момент, и нужно было что-то делать.
– Мага! Сюда! – позвал Соболь.
Магадан с грацией бегемота плюхнулся рядом.
– Обходим справа, через тропу, вниз, влево и ударим им в спину. Понял?
– Понял!
– Как с боеприпасами?
– Хватит!
– Прикрой!
Соболь, сорвавшись с места, стартонул, словно на стометровке. Через не-сколько секунд, перемахнув, как во сне, через тропинку и присев на колено, он при-крыл Магадана, который промелькнул сзади него. Дальше они двигались уже по наитию. Вот, сейчас пора поворачивать влево… Теперь прямо… Быстрее, быстрее! Метров пятьдесят осталось… Сорок… Тридцать… Сердце стучало где-то в самом горле, мешая дышать и содрогая своими ударами, казалось, все тело. А тело, подоб-но мощной пружине, сжалось в тугой виток, готовое распрямиться в любую секун-ду – молниеносно уйти с линии огня.
– Влево!
Теперь шли, крадучись. Бой еще шел. Там, наверху стрекотали два автомата – Рыба и Снай, часто меняя позиции, злыми очередями поливали плотный подле-сок, стараясь не дать противнику сориентироваться для отхода или обходного ма-невра. В ответ еще жалко прострекотали две-три автоматных очереди и все стихло. Еще чуть-чуть…
И вдруг, прямо перед Соболем возникла мощная фигура небритого, перепач-канного землей, копотью и кровью диверсанта с округлившимися от ужаса глазами. Рот его был открыт. Ствол его «Коммандо» – был направлен прямо в живот Соболя. Соболь мгновенно нажал на спуск и услышал, как диверсант в него стреляет.
«Странно – подумал Соболь, словно смотрел фильм про войну, а не про себя – абрек стреляет в меня, а огня из его ствола не видать…». Он даже инстинктивно ощутил в животе раскаленный свинец, грызущий тело изнутри… Но ничего не про-исходило. Соболь не был даже ранен. «Что, эта обезьяна промахнулась?» – недо-умевал Соболь, наблюдая, как противник, сложившись пополам, рухнул на землю. Громкий щелчок вывел его из оцепенения – такой звук издает сработавший кап-сюль-воспламенитель в запале брошенной гранаты. И тут он заметил дальше, пра-вее еще одного диверсанта, метрах в десяти от себя.
– Граната!..
На мгновение растерявшись, Соболь метнулся влево и горькая догадка обожгла его: «Какой я осел! Как я подставился? Вон тот мудак стрелял в Магадана, а в меня он метнул гранату – боеприпасы у него как раз кончились. Ну, теперь – по-лучай!». Оглушительный хлопок, словно бревном, ударил по голове Соболя, наби-вая землей рот, глаза, ноздри и уши. В голове мгновенно возник, не то звон, не то сирена. Шум боя и все окружающее напрочь стихло и, казалось, даже тот, метнув-ший гранату, слышит этот звук, исходивший из недр его черепной коробки. Соболь, стараясь не терять сознание и ориентацию в пространстве, энергично, как казалось ему, пополз левее и вперед от того места, где он только что был. На самом деле он прополз пару метров, с трудом подгибая ставшие непослушными руки, крепко сжимавшие автомат и отчаянно работая какими-то ватными, не своими ногами. Он знал, что в магазине остается около десяти патронов. Эх, жаль – гранаты нет! Мага-дан молчал. Соболь затих. Через какое-то время – Соболю показалось, что прошла целая вечность – он увидел на фоне невысоких крон, сквозь которые пробивалось багровое от заката небо, фигуру человека, одетого в характерный натовский костюм расцветки «SAS». Он еще подумал, что на фоне этого леса совсем нелепо смотре-лась эта смешная, голубоватая расцветка. «Какой идиот придумал такой камуфляж для русского леса?» – подумал Соболь, поднял автомат и лежа, не целясь, нажал на спусковой крючок.
Следовало бы потерять сознание. Следовало. Соболь не хотел открывать лаза и смотреть на этот мир, смотреть, как стремительно багровеет от закатывающегося за холмистый чужой горизонт красное, словно переспелое яблоко, солнце, смотреть на мертвого Магадана, распластавшегося на спине, в десятке метрах от него, смот-реть потом матери его в глаза и искать какие-то слова… Потом как-то жить. Соболь не хотел открывать глаза. В ушах по-прежнему стояло такое гудение, что голова раскалывалась пополам. Он сел на колени, взялся руками за голову, сказал: «А-а» – и не услышал своего голоса. Затем поднялся. Сделал шаг, другой, волоча за собой автомат с пустым магазином. Следовало бы поменять пустой на снаряженный мага-зин – бой, может быть, еще не окончен, может еще кто-нибудь выскочить из этого проклятого подлеска, но Соболю было уже все равно. Так, наверное, было бы луч-ше – майор Соболев убит при исполнении служебного долга в неравном бою… Черт! Соболь в очередной раз заметил, что, как будто это не его собственные мыс-ли, это не он, Соболь. Это кто-то другой и все это происходит не с ним. Боковое зрение напрочь пропало, оставив какое-то непонятное бинокулярное в;дение, слов-но сидишь в кинозале и про себя фильм смотришь. Только вместо звука – этот звон в ушах, это гудение, от которого никуда не скрыться… Земля качалась, норовя вы-скользнуть из-под ног, качался лес, небо, закат. Вот и Магадан лежит, раскачиваясь в такт шагов Соболя. Лицо его, испачканное грязью, обращено к чужому небу, глаза широко открыты, провожая последние лучи вечернего солнца, пробивающиеся сквозь жиденькие кроны южного леса – последнее, что увидел затухающий взгляд разведчика Магадана.

…Звон в ушах сменился каким-то непонятным шумом – то ли льющейся во-ды, то ли буксующего грузовика. Соболь сидел у тропинки и прислушивался к зву-кам, время от времени, встряхивая головой, словно пытался сбросить этот шум. Ря-дом лежало тело Магадана, накрытое плащ-палаткой. Пулевые и осколочные ране-ния почти мгновенно выпустили жизнь из этого огромного разведчика, и теперь он лежал неподвижно и смиренно, впрочем, как и жил – тихо и незаметно. Сейчас только и было ясно, как не хватает этого скромного здоровяка, его поддержки и спокойного рассудительного голоса. Казалось, стоит оглянуться, и увидишь его мощную фигуру за спиной. Как всегда, он был рядом, а исход дела в жизни зачас-тую решался одним только его присутствием. Не каждый бы отважился разозлить этого здоровяка. Но мало кто знал, кроме своих, что был он человеком от природы добрым и заботливым. Соболь вспомнил разговор с Магаданом накануне его по-следнего боя. Он явственно услышал его низкий деловитый утробный басок: «…Встанешь раненько, выйдешь на крыльцо, воздух чистый-чистый, им не дышать – его пить можно. Заря в пол неба, рядом луг зеленый, на нем коровы и козы пасут-ся, из близкого леса доносится трель соловья, а тишина такая, что слышно, как на другом конце деревни дядя Саша свой «Беларусь» заводит…». В глазах стояла не-знакомая сибирская деревня с шикарным деревянным домом, просторным подворь-ем, зеленым лугом с коровами и козами, кромкой дремучего векового леса и утрен-няя заря в половину неба…
– Так я тебе рапорт и не подписал – тихо пробормотал Соболь.
Рыба и Снай, стаскивавшие тела убитых диверсантов к тропе и укладывая их в ряд, недоуменно переглянулись.
– Похоже, сильно контузило командира, – печально констатировал Рыба – как бы совсем «кукушку» не стрясло…
 «Шмели» Магадана и Соболя двоих разорвали на части, поэтому приходи-лось считать мертвых врагов, в буквальном смысле, по головам.
– Рыба, проверь нашу «каэмку»… – сказал Соболь и вновь удивился своему чужому потустороннему голосу. Ему вообще, показалось, что это сказал не он.
– Больше нет коротковолновой связи, командир, – печально сказал Рыба – осколки попали в передатчик, питания нет.
На самом деле он это прокричал в ухо Соболю. Тошнота стала подступать к горлу, хотя за последние сутки так поесть и не пришлось. Соболь в очередной раз тряхнул головой, напоминая известное движение «нет».
– Парни, соберите оружие. Меня интересует вмятина на гильзе, помните?
Оружие, которое нашли у тел убитых диверсантов, было уже собрано. Снай поочередно сделал контрольный отстрел в землю, а Рыба ловил трофейной кепкой гильзы. Затем они подошли к Соболю. Рыба протянул еще горячие гильзы и неуте-шительно отрапортовал:
– Таких нет, командир.
– Оружие все собрали?
– Да.
– Командир, странно, – доложил Снай – у них нет штатного снайпера. Если, конечно, его не ухлопал Немец. Два ротных пулемета есть, «Коммандо», «Армалай-ты», гранатометы есть, даже «Ругер»… А снайперской винтовки нет.
Соболь тяжело поднялся.
– Значит, у них, все-таки, было замыкание – мрачно сказал он – Соберите за-творы от оружия. Идем обратно в деревню. Скоро стемнеет.
Рыба и Снай замотали обрывками ткани убитым диверсантам лица, чтобы лесная птица не выклевала глаза, взяли на плащ-палатку тело Магадана и медленно пошли в направлении трактора деда Хасана, оставленного в паре километров отсю-да на дороге. Соболь шел впереди этой маленькой скорбной процессии, время от времени мелко качая головой и старался сквозь адскую боль в затылке и шум в ушах расслышать что-нибудь из окружающих звуков. Идти обратно по тропе Со-боль не решился – если было замыкание и эти двое-трое, избежавшие боя, были здесь, то уж точно они тропу заминировали, как сделали это с головным дозором Немца. Поэтому шли значительно ниже тропы, продираясь сквозь дикие побеги орешника, цепкие гнезда лесного шиповника и гибкие ветки-лианы молодого под-леска. Тяжелым был этот путь. Наверное, самым тяжелым за все время боевых дей-ствий Соболя и для всех участников группы.

Край неба на западе еще алел узкой полоской вечерней зари, размашисто по-черканный тоненькими белыми полосами перистых облаков, а на востоке уже стре-мительно наступала зловещая темнота, перекрывая прозрачное бездонное небо с крохотными дырочками зажигавшихся далеких звезд. Чудн; было видеть здесь эти звезды. Глядя на них, любая война и даже маломальский конфликт терял свою пол-ноту и значимость и все, происходящее на этой грешной земле, казалось полной не-лепостью и бессмыслицей. Звезды были так далеки и так величавы, что поневоле задумываешься, как же так, что я оказался здесь? Как же так, что люди стреляют друг в друга и уничтожают себе подобных? А звезды молчали, величественно и ис-коса поглядывая на земную кутерьму, казавшуюся с их высоты и Вечности Бытия абсурдной и бесполезной муравьиной возней.
Начинало смеркаться, когда, содрогаясь всем своим проржавевшим натру-женным естеством «Владимерец» в раскоряку подкатил к дому деда Хасана. Стари-ки перебрались в более-менее уцелевшую летнюю кухню. Хозяин не поднимался с постели, сломанные ребра приковали старика к койке. Баба Мадина хлопотала возле больного и во дворе, стараясь хоть что-нибудь собрать на стол. Увидев тело Мага-дана, завернутое в плащ-палатку, она невольно вскрикнула. Потом тихо, по-бабьи, запричитала: «Ой, сыночки!..».
Она все искала, чем бы накормить спецназовцев.
– Не надо еды, мать! – морщась, сказал Соболь.
Разведчики вывалили на стол свой и захваченный у врага сухой паек. Себе оставили самую малость – чтобы дотянуть до базы. По прямой дороге до Цхинвала было километров двадцать – двадцать два. На столе стояла старая керосиновая лам-па, подслеповато подмигивая желтым огоньком сквозь пузырчатую закопченную колбу. На потрескавшихся стенах летней кухни колыхались тени разведчиков, си-девших за столом, который был застлан старой кухонной клеенкой со смешными сказочными персонажами – медвежатами, утятами и котятами.
– Ну, как, сынки? – подал слабый голос из своего закутка дед Хасан – Как ваша охота?
– Отбегались ваши обидчики, – пережевывая галеты со сгущенным молоком, отрапортовал Рыба – отправили их к праотцам. Там, в лесу на верхней тропе десять штук лежит.
– В лес не ходите, – сказал Соболь – предупредите всех: тропы минированы. И, похоже, еще двое-трое где-то здесь по близости шляются. Не всех мы уложили. Я бы вызвал подкрепление, да радио наше в бою разбило.
– Дак, телефон в администрации есть! – радостно сообщил дед Хасан – Ваши здесь были, мертвых забрали, а связисты телефон восстановили, полевой кабель проложили! Вон, люди даже возвращаться стали.
Разведчики переглянулись.
– Вот это, отец, ты нас обрадовал! Где же эта администрация?
– А вот, по дороге так и пойдете. Слева будет школа, дальше, справа – адми-нистрация, наш сельсовет. Это рядом, минут десять идти, не заблудитесь. Село-то маленькое – три дома в два ряда.
Уже стемнело. Луна ярко освещала полуразрушенные строения, аккуратные заборы и застывшие в тишине палисадники. Далеко за хребтами, на юге, полыхала заря. Только это была не вечерняя заря. То была заря рукотворная – горели города и села, там еще шла война… Село было незнакомым, поэтому шли медленно. Впере-ди маячил Рыба, Соболь со Снаем – немного позади.
– А ты что «весло» свое взял? – кивнув на СВД, спросил Соболь – нынче в селе с автоматом сподручнее.
Снай погладил приклад своего Драгунова:
– Мне с моей Муркой – всегда сподручнее. Не люблю шума и суеты.
– Угу. Бац-бац и – в точку. Вам бы, снайперам, лишь бы кому-нибудь в ло-бешник зарядить.
– Много вы знаете, что нам, снайперам надо…
Справа на обочине медленно проплыл обгоревший остов растрощенной и смятой, словно фольга «копейки» – по ней явно проехался танк. Открытый багаж-ник остался нетронутым, и там виднелась обычная для машины походная мелочев-ка: лысая «запаска», домкрат, промасленный матерчатый сверток со старыми клю-чами и нелепый в данной обстановке детский ранец с тюбиком литола внутри, рем-комплектом к карбюратору, топливному насосу и шаровыми пальцами в укупор-ке…
– И что же вам, снайперам надо? – осматривая следы прошлой мирной и по-тому нереальной жизни, между делом, спросил Соболь.
– Только, не смейтесь, командир.
Соболь болезненно поморщился. Точно так же, несколько часов назад, гово-рил Магадан.
– Поверь, я уже давно разучился смеяться…
– Я, кажись, влюбился.
– И все?
– Понимаете… Я после ранения поехал в Отрадное, это в Крыму, на запад-ном побережье, прямо у самого моря. Врачи посоветовали мне морской воздух, а наш доктор, мой лечащий врач, дал мне адресок одного профессора, странный та-кой старикашка, ученый, выращивает виноград и все такое. Комнату я снимал там неподалеку, хозяин – турок, Саид. Найти его нетрудно, он единственный турок в этом маленьком селе. Там многие зарабатывают и живут тем, что на пляжный сезон сдают комнаты отдыхающим. Так вот, я познакомился там с девушкой по имени Стелла. Странное имя, не правда ли?
– Имя, как имя – пробубнил Соболь, ни в коем случае не желая, чтобы Снай подумал, что ему смешно или еще чего там…
– Стелла – Звезда, значит. Знаете, я мало встречал таких людей. Все, что я видел в своей жизни – это война, тяготы и грязь. А она из другого, нереального, со-всем не из нашего мира.
– Да? Вот, приедешь с этой войны, и ты попадешь в тот мир.
– Я не о том. Понимаете, она сама создала свой мир. Она живет своей жиз-нью в этом мире и, знаете, я завидую ей.
– И что же это за мир?
– Я думаю, это ее интерес к жизни и к делу, которым она занимается. И круг ее общения, и образ ее жизни соответствует этим интересам. Вы знаете, я даже по-завидовал такой жизни – она засыпает счастливая, просыпается счастливая. Я бы тоже так хотел попробовать пожить.
– Вот вернешься и заживешь.
– Не поверите! – радостно воскликнул Снай – у нас с ней много общего! Мы почти одинаковые! Мы сразу нашли и поняли друг друга! У меня такого чувства никогда и ни с кем не было. Жаль, только, расстаться неожиданно пришлось. В пер-вый же день нашего знакомства.
– Что так?
– Мои парни позвонили, сказали, что их подняли по тревоге, едут на войну. Ну и я ломонулся, прямо ночью, да не успел со своими. Вот, во Владике к вам при-бился.
– Можно опоздать на бой. На войну, как видишь, опоздать невозможно.
– Да… Жаль, конечно, что со Стеллой так все получилось. Она какая-то Бо-жественная, неземная, первозданная, что ли… Ей так понравилось, как я варю мой кофе, «Черную карту». Хм, чудн; – у Саида там, на террасе старая доска объявле-ний такая висит – местная достопримечательность. Там постояльцы всякую разную ерунду пишут, послания, пожелания, сувенирчики вешают на память. Там я и оста-вил свое объяснение Стелле. Ведь, ни телефонами, ни адресами мы с ней не обме-нялись. Как я теперь ее найду?
– Каком книзу. Вернемся домой – езжай к этому Саиду.
– Когда еще вернемся…
– Ну, так следующим летом езжай! Если любит – обязательно приедет.
– Командир, а поехали вместе? А? Вы увидите, что есть другой мир и есть другие люди! Точно говорю!
Его глаза блестели в лунном свете, словно два ярких огонька. В нем жила та жажда и интерес к жизни, которая обычно присуща очень увлеченным и уверенным в своей правоте людям. Снай верил, что та жизнь, в которую он чуть-чуть заглянул и которую он оставил где-то там, на далеком побережье Крыма, существует и ждет его возвращения – уже навсегда. Надо только закончить вот с этим тяжелым и опасным делом, которым они занимаются и за них которое никто уже не сделает. Глаза Сная горели, как горят глаза ребенка, который впервые увидел океанский лайнер у причала. Лайнер тот из другой жизни, из другого мира, но тот мир и та не-ведомая, но такая красивая жизнь – существуют! И это свершившийся и не подле-жащий сомнению факт.
Слева показалось безжизненное двухэтажное здание местной школы. Оно, скорей, напоминало здание жилконторы или старого райкома партии. Дед Хасан сказал, что здесь был штаб грузинского артдивизиона. Наверное, поэтому здание это, чуть ли ни единственное в селе, которое обошла стороной разруха. Однако сте-кол в оконных рамах почти не было, и эта приземистая громада грустно уставилась пустыми глазницами оконных проемов на шедших мимо разведчиков.
«Ну вот, почти и пришли» – хотел, было сказать Соболь, как вдруг, два рез-ких близких выстрела раскололи мертвую тишину, подобно взрыву артиллерийско-го фугаса. Соболь даже подумал, что это Рыба, шедший впереди, бабахнул из ка-кой-то берданки в темноте… Но близкая автоматная очередь, как сдула с дороги Соболя и Сная. По характерному и теперь уж очень знакомому звуку Соболь без-ошибочно определил – «Клерон» и «Коммандо», будь они неладны! Значит, было, таки, замыкание!
Соболь не видел Рыбу, беззвучно осевшего на дороге. Рыба молча сел на ко-лени, нагнулся, касаясь лбом остывшей пыльной изъезженной бронетехникой земли и, борясь с земным притяжением, не выпуская из рук оружия, медленно завалился набок. Он еще попытался встать, но недалекий хлопок прервал его движения. Он неестественно запрокинул голову и больше не двигался. Но Снай как раз теперь за-метил, откуда велся огонь – едва заметная вспышка, вырвавшаяся сквозь прорези своего ДТК, мелькнула в глубине второго этажа мертвой школы.
– Снайпер работает! – прохрипел Соболь.
– Вижу! Я – на чердак!
Они заскочили в ближайший дворик. Снай полез с тыльной стороны на кры-шу пристройки, Соболь метнулся в дом. Однако на пороге он споткнулся через чье-то тело. Присмотрелся – это лежала молодая женщина. Она была еще жива. Пуля вошла с правой стороны в шею и кровь хлестала из разорванной артерии, наполняя черную лужу у нее под головой. Это был конец. Но ее глаза еще горели жаждой жизни, она хрипела, силясь что-то сказать, она конвульсивно дергалась и цеплялась за эту жизнь, какая бы она паскудная ни была. Соболь приподнял ее голову. Она смотрела своими красивыми крупными по южному черными глазами на Соболя, прямые смолянистые волосы, выбившись из-под светлой косынки, спадали упрямой тугой прядью на бледнеющий лоб. Через минуту она, издав булькающий, свистя-щий выдох, затихла. И хоть она больше не дышала – глаза ее по-прежнему вырази-тельно и прямо смотрели в глаза Соболю. Не решаясь дотронуться до ее глаз, чтобы закрыть их, он осторожно опустил ее голову, снял косынку и накрыл ее лицо. Войдя в дом, Соболь заметил свет лампадки, теплившийся в дальней комнате. Оттуда до-носился какой-то шорох. Медлить и красться не было никакого смысла. Да и счет шел на секунды. Будь все проклято! Соболь молниеносно ввалился в комнату.
– Дяденька, только не стреляйте!
Две девочки, одна лет пяти, другая лет восьми, подняв ручонки над головой, словно защищаясь от удара, сжавшись в жалкие комочки, умоляли какими-то не-земными причитаниями не убивать их. Которая была постарше, умоляюще смотре-ла на Соболя. Глаза у нее были такие же большие и черные, как и у умершей только что на руках Соболя женщины.
– Тише, тише! – как мог, миролюбиво заговорил Соболь, убирая автомат – Я – свой, я – за вас. Я пришел, чтобы спасти вас!
Девочки молча, с доверчивым детским интересом уставились на Соболя. Тот полез в нагрудный карман, извлек недоеденную пачку армейских галет из сухого пайка и протянул им.
– Держите. А теперь, сидите тихо и никуда не ходите. Мне нужно разобрать-ся с плохими дяденьками. Хорошо?
Девочки осторожно взяли протянутые галеты и утвердительно закивали го-ловками.
– Сидите, я скоро вернусь…
…Тем временем Снай пытался взломать доски фронтона чердачной части дома, потому как с тыльной стороны не было чердачного люка и другого выхода у него не было, как ломать фронтон. Он слышал, как внизу торопливо татакнул авто-мат Соболя – командир провоцировал противника на перестрелку, чтобы Снай по вспыхнувшим огонькам огрызавшихся стрелков, определил их позиции и выщелк-нул своим снайперским методом. Снай понимал, что исход этого боя теперь полно-стью зависит от него, его мастерства и меткости. Но проклятая доска не поддава-лась – фронтон трудолюбивым хозяином был сделан добротно и на совесть. Ну же! Снай готов был заплакать от досады. Под ногами, на крыше пристройки что-то же-лезно лязгнуло. О, счастье! Таки, есть на свете Бог! Как нельзя, кстати – это был небольшой ржавый ломик. Отложив в сторону свою винтовку, Снай принялся с не-имоверной силой наносить колющие удары в стык досок. Он бил так, словно это и был его противник, словно это было дело всей его жизни. Не знал он только одного – к их жизням добавились еще две чистых и нежных жизни маленьких девочек, си-девших в маленькой комнатенке, дрожавших от страха и моливших Господа о спа-сении и благоприятном исходе боя. В противном случае, сюда придут «плохие дя-деньки» и убьют их. Вот и брешь образовалась. Снай завел туда ломик и несколь-кими рывками вывернул-таки одну доску. Пришлось снять экипировку и разгрузку. Взяв лишь снайперскую винтовку, Снай с большим трудом протиснулся в образо-вавшуюся щель.
«Одного магазина мне хватит, чтобы упокоить вас, выползни поганые» – спотыкаясь о разный хлам на чердаке, лихорадочно думал Снайтис. Вот и чердач-ный люк. Он был слегка приоткрыт. Выбрав более-менее подходящий упор под винтовку – сломанный детский табуретик, Снай осторожно, еле дотягиваясь, ткнул стволом своей винтовки чердачный люк. Тот со скрипом открылся. И тут же раз-дался недалекий хлопок одиночного выстрела – пуля, срикошетив о косяк, запела где-то над самой головой и впилась в деревянную стойку кровли, урча в высохшем дереве, словно шмель.
«Ой, какие мы нетерпеливые!.. – зло усмехнулся Снай, включая на своем ПСО ночную подсветку – Оценка «неуд» – выше взял, коллега… Ну, давай, где ты там прячешься?».
Где-то внизу, из палисадника опять татакнул Соболевский автомат. Где он и где лежал Рыба, Снай не видел. Он видел только широкий двухэтажный посереб-ренный лунным светом фронтон старой школы и знал одно – вражеский снайпер знает, где он, а Снайтис не видит врага. Это плохо. Надо во что бы то ни стало его спровоцировать. На Соболя он не реагирует, это понятно. Вот, с той стороны торо-пливо, словно дятел, застрекотал «Клерон». Две коротких очереди в два-три патро-на – в ответ ему зло и громогласно огрызнулся «Калаш» Соболя. Снова с той сторо-ны кратко заработал автоматчик, провоцируя Сная. Он даже увидел его позицию – за углом деревянной пристройки, слева от пустого крыльца. Но Снайтис не шелох-нулся. Он понимал – этот выстрел станет для него последним. За ним наблюдают. Круг прицела с высвеченной шкалой медленно шарил по мертвому фронтону зда-ния. Откуда же был последний выстрел снайпера? Все окна, вроде, были темны-ми… Тут в панораму прицела медленно вплыло треугольное слуховое окошко, на-ходящееся на чердаке. Практически вся кровля на старых зданиях подобного проек-та строилась именно с такими вот маленькими «мансардочкми» с крошечными окошками. Идеальное место!
…Соболь вставил в подствольный гранатомет ВОГ и выстрелил, целясь в угол деревянной пристройки. Характерно щелкнул вышибной заряд и через мгно-вение гулко хлопнул взрыв, разнося эхо по близлежащим домам замершего от ужа-са села. А Соболь уже бежал через дорогу. Он так никогда еще не бегал. Он бежал, не чувствуя ног, казалось, даже не касаясь земли – просто парил в воздухе. И вдруг, злая сила содрогнула все тело, перевернула его и он, прервав свой невесомый полет, кубарем покатился в неглубокий кювет, прямо возле школьного забора. Ему пока-залось, что его левое бедро просто проткнули копьем. Звука выстрела он не слы-шал. Просто почувствовал, что, словно ломом железным его огрели по левой ноге, выворачивая все кости и таз наружу. Почти мгновенно грянувшая адская боль была такой сильной, что померкло сознание и цветные круги поплыли в глазах. Лишь бы только оставаться в сознании подольше! Не было сил даже закричать от боли. Со-боль уже не слышал и не видел ничего.
Зато все слышал и видел Снайтис. Он понимал, что это подвох, но уже не мог ничего поделать – Соболя сейчас просто добьют. Стоило ли дальше ждать? Другого выхода не было. Выстрел был произведен с крайнего левого окна на втором этаже. Значит, всего стрелков было трое. Менее чем за секунду стрелка на втором этаже настигла пуля Снайтиса. Он знал, что попал в цель, но смотрел уже не туда – слухо-вое окошко. Так вот, какая ты, Смерть… Всего-то в виде треугольного окошка, без стекла с зияющей чернотой внутри. Та чернота – Вечность. Вот, края деревянной покосившейся рамы озарила вспышка выстрела. Да, расчет оказался верным и вра-жеский снайпер свой шанс не упустил. Снаю показалось, что эта вспышка была яр-че солнца, ярче ядерного взрыва и ее должны были видеть все, живущие на Земле, Венере, Юпитере… Всё, это – конец… Пуля вошла в левое плече, рядом с шеей и прошила содрогнувшееся тело насквозь. Левая рука плетью повисла на цевье его «Мурки», а воздух стал таким вязким и тяжелым, что не было сил втягивать его в легкие. Но не над этой проблемой сосредоточился еще отлажено работающий мозг снайпера – окошко. Слуховое окошко! Еще работало зрение. Не потерять сознание! Снай понимал, что жизнь уходит из него, подобно дыму от фугасной бомбы, рас-сеиваясь в небе, вдруг ставшим сначала черно-белым, затем ярко-голубым. Вот, мелькнуло синее море, залитый солнцем пляж, потом возникла ночь – та, последняя их ночь на побережье, с миллиардами звезд, среди которых – его Звезда, его милая Стелла. Она ясно возникла перед ним – слабый ветер заигрывал с ее роскошными каштановыми волосами, но глаза ее был очень грустными. «Почему ты уехал, не попрощавшись и ничего не сказав мне?» – печально спросила она… Нет! Не-е-ет!!! Еще рано! Окошко!.. Невероятными усилиями воли, уже не дыша, Снайтис смотрел в свой прицел. Наконец, это проклятое окошко выплыло-таки в смертельном бино-куляре, и Снай плавно, словно на стрельбище, нажал на спуск. Он видел зловещий силуэт в окне, он видел полет своей пули – точь-в-точь, как показывают в утопиче-ских боевиках, с невидимым завихрением воздуха и видел, как она раскалывает «лобешник» вражеского снайпера. Он видел все, до последней мелочи, потому, что сам уже, подобно своей пуле, несся куда-то далеко-далеко, навстречу далекому ма-нящему свету, навстречу далеким звездам, навстречу своей единственной Звезде и навстречу Вечности. Его больше здесь не было. Осталось на этой Земле только его тело – он аккуратно положил голову рядом с прикладом и медленно закрыл глаза. «Теперь – всё…». Руки по-прежнему сжимали винтовку, указательный палец пра-вой руки, чисто рефлекторно, повинуясь, многие годы отточенному инстинкту, лег точно на спусковую скобу, дабы случайно не нажать на спуск. Но его здесь уже не было. Он уже был далеко…
…Соболь слышал выстрел Снайтиса, слышал выстрел из слухового окошка на чердаке школы, и через мгновение – ответ Сная. Все длилось одну секунду. Все решилось в одно мгновение… И – гробовая тишина. Притихшее село оглушила первозданная тишина, наступившая после ночного боя.
– У-у-у! – хрипло простонал Соболь и попытался подняться, но левая нога стала чужой и отказывалась подчиняться.
Он намертво перетянул своим ремнем бедро, чтобы остановить кровотечение и кое-как, на четвереньках, зажав в правой руке автомат и волоча раненную ногу, пополз к углу изрешеченной взрывом его ВОГа деревянной пристройки. Там лежал стрелок, одетый, не как все остальные – на рубашку цвета хаки армейского образца была одета черная жилетка, поверх которой виднелась легкая сбруя, ночной би-нокль, офицерская планшетка с картой и еще какие-то причиндалы. Шею украшал характерный арабский платок, белый цвет которого добавлял какой-то странный на войне франтоватый и непозволительный шарм. Тьфу, мерзость какая-то… Стрелок этот был еще жив – он с ужасом наблюдал за действиями Соболя.
– Бах-нА-бар, Анвар-эфенди! – картинно поздоровался почему-то именно та-ким образом Соболь.
Он поднял одну из валявшихся рядом стреляных гильз М193 с характерной вмятинкой в районе пулевого стакана – след дефектной работы выбрасывателя оружия данного стрелка. Соболь подобрал лежавшую рядом FA MAS, проверил на-личие патрона в патроннике и буднично спросил:
– Анвар, скажи мне напоследок только одну вещь… Зачем тебе все это было нужно, а?
…А небесный шатер многозначительно, величественно и безмолвно смотрел на Землю миллиардами звезд, искрившимися и переливающимися, словно изумру-ды в бездонной черни душной южной ночи.

…И вознес меня Ангел в духе на великую и высо-кую гору и показал мне Великий Город, святый Иеру-салим, который исходил с неба от Бога:
Он имеет славу Божию; светило его подобно дра-гоценнейшему камню, как бы камню яспису кристал-ловидному;
И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего; ибо слава Божия осветила его, и светильник его – Агнец.
Время близко! Неправедный пусть еще делает не-правду; нечистый пусть еще сквернится; праведный да творит правду еще, и святый да освящается еще.
Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его…
Откровение Святого Иоанна Богосло-ва



*  *  *

Целую неделю бушевал тяжелый осенний шторм, обрушивая на побережье всю мощь своих тысячетонных свинцовых волн, не утихая, ни днем, ни ночью. А к утру, выбившись из сил, неожиданно стих, умчавшись дальше на континент. На ис-терзанном побережье валялись выброшенные водоросли, тело мертвого бекаса и небольшой рыбацкий баркас, неловко завалившийся на старый треснувший борт. Ветер гнал по пустынному пляжу обрывки газет, рекламных постеров и со звоном перекатывал пустые пивные банки. Небо низко нависло и, казалось, серые тучи ка-сались своими рваными краями белеющих «барашек» неугомонных волн.
Уже была наглухо задраена листами ДВП летняя столовая, половина террасы и веранда дома, когда возле калитки резко затормозила ярко размалеванная «так-сишка» приехавшая из Евпатории или Черноморска. Странный пассажир вылез из нее. Саид, озадаченно надвинув на лоб свою тюбетейку, с интересом наблюдал за этим человеком, которого он не знал. Пляжный сезон давным-давно закончился и он никого не ждал. Наоборот – заколачивал дом, собираясь в Россию на заработки.
Это был парень лет тридцати пяти. Скорее, он был похож на молодого стари-ка, чем на простого парня. Он сильно хромал на левую ногу, тяжело опираясь на неказистую массивную трость, с которой обычно ходят пожилые люди. Одет он был в стеганный спортивный костюм «Adidas» синего цвета с поднятым воротни-ком, бейсболка такого же цвета с натянутым на глаза козырьком сидела на голове неуклюже и явно ему не шла. Скорее, он был похож на урку из Жмеринки, чем на запоздалого постояльца. Только голова его как-то странно дергалась время от вре-мени, напоминая известное движение «нет».
– Саид? – стоя у калитки, спросил странный гость.
– Саид.
– Я к вам.
Вышла из дома на террасу и Фатима. Она тоже стала внимательно изучать неожиданно свалившегося, как снег наголову, постояльца.
– Слушай, уважаемый, курортный сезон давно кончился, мы на постой уже никого не принимаем – начал было объяснять Саид, от волнения сильно коверкая русские слова своим родным акцентом.
– Я не на постой. Я на пару минут, поговорить.
– А, ну проходите, коли так, – совсем растерялся Саид – прошу в дом!
– Нет, я здесь, с вашего позволения…
Гость тяжело проковылял к террасе. Было видно, что каждый шаг дается ему с большим трудом и доставляет немало мук. Он осторожно опустился на ступеньки, вытянув негнущуюся ногу, и все не переставал осматривать вокруг, поворачивая неестественно качающуюся голову и близоруко щурясь.
– Я стул сейчас вам принесу! – сказал Саид.
– А где ваша знаменитая доска объявлений? – вместо ответа, вдруг спросил незнакомец.
– О! – от удивления открыл рот Саид вместе с Фатимой.
Он махнул ей рукой, и через минуту они вынесли из дома ту самую доску объявлений. Гость с интересом смотрел на эту доску. Но было видно, что он уста-вился неподвижно только в одно место. Там были приколоты два небольших лис-точка. На одном было написано торопливым почерком: «Дорогая Стелла! Меня вы-звали по работе и мне надо срочно уехать. Я обязательно разыщу тебя. Если поте-ряем связь – встретимся в следующем году, в это же время, на этом же месте. Твой Снай». Второй листочек был исписан нежным и аккуратным девичьим почерком: «Мой милый Снай! Встретимся здесь в следующем году. Я тебя буду ждать! Я тебя всегда буду ждать! Твоя Стелла». Там еще был написан номер сотового телефона и еще какие-то цифры, но гость уже плохо видел – в глазах его раздвоилось и все по-плыло от горячей влаги, наплывавшей на ресницы.
Комок подступил к горлу незнакомца. Лицо его окаменело, а из темных глаз выкатились две крупные слезы, оставляя влажный след на впалых щеках. Казалось, он заглянул в то знойное лето, он увидел кусочек чужой беззаботной и такой счаст-ливой жизни, по отношению к которой он был совершенно чужим и посторонним человеком. И жизнь та была прекрасна, словно сказка. Там было счастье, радость и любовь. Там было тепло и весело. Там было солнце. Там был Рай.
«Ты был прав, Снай. Ты был совершенно прав, сукин ты сын!».
Гость все не двигался и Фатима забеспокоилась:
– У вас все в порядке? Вам плохо?
Незнакомец как-то странно глянул на них, непроизвольно качая головой, по-том на доску и, ткнув пальцем в листочек Сная, спросил:
– Помните его?
– Конечно! – с готовностью откликнулся Саид – Тихий такой, вежливый и учтивый парень. И имя у него такое, нерусское…
– Снай.
– Во-во! Да! Вы его родственник? Ищите его?
– Я его командир.
– О… – Саид снова озадаченно смолк, открыв от удивления рот – Случилось что? Он что-то натворил?
– Он погиб, батя…
После этих слов Саид почему-то снял свою тюбетейку, чего никогда не делал прежде. Соболь закрыл лицо дрожащими руками и долго так сидел. Он очнулся, только тогда, когда Саид тронул его за плечо.
– Айда за стол. Тут твой Снай оставил подарок профессора. Теперь, я думаю, самое время его выпить.
– А профессор где? – спросил Соболь.
– В Москве, где же еще? Сезон кончился, что ему тут делать? А ты, значит, в армии служишь?
– Больше не служу. Вот, по ранению комиссовали.
Они сели за стол на террасе, налили по кружке превосходного молодого вина и молча опрокинули его, не чокаясь. Потом Саид хотел еще налить, но Соболь жес-том остановил его:
– Не надо, батя, мне нельзя. Контузия тяжелая. Оставь, лучше для Стеллы. Она в следующем году обязательно приедет. Она, ведь, ничего еще не знает…
Помолчали немного. Ветер совсем утих и обнажил добела умытое, словно чистая тарелка, небо. Тучи отступили и выглянуло тусклое и потрепанное оранже-вое солнце. Оно пробивалось сквозь облетевшие голые ветви палисадника, пытаясь заглянуть в неподвижное каменное лицо Соболя.
– Да, это тоже ей передайте – Соболь достал из кармана и поставил на стол маленькую жестяную баночку «Черной карты» – Это из его вещей. Она поймет. И еще… скажите ей… если это будет уместно, что он… он любил ее… Очень… Это он мне перед смертью сказал…
Фатима отвернулась и тихо заплакала.
– Ну, все, мне пора – медленно и тяжело поднимаясь, сказал Соболь.
– Не торопитесь, вы должны отдохнуть – спохватилась Фатима.
– Нет. Я теперь уже ничего никому не должен. Прощайте.
– Куда вы теперь?
– Мир велик.
– А как вас зовут, как вас представить Стелле?
– Да ни к чему это, – махнул, было рукой Соболь, но, сделав несколько труд-ных шагов, вдруг обернулся и решительно сказал – майор Соболев моя фамилия!
А на доске, под посланиями Сная и Стеллы появился еще один листочек. Не-ровный почерк слабой еще руки Соболя гласил: «Снайтис Смилшарайс, снайпер Российского спецназа. Геройски погиб в Цхинвале, спасая детей».



ЭПИЛОГ

Так уж сложилось, что у человечества заложен инстинкт самоуничтожения. Но большие и малые войны, рано или поздно, заканчиваются. И так уж сложилось, что Смерть забирает лучших. Войны заканчиваются, но те, кто был там – остаются. И преследует их до скончания дней видения о пожарищах, о муках невинно убиен-ных и вина за гибель боевых друзей. Потому, что отныне всегда будет казаться, что что-то еще можно было сделать, что-то можно было изменить и все пошло бы не так. Все было бы совсем по-другому. И жизнь была бы другая.
Войны заканчиваются. Но в порванных душах бывших солдат они еще про-должаются и они еще на войне. Потому и говорят, что «бывших» не бывает. Огля-нитесь вокруг, оторвитесь на миг от дел своих, веселья и забот, присмотритесь. Они рядом с вами, эти молодые старики. Их просто никто не замечает. Они не просят милостыню, не выпячивают себя напоказ, не трясут своими удостоверениями. Они здесь, рядом. Их можно узнать по глазам – бездонные, темные, тайный смысл кото-рых вы не поймете. Потому, что они из другого мира. И они наблюдают за миром этим. Они никому не нужны и никому нет никакого дела до них. Потому, что их никто не замечает. Но они так же тихо и уходят туда, откуда пришли. Они никому ничего не доказывают, поэтому никто и не замечает, как они уходят.
Войны заканчиваются. Но в сердцах и душах они продолжаются. Я видел од-ного такого. Я заглянул ему в глаза и увидел бездну. И я увидел, что творилось в той бездне. И я видел, как он потом ушел. Тихо, никому не мешая, как будто и не было его совсем, как будто и не жил он в этом мире и не было его на этой Земле.
А звезды… Как часто мы смотрим на звезды? Кто знает, может с каждым чьим-то уходом, там зажигается новая звезда? Может, потому их так много на ноч-ном небе?

Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы остав-ляем долником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого.


Снежинск, октябрь 2008 г.