Зверобой

Зверобой

Это с моим дедом было, Лексей Тимофеичем. Только не в те поры, когда он по всей Мезени именитым зверобоем слыл. Много раньше, когда просто Алёшкой прозывался, и лет ему было от роду 15. Хотя, конечно, с берданкой в лес уже вовсю бегал. Дак ведь в наших краях, почитай, все юнаки каки-никаки охотнички.
Правда, Алёшка поудачливей многих был. И рябы с глухарями к нему в силья шли, и зайцы с лисами не мимо капканов проскакивали. Стрелял тоже не в белый свет, куда целил, туда и попадал.
Конечно, не в одной удачливости дело. Он смалу приметлив и терпелив был. Ежели у кого чему научиться можно, стороной не пропустит. Много от отца своего перенял. Но когда на большого зверя cтал родителя уговаривать – на медведя, либо сохатого – отец ему так отмолвил:
– Мудрено тому учить, чего сам не разумеешь. Тут тебе другой учитель надобен. Ступай-ка ты, Алёшка, к Кириллу Буеру, он нонеча как раз дома. Уговоришь с собой взять – значит, вправду везучий.
А Кирилл этот Буер – старик, уж под 80. И всю-то жизнь из лесу не вылазит. Скучно ему, вишь, с людьми. Три дочки давно замужем, а сыновей-помощников бог не дал. Так он в селе мало и бывает – всё больше на своём лесном угодье живёт. Добычу завез, припас вэял – и всем поклон. Буериха давно свыклась. Да и, честно сказать, с промысла Кириллова доход поболе, чем с хозяйства. Он и пушнину – лис, куниц, соболей добывает, и дичины любой в доме без переводу.
Алёшка к нему и побежал. В дом добрым порядком зашёл, шапку сдёрнул, хозяину с хозяйкой поклонился. Старый Кирилл жёнины валенки подшивает. На незваного гостя из-под седых бровей глянул:
– Будет кланяться-то, дело сказывай.
Лёшка и бухнул:
– Дяденька Кирилл Степаныч, возьми меня на медведя!
– Тебе медведь-от что сделал?
– Дык… Ничё.
– Ну ничё, дак и неча. Ступай откель пришёл. – Не долго и говорили.
Лёшка домой изобиженный вернулся, отцу говорит:
– Да провались! Один что ли Буер на Мезени охотник? Вон Прохор-Царевич тоже любого зверя добывает. И напрашиваться не надо: сам зовёт.
Отец плечами пожал:
– Верно, оба охотники. Так ведь и лопата, и икона тоже из одного дерева. Прошка, ежели повезёт, зверя выследит. А там, глядишь, и подстрелит. А научит-то тебя чему?
– А с Буером я арифметику с грамматикой превзойду?
– Кирилл Степаныч тя лес понимать научит. А может, и себя самого.
Лёшка малость подостыл.
– Дык как его, чёрта старого, уговоришь-то? Мне отлуп дал – и на угодье своё упорхнул. Когда ещё в селе себя явит? Да, может, и опять слушать не станет.
Отец рассмехнулся:
– Молись Николе, а он Спасу скажет.
Парень задумался. А ведь когда его лесовик из избы выставлял, хозяйка-то на гостя с жалостью глядела. Даже головой качнула, вроде, ей за мужика свово неловко.
Вот с энтого конца Алёшка за дело и принялся. Что ни день, на двор к старухе заскакивает:
– Агафья Никитишна, я тут дровишек поколол.
– Агафья Никитишна, давай воды в байну наношу.
Да мало ли в хозяйстве дел копится, когда мужика, считай, что нет…
В селе, правда, подтрунивать начали: людям было б над чем зубы сушить. И сам Буер, домой наведавшись, заругался было.  Да Буериха ему быстро рога–то зачехлила:
– А ты, чем лаяться, сам недельку дома поживи, да огород перекопай. Плетень заодно поправь, да вон ишо… А куды-ть заторопился-то? Так што, парнека не забижай. Парнёк-от смирёный, уважительный.
Словом, никуда Буер не делся. Разве денешься от Буерихи: как по лесам не летай, куда-то сядешь? В середине осени столкнулся с Лёшкой на селе. Не отвернулся, ответно «здрасьте» сказал. Лёшка, стянув шапку, стоит, и Кирилл остановился.
– Што, парень, медведя ловить ишшо не передумал? Тады срежайся, завтра на моё угодье пойдём – будет тебе медведь.
Лёшка дома дверь лбом чуть не вышиб:
– Мамка, хлебы собирай! Батя, дай патронов, сколь можешь! Кирилл Степаныч меня на медведя созвал!
Назавтра, как из села выходили, с Царевичем столкнулись. Тот улыбается кривовато:
– Никак и у Кирилл Стеапаныча помошничек сыскался? А то уж я думал мне одному робят делу учить.
Буер из-под бровей зыркнул:
– Это какому делу: залпами по зверю палить?
– А ты, что же, Кирилл Степаныч, по две шкуры на заряд берёшь?
Старик молча дальше пошёл, Лёшка за ним. Царевич ещё вдогон молвил:
– И куда ты ноне-то парнишку тащищь? У медведей гон начался, свадьбы играют. Смотри, как бы беды не вышло.
Буер, не оборачиваясь, буркнул:
– Беда не по лесу ходит, а по людям. – С тем и ушли.
На угодье у Буера, возле речки Визеньги, добрая избушка поставлена. Там три ночи ночевали. Ежедён в лес выходили. Следы медвежьи видели. Только старик чего-то ждал, либо искал: всякий раз без охоты в избу возвращались. Лёшка молчал – на это ума хватило. Смотрел, примечал, понимать пытался. Старику это нравилось. А на четвёртый день и случилось.
По тропе как обычно шли, один Буер знал – куда. Лес кругом разный: сосны-ёлки вперемешку с берёзками-рябинками стоят. Справа – керос, берег обрывистый, слева – торфяное болото за кряжом. Так что, с тропки-то особо не свернёшь.
Потом старик остановился, прислушался. Дальше пошли. Вдругоредь прислушался, молвил:
– Ну, чей день завтра, а наш ноне! – И заторопился: – Теперь ходчее шагай! Да по дороге бересту рви, где на стволе завернулась. – И сам рвёт, бересту-то.
У Лёшки уж полные руки, а старик ему:
– За пазуху суй, ещё рви. Да шагай, шагай быстрей! – А сзади , далеконько, вроде как взрёвывает кто.
Лёшка от взрёвыванья этого, да от спеху такого, малость дрогнул:
– Дяденька Кирилл Степаныч, это что? – И голову в плечи утянул: щас ему старик ответит.
Буер же не рассердился ничуть, по-доброму говорит:
– Да просто сосна старая скрипит. Но ты всё равно ходчей! Бересты нарвал? Теперь, где валёжины сухие попадутся, тоже хватай. – И сам немалую хворостину поднял.
Так вскоре вышли на поляну: пазухи бересты полные, у каждого по беремени сушняка. На поляне валёжника тоже накидано. Старик и велел:
– Бересту вываливай, дрова в три кучи таскай: сюда, сюда и сюда.  – А сам огонь разводить принялся.
Береста мигом вспыхнула, сушнины тоже быстро занялись. Вот старик с мальчонкой и меж тремя кострами стоят. И дров запасец при них. Тут и рёв вовсе рядом раздался!
По той же тропиночке на поляну медвежья свадьба вывалилась: медведица и четыре медведя! Страсть! И вокруг костров заходили, заярились.
Лёшка уж не жив, считай. Берданочку стиснул, а она в руках прыгает. Буер ему вполголоса:
– Стой твёрдо, парень! Ружо-то опусти. А глаз не опускай.
– Д-д-дяденька К-кирилл Степаныч, а ну щас кинутся?
– Не бойся, так не кинутся.
Так и стояли меж огней, как идолы, ружья в руках опущенных, зверям в глаза глядя. Долго ли – того Алёшка не ведает. Но костры ещё не прогорели. И медведи, как ни рычали, как на задние лапы не подымались, на огонь не пошли. Потом медведица зауходила. Медведи, знамо, за ней потянулись – она им нужнее.
Вот тогда Буер Лёшку чуть вовсе с ума не свёл: ружьишко вскинул, сказал:: «Энтот, точно энтот» – и в которого-то медведя выстрелил. Лёшка глазам не поверил: с десяти шагов едва лапу задел! А Лёшке крикнул:
 – Валёжины в огонь! Шевелись, коль жить не устал!
Раненый зверь зверем рванулся, парень думал: всё  поохотились! Только пламя от валёжины выше сосен метнулось. Медведь весь на рёв изошёл, а в огонь идти не посмел. А свадьба косолапая уж скрылась. Раненый рыкнул на прощанье и за своими подался.
Лёшка как стоял, так сел. Да и старик рядом опустился:
– Рад медведь, что охотника не встретил. Рад и стрелок, что с медведем разминулся, – и засмеялись оба!
Когда костры прогорели, Буер сказал:
– Ну, пошли шкуры собирать.
Лёшка опять чуть не сел:
– Кирилл Степаныч, ты ж в его промазал, только лапу чуток задел!
– Я мазать сроду не умел! Куды нать, туды и зацепил. Пошли!
Ничегошеньки парень не понял, но снова промолчать ума хватило. По кровавому следу легко пошли. Через сколько-то времени видят: натоптано, мох вывернут, кусты поломаны. Старик заозирался, но без опаски. Потом на холмик моховой кивнул:
– Раскапывай.
Парень без слов исполнять кинулся. А там – мёртвый медведь, мохом закиданный. Лёшка присмотрелся: а не тот, лапа-то не подранена…
С первой тушей справились, дальше пошли. Когда на новое натоптанное место выбрели, Лёшка сам на бугор в стороне указал. Там второго медведя обрели. Дальше всё сызнова – и третьего.
Парень от такой добычи ошалел, но старик сказал:
– Дале идём, негоже подранка оставлять. Он теперь на людей обиженный, мало ли кто в лесу на него навернётся.
Вскоре и настигли. Зверь врагов сам почуял, медведицу покинул, ух, как на них пошёл! Тут Буер и говорит:
– У меня ружо разряжено. Свалишь с одного выстрела – поживём ишшо. Стой твёрдо, парень!
У Лёшки откуда что и взялось. Берданку поднял и ждёт. Только когда лесной хозяин на задние лапы вызнялся, сердце стволом нашёл и выстрелил…
За медведицей не пошли. Буер сказал:
– Пусть берлогу ищет. Ей по весне медвежат рожать.
Потом уж, в избушке лесной, чаи распивая, Буер велел:
– Ну, рассказывай, промысловик, что понял. Ежели что понял, конешно.
Промысловик чай булькать забыл, отвечает, как на уроке:
– Четыре медведя за одну медведицу всё равно бы подрались. Ты, Кирилл Степаныч, самого сильного зверя выбрал и подстрелил, чтоб злее был. Так?
– Так. Медведи до смерти почти никогда не дерутся – чай, не люди. А с крови он ярый стал. На самого слабого накинулся. Другие помогли-не помогли, но и мешать не стали. Им лишний жених – не друг. Потом из двух опять послабее выбрал. А когда до последнего черёд дошёл, уже от лютости своей ополоумел. – Старик прихлебнул чаю, сощурился. – Ну что, теперь знаешь секрет, как по две шкуры на заряд брать?
Лёшка головой покачал:
– Батюшкака Кирилл Степаныч, за науку – спасибо и земной поклон. И что раньше времени пугать не стал. И за выстрел, что мне доверил. Я в избушке-то глянул: в стволе у тебя патрон был. А только твой секрет мне ещё долго не к рукам. Как ты эту свадьбу нашёл? Как знал, что медведи за нами пойдут? Как из них нужного выбрал?
Домой Алёшка четыре шкуры медвежьи принёс: по две на заряд. Буер сказал: за огород вскопанный и плетень поправленный. А главное, за то, что науку правильно понимаешь.