Город. Четыре фрагмента

1. НАВСЕГДА.
   
        С  неба сыплется пыль, как снег, и хоронит собой Город; завихряется смерчиками, веселится, шепчет… Колеблются ветром фонари над улицами, мечутся пятна света над преобладанием тени, над Фонтанкой, над  9 линией. А как они мечутся над Лермонтовским! Но это уже дела прошлого. А сейчас я внезапно чувствую, как напряжение тросов, держащих фонари, доходит до своего предела, до звона, скрипа и стона почти животного, в котором слышится мне одна и та же навязчивая мысль – а вдруг  все стены просто соединены этими тросами, и стоит только одному оборваться – и всё, прощай, видимость твердыни! Всё, кажущееся таким незыблемым, держится на тоненьком ржавом тросе, и нагрузка его – фонарь, мотаемый ветром. Вся жизнь – этот фонарь…
      И вот оно начинается, и имя ему – impression, и отнимает язык вместе с головой, предоставляя один шанс из ста невозможных, когда мы (одно), Винс, садимся в неизвестный Автобус, уносящий наш Шертмивер к самому себе, в свой вечный разрушенный Город…
      Стены – сначала сплошь, всё теснее и теснее, сдавливают до боли, без окон и дверей – перекрёсток – и дальше, с отягчением обстоятельств, потемнением в глазах и уплотнением слоя грязи, покрывающего всё вокруг. Когда же начинаешь понимать, что привыкаешь и всё же видишь – остановка. Передышка. Дом, с трудом похожий на жильё, но кто-то вышел из Автобуса и без сомнений растворился там… О, а вот и вывески времён вымершей цивилизации, свидетельства того, что и здесь жила надежда на процветание, забытая ныне за замурованными или выбитыми окнами – какая разница, мёртвым всё равно.
     А Автобус уже далеко оттуда. Скользят мимо всё более гротескные торжества разрухи, в недрах которых самопроизвольно зажигается свет, и мои тени провожают меня так же, как нежилые дома оплакивают своих нежильцов, уходящих всё глубже внутрь времени, каменного времени, имеющего память; вот уже мы добираемся до таких пластов, что слева возникает деревянный домишко двухсотлетней давности, серый и ветхий настолько, что кажется пеплом сожжённых книг, а прямо за ним вырастает из тьмы пряничный фрагмент древнерусского кремля, тем более не уместный здесь, что, не прожив и двадцати метров, перетекает в безликое  индустриальное сооружение, оставляя только яркую вспышку в мозгу, после которой уже совсем темно, и, кажется – вот она, долгожданная усталость, которая позволит мне (нам) уйти насовсем…
     Но – щёлк! – и внезапно Большой проспект, напрасный помощник, шоковой терапией возвращает меня (и только меня, увы!) в себя, к своим пугающе-светлым реалиям, заставляя щуриться, мыслить и, в конечном счёте, выходить.  Вот он, ветер.  И пыль.  И начинающийся дождь. А всё, что было вне – полусмерть, она же – вдвойне жизнь, настоящая, невозможная, наша (не моя, наконец!). Так не повод  ли  это искать, найти и – остаться?..
                М.Т.А., 15 апреля 2004г.


2. РАЗРЫВ.

    Что есть основание для предательства?
    Мысль ползёт по улицам, впитывается в камни, затекает в окна… Шагают по чёрным, перечёркнутым перспективам белые фонари, ритмично несут свои сны, перешёптываясь обо мне, человеке в их ограниченном круге. Идёмте, родные мои существа, задавать вопросы и получать ответы; идёмте, твари мои каменные и покажемте тварям моим живым всё, чему они так и не научились за столько столетий горя. Ох, и наплачутся они теперь за всё своё причинение!
     Что есть основание для прощения?
     И это даже не мысль, а бессмысленный поток растительных эмоций, сметающий меня на пути своём. Вползают в Город лианы и ветви дикого винограда и ласками своих объятий сковывают волю моих сфинксов, путают шаги моих фонарей, убаюкивают их шёпот своим шелестом. Всё хорошо, или, хотя бы, может быть так, даже если нет вообще никаких оснований прощать и любить снова – нам всегда остаётся печальный, призрачный аромат их забытья, порождающий желание срастись в единое целое с чуждым, по сути, миром.
       Но, как не стать камню растением, так и мне никогда не найти покоя; ни в мести, ни в прощении нет ни малейшего смысла и кругом только шёпот и скрип, пронзительный и отчаянный аккомпанемент невыносимой обиды, спутника необоснованного предательства.
               
                М.Т.А.  июль 2004г.

3. ХРАНИТЕЛЯМ.
 
      …А ветер совсем сходит с ума; с криком, надсадным и тревожным, разрывает календарь проклятого года и метёт по улицам цифры – разрозненные, потрёпанные закорючки надменного смысла, не существующего более, отныне и во веки веков, аминь…
         Если в такой вечер подняться на крышу почерневшего от невозможности здания там, на другом берегу Обводного, и смотреть сквозь ветер в обратную сторону, то будет видно возвышающуюся между крыш, ржавчины и свалок  ступенчатую кирпичную башню, на каждом выступе которой, среди мха, травы и  прорастающих деревьев сидят твари каменные. И так хочется к ним, в камень, на изнанку реальности, где нет страха, слов и цифр – вообще ничего, только скорость и сумерки; так хочется смеяться, поднимать крыльями ветер и, оставляя когтями следы на парапетах, снова растворяться в движении… Но, если ты сфинкс, то путь твой – не с ними, и долг твой – сидеть у подножия башни, ибо башня эта – зиккурат твоих девяти хозяев, дом твоей живой души, принадлежащей мёртвым.
         И поэтому я здесь, просто сфинкс, решивший немного прогуляться вокруг вверенной на века территории, подняться повыше и помечтать. Вот, кажется, уже чувствуется музыка в запахе стен и в башне загорается домашний, жёлтый свет, и некто знакомый поднимает пыльные жалюзи на окне и улыбается сгущающейся тьме, как будто знает, что я здесь тоже ему улыбаюсь… Но, увы -  по-моему, мне пора.
         Однако, неспешно спускаясь вниз по шаткой наружной лестнице, я всё отчётливее слышу музыку, невероятную, как сама скорость, невозможнее всего возможного, яснее всего потерянного… Бегут по клавишам пальцы моего призрачного хозяина, одного из девяти, и остальные восемь тоже играют на чём-то, смотрят друг на друга сквозь пелену времени и не могут отвести взгляда. Слышат ли они друг друга, видят ли? Неважно. Потому что в эту ночь твари каменные поют! Впервые в истории миров. И я – единственный, кто их слушает…
         А может, это просто сентябрь?
               
                М.Т.А.,  сентябрь 2004г.

 4.  СНОВА СЕЙЧАС.
 
       Сегодня я обожгла палец, пытаясь снова зажечь небо, выплакать своё счастье… Немного странно было смотреть, как вода пишет знаки, но слова из них не получаются.  Именно так это и выглядит – выглядывает «я» из своего колодца и тут же прячется обратно – не дай бог, поймут, поймают. Ну! Что вам ещё нужно, что дальше, после света, воды и неба? Берите моё и творите всё сами. Или я не имею права на отдых? Делайте всё за меня, если поднимете…
      А я, наконец-то, уйду вовнутрь. И смогу снова, как впервые, собрать красных листьев и подарить их Неве, как свой ежегодный пепел; смогу пройти, пропустить свой сентябрь через иную уже личность. А без этого – кто я? Всё больше и больше разрыв между нами – мной и мной.
     У меня теперешней очень много спокойствия – столько, что я могу себя преодолеть. И я – смогла. Когда наступило это «сейчас» и я оказалась не в силах ему противостоять – я исчезла… и я – появилась, поверх всего, перешагнув через собственный труп. Вот только кто-то остался при этом трупом. А кто? Кто, если не я?
      Сентябрь, я теряю тебя! Я вру, это невозможно. Я сама в это не верю. Так же, как не верю иногда в расставание с близкими когда-то людьми, которые тоже были мной, ибо я раздавала себя без остатка. А над всеми нами истерически хихикает вечность, и плесенью покрываются лица в фотоальбомах, той плесенью, которая называется «сейчас».
     Но, что бы ни случилось – Сентябрь, я иду к тебе! Завтра же, слышишь, даже если этот день будет прожит не мной – знай, я иду с тобой по нашему Городу.  И пусть я не умею радоваться, как прежде, каждой твоей секунде, пусть я разучилась восхищаться твоим великолепием – ты ведь ещё помнишь меня, каждое мгновение моего присутствия…
      А тот я, который считает, что я не права, уже готов вырвать ручку из моей руки и мысль из моей головы, заставить меня зачеркнуть пару прожитых лет и погрузить в общий сон, где мы вместе и живы…
      Спасибо тебе за то, что ты веришь, что я есть. Наверное, ты прав. Как всегда.
               
                М.Т.А., 29 сентября 2004г.