Утраченное и обретенное

Рейтинг: G
Жанр: романс, местами драма, местами юмор

Содержание: Рамирес ошибается. Более чем единожды. Крупно и в некотором смысле непоправимо. Парень не раз сорвется, не раз будет глотать слезы. Но его любят, и он это поймет.

Предупреждение: Смерть персонажа. Окончательная, но... естественная, что ли.



***

Часть 1.

Дэрек связался с Шоном on-line сразу же, как договаривались, после завершения небольшого, но важного задания в Европе. Шон сидел у себя дома перед монитором, на котором маячил Дэрек с пивом в руке на фоне гостиничного номера.
– Привет из Старого Света. Как дома?
– Порядок. Твои пацаны достали всех, ты один с ними справляешься. Мэри-Ли очень ждет тебя обратно.
– Врешь, у тебя не хуже выходит. Ничего, завтра буду.
– Вы закончили? – уже серьёзно спросил Шон.
– И да, и нет. Да – дело сделано, без сложностей, всё в ажуре. Нет – не мы, а я.
– В смысле? Где Вентура?
– Да не убил я его, не волнуйся. Хотя надо бы! Этот долбаный мачо смылся и оставил всё мне, прикинь? Я ему такую наглость припомню и не раз, и не два!
– Постой, ты о чем? Это как смылся?
– Просто. Я его неделю не видел.
– Дэрек, – нахмурился Шон, – выкладывай, что знаешь, и не тяни.
– Как скажешь. Этот урод в порядке, даже слишком.  – Парень осклабился в двусмысленной улыбочке. – Шон, он, видите ли, с де-е-евушкой…
– Да? – Тот поднял бровь. – И ты мозги ему не вправил?
– Вправил бы, если б нашел. В смысле, не мозги, а его самого.
– А связь?
– Вот она, связь. – Дэрек покачал перед web-камерой рамиресовским коммером. – «Do not disturb», знаете ли.
– Охренел он совсем. – Шон начинал злиться. – То есть на неделю просто стерся?
– Ага. И до сих пор не нарисовался.
– Я убью этого придурка…
– Нет, чур, я первый! Но… – Дэрек как-то помялся, с хитрым видом выдал: – На самом деле что-то вроде оправдания у него имеется.
– Что? Ты? Защищаешь Вентуру? Я сплю и вижу страшный сон?
– Ну, защищаю – это слишком сильно сказано, но… Сейчас поймешь. Та, э-э-э, леди, с которой он завис… короче, я  ее знаю. А ты еще лучше. У него не было ни единого шанса, я его прекрасно понимаю.
– Смит, не темни.
– Шон… – Дэрек откинулся на диванную подушку, ткнул бутылкой в сторону камеры и прищурился: – Ты мой ««ягуар»» помнишь? Черный? Которому… – в голосе прорезались сложные незабытые эмоции, – …ты ось сломал?
– Что? – Шон удивленно усмехнулся: – Я тебя правильно понял?
– А то. Я видел их в новостях. Нет, ничего такого, местный сюжет в утренней хронике происшествий. Красивая авария на двоих после полетов над асфальтом. Они финишировали в больнице, а через сорок минут их оттуда выперли со скандалом за разнузданный секс в палате.
– Ничего себе… – Шон встряхнул головой и уточнил: – Точно она?
– Говорю тебе. Вегу не забудешь. Хотя у нее настоящее имя какое-то зубодробительное, я в жизни не произнесу.
– Так. Понятно.
– Вот и мне понятно. Знакомый сценарий, да? Она те штучки не бросила. И залип Вентура с ней, видать, очень даже всерьёз. Дожидаться я его не собираюсь, а искать тем более, он уже большой мальчик. Через час у меня рейс домой, а он пусть как хочет.
Дэрек подождал, одобрит ли Шон такой вариант, но тот думал о другом.
– Значит, ты с ней лично не виделся?
– Нет.
– И Рамирес не в курсе, что мы знакомы?
– Если только сама скажет. Хотя, судя по опыту, девчонки редко болтают с парнями настоящими о парнях бывших.
– Да… ладно. Давай домой. А если вдруг он объявится – скажи ему. Всё и сразу, не жди, пока спросит.
– Сказать? Зачем?
– Дэрек, в таких вещах лучше играть открыто.
– Ну хорошо. Только чёрта с два он за этот час вспомнит о моем существовании.
– Когда-нибудь же он очнется.
Они разорвали связь, и Шон задумчиво поздравил себя с новой проблемой.
Насколько серьёзной – он тогда не знал.

***
Черный «ягуар», о котором Дэрек скорбел до сих пор, пострадал много лет назад в результате следующей цепи событий.
После одной успешной вылазки в город парни спокойно ехали домой, если можно было назвать спокойной обычную дерганую и агрессивную манеру вождения Смита. Старавшийся держаться прямо на пассажирском сиденье Шон, треснувшись пару раз плечом об дверцу на поворотах, был вынужден дать Дэреку по затылку и пригрозить переменой мест. Тот возмущенно указал на незыблемый факт принадлежности любимой на данный момент тачки именно ему, а не кому-нибудь еще. Ответный взгляд Дэлмора Дэрек проигнорировал.
В очередной раз Шон треснулся плечом об дверцу уже не по вине Смита. Наперерез им из близкого к Полосе переулка вырулил сверкающая новехонькая «ламборджини», ярко-алая, с аэрографией на капоте, иллюстрировавшей продолжение названия роскошного транспорта – «дьябло».
Дэрек задохнулся по нескольким причинам сразу: невиданная тачка, так близко, так нагло нарывается… сам дьябло велел.
А за рулем сидела самая главная причина.
Волосы цвета «ягуара», губы цвета «ламборджини». Смуглая, дерзкая, потрясающая. Юная и вызывающая. Невозможная. Стильная.
Шон присвистнул, Дэрек завороженно взматернулся шепотом, дабы не спугнуть видение. Но пугаться видение намеревалось в самую последнюю очередь. Поразительная девушка оценивающе оглядела парней в «ягуаре», остановила пылающий взгляд на водителе и, выставив локоть в окно, медленно вытянула руку вперед так, чтобы они видели. Дэрек успел выразить сквозь зубы смутное опасение, что она их сейчас пошлет, и заверил, что это ей не поможет…
Но она поступила иначе. Указала точно – ноготь был абсолютно в тон машине – прямо и конкретно на Дэрека. Затем так же медленно, демонстративно развернув ладонь кверху, поманила парня двумя чёткими движениями четырех пальцев сразу. Дэрек стиснул руль и зубы. В зеленых глазах, затмевая собой разум, заклубился азарт.
Девушка поняла, что вызов принят, кивнула так, что парень неловко поёрзал на сиденье, и надавила на газ первая. «Ламборджини» пронеслась перед «ягуаром» так близко и стремительно, что показался смазанным выплеском красного.
«Ягуар» полетел следом.
Объективно гнались они не так уж и долго. Для таких болидов категории времени и пространства весьма условны. Неширокие улочки предместий часто не могли вместить одновременно обе машины, мчавшиеся бок о бок, поэтому рейсеры негласно пришли к иной тактике – шпарить по параллельным улицам, а на перекрестках время от времени меняться трассами. Выбери они один и тот же соединительный переулок, лобовое столкновение было бы неминуемо. Но – везло.
Черная и алая ленты сплетались красиво, безупречно. Полицейские аэропатрули на вертолетах поспешно слетались любоваться зрелищем, вызывая зависть наземных коллег.
Соревнование в скорости в условиях города скоро наскучило дерзкой гонщице, и она предложила новые правила. Притормозила, не стала догонять Дэрека, дождалась, пока он обратит на это внимание и с визгом горящих покрышек озадаченно развернется. Затем, убедившись, что «ягуар» повторит маневр, «ламборджини» скользнула в ворота многоэтажной недостроенной мегапарковки, представлявшей собой практически скелет здания из бетонных перекрытий и металлических балок-стояков. По периметру сооружения, пока напрочь лишенного такой архитектурной детали, как стены, наверх вел своеобразный серпантин, спиральный подъем. По нему-то они и забрались на самый верх, на продуваемый всеми ветрами пятнадцатый этаж. Выше только крыша.
На обширной голой площадке, разбитой колоннами на сектора, две машины закрутились в двойной спирали некоего танца. Дэрек пробормотал, что он ни хрена не понимает, что нужно этой психованной сучке на такой верхотуре. Шон промолчал. Он заметил, что на северной стороне площадки девушка отвлеклась на миг и оценивающе глянула вниз. Когда примерочное кружение, смысла которого не постигал Смит, донесло «ягуар» до того же места, Шон понял.
Внизу, через улицу, возводили такой же паркинг, но начали позже, и он дорос только до двенадцатого. Его не венчала крыша. Такая же площадка, как у них, ощерилась там частоколом толстых металлических штырей в узлах воображаемой решетки, метрах в десяти друг от друга каждый.
На южной стороне здания «ламборджини» замерла и начала набор оборотов двигателя.
До Дэрека дошло не сразу. Он захлебнулся ругательствами, когда чужая машина пронеслась мимо него к краю, бесстрашно зависла над бездной и отправилась в свободное парение…
«Ягуар» рванулся туда же. Парни смотрели, как плавная, рассчитанная кривая полета практически безупречно вносит «ламборджини» на посадочную полосу, подарив лишь царапину на борту от балки. Видели, как идеально оказалась скомпенсирована сила удара, продленная в горизонталь. Как восхитительно точно получилось у черноволосой дьяволицы повернуть в последнюю долю мига перед тем, как «ламборджини» сорвалась бы с противоположного края другого здания.
Ей удалось.
И она аккуратно встала на углу, освободив трассу приземления. Даже вышла. Потянулась, выгнулась, демонстрируя приз, и приглашающе махнула. А Дэрек снова стиснул руль.
Мимолетный безумный взгляд на Шона. Позволишь?!
Неужели тот мог отказать… Только пристегнись.
Это вызов.
 В тот момент, когда «ягуар» готовился стать снарядом, а в глазах Смита полыхал адский огонь, Дэлмор положил руку на его закаменевшую на руле ладонь.
– Дэр. Нас двое. Мы тяжелее. Скорость нужна значительно больше. Это можно сделать, но… шансов втрое меньше, чем у нее. Да и у нее было немного. Я не против, я в случае чего вытяну. Готов?
Дэрек моргнул, нахмурился... Огонь зашипел и подернулся разумной растерянностью. «Ягуар» взял с места медленнее, чем «ламборджини». На середине разгона разгон перестал быть разгоном.
К краю Дэрек подрулил медленно.
И остановился.
Девушка, сидевшая на капоте, раздраженно дернула плечом. Снова неторопливо вытянула руку, снова указала на тяжело дышавшего  Дэрека, только вторым ее жестом на этот раз был большой палец, обращенный книзу.
Не прошел.
Парень закусил губу.
– Больная с-сука.
Но она не закончила. Взмахнула бьющимися на ветру волосами, отсекая для себя существование облажавшегося недостойного, и повторила процедуру вызова для того, кто сидел рядом с ним.
Дэрек забыл о себе, дернулся с кипящей надеждой.
– Шон!..
Двойной вызов. Оскорбленный друг. Интересные условия. Достойный противник.
– Уступи-ка мне руль, Дэр.
Пока тот перебирался на пассажирское сиденье, Шон вышел из машины, приблизился к краю. Встал так, что носки его ботинок зависли над пустотой. Он чувствовал на себе ее взгляд и не сводил с нее своего.
Дэлмор не будет повторять. Не станет играть под диктовку. Теперь правила формулирует он. Парень повторил ее жест, указав на девушку с высоты пятнадцатого этажа. Потом опустил руку так, чтобы стало ясно – сейчас они все спустятся вниз. Без риска и дури. Первый раунд проигран вчистую, и это факт. Сейчас идет откат на стартовые позиции для раунда второго.
Она кивнула.
Садясь за руль, оба усмехнулись. Дэрек поспешно проверил, хорошо ли он пристегнулся.
Город вздрогнул еще раз, взрезанный трассами двух молний. Летели брызги разбитых витрин и осколки пластиковых стульев в уличных кафе, полицейские сирены и проклятия вслед. Но они не соревновались ни в скорости, ни в крутизне нанесенного ущерба – в отличие от предыдущего гейма, теперь у бешеной гонки наличествовала цель.
«Ягуар» привел «ламборджини» на северную окраину, прочь от центра, за черту города, где отстали копы, в пустоши Холмов. В полумиле от Старого Комплекса «ягуар» свернул с дороги и исчез.
«Ламборджини» скользнула следом в древний промышленный водоотводный желоб Комплекса – огромная, колоссального диаметра  вкопанная горизонтально в землю бетонная труба, с которой будто срезана верхняя часть, нечто вроде рукотворного русла, пустующего много десятилетий. Им пользовались только азартные ребята-рейсеры, Неподконтрольные, иногда городские, потому что он был ровный, из качественного материала, без выбоин, шириной как раз на две машины, а в сечении идеально круглый, хоть и без верха. Обычные легковушки слегка наклонялись друг к другу, крупные джипы терлись верхними краями бортов, но это мешало ровно настолько, чтобы адреналину было еще больше.
Могло показаться, что «ягуар» предлагает повтор заезда, только в условиях ограниченной трассы, однако, он встал не с учетом соперника, а точно посередине желоба. Отлаженный, мощный механизм застонал на пределе от набора оборотов.
«Ламборджини» заинтересованно подрулила и встала боком, забравшись как можно выше на покатую стенку для лучшего обзора.
«Ягуар» разгоняется до ста миль в час за семь секунд, это предусмотрено конструкцией. Но никто из разработчиков в самом фантастическом сне не видел, как их детище стартует внутри гигантской трубы, оставляя черные следы от сожженной резины, пролетает сотню метров, затем самоубийственно резко забирает вправо, прямо на скат, переходящий в вертикальную стену, прежде чем оборваться на уровне поверхности земли, и… Черная машина с сумасшедшим водителем с разгона взлетает над желобом, сперва сохраняя то же вертикальное положение на жуткой скорости, а потом невероятным образом переворачивается в воздухе, медленно, как могло бы показаться, но на деле – стремительно описывает безумный виток вытянутой вдоль трассы спирали.
В высшей точке зависает на миг вверх бешено вращающимися колесами,  кажется, неминуемо рухнет и похоронит… Но расчёт верен. Спираль идеально вписана в трассу. Колеса касаются левой стены, машина лязгает, проседая, вплющиваясь в скат, но завершает рискованный в высшей степени, практически невыполнимый маневр, и выравнивается где-то там, почти на горизонте, где желоб уходит в точку.
Тормозит, с трудом разворачивается… и ждет.
«Ламборджини» уже готова. Яркая даже в сумерках машина повторяет за «ягуаром» подготовительный холостой набор оборотов, тон двигателя иной, но не менее завораживающий.
В нужный момент срывается с места, добавляет к черным полосам на бетоне трассы свои, параллельные, мчится с той же скоростью – необходимо повторить, честь на кону! В том же месте отклоняется от прямой, только не вправо – влево, дань чувству противоречия и симметрии. Уходит на взлет.
Дэрек не дышит. Шон стискивает руль:
– Бля… не впишется же. Мать ее… – Он бьет по педали газа еще до того, как «ламборджини» остается наверху.
Кривая спирали не точна. Ее траектория не уже, чем желоб, а шире, ненамного, на пару метров, но это так. Левым боком, где водительское место, алый «дьябло» врезается в землю там, над водоотводом. Грохот и скрежет эхом прокатываются вдоль трассы, отдаются безнадежностью, болью раздираемого металла. Затем на поверхности, вне зоны видимости со дна канала, вспухает в закатном небе яркий взрыв.
Поравнявшись со зловещим факелом, Шон выпрыгивает из машины на ходу, не озаботившись остановкой. Дэреку приходится, матерясь, самому тянуться к рулю и педалям. Дэлмор вскарабкивается на стену, подтягивается и исчезает наверху.
Груда железа исходит жаром и недобрым светом, перекореженный салон затянут дымным маревом. Вряд ли… скорее всего, нет. И Шон стиснул зубы. А когда обошел остов «ламборджини», ему улыбнулась сидевшая на невысокой кочке исцарапанная и довольно грязная, но по-прежнему ослепительно красивая девушка.
Он вмиг оказался рядом, сканировал ее встревоженным взглядом.
– Живая?..
Она откинулась назад, демонстрируя изумительного совершенства едва прикрытое тело.
– Вполне. – Подала ему руку, чтоб помог встать, и, читая облегчение в глазах парня, задержала его ладонь в своей. – Вега.
– Шон.
Пылающий «дьябло» поделился пламенем с их зрачками. Даже когда Вега отвернулась и шагнула к краю, искры не угасли. Шон последовал за ней.
Не обращая внимания на Дэрека, застывшего прямо под ними у перекошенного «ягуара», девушка задумчиво смотрела туда, откуда стартовала.
– Это было ново для меня, а на свете немного таких вещей осталось. Хороший трюк. Параметры… поправь меня, если я ошибусь: естественно, скорость. Кривизна поверхности.
– Угол вхождения в маневр, – подсказал Шон.
– Качество покрытия.
– Коэффициент сцепления с поверхностью.
– Дальность разгона. И то, в чем я просчиталась…
– …Вес машины. Ты не учла…
– …Да. Его я не учла, – Вега царственно махнула рукой в сторону Дэрека внизу. – Я обычно сразу же перестаю обращать внимание на таких, как он.
Она перетекла в сторону Шона, прижалась к нему всем телом. На выдохе прошептала, едва слышно за ненасытным гудящим огнем:
– А вот такие, как ты, выигрывают… меня.
Дэрек внизу сплюнул с завистью, созерцая две фигуры на фоне пожара, слитые в недвусмысленном взаимном положении.
– Вот же гадство! Сучка драная…
Многострадальный «ягуар» просел безнадежно. Клиренс справа сократился до едва заметного просвета, половина колес щеголяла рваными покрышками, и Дэрек взвыл окончательно, осознав, что домой придется идти пешком. Одному.
Наверху уже никого не было видно, и Дэрек туда пессимистично не полез, смутно догадываясь, что для стонов по загробленной машине там аудитория неподходящая, на планы ничьи он не повлияет, и вообще, видимо, он в данный момент несколько лишний.

Шон вернулся утром. В весьма сильно пострадавшей одежде, воняющий бензином и гарью, задумчивый и ощутимо довольный. Мстительно дожидавшийся его Дэрек вскочил с дивана навстречу.
– Шон! Мой «ягуар»…
– Да ладно, – отмахнулся тот, стягивая остатки куртки.
– Т-то есть как это – да ладно? – заморгал Дэрек, не постигавший такого беспочвенного и возмутительного пофигизма.
Шон сгреб со стола бутылку, допил залпом и сообщил:
– А там, оказывается, с той стороны за Холмами железная дорога.
Пока Дэрек пытался начать соображать, до какой степени его обогатила подобная информация и за какой гранью здесь логика, Шон присел на подлокотник.
– Мы с ней потом дотуда догуляли. А там товарняк, и она говорит –  давай кататься. Мне-то что, прикольней, чем тачку угонять. Залезли. Она сама зацепилась за какую-то лесенку, подтянулась на полном ходу. Ловкая. Это была цистерна со сжиженным газом, она по приколу сказала мне его химическую формулу, свойства, и не ошиблась. На люк уселась и знаешь, что сделала?
Дэрек моргнул.
– Закурила.
– Она…
– …Прекрасно знала, что он взрывоопасный, как сто чертей. Потом говорит, пойдем пройдемся. Ну мы прошлись по крышам, нашли автоплатформу. С квадроциклами. Неплохие, кстати, японские, один там снаружи у входа. Она белый выбрала. Я блокировку со своего снимал, а она помощи не ждала, уже сидит на своем готовом, говорит – горючего не хватит. Я нашел цистерну с бензином.
– И… что? – Дэрек любил экшн-фантастику.
– Свесился, пробил ножом ниже ватерлинии. Думаю – как бы до платформы донести, да побыстрее, а то садит под давлением до земли сплошной струей. А она уже тащит кожух от еще какого-то квадра, типа ведра, говорит. Подошло. Набрал, перелили.
– Как? Из ведра в…
– А тормозной шланг я выдрал из того, некомплектного. Заправились, короче. Я ищу, чем дыру в бензорезервуаре заткнуть, там же как в кино – одна искра… А она говорит, не парься, если жахнет – красиво будет, а мы успеем. А то и самим можно.
– Но…
– Я не послушал, сходил заткнул, конечно. На повороте там состав вплотную к холму шел, мы и перепрыгнули.
– Круто… – Дэрек завистливо шмыгнул носом, а Дэлмор отстраненно возразил:
– Нет, круто – это трахаться на крыше локомотива. В тоннеле под мостом.
Оставив Дэрека осознавать и осмысливать, Шон направился к лестнице на второй этаж.
– Я недоступен полчаса. Квадр твой.
Последняя фраза несколько вывела Дэрека из ступора в позитивную сторону, но он, не дав себя сбить, заорал вслед:
– А «ягуар»?!
– Забудь, – донеслось сверху. – Я тебе должен новый.
– Вот об этом не забуду, и не надейся, – вредным голосом пообещал парень в пространство и ушел радоваться обновке, пока не стырили.

Вега оказалась рок-звездой европейского андеграунда, проводящей турне по неофициальным мировым площадкам. Это выяснилось в тот момент, когда через пару дней Дэрек вернулся из собственного персонально-обогатительного турне по центру города с непередаваемым выражением лица и содранной откуда-то полноцветной афишей, с которой скалилась отвязная девчонка. Бухнув бумажку с драными краями перед Шоном, парень осведомился, насколько высока вероятность того, что он галлюцинирует, и какого хрена.
Тот присмотрелся, кивнул, пробормотал, что теперь ясно, откуда у нее встроенный синтезатор в лимузине и футляр от эксклюзивного Stratocaster’а в номере. Видимо, не пустой.
Дэрек закашлялся:
– Страто… кто? Ты… номер?! Лимузин? Уже?
Не имеющий особой привычки делиться подробностями личной жизни Шон отказался от комментариев, вместо этого ткнул в строчку с координатами концерта и поинтересовался, не об этом ли заброшенном стадионе на Юге Рой прожужжал всем уши за завтраком.

Концерт был сорван.
Юг считал, что по вине Хоста, Дэрек считал, что по вине Юга, отмахнувшийся от пуль Шон не считал ничего, поскольку был слегка занят.
Троим Неподконтрольным с лихвой хватило наглости, чтобы смешаться с разношерстной толпой ценителей тяжелой музыки, наводнившей не приспособленное для выступлений пространство. Служба безопасности отсутствовала как факт, равно как и сама безопасность как явление, но народу нравилось. Никаких правил, один чистый кайф. Вега бесновалась на сцене – крыши трех притертых друг к другу вплотную трейлеров с оборудованием вполне подошли в таком качестве, и никакого официоза. Толпа отвечала пальбой в воздух, азартными воплями и искрящими факелами вместо плебейских зажигалок.
Парня, швырнувшего бутылку в сторону исполнительницы, но не докинувшего, ударник незатейливо пристрелил. Вега как раз выдала особенно кровавый и воспевающий агрессию пассаж, так что вышло в тему. Тело запинали под трейлер.
Удивительно, что Вега заметила Шона в мелькании огней, лазеров и пироэффектов, в толпе прямо по центру. Казалось, она просто учуяла его присутствие. Песня кончилась, басист кинул Веге бутылку, освежить горло, но она не стала ловить, отклонилась, и снаряд разбился внизу о чью-то голову.
Вега нашла его взглядом. Фанатеющий Рой прыгал и визжал рядом, Дэрек мрачно изучал королеву хардкора и ее латексный прикид, Шон едва заметно кивнул ей. А девушка вытянула руку и указала на него пальцем.
Только на него. Это поняли все, кто стоял в радиусе круга, центром которого был Дэлмор. И клавишник Веги пнул один из прожекторов, чтобы слепящий свет лег на избранного.
Вега, повторяя любимый жест, поманила Шона к себе.
Он покосился на Дэрека, но тот увлеченно изъяснялся сквозь зубы на языке, слабо похожем на человеческий, а Рой тратил все силы на то, чтобы подталкивать Шона к сцене.
У Дэлмора комплексов еще меньше, чем у Смита лиризма. Пожав плечами, он растолкал первые ряды, легко забрался на капот центрального трейлера и оказался рядом с Вегой, которая не замедлила предложить парню новое испытание. Тысячи свидетелей – кого волнует? Да никого.
Она кидает ему свою гитару – и он ловит.
Она вырывает у басиста другую – и становится напротив.
Толпа затихает.
Он держит инструмент так, что она снисходительно усмехается – впервые. Это не руль спорткара. Он проводит ладонью по грифу, по корпусу, отслеживает струны… сканирует. На лице тень напряжения, как при раскапывании в глубинах памяти чего-то заваленного там намертво за очевидной ненужностью. А она привычным жестом профессионала пробегает по струнам, выдав несложную музыкальную фразу, завершенный кусочек мелодии ранее звучавшей песни. И красноречивым жестом приглашающе разводит руками – повторишь?
Он медлит.
С каждой секундой ее глаза становятся всё холоднее. Вега с тонкой, едва заметной издевкой начинает хлопать, подняв руки над головой – как поддержка? Часть толпы со смехом подхватывает. Нет, это чтобы сбить.
А он распрямляется, прикрыв глаза, концентрируется – и звучит то же самое. Медленнее, чем у Веги, но гармонично и идеально правильно по технике. Те же ноты, те же интервалы, но еле уловимые паузы в позволявших вольность местах создали неожиданный эффект – то, что у Веги хлестнуло и обожгло, у Дэлмора толкнуло мощно пульсирующей, сдержанной энергией.
Она прищурилась, маскируя удивление.
Дэрек с Роем потерянно переглянулись. Когда Рой глотнул воздуха и сплюнул нечто восхищенно-матерное, Дэрек кивнул – именно это он тоже имел в виду. Шон усмехнулся.
Жестом – давай еще. Задавай планку.
Вега не из тех, кто отказался бы от такого предложения.  Сосредоточилась… двадцать секунд соло, принадлежавшего  известнейшему виртуозу, доказали всем, что ее мастерство не зря собрало здесь множество преданных фанатов.
Его ответ длился полминуты – не потому что затянул и ошибался, а потому что он знал эту песню, слышал как-то из хороших колонок в комнате Дэрека пару лет назад, и, не наученный забывать, помнил, как там дальше. А гитара подчинилась, вложенный на всякий случай навык расправился в мозгу уверенным умением, толкнулся в пальцы беглостью и резкой, точной твердостью.
Она стиснула зубы, справляясь с тяжелым дыханием. Происходящее возбуждало. Вега сжала застонавший инструмент, неожиданно для себя начала любимую тему, одну из первых сочиненных композиций, почти священную для нее. Очень редко играла на концертах эту мелодию, оставляла для себя, для тишины и одиночества, но сейчас та просилась на волю под чужим ночным небом, в странном живом дышащем молчании.
Вега не знала, зачем отдала эту тему всем, хотя к чёрту всех – ему. Неужели он…
Да, по-видимому, он повторит. Парень справился с Рэнди Роадсом, он способен. Дьявол, в парне нет слабых сторон, это пугает. Таких не встречалось, таких не бывает… Что он сделает с этой музыкой? Если испортит хоть ноту, его легко будет бросить. Очень легко – после того, как он оскорбит ее, сам того не поняв. Парень страшен в своей безупречности, и чем дальше от него, наверное, тем лучше… Она хотела его ошибки – и не хотела.
От парня веет совершенством, он научился играть за то время, что стоит на сцене. А сколько умений он уже продемонстрировал внимательной девушке? Она всю жизнь искала сильных, но в нем столкнулась с мощью. Вега всю жизнь искала достойных, причём мерилом была она сама, здесь же идеал смещался. И ее подсознательно страшил тот момент, когда придется задуматься о том, кто кого достоин.
Она не заметила, что играет не одна.
Она увлеклась и не сразу поняла, что он помогает.
Звук его гитары вплелся в ее тему, не просто повторял, усиливая и оттеняя, а чуть отклонялся, влек за собой. Основное звучание не забыто, он не перебил ее мелодию своей – видимо, пока просто не мог создавать с нуля, для этого нужен не просто навык, а талант – но он сумел предложить вариант. Близкий, но чуть иной, и настолько удачный, что Вега задохнулась, потерявшись в его глазах.
Ее тема была диковинным побегом, выраставшим в небо из точки, вознесенной над землей, а он дал свободу другому побегу, не менее сильному и жизнеспособному, и теперь два гибких существа, сотканные из звуков, росли и сплетались, разрастаясь над источником – парой людей, о которых многие бы сказали: «Да они предназначены друг другу».

По стенкам трейлеров, по лобовым стеклам, по сцене хлестнула автоматная очередь.
Кто-то из Южных узнал Дэлмора и не стерпел подобной наглости.
Шон успел не только заслонить Вегу и оттащить ее в сторону, под прикрытие колонок, но и сохранил целым ее Stratocaster. В ударной установке лопнул самый крупный барабан, сам ударник держался за плечо, а басист лежал в луже крови и не двигался.
Стрелявшего в Вегу разорвали стоявшие рядом.
Дэрек оценил другую грань произошедшего и прорычал Шону в коммер, что Юг наскреб. Немедленно и тотально. И точка.
Проскальзывая вслед за девушкой в люк на крыше ее личного жилого трейлера, стоявшего с краю и почти не пострадавшего, Шон дал координатору карт-бланш на любые кровожадности, но предупредил, что сам в заварухе участвовать вряд ли будет. Дэрека вполне устроило.
Чуть позже назрело решение передислоцировать хоть и поредевшую, но неудовлетворенную толпу в другое место, где Вега продолжила бы концерт – крупный клуб на окраине, занимавший помещение старого мегамолла, популярный среди непритязательных и идеально подходивший на роль «неофициальной площадки».
Вега сыто потянулась в своей постели, занимавшей треть внутреннего пространства трейлера. Водный матрас тихо булькнул и заколыхался. Она пихнула Шона, смотревшего в коммер, недовольно поморщилась:
– Да плюнь на них хоть ненадолго! Вот у меня проблема – минус один басист.
– Сочувствую, – отстраненно отозвался парень.
– Где мне найти кадр за полчаса? А он мне нужен… Так. – Она накрыла ладонью экран коммера. – Это будешь ты.
Шон, глядя на Вегу, продолжал нажимать кнопки, а когда она попыталась вырвать аппарат, крутнул девушку так, что она взвизгнула от неожиданности, подпрыгнув на полметра на упругом матрасе.
– Странная мысль.
– Стреляли ведь в тебя?
– Скорее всего.
– Значит, ты мне должен. Басиста.
– Мой опыт исчисляется десятью минутами.
– Ничего. Если ты сможешь играть хоть вполовину так же хорошо, как тут на сцене, я…  – угольно-черные глаза Веги блеснули, словно удивляясь сама себе, она хрипло договорила: – …Я заберу тебя с собой.
Шон убрал коммер, дотянулся до одежды. Пристально посмотрел на девушку.
– Вряд ли выйдет.
– Ты в себя не веришь? – хмыкнула Вега. – У тебя выйдет лучше, я же вижу.
Он покачал головой.
– У тебя не получится меня забрать.
Она напряглась, сощурилась, но парень не дал ей времени на ответ.
– За час вы переберетесь в клуб? Похоже, я действительно мог бы попробовать, так что я там буду. Но пока надо отлучиться по делам.
Он подтянулся к люку и исчез, а Вега злобно и уязвленно смотрела ему вслед.
Шон позвонил, когда всё в клубе было уже готово. Вега нервничала, рявкнула в трубку: «Ты здесь?!» Он ответил, что через главный вход можно пройти исключительно по головам, так что он у служебного. Ей вовремя вспомнилось, что там охранник, верный двухметровый мужик из бывших боксеров, потерять которого в один день с басистом было бы перебором.
«Я встречу…»
На ржавых железных ступеньках неосвещенного подъезда Вега чуть не слетела с каблуков, только охранник поддержал, покривившись от того, что она впилась в него ногтями. На пустой замусоренной улице на фоне смутных силуэтов припаркованных машин стоял лишь один человек, и это был не Шон.
К Веге бросился какой-то щуплый светловолосый паренек, почтительно затормозил в метре от нее – охранник дернулся – и в полном восторге затараторил:
– Вау, вот это класс! Сама Вега во плоти, я сплю и вижу чудный сон! Обалдеть, я ваш поклонник сколько себя помню, года два точно, ради всех богов скандинавского пантеона – можно мне автограф?!
Вега раздраженно оглядывалась, не удостаивая парня прямым взглядом.
– Я не даю кому попало, существо. Даже автографы.
Тот замолк, покладисто кивнул, но не согласился.
– Я не кто попало. – Вдруг добавил негромко:  – Он здесь, в машине, слегка занят. На нем, знаете ли, теоретическая поддержка небольшой войны, так что…
От неожиданности Вега посмотрела на блондина в упор.
– Ты его знаешь?
– И даже неплохо.
Из голоса парня ушли шутовские нотки, он внимательно разглядывал девушку в концертном прикиде, который так нелепо контрастировал с выщербленной, размалеванной стеной здания. Вега в ответ смерила его с головы до ног.
– У него странный вкус.
Тот, кого они обсуждали, вступил в круг света от лампы над подъездом. Не медля ни секунды, не дав Шону сказать ни слова, Вега уцепила его за плечо, потащила ко входу.
– Чёрт, ты опаздываешь! Там гребаная толпень уродов, они сомнут мне оборудование.
Они успели подняться почти до самой двери, когда снизу, от первой ступеньки невысокой грязной лестницы, послышалось тихое:
– Шон?
Тот резко обернулся. Он был уверен, что Рой идет следом, но парень стоял внизу, на асфальте, а путь ему преграждал охранник. Нового избранника Веги знали все, а насчёт этого инструкции прежние. Мало того, массивный секьюрити-гард крепко держал Роя за локоть с таким расчётом, чтобы моментально вывернуть ему руку в случае малейшего неповиновения.
Шон преобразился. Подался к ним, перетёк вперед, навис над посмевшим коснуться светловолосого, и Вега отшатнулась – так велик был напор силы, хлынувшей от него. Ударная волна, идущая стеной от эпицентра.
– Руки. От него. Убери.
Охранник инстинктивно повиновался. Осознал это уже в двух шагах от мальчишки. И только потом испугался. А Вега впитала энергию кожей и втянула ее ноздрями, блаженно прикрыв глаза.
Стоя на одной из ступенек в середине лестницы, Шон кивнул на Роя.
– Он со мной.
Вега поморщилась, в нетерпении отмахнулась.
– Да вот он там нужен, и так не протолкнуться. Пусть идет через главный! Хватит тут торчать, пойдем быстро, ну?!
Шон неторопливо спустился до самого низа, развернулся и встал рядом с растерянно моргавшим Роем. Почти так же размеренно, с нажимом повторил:
– Он – со мной. Или с ним, или меня там не будет.
Вега стиснула зубы, прищурилась. В какой-то момент их всегда приходится ломать, но этот… восстал слишком рано, слишком глупо, несоразмерно… Обидно, если…
Но нельзя. Дернула плечом, фыркнула:
– Не дури. Ты нужен, он – нет. Пойдем, нам реально пора!
Рой взволнованно забормотал:
– Так, вот только действительно не вздумай дурить, парень! Иди немедленно, я через главный просочусь, не помру, дурак такой, совершенно ничего страшного, ну пожалуйста, не закипай…
Шон молчал, а она наверху протянула руку жестом не вызова, но приглашения.
 – Наше место здесь. Идем, я научу тебя выбирать достойных.
Он усмехнулся.
– Не напрягайся, я прекрасно умею это делать.
Обнял вздрогнувшего Роя за плечи, потянул к машине.
– Иди на свое место, Вега. Где мое – не тебе судить, а нашего не существует. Удачи.
Так с ней не поступал никто. Вегу не бросали. Поэтому она поняла не сразу, а только когда рёв двигателя хлестнул по нервам. Стиснула всё еще протянутую руку в кулак, задержала дыхание… черные волосы метнулись тенью. В узких коридорах она позволила себе только один раз провести ладонью по щеке. Но на сцену вышла прежняя, демонически гордая и дьявольски красивая Вега, икона свободы и драйва, и концерт был прекрасен.
Она запалила бы толпу и одна, так много в ней было яркого бешенства и жадно накопленной энергии. Стены содрогались, музыка низвергалась Ниагарой, пол скользил от крови, а когда Вега содрала с себя всё и трахнула прямо на сцене уцелевшего клавишника, осатаневшую толпу пришлось разгонять пиропатронами, нацеленными в лица.

В машине притихший Рой молчал, пока Шон говорил с Дэреком, но вздохнул так, что тот прервался.
– Эй, ты чего?
– Я? Да нет… – и вдруг резко: – Шон, я не хотел! Господи, напросился, идиот такой, аж противно! Прости меня, пожалуйста…
– Вот кто дурит, так это ты, Картер, – улыбнулся тот, выруливая на северное шоссе. – Прекрати угрызаться, всё в полном порядке. Лучше рано, чем поздно, а она уже начинала напрягать.
– Что? – Рой искал на лице друга признаки того, что он говорит так только с целью утешить его. Не находил.
– Чёрт, только не надо гнать, что эта адреналиновая шлюшка – то, что мне по жизни необходимо. Я не чья-то собственность, Рой, и я не ведомый. Как и Вега. Мы с ней элементарно не сходимся форматами. – Он протянул руку, взъерошил светлые прядки на затылке Роя. – Так что хватит дурью маяться. Поеду-ка я Дэру помогу трупы южных разгрести, а потом… ты меня звал в какой-то ресторанчик в Чайна-тауне, охота не пропала?



***

Рамиреса не было полмесяца.
И вот в один прекрасный вечер он буквально ввалился в бар на Private-street, где Шон в одиночестве сидел над одному ему понятной схемой, и с широкой улыбкой бухнулся на стул рядом с ним.
– Привет!
Парень выглядел словно подсвеченным изнутри, глаза сияли, и так смуглая кожа еще и загорела на каком-то курорте чуть не дочерна. Вообще, он был похож на сорвавшего джек-пот в Лас-Вегасе, как ни двусмысленно это звучит.
Шон отбросил маркер, сдержанно ответил:
– И тебе.
– Да ну, ты чего такой серьёзный, а?! – блеснул зубами Рамирес. – Давай выпьем, и по-взрослому!
– Не хочу. А ты рассказать ничего не хочешь?
Рамирес слегка увял от его холодного тона и вернулся на землю, но мысли его были явно далеко. Парня распирало от нетерпения.
– Хочу, конечно, но…
– Начни сначала. С задания.
– Какого… а, ну в смысле… Дэрек же справился, всё о-кей, я знаю. Я и не волновался. А я…
Дэлмор оборвал:
– Ты исчез. Не предупредив. Надолго. Без связи. Вентура, так не делается.
– Шон, ты не понимаешь!
– Я понимаю больше, чем ты думаешь.
– Но я… – Пуэрториканец все же сник под его взглядом, пробормотал: – Знаю, это было… ну, не очень. Я со Смитом поговорю, возьму чего-нибудь из его дел, сквитаемся.
Но то, что бурлило в его душе, неудержимо искало выхода, и он счастливо улыбнулся:
– Шон, я там сконнектил с такой девчонкой! Закачаешься! Она – ну просто… я таких не встречал еще! – парень с трудом подбирал слова, чтобы выразить восторг. – Это фейерверк какой-то, в-вулкан, бля! Я, конечно, патриот, но у нас в Пуэрто-Рико таких нет. Она цыганка, знаешь? Это что-то…
– Цыганка? – усмехнулся Шон. – Не знал.
Рамирес не обратил внимания. Мечтательно поднял глаза:
– У нее потрясающее имя – Эурискари…
– Н-да.
– И вся она такая… сногсшибательная! Сумасшедшая, рисковая, дикая! Она охренительно водит, ты не представляешь, любому гонщику сто очков форы даст!
– Да, – тихо проговорил Шон. – Этого у Веги не отнять.
– Я о том же! И… – Рамирес вдруг остановился. Нахмурился. Посмотрел на Шона так, будто увидел его впервые за вечер. – Но я же не… я не говорил! Могу поклясться!
– И не надо было. Вега действительно водит, как бог. Играет хард-рок. Дерется, стреляет, танцует, ну и скрытые таланты у нее тоже… на высоте. – Шон взглянул Рамиресу в глаза, расширенные до предела изумлением. – Да знаю я ее, Вентура... не хуже, чем ты.
– Что?.. – побледнел пуэрториканец. – Как?
– Она пересеклась со мной когда-то, как и с тобой.
– Ты был в Европе?!
– Нет, она приезжала сюда. Давно. Мне то ли двадцать один, то ли двадцать два было… Она вызвала тебя на drive-duel, верно?
– Да… – Рамирес едва мог справиться с ошеломлением. Казалось, он не верит тому, что слышит, а отвечает автоматически. – Да, drive-duel. На «харлеях».
– В моем случае вышло подороже. Я разбил Дэреку «ягуар», а она расхреначила в пыль «ламборджини дьябло».
– Вау… – Рамирес потряс головой. – Стой, а откуда ты вообще – что я с ней? Ты ведь так говоришь, что… Шон, ты же не удивлен! Совсем! Ты знал?
– Дэрек, в отличие от тебя, профессионал. Он ладит с информацией.
– Ага… ясно. – Рамирес с трудом переваривал всё происходящее. До него доходило не сразу. А пока он потерянно выдавил: – Ну нифига себе повороты. Чёрт, я… ты… fuck! Дэлмор, ты просто повсюду. Я в Европе, на другом континенте зацепил девушку, а оказалось… – он вдруг изменился в лице. – Стой. Ты с ней, в том drive-duel, в вашем… кто выиграл?
Шон после секундной паузы тихо ответил:
– Я.
– Значит… мать твою, ты с ней спал?!
Шон промолчал, но Рамирес знал правила Веги и знал ответ. В черных глазах родилась злоба.
– Отлично. Просто… просто замечательно. Лучше не бывает. Я же привезти ее хотел, может, даже и… не знаю, может, вместе на подольше бы получилось! И как я ее теперь привезу сюда? ...К тебе? О нет.
– Вентура. Это было десять лет назад.
– Н-неважно! Кстати! – пуэрториканец вскинулся, оскалился в издевке. – А как вышло, что она тебя кинула? Такого крутого, а? Ведь она с тобой не осталась! Ты не выдержал одно из ее испытаний?!
– Нет. – Шон четко произнес: – Это она не выдержала одно из моих.
Рамирес даже не нашелся, что ответить. Потом стукнул кулаком по столу, смахнул бумаги на пол, подался вперед, в кипящем бешенстве выплюнул злые слова:
– Дэлмор, это уже просто слишком. Ты меня преследуешь. Что ни возьми – всё ты! Всё, что со мной случается – ты всегда «при чем»! Это судьба такая, да?! Меня тобой кто-то проклял?!
Шон задержал дыхание, едва заметно побледнел, стиснул зубы. Холодно ответил:
– Может, и так.
Рамирес не останавливался:
– Такое впечатление, что ты центр вселенной, Дэлмор! Всё от тебя, всё через тебя. Я работаю на тебя, я живу в твоем доме, на твоей улице, в твоем долбаном городе. Всё, что я делаю, тебе известно, ты влияешь на каждый мой шаг, может, и не впрямую, но от этого не легче! Всё, что у меня есть, принадлежит тебе, и она, оказывается, тоже! Меня самого уже нет, есть только твоя тень… твой раб!
Рамирес орал, Шон молча смотрел на него. Другими глазами. А тот не видел в них боли.
Пуэрториканец чуть понизил тон:
– Да, ты избавил меня от дури, но… Но ты подсадил меня на другое! На себя самого! Ты мой наркотик теперь, Дэлмор, слышишь? Ты просто подменил зависимость, и только!
– Зависимость это плохо, – глухим, слишком спокойным голосом проговорил Шон. – Зависимость надо рвать.
– Точно! – Рамирес сжал кулак, загоревшись идеей, которая в тот момент казалась ему лучшим, что он мог сделать для самого себя. – Мне надоело, и я это прекращу! Ничего мне от тебя не нужно, я перетерплю ломку, и я …отвыкну от тебя! Я буду свободным! Собой буду, ясно?!
Он швырнул на стол серебристую карту.
– Забирай! Меня нельзя купить. Что я еще тебе должен? За аренду дома? Сколько? Или я отработал?
Шон медленно опустил взгляд на кредитку и снова поднял голову.
– Отработал.
– Прекрасно! Я увольняюсь, слышишь? Я ухожу, понял, Дэлмор?
– Понял, Вентура.
Шон был бесстрастен, словно обсуждалось что-то простое  и повседневное, но горящий яростью и агрессией взгляд Рамиреса будто мгновенно застывал, отражаясь от ледяных серых глаз.
– Иди. Ты свободен.
– Именно. Свободен! Я уеду к ней, я люблю ее, и она оценила меня по достоинству. С ней я – тот, кто я есть на самом деле, а не один из «твоих людей»! И я никогда не вернусь, слышишь, никогда… Я нашел то, что нужно – мне!
Пуэрториканец вскочил. Стул отлетел назад, упал, а парень, казавшийся в тот момент искрящейся черной молнией, шагнул к двери.
– Постой.
Голос Шона прозвучал идеально ровно. Рамирес по привычке замер, выполнив приказ, но сам себя за это проклял и в вихре бешенства развернулся:
– Нет у тебя надо мной больше власти, завязывай распоряжаться! И я не останусь, даже не говори об этом!
Шон мрачно усмехнулся.
– И не думал. Я о другом. Твоя семья. – Выражение лица Рамиреса чуть изменилось. – Ты им сам планируешь рассказать, что уезжаешь навсегда, или это сделать мне? Если ты опять просто исчезнешь, они ведь опять спросят меня.
Рамирес смешался, с него слетел азарт красивых жестов. О семье он как-то не подумал. Отвык слегка, все взрослые, все устроенные, уже не так остро он там всем необходим…
– Н-не знаю. Посмотрю. Найду способ.
Но парень был полон решимости оставить последнее слово за собой.
– Это моя жизнь, и только я решаю, что мне делать и где мне жить. И с кем. Никто не вправе решать за меня! Никто не вправе ничего от меня требовать! Я тот, кто я есть, и хочу спокойно жить, без приказов, без всяких проверок на верность, на прочность, на проявление понимания, что ты мне всю жизнь устраивал, и всякое такое! Всё! Удачи! Счастливо оставаться!
Рамирес вылетел за дверь, с силой хлопнул ею, ставя точку на всем.
Он не слышал и не видел, как вслед ему Шон проговорил с горькой усмешкой:
– Спокойная жизнь? Без требований и испытаний на прочность? Ха, ты не там ищешь, парень. С Вегой тебе это не грозит, странно, что до сих пор не понял. – Сочувствие в его голосе погасло, сменившись отчужденным прищуром и жёсткой складкой губ. – Удачу оставь себе, свободный человек. Она понадобится тебе вся, до капли.




***

Часть 2.


Рамирес с трудом разлепил веки, проклиная назойливый трезвон телефона в дешевом номере мотеля где-то… в Бельгии, или Швейцарии, он не был уверен на все сто. Голова раскалывалась после вчерашнего. Но вместо гордых воспоминаний о не банально и не зря проведенной ночи, которые обычно помогали скрасить тяжелое утро, у него перед глазами встала отвратительная картина пьянки в компании зеркала.
Парень застонал, выругался – телефон все звонил и звонил. Кому он мог понадобиться – хозяину этой дыры? Ну да, он не платит вторую неделю, но ясно же сказано, что как только…
– Mierda!.. – нервы сдали, Рамирес схватил трубку, заорал: – Ну, что еще, вашу мать?!
– Вентура?
Этот голос Рамирес узнал бы в любом состоянии.
– …Ты?! Н-но… – растерянность мешала соображать. – Как ты узнал этот номер? И… где я вообще нахожусь? – Парень скривился, хмыкнул и ответил сам себе. – А, ну да, конечно. Вы ведь там профессионалы, как я мог забыть.
В трубке прозвучало:
– Рамирес… - но пуэрториканец перебил:
– И какого хрена, интересно, ты звонишь? Чего ты вдруг обо мне вспомнил, а, Дэлмор? Полгода всё-таки! Или хочешь убедиться, что я в дерьме?! Что у меня ничего не вышло с самостоятельностью?!
Рамирес, не помня себя, вскочил на ноги, пнул грязный скособоченный стол с огрызками своего вчерашнего ужина из какой-то забегаловки, на которую хватило остатков наличности. Выкрикнул:
– Нет! Ни хрена подобного! Всё у меня супер! …У нас, то есть! Всё просто замечательно, и я…
Увлеченный своим взрывом эмоций Рамирес едва услышал в динамике холодный, четкий голос:
– Вентура. Твоя мать умерла.
Секунду парень молчал с перехваченным горлом, потом слепо осел на кровать. Прошептал:
– Что?.. Что ты сказал? П-повтори.
Шон так же раздельно проговорил:
– Твоей матери больше нет. – В его голосе было даже не осуждение.  Отвращение. – Приезжай.
Рамирес тупо уставился в мерно гудящую опустевшую трубку и сидел так очень долго. Потом трубка стукнулась об пол.
Чтобы  достать денег на билет, он, кажется, кого-то убил. Не заметил, кого. И потом, в аэропорту, в самолете, в автобусе, он был как неживой. Внутри всё умерло, онемело, он бездумно смотрел в окно и не видел ничего…
Только когда автобус высадил его на углу улицы, где стоял дом его матери, что-то шевельнулось в замороженной душе. Рамирес вспомнил, как долго убеждал мать переехать с Канала, как она говорила, что там ее дом, ее сад, а он уговаривал пожить в нормальных условиях, раз уж теперь он может ей это обеспечить. Росита наотрез отказалась жить в его доме на Private-street, но после долгих шумных обсуждений, с помощью Исабель ему удалось получить согласие на какой-нибудь небольшой домик в зеленом районе, и чтобы обязательно был сад. Он сам мотался по городу, снимал на камеру продающиеся строения, крутил ей эти кадры, и они увлеченно кричали о плюсах и минусах, споря до хрипоты, пока наконец в какой-то момент он не увидел в ее глазах шевельнувшуюся заинтересованность.
«Похоже на домик моих родителей. До того, как меня увез твой отец…» – тихо сказала Росита, и через два дня Рамирес перевез старую мебель, с которой женщина не согласилась расстаться, на новое место. Там сразу стало уютно, взрослые, уже давно замужние дочери постоянно заходили, помогали стареющей матери, оставляли на нее внуков. Заходил и «непутевый» Эрнандо, и тайная гордость матери – взявшийся за ум и выбившийся в люди старший сын.
В доме пахло пряностями, матэ и свежим хлебом. Там хватало места для всех в день Благодарения и на Рождество.
А теперь там стоял ее гроб.

Рамирес медленно поднялся по ступенькам, заставил себя переступить порог. Он был одет совершенно не так, как требуется в подобных случаях: когда-то белая, теперь просто грязная футболка, темные джинсы с прорезью на бедре, тяжелые байкерские сапоги. Некогда было думать о формальностях, он пересек океан в чем был, даже сумки никакой у него не имелось. Ни вещей, ни денег, ничего. Только он сам.
Теперь парень стоял на пороге, у входа. На глаза падали отросшие пряди грязных волос.
На него обернулись. Посередине сумрачной, несмотря на дневное время, просторной комнаты стояли у гроба заплаканные Инма и Чоли. Они комкали в ладонях мокрые платки, к подолам длинных черных юбок цеплялись их младшие дети, тоже зареванные… Пилар, закрыв лицо руками, рыдала на стуле в углу. Мерче пыталась впихнуть сестре какую-то таблетку и стакан воды. Все посмотрели на брата и молча отвели глаза.
В комнате были еще четверо.
Растрепанная и дрожащая Джей почти повисла на муже, не в силах посмотреть на гроб женщины, которая сразу приняла ее как дочь и искренне полюбила, отдавая «белой девочке» все тепло южной души. Эрнандо поддерживал ее, иначе Джей упала бы, но смотрел – на Рамиреса, неотрывно и пристально, стиснув зубы. И, наконец, бледная Исабель, болезненно выпрямившаяся, закаменевшая в своем горе, опиралась на руку Шона, одетого тоже в черное. Дэлмор находился здесь, среди самых близких, по бесспорному, признанному всеми праву члена этой семьи. Оба они, и Шон, и Исабель, тоже смотрели на Рамиреса в скорбном полумраке комнаты, но он не мог различить выражения их лиц.
Никто не пошевелился, никто не произнес ни слова. Ни приветствия, ни утешения, ни знака, что он вообще узнан.
Рамирес, собрав все силы, перевел взгляд на тело матери.
Она лежала среди цветов такая маленькая, такая странно неподвижная и спокойная, такая не похожая на Роситу, у которой было семеро детей и не было привычки к безделью.
Он знал, что она мертва, но только сейчас это понял. Почему-то он увидел ее совершенно седой, хотя помнил черные волосы. Шагнул к ней, беззвучно прошептал:
– Madre… Dios, no puede ser…  [мама… господи, не может быть]
Подойти к гробу не дал Эрнандо.
Парень оторвал от себя Джей и рванулся к Рамиресу, заступил ему дорогу, дрожа от бешенства, обеими руками оттолкнул брата так, что тот врезался спиной в стену. Оскалился:
– Зачем пришел?! Какого дьявола ты явился сюда, ублюдок?! По какому праву?!
Рамирес пораженно выдохнул:
– Что ты?.. Эрнандо… – Все молчали, и никто не возразил младшему Вентуре.
– Тебе здесь не место, слышишь? Ты умотал в Европу, чтоб трахаться со своей сучкой! Ты наплевал на всех нас, на нее! – Младший указал на гроб. – Та тебе дороже, ну и прекрасно! Уматывай обратно, нечего тебе тут делать, ничего твоего здесь больше нет. Вали отсюда, скотина, понял?!
Последнюю фразу он проорал прямо в лицо, и Рамирес с неверящим, потрясенным лицом вжался затылком в стену. Потом Эрнандо чуть отступил. В глазах горела злая боль. Парень сказал тихо, но так, что от его слов стало еще хуже:
– Знаешь, ведь мама звала тебя. Она умерла не сразу, у нее было несколько часов, чтобы всё понять. Чтобы попрощаться. С нами. И мы были с ней. Все. Кроме тебя.
Рамирес бессознательно качал головой, будто прося Эрнандо остановиться, замолчать. Но тот говорил – ненавидя, обвиняя:
– Она звала тебя. С тех пор, как ты уехал, ее как будто подменили. Ни смеха, ни песен, ничего. Сад ее засох весь, представь. Да, мы оба всегда заставляли маму волноваться больше, чем нужно, но она хотя бы знала, где мы и что с нами. Она поседела за двадцать дней от волнения за тебя. Почему ты, с-сволочь, не мог хоть дать ей знать, что жив?! Хоть пара слов …твоим голосом?!
 У Рамиреса в глазах всё плыло и качалось, только голос Эрнандо прорывался сквозь мертвящий туман. А тот резко вытянул руку к открытой двери:
– Уходи. Ты во всем виноват. Если б ты был здесь, она была бы жива. Уходи и не возвращайся, понял? Нет у нее больше старшего сына. И брата у меня тоже нет.
От таких слов Рамирес вздрогнул, точно его хлестнули по лицу наотмашь. Слепо шагнул вперед, прохрипел:
– N-no lo digas… [не говори так]
У Эрнандо кончилось терпение. Он в остервенении бросился на Рамиреса, давая выход своим чувствам, но его занесенный кулак был перехвачен. Не разжимая захвата, Шон поймал безумный взгляд юноши, холодно сказал:
– Ты не будешь драться над гробом матери.
Это сразу отрезвило Эрнандо, и он опустил голову, отошел назад, к Джей. Та  его обняла. Рамирес, так и застывший у стены в страшном оцепенении, увидел совершенно чужого Дэлмора и услышал его негромкий ледяной голос:
– А тебе действительно сейчас лучше уйти.
Шон отвернулся и тоже отошел к остальным. Рамирес еще несколько секунд смотрел на родных, не видя поддержки, не видя сочувствия, не видя ни одной искорки понимания. Они все были – чужими.
Он сорвался с места и исчез за дверью.

…Все молчали.
Эрнандо опустился на диван, глядя в никуда всё еще яростными глазами. Принял из рук Джей стакан какого-то спиртного, поднес ко рту. Стекло стукнулось о зубы. Инма подошла, села рядом, положила руку на колено брату, безмолвно одобряя его поступок. Мерче тоже издали кивнула Эрнандо. Чоли с детьми ушла из комнаты, Пилар всё плакала, не поднимая головы, и только на лице Исабель Эрнандо не увидел согласия.
Она ничего не сказала, но смотрела на него как-то странно, с внутренней болью, как смотрит взрослый мудрый человек на неразумного ребенка, который оскорбил его в порыве дерзости, не понимая, что творит.
Исабель отвернулась от Эрнандо, вышла через заднюю дверь в сад. Там, опираясь на невысокий заборчик, стоял Шон. Он покинул комнату сразу после ухода Рамиреса, и теперь просто разглядывал увядшие цветники доньи Роситы. Сгорбился, сцепил пальцы, в потемневших глазах была тяжелая задумчивость.
Она неслышно подошла, положила руки на светлое дерево верхней планки. Парень коротко глянул в ее сторону, но позы не изменил. Оба несколько минут молчали вместе, возможно, думая об одном и том же. Девушка казалась изваянием в своем длинном черном платье, с традиционной кружевной накидкой на волнах темных волос.
Именно Исабель нарушила тишину. Ее голос был тих, печален, но тверд.
– Найди его.
– Нет. – Шон не колебался с ответом.
Исабель не шевельнулась, продолжила тем же ровным тоном:
– Он сейчас в таком состоянии, что может убить себя. Пойми, я не хочу еще одного гроба.
Шон распрямился резче, чем надо, повернулся к ней.
– Тогда иди за ним сама. Он тебя услышит.
– Нет, – устало покачала головой Исабель. – Мой брат слышит только тебя, и ты об этом прекрасно знаешь.
– Ты забыла, кое-что изменилось.
– Это не изменится никогда.
Она не отводила глаз. Дэлмор не выдержал ее взгляда, снова отвернулся к желтеющим листьям обреченных растений.
– Исабель, я не хочу его слушать. В конце концов… – он оборвал себя.
– Понимаю. Я действительно тебя понимаю.
Они опять смотрели в одном направлении, соприкасаясь плечами. Шон ждал, но девушка молчала. Тогда он сам невесело усмехнулся:
– Договаривай. Ведь есть «но», правда?
– Нет никаких «но», Шон. Просто я тебя прошу. – Он опустил голову. Исабель произнесла каким-то далеким голосом: – А ведь я тебя уже однажды просила об этом, точно так же. Много лет назад, в переулке у Triple Cross… помнишь?
Шон молча кивнул.
– Не дать ему совершить самоубийственного шага. Я просила за него, и ты согласился… Посмотри на меня!
Он повернулся к ней, и Исабель вдруг улыбнулась, хотя ее затопленные болью и страхом глаза были глазами той девчонки-подростка, готовой на многое ради спасения брата. Девушка со странной интонацией тихо произнесла:
– Шон Дэлмор. Хочешь, я за это буду тебе должна?
Парень вздрогнул от этих слов, как и тогда, закусил губу, сжал планку забора в кулаке, а Исабель повторила, зная, что выиграла:
– Найди его. Пожалуйста.
Он вздохнул перед тем, как ответить.
– Хорошо. Но – ради тебя, не ради него.
– Неважно.
Он пошел к воротам, а девушка смотрела ему вслед. Двое умных людей в который уже раз взялись исправлять чужие ошибки.


***

Рамирес сидел на земле, на склоне оврага в старом парке, позади дома, который когда-то называл своим. Его потянуло в эти места подсознательно – он вряд ли осознавал, куда идет, шатаясь, волоча ноги, не видя ничего… Сейчас острый приступ дикой боли чуть отступил, сменился оледенелым отстраненным спокойствием.
В руке у парня был нож, единственное его оружие. Он вытащил потемневший от времени и непогоды клинок из ствола дерева за домом, где тот оказался после какого-то спора о меткости со Смитом, разумеется, проигранного. И теперь Рамирес зачарованно ловил на лезвие отблеск солнца через листву.
Он собирался с духом.
Пистолетом легко. Ствол к виску, в рот, под горло, ко лбу – и всего-то. Но перерезать себе горло почему-то сложнее. Дольше, больнее. Для этого нужна решимость. Смелость. Уверенность. А в душе у Рамиреса было темно и пусто. Он неотрывно смотрел на грязную глубокую лужу на дне оврага, словно проваливаясь в эту вязкую черноту…
Тяжелый нож выпал из слабых пальцев, рукояткой вперед скользнул по илистой земле и исчез в мутно-коричневой воде.
В глаза пуэрториканца вернулась осмысленность. И в этот миг он сильно вздрогнул, инстинктивно перекатился вбок на колени и замер, потому что Шон, стоявший над ним в нескольких шагах, у кромки оврага, произнес:
– Передумал?
Он равнодушно смотрел на измученного грязного парня с дорожками от слёз на лице, который сейчас окаменел внизу.
– Прекрасно. Твоя сестра просила убедиться, что ты не покончил с собой. Я убедился.
Отвернулся и двинулся прочь. Рамирес рванулся следом, но ноги завязли в рыхлой земле, он упал на склон, вскинул голову, увидел уходящий силуэт и выкрикнул так, как кричит раненый, как кричит умирающий в последний раз.
– Стой!..
Шон остановился.  Его лицо исказилось от какой-то внутренней борьбы, но, когда он повернулся, снова стало бесстрастным.
Пуэрториканец стоял на коленях на крутом склоне ямы, волосы спутанными прядями закрывали лицо, с расцарапанных ладоней осыпалась земля. Он тихо, страшно повторил:
– Постой. Не уходи.
Дэлмор молчал, не двигался. Их разделяло шагов пять. Рамирес, ничем больше не напоминавший самого себя в их последнем разговоре полгода назад, попросил:
– Останься.
– Я не хочу говорить с тобой, Вентура.
– Не говори!.. – прошептал тот с готовностью мольбы. – Просто побудь здесь.
Шон чуть прищурился. Рамирес счел это добрым знаком и обнажил зубы в ужасной улыбке:
– Ведь нож – это не единственное, чем я мог бы… Что ты скажешь Исабель?
Словно колеблясь, Шон обвел глазами деревья вокруг, шагнул назад, к оврагу, и сел наверху, на кромку, свесив ноги вниз. На Рамиреса не смотрел. А тот медленно взобрался по осыпающемуся склону, как-то неловко, несмело устроился рядом, но не слишком близко. Сгорбился, надолго замер, закрыв лицо ладонями. Потом бессильно уронил руки, судорожно вздохнул и заговорил, не отводя глаз от дна ямы под ногами, заговорил тоном горькой безнадежности, мертвого спокойствия:
– А ведь он прав. Я действительно виноват в том, что она… что мама… Господи, до сих пор не могу поверить. Я п-просто к этому не готов. Я же… Сколько же она из-за меня мучилась, всю жизнь! Каким слепым бессердечным ублюдком я был. Не могу вспомнить ничего хорошего, что я для нее сделал, представляешь?
Ни ответа, ни реакции Рамирес не ждал. От воспоминаний его передернуло.
–  Однажды я даже поднял на нее руку. На мать. Она не хотела меня куда-то отпускать, встала перед дверью, а я отшвырнул ее в сторону… Разбилось что-то, помню звон. Я… я ее ударил. Ушел. Не появлялся неделю, извелся. Потом всё-таки притащился – не домой, в сарай, отоспаться. Только ствол бросил, а она в дверях. Стоит, молчит и смотрит. И я на нее. Думаю – проклянет сейчас и выгонит. И права будет. И приму, и уйду. И не знаю тогда, как дальше и что… А она – пойдем, говорит, поешь. Я бурритос приготовила, как ты любишь, Мире.
Парень провел дрожащими пальцами по лицу.
–Вот так. Я пойду в ад. А она в рай.
В голосе Рамиреса росло, прорывалось страдание.
– Она любила меня. И я ее – тоже, но она никогда, ни единого раза от меня этого не слышала! Ну да, всякие сопли для девчонок, к чему это мне? А ведь я мог бы! Сейчас мог бы… но не успел! – Рамирес развернулся к Шону и выкрикнул, не помня себя: – Ну почему, Дэлмор, тварь, ты не позвонил мне раньше?!
Шон не ответил ничего на этот дикий, безумный упрек, но Рамирес сам всё понял. Отвел взгляд, закусил губу, прошептал:
– Прости. Я не знаю, что несу.
А боль продолжала разрывать его истерзанную душу.
– Я сказал бы многое… Что я помню ее заботу. Что она удивительная, что ее хватало на всех, что я не забыл, как она целовала меня украдкой и подсовывала сладкое, даже когда мне было уже пятнадцать. А я возмущался… Что я не стоил ее доброты, а она прощала, и я ценю. Что мне жаль, что я делал ей больно!.. Что мне ее не хватает!
Парень, не замечая, что плачет, выдохнул на надрыве:
– Que yo te quiero, madre, me oyes!.. [что я люблю тебя, мама, ты слышишь] – и согнулся, содрогаясь от испепеляющего горя.
А Шон, чуть помедлив, тихо ответил:
– Она слышит.
– …Что? – Рамирес вздернулся с какой-то дикой надеждой. – Что ты сказал?..
Дэлмор пожал плечами, глядя вперед и вниз.
– Когда живые говорят так… когда душа кричит, они слышат.
– Правда? – прошептал Рамирес. – Это правда?..
– Не знаю. Но я в это верю.
Они надолго замолчали.
Дыхание Рамиреса понемногу выровнялось, и оба парня просто неподвижно сидели на земле. Рядом, но не близко, не по отдельности, но не вместе. Наконец пуэрториканец пошевелился, потер ладонями лицо, задумчиво усмехнулся. С горечью признал:
– Я сломал свою жизнь. Всю. Сам. Я всё перечеркнул. И ради чего? – сам себе ответил: – Ради безумия.
Шон откинулся назад, оперся руками о землю, сощурился от ударившего в глаза осеннего солнца. Возразил:
– Ради любви.
– Нет. Это не любовь. Любовь… – Рамирес  поискал слова, – любовь это когда навсегда. А это… я не знаю, что это было. Одержимость. Наваждение.
Вентуре показалось, что Шон хочет встать и уйти. Хуже этого он ничего не мог себе представить, поэтому буквально взмолился:
– Пожалуйста!.. Выслушай, – и заговорил быстро, словно торопясь успеть. – Знаешь, сначала всё было круто. Просто как в кино. Сафари в Кении, альпинизм в норвежских фьордах, без страховки… потом какие-то ралли, парапланы, рафтинг чёрт-те где… Как же я тогда устал! Одно за другим, non-stop, я всё время должен был доказывать, что достоин, что я имею на нее право. Конечно, я сорвался. Не выдержал очередного теста на крутизну. В каком-то нелегальном сингапурском ресторане для гурманов-экстремалов я отказался есть человечину. Под острым соусом. Сказал, что хватит, что это не для меня. А она съела обе порции… и всё кончилось. Сразу. Когда она смотрела на меня, в ее глазах было презрение, а когда не на меня – поиск. И …точка.
Рамирес глубоко вздохнул. В его словах не было настоящей боли, так – что-то вроде сожаления, даже, скорее, не о феерической жизни, а о потраченном времени.
– Вот и представь, до какой же степени я идиот. Она меня околдовала. Хотя глупо обвинять кого-то, кроме себя, не хотел бы – не поддался. Но это я теперь такой умный, когда всё кончено! – В черных глазах к боли примешался ужас. – Когда от моей жизни ни хрена не осталось.
Он замолчал. У него дрожали губы.
Тогда заговорил Дэлмор. Негромко, не глядя на раздавленного страданием парня, он подтвердил:
– Ты прав.
Рамирес вздрогнул от хлестнувших коротких жестоких слов. Иногда так больно слышать подтверждение худшим мыслям. Иногда хочется услышать именно – ты сошел с ума, всё не так. Но на такое надо иметь право, для такого должен найтись кто-то, кто захочет доказать тебе, что есть выход. Не тот случай, не так ли?
– Ты был прав, когда сказал, что любовь – это то, что навсегда. Верно. Но это определение относится не только к любви, есть еще подобные вещи.  Например, родство. И… – Шон чуть помедлил, задумчиво прищурился, – дружба. Если она настоящая.
Рамирес, не дыша, боялся упустить хоть звук.
– Эрнандо такой же, как ты, сначала скажет, выплеснет всё, чем горит, а потом начинает думать. Он остынет. И я при любом раскладе не могу себе представить, что от тебя откажется Исабель. Так что семья у тебя есть, Вентура. Никуда ты от этого не денешься.
Едва различая знакомый за столько лет профиль сквозь неизвестно откуда взявшийся туман, пуэрториканец зачарованно смотрел на того, кто говорил с ним. Так, как Рамирес и надеяться не смел. Так… по-старому. Хотя ведь нет ничего, и всё сожжено, и мосты обрушены, и всё стерто. Да? Не может быть иначе. Но…
Рамирес боялся поверить. После того, что он натворил… после того, как он такое выдал, с дурной легкостью одним махом отказался от всего, что ценил всем сердцем, после того, как предал… Что это может значить?
Еле слышно он выдохнул:
– А дружба?
Дэлмор на миг взглянул на него – и отвернулся. Рамирес опустил голову. Безумная надежда погасла.
– …Прости. Я зря. Я знаю.
Шон наклонился вперед, сцепил пальцы, поморщился, как будто внутри у него был какой-то разлад. С досадой сказал:
– Чёрт, ведь не хотел же всё это обсуждать! Ну ладно, если уж начал… – Рамирес замер, боясь, что малейшим движением он сломает момент, и Шон передумает. – Вот что, Вентура. Тогда, полгода назад, я кое в чем был неправ.
– Что? – непроизвольно вырвалось у Рамиреса. – …Ты?!
Он издевается.
– Я сказал тогда, что зависимость это плохо. Помнишь?
– Да…
– Так вот, не всегда. Если зависишь от химии, от спиртного, от игры, от того, что разрушает – да, плохо. Но бывает и по-другому. Бывают зависимости… от людей. Это называется привязанность. Если тебе не наплевать, что с кем-то происходит, ты от него зависишь, и наоборот. Если смотреть так, то красивые слова вроде «свобода», «самостоятельность» – это не что иное, как одиночество, понимаешь? Я понял не сразу. – Шон невесело усмехнулся, вздохнул. – Когда-то я был абсолютно свободен и дьявольски независим. Поверь, это было вовсе не так замечательно, как кажется.
Он почти крикнул:
– И всю свою жизнь я пытался это изменить! У меня получилось. Сначала был Рой. Я стал уязвим через него, но оно того стоило. Потом всё остальное, накрутилось, разрослось… Был момент, мне показалось, что это даже слишком, что мне столько не надо, что пошли они к дьяволу, меня на всех не хватит. Помнишь? Ты ж мне тогда мозги и вправлял. Но я сумел как-то. Удалось. И вот теперь я на самом деле очень зависимый человек: Смит с Мэри-Ли, Картер, Стэн с парнями, Орландо, другие… Я не свободен, совершенно, я связан этими зависимостями по рукам и ногам, но мне есть с чем сравнить – и я счастлив, что это так.
Он немного перевел дух, а Рамирес с исказившимся лицом осознал, что он сам-то как раз абсолютно свободен, как одинокий человек посередине материка под названием Антарктида. И хуже парень себя не чувствовал еще никогда.
А Шон посмотрел наконец на него.
– Я зависел и от тебя, Вентура. Даже сильнее, чем от большинства других, наверное. Ты был близким мне человеком. Ты был мне нужен.
Он замолчал, потому что Рамирес, словно из последних сил, выставил руки, отгораживаясь от того, что просто не мог слышать. Парень прошептал, зажмурившись:
– Нет… не надо. В прошедшем времени… это страшно.
– А что ты хочешь от меня услышать?
Сейчас, в этом разговоре, Рамирес мог сказать прямо. В диком напряжении, с горящими глазами рывком подался к нему и честно ответил:
– Я хочу услышать, что всё это есть! Что всё это в силе! – На самом пределе душевных сил он не смог сдержать крик: – Что я тебе всё-таки нужен, понимаешь, хоть в сотую долю того, как нужен мне ты!
И сломался, сжался в комок, вцепился зубами себе в руку, давя стон…
Шон молчал.
Через несколько минут Рамирес медленно поднял голову, но смотрел прямо, вниз, на гнилой пруд на дне оврага. Задержал дыхание, приходя в себя, собирая остатки сил, чтобы глухой, почти безразличный голос не дрожал.
– Дэлмор, я очень устал. И мне плохо. Прошу, если только можешь, прояви милосердие. Скажи мне прямо. – Он повернулся к Шону. – Скажи, да или нет.
Тот вгляделся в измученные черные глаза.
– Ты… забыл задать вопрос.
Рамирес, видимо, перешел какую-то грань, где эмоции осыпались пеплом, сколько же может человек страдать. И он даже усмехнулся – как будто здесь есть, что не понимать.
– Хорошо. Вопрос такой. Шон, могу я остаться?
Он ждал, с виду даже спокойно. Ждал простого, чёткого ответа, чтобы знать: есть ли у него всё еще судьба.
Шон тоже усмехнулся. Пожал плечами, легко ответил:
– Да. Разумеется. Остаться ты можешь.
Он не сводил глаз с лица Рамиреса, а тот закусил губу. Вопрос задан неверно… Никто не будет мешать ему остаться – в стране. В городе. Он на это имеет полное право. Вот только Рамирес хотел знать другое.
– Шон… – Уже сложнее. Тяжело задать вопрос о самом важном, с каждой секундой под взглядом Дэлмора всё тяжелее. – Я… я могу… вернуться туда?
Рамирес кивнул назад, в сторону, где за деревьями находится территория Private-street. И снова ждал.
Дэлмор уже серьёзен, по его лицу прошла какая-то смутная тень. Он – решал. Но не слишком долго, хотя для Рамиреса это все равно вечность. Тихий ответ:
– …Да. Это ты тоже можешь.
Рамирес вздрогнул так, словно его ударили, отшатнулся с потрясенным неверием. Для него сейчас не существовало ничего, кроме этого человека и его слов. Парень вытолкнул из перехваченного волнением горла:
– Ты… меня… примешь?
Шон даже улыбнулся при виде надежды подобного накала, и глаза у него уже не так отчужденно холодны.
– Да.
Три вопроса, три одинаковых ответа. Такие важные, такие нужные. То, на что можно опереться, чтобы подняться с колен. Рамирес невольно покачал головой, не веря, губы снова дрожат… надломленным голосом он задал последний вопрос:
– И всё будет так, как было?!
Шон ответил:
– Нет.
Это как удар.
Робкая, только начавшая расцветать радость в черных глазах смята. Он как слепой… Медленно, потерянно отворачивается, как-то неловко прижимает пальцы к губам.
– Н-ну да. Я понимаю. Я же… ты считаешь меня предателем.
Прежде чем отреагировать, Дэлмор подтянул к себе ногу и всем телом развернулся в сторону похожего на призрак Рамиреса. С иронией переспросил:
– Кем? Предателем? Ну это ты загнул. Куда там тебе… Для предательства надо иметь как минимум холодную голову, Вентура. Надо хоть что-то рассчитывать наперед. Надо элементарно осознавать, что делаешь! А ты… эх… – он снисходительно улыбается. – Так, как ты: наворотить сдуру чёрт-те чего, налепить одну глупость на другую, а потом каяться? Нет, Вентура, это не предательство, это идиотизм. Так, как было, говоришь? Планируешь остаться каким был и быстренько обо всем забыть, ничему не научившись? У меня идея получше – может, тебе всё-таки воспользоваться поводом и слегка поумнеть?
Всё время, пока Шон говорил, Рамирес наблюдал за ним так, как он смотрел бы на заговорившего с ним ангела. Столько всего светится во влажных от слез черных глазах… Он уже понял, что означает такой тон Дэлмора, о чем свидетельствуют потеплевший взгляд и знакомая улыбка. Рамирес уже знал ответ, но всё равно:
– Ты простил меня?.. Да или нет?
– Да.
А отреагировал пуэрториканец странно.
Закрыл глаза. Замер, набрал полную грудь воздуха, не двигался несколько мучительных секунд… Выдохнул. Расслабился. Он дико вымотан и предельно устал. Провел по серому лицу ладонями, не замечая, что они в грязи. Откинулся назад, почти лёг, уперся локтями в землю, а смотрел вверх, где сквозь просветы в кронах деревьев видно, как быстро ползут по небу облака.
– Смотри. Ты никогда не думал, какой силы там, наверху, должен быть ветер?
Шон мельком глянул туда, но вернулся настороженным взглядом к Рамиресу.
А тот испуган небом.
– У нас тут тихо, хорошо, можно жить, можно дышать. А там рвет на части, на ошметки, на капельки, и вмиг – как и не было… Там плохо. Там холодно и пусто.
– Эй, парень, очнись. Если я тебя начну по морде хлестать, тебе же будет хуже.
– Ну как так может быть? Там настолько красиво – и так погано? Не хочу туда больше.
– Рамирес…
Не меняя ни позы, ни голоса, всё так же следя за чем-то, видным ему одному в вышине, тот шепотом отозвался:
– А знаешь, самое важное, что со мной случилось в жизни – это ты.
Шон опустил голову, молча дотронулся до его вздрогнувшего плеча, слегка сжал. Но тут же распрямился, хлопнул парня по тому же плечу, даже тряхнул:
– Спорный вопрос, и он явно терпит. А ну вставай, у тебя полно дел.
Тот заморгал, словно очнувшись, с негромким стоном помотал головой, нахмурился. В проясняющихся глазах разворачивалась память.
– Пойдем, Рамирес. Эрнандо со всем не справится, ты должен быть там. А я больше не собираюсь играть твою роль в твоей семье.
Шон подал Рамиресу руку, и тот встал, уже вменяемый и собранный, насколько это вообще возможно в его состоянии.
– Я тебя подвезу.
Они ушли вместе.


***

В машине Шон то и дело искоса поглядывал направо, где Рамирес сжался на сиденье, словно пытаясь занимать поменьше места, как-то странно завалился вбок, прислонившись головой к стеклу, и бездумно грыз ногти на черной от грязи руке.
На парня сегодня слишком много всего свалилось. Это его с виду отстраненное спокойствие – на деле тонкая пленка над бурлящей бездной. Он многое потерял и многое вернул. Ему тяжело. Его силы на исходе, а так много еще предстоит.
Шон отвел взгляд от дороги, порылся в контейнере между сиденьями, достал банку пива и толкнул Рамиреса.
– Эй, держи. Тебе бы, конечно, спирта надо, но уж что есть.
Тот, очнувшись, благодарно принял, даже улыбнулся.
– Спасибо.
Открыл. Но до рта не донес.
Рамирес вдруг фыркнул, согнулся пополам от дикого хохота, вцепившись в несчастную банку, всхлипывая и содрогаясь. Пена текла по руке, капала на джинсы, на пол. Минуты три парень просто бился чуть ли не в истерике… Шон не мешал. Напряжение нашло такой выход, нервы разрядились смехом, и это даже хорошо. Дэлмор пробормотал:
– Неожиданный эффект. А в рекламе ни звука.
Рамирес досмеялся, подавил последние всхлипы, размазал по лицу новую порцию грязи.
– Ой… дьявол, да ну, я п-просто… – и неожиданно резко посерьёзнел. – Знаешь, почему я так? Как ты не понял… я же сказал тебе «спасибо».
– И что? Это повод для такого бурного веселья?
– До тебя всё еще не доходит? Господи, Дэлмор, тупишь. Ну посмотри… Ты сегодня пошел за мной, хотя я тебя так искренне и чётко послал за всё, что ты для меня делал. А просьба Исабель… это не довод. Она знала, кого просить. А потом ты со мной говорил. Ты меня слушал. Ты меня поднимал, собирал по кусочкам, как всегда, ты так здорово это умеешь. Потом… потом ты… в-вернул мне мою жизнь.
Рамирес снова диковато улыбнулся, произнес со странной интонацией:
– А я собрался сказать тебе «спасибо» только – ты слышишь? – только за эту долбаную банку пива!
И уставился на жестяной цилиндрик почти безумными глазами.
Шон отреагировал:
– Согласен, вежливость не самая сильная твоя сторона, но я за пятнадцать лет знакомства слегка привык. И чего ты заморочился на ерунде, мне не ясно, ведь ты запросто мог промолчать и на этот раз, так что тебе только в плюс.
Рамирес медленно поднял голову, поймал взгляд Шона, тихо произнес:
– И всё-таки спасибо. За всё остальное.
– Пожалуйста. Пожалуйста, Вентура.
И это было одновременно ритуальной формой ответа на благодарность и реальным приглашением в прежнюю жизнь, подтверждением права войти в нее снова.
Машина встала на другой стороне улицы, но Рамирес не торопился выходить. Снова побледнел, закаменел, уставился на дом Роситы Вентура, где  по обычаю двери были открыты настежь.
Отсюда ему утром пришлось уйти. И сейчас парень колебался, заставлял себя и не мог сдвинуться с места. Боялся, что его не примут и на этот раз.
Сжался так, будто ему было холодно, с трудом выдавил, не отрывая взгляда от дома матери:
– Н-не могу. Если… то я… – он обхватил голову руками. – Не могу.
– Успокойся. Знаю, тяжело.
– Знаешь? – Рамирес взглянул на Шона больными глазами. – Откуда ты можешь знать? Твоя мать погибла не из-за тебя.
Шон помрачнел, тихо ответил:
– Это как посмотреть.
Рамирес тут же пожалел о своей необдуманной фразе. Сколько же можно совершать ошибки? После крупных и тяжелых, которые бьют, как камни, и ломают кости, мелкие не становятся незаметными. Они как острая галька под босыми изрезанными ногами.
– Да, Рэм, люди ошибаются. Иногда последствия серьёзные. Но ведь надо что-то делать, как-то жить дальше. Пусть уже с этим, но жить. Она любила тебя, и ты ее любил. Подумай, как больно ей будет, если ты не найдешь сейчас в себе сил пойти к ней. – Двое смотрели друг на друга. – Еще не слишком поздно. Иди.
Рамирес еще секунду не двигался, будто впитывая силу из этого контакта взглядов, твердо кивнул. Выбрался из машины, не глядя по сторонам, пошел к дому. Шон остался за рулем.
Вдруг у самого забора дома резко затормозил мотоцикл, а в парне, что на нем приехал, Шон узнал Эрнандо. Рамирес в тот момент уже скрылся в дверном проеме, но, судя по тому, как Эрнандо бросил байк на асфальт и сдернул с себя шлем, он успел это заметить.
Шон вздохнул, стиснул зубы и вышел. Уже у ступенек крыльца Эрнандо, почти ослепленный яростью, не успел вовремя остановиться и налетел на возникшего ниоткуда Дэлмора, заступившего ему дорогу. Парень отшатнулся, вскинул голову. В черных глазах сияло знакомое бешенство.
– Остановись. – В голосе Шона было что-то от твердости камня.
– Пропусти меня! Он опять!
– Остановись.
Эрнандо дрожал от напряжения. Его злило собственное бессилие, но оттолкнуть с пути Дэлмора у него бы не вышло, и он это понимал.
– Шон! Я ведь сказал ему! Почему он снова здесь?!
– Он твой брат.
– Уже нет! – выкрикнул парень, но Шон повторил:
– Он. Твой. Брат. – Такой мощью и даже угрозой веяло от него, что Эрнандо застыл. – И он ее сын. Да какое право ты имеешь вставать между ними?
– Н-но… – уверенности поубавилось, однако, горячая запальчивость заставила выкрикнуть: – Он ведь предал ее! И нас!
Эрнандо прищурился.
–…И тебя.
– За себя я решу сам, – спокойно ответил Шон. – На самом деле в этой жизни можно решать только за себя, ни за кого больше. Знаю, ты обижен на брата, потому что он отказался кроме всего прочего и от тебя тоже.
Эрнандо дернулся было что-то возразить, но Шон ему не позволил.
– Ты оскорблен, и ты мстишь. Но посмотри – что делаешь ты? В ответ на его проступок? Ты берешь и отказываешься от него, Эрнандо. – Шон сделал паузу и с усмешкой закончил: – Так чем ты тогда лучше?
Парень даже отступил на шаг. Болезненная растерянность заменила собой злобу. Он впервые посмотрел на всё под таким углом.
Шон наблюдал за его смятением и ждал. Наконец Эрнандо поднял голову, тихо, неуверенно спросил:
– Что же мне делать?
– Помогать. Помогать ему. Твоему брату сейчас очень плохо. Он знает свою вину и без тебя, поверь, ты ему нужен, Эрнандо. Он нуждается не в обвинениях, а в поддержке. Дай ему шанс исправить.
– Многое не исправишь.
– Да. Но остальное – можно.
Эрнандо прошептал, глядя на Дэлмора снизу вверх, словно желая услышать последнее подтверждение:
– А ты? Ты – дал ему такой шанс?
Тот молча кивнул. Эрнандо опустил плечи, расслабился.
– Хорошо. Я понял.
Шон отступил, давая ему пройти.
Когда парень вошел в дом, Дэлмор устало потер шею и сел на ступеньки. Он отдавал себе отчёт, что от него зависит всё, что его мнение о ком-то зеркалят все… даже привык к этому за столько лет.
Тем больше ответственность.

Эрнандо огляделся.
В комнате были только двое: Рамирес сидел у гроба, не замечая ничего вокруг, а Исабель при появлении младшего дернулась навстречу, словно хотела помешать, загородить Рамиреса. Эрнандо сделал шаг в сторону, вяло махнул рукой, чтобы она успокоилась, сел на диван. Сильно провел ладонями по лицу, как будто стирал что-то окончательно.
Исабель села рядом, внимательно пригляделась к брату.
– Ты говорил с ним?
– С кем? – парень сделал вид, что не понял.
– С Шоном, – терпеливо уточнила она. Эрнандо пожал плечами, усмехнулся:
– Откуда знаешь?
– Вижу, – коротко сказала Исабель. Потом заставила брата  поднять голову. – Он прав.
– Что? Ты же не знаешь, о чем мы разговаривали.
– А мне и знать не нужно. Просто он слишком часто прав, чтобы я в него не верила. Эрнандо, сделай так, как он тебе сказал, и это будет правильно.
Она на миг сжала его ладонь и встала. Вышла, оставив братьев наедине.
Эрнандо медленно приблизился. Обойдя Рамиреса со спины, он увидел, как тот держит руку матери в соединенных ладонях, прижимается к ней лбом, что-то шепчет, а из его закрытых глаз текут слёзы. Несколько минут Эрнандо наблюдал за этой болью, за этим раскаянием, и у него самого разгладились последние жёсткие складки у губ, в душе не осталось жестокости, только печаль потери, общей для них обоих.
И он протянул руку, положил ладонь на плечо Рамиресу, несильно сжал…
Старший очнулся, поднял голову, посмотрел на брата, и многое тот увидел в этом взгляде: растерянность, надлом, и какую-то приниженную покорность, ожидание приговора того, кто в этот момент мог принимать решение о его правах.
Рамирес не заметил отторжения. Эрнандо больше не был чужим.
Старший бережно положил руку матери ей на грудь, медленно поднялся, встал с Эрнандо лицом к лицу и негромко попросил:
– … Perdоname. [прости меня]
Тот чуть помедлил, ответил с неожиданно прорвавшимся облегчением:
– Y tu… hermano. [и ты меня, брат]
Они обнялись. А за дверью Исабель поцеловала крестик, который сжимала всё это время, молясь за братьев, и улыбнулась сквозь слезы.

Эрнандо толкнул Рамиреса к дивану.
– Переведи дух. Выпей. – Сменил его на том стуле рядом с матерью.
Минут через десять у парня вроде бы перестали дрожать руки.
В комнату вошла Чоли, таща на руках чьего-то младенца, окинула взглядом братьев, подняла бровь. Тут же фыркнула при виде чудовищно перемазанного в земле Рамиреса:
– Святые угодники, где ж тебя носило-то?
Он не знал, что ответить, но девушка и не ждала.
– Тебе надо срочно привести себя в порядок, ты похож на чучело. Там Мерче копается в шкафах, вроде что-то приличное для тебя она нашла, а когда переоденешься, Пилар на кухне даст тебе поесть. Но первым делом – в ванную, до того и не рассчитывай.
Рамирес слабо улыбнулся, видя, что оттаял не только Эрнандо, что как-то по цепочке его принимают все. Чоли сунула малышу соску, прикрикнула:
– Не стой столбом! Ванная там. И загляни к мальчишкам, хоть бы они там ничего не разгромили…
Рамирес двинулся по коридору вглубь дома. Он шел слегка заторможенно, словно в очень правдоподобном сне, очень хорошем сне… Автоматически толкнул дверь спальни, где под строгим запретом вылезать заперли его троих племянников: двоих сыновей-погодков Пилар и их ровесника от Мерче.
Десяти-двенадцатилетние пацаны отвлеклись от сооружения из стульев, ожидая разгона от матерей, но лица их осветились искренней радостью при виде Рамиреса. С неподдельным восхищением они оглядели его, и сын Мерче, Пако, завопил:
– Рамирес! Ты приехал! Класс, вот здорово! А ты привез мне такие джинсы? С дырками?
– Н-нет… – моргнул тот и покачал головой.
Тут встрял другой племянник:
– Наконец-то, бля, чтоб я сдох!
– Я тебе язык оторву, Хиларио, – отстраненно пообещал Рамирес. Мальчик не обратил внимания на невразумительную угрозу.
– Ты говорил, что научишь нас стрелять, помнишь?! Когда идем?
– И гранаты повзрывать!
– А еще покатать на истребителе!
Рамирес невольно усмехнулся:
– Ну, вот этого я точно не обещал. Не было такого.
– Было! – загомонили мальчишки. – Было!
Он пробормотал что-то вроде:
– Ну, посмотрим… – и поспешно закрыл дверь, успев услышать, как один мальчик говорит другому:
– Ну вот, видишь, он приехал, приехал, а ты не верил! Ну как бы он мог, сам подумай, дурак ты…
Что-то неожиданно и безжалостно резануло Рамиреса по сердцу. Он даже оперся рукой на стену коридора, пережидая, но навстречу ему выбежала, явно ускользнув от матери, Элена, пятилетнее чудо, его крестница.
Девочка летела по коридору с радостными криками:
– Ура, вернулся! El tio esta de regreso! [дядя вернулся]
Добежав, она обхватила его колени ручками и нетерпеливо упрекнула:
– Ну что же ты не берешь меня на руки? Давай скорее!
Он растерянно проговорил:
– Но я грязный…
– И пусть. Бери!
Рамирес подчинился. Элена удобно устроилась, обхватила его за шею одной рукой и попыталась оттереть его щеку другой.
– Да-а… ты и правда грязный! Наверно, ты купался в луже?
В коридоре появилась Инма, мать Элены, но не подошла, чтобы забрать дочку, а прислонилась плечом к стене шагах в трех и улыбалась, глядя на них.
Элена серьёзно и назидательно отчитывала Рамиреса:
– В лужах не купаются. Особенно взрослые. Вот я никогда так не делаю.
– Ну да, – смущенно согласился он. – Не буду больше.
– Хорошо. Молодец. И еще – ты больше не уезжай. Мама плакала, что ты уехал. Ты будь с нами, ладно?
Рамирес посмотрел на сестру. Та промолчала, но всё так же улыбалась. Элена скомандовала:
– Так, теперь иди и умойся, чисто-чисто! Пока ты меня всю не перепачкал… Мальчишки такие грязнули! – умудренно протянула девочка и, соскользнув, умчалась назад, а Инма последовала за ней, пытаясь поймать резвушку.
Рамирес долго стоял, как оглушенный… Потом, едва переставляя ноги, добрел до ванной, но ни войти, ни включить свет не успел. То, что зрело, росло в нем всё это время, с тех пор, как он второй раз переступил порог этого дома – прорвалось.
Только сейчас он в полной мере осознал, что именно он когда-то в запале посчитал ненужным и неважным, что он отбросил – вот эти детские улыбки, вот эти родные глаза, эти крепкие братские объятья; слова, мудрые или насмешливые, слова друга, который никогда не предавал его и не желал ему зла… Рамирес понял, что счастлив, до невыносимого предела счастлив, что это всё у него есть. Более того, это всё у него есть – снова.
Парень просто не выдержал. Ткнулся лбом в стену, кусая губы, зажмурившись, стараясь не закричать. Колени подогнулись, он извернулся и сполз спиной по стене на пол, осел, согнув ноги и запрокинув голову, зажав лицо ладонями и содрогаясь от страшных спазмов напряжения, которое его наконец отпускало…
Исабель кинулась на пол рядом с ним, встревоженно тормошила, окликая, но почти сразу же поняла. Просто обняла, прижала его голову к себе, гладила по волосам, чуть покачиваясь, говорила что-то необязательное, успокаивающее, мягкое и нежное, очень-очень нужное, помогала отдать всю боль до конца.
А когда Рамирес смог распрямиться и поднять голову, Исабель, сама вся в слезах, засмеялась, держа его за плечи.
– Знаешь, Мире, есть и другие способы убрать грязь с лица.

Солнце кренилось к западу, вечер долгого трудного дня собирался вступить в свои права. Исабель вышла из дома, вгляделась в машину на той стороне улицы, заметила за рулем знакомый силуэт.
Шон вышел ей навстречу, но до того, как он что-либо успел сказать, девушка молча, порывисто бросилась ему на шею и крепко поцеловала. Отстранилась, чётко сказала:
– Спасибо. Ты снова спас мне брата.
– Нет, Исабель. Если б не ты, я мог и не успеть. И сейчас, и тогда, в первый раз… Ты его ангел-хранитель. – Он наклонился к ней, взял за плечи. – Так что спасибо тебе. Ты спасла мне друга.
Исабель опустила голову, помолчала и вдруг рассмеялась.
– Интересно, Рамирес Вентура хотя бы догадывается, что ему по жизни просто дико повезло? Что он – чудо природы? Что он не просто человек с ангелом-хранителем, а тот, у кого их двое?
Шон тоже улыбнулся.
А рядом прозвучал усталый, спокойный, глубинно счастливый голос того, о ком они только что говорили.
–Я знаю…  Я знаю.


Рецензии