Текст 3. О стержне

В этот волшебный тёплый вечер по гладкому асфальту шуршали колёса воздушного лайнера А330. Расправляя спину и потягивая ноги, на блестящее белое тело самолёта смотрели пассажиры. Стена из двойного стекла со стальными перегородками отделяла их от приятного ветерка на улице, приходилось дышать до тошноты стерилизованном и в меру охлаждённым воздухом. Вот-вот должна была начаться посадка. Вещи были сданы, нетерпеливые люди ходили вокруг выхода на аэродром, терпеливые же с чувством благородства и спокойствия шагали по натёртым до блеска полам магазина duty-free, искушая своё терпение.
Облокотившись на спинку алюминиевого сидения, положив на колени объёмный рюкзак, который разрешили взять на борт в качестве ручной клади, повернув голову в сторону стеклянной стены, сидел молодой мужчина. Одет он был по-летнему, так, будто через десять минут уже попадёт на пляж. На нём были шорты до колен, тонкая светло-голубая рубашка с тремя расстёгнутыми пуговицами, шлёпанцы. На четвёртой застёгнутой пуговице висели сложенные тёмные очки. Когда пассажиров пригласили последовать на посадку, он встал и закинул рюкзак за спину. Будучи невысокого роста, со средней ширины плечами, короткой шеей и правильной формы головой, он походил на обычного студента, вырвавшегося на отдых за счёт родителей, проехавшего несколько сотен километров на автобусе, чтобы добраться до международного аэропорта.
Однако его лицо выдавало в нём что-то более непокорное, намного более устремлённое, чем та одержимость, которая захватывала каждого молодого человека в его возрасте. Заглянув в чёрные глубокие глаза с широкими зрачками, бортпроводница, посмотрела в билет и подумала – Илья, симпатичное имя. Когда же он прошёл в салон, она уже полностью погрузилась в свои грёзы, за плотным туманом которых едва видела лица входящих пассажиров.
Илья был немного смугл, его тёмные волосы контрастировали со светлым чехлом сиденья. Устроившись удобнее, он достал плеер и включил музыку. Поддаваясь её волнам, он медленно засыпал, поднимаемый в небо трясущимся и скрипящим лайнером.

«И был человек этот непорочен, справедлив и богобоязнен и удалялся от зла»

Или же всё-таки не был. За спиной у него была жизнь, наполненная противоречий. Непрочная жизненная философия, растекающаяся причудливыми узорами по грехам и попыткам духовных подвигов. Наркотики, оседающие на слизистых оболочках, оправдывались стремлением к правде. Это стремление достигло в своё время таких масштабов, что молодому Илье не оставалось другого выхода, кроме как признать себя отверженным поэтом, страдающим, наподобие Христа, от своей праведности, которую не все за ним замечали. Рассуждения о высшем назначении в воспалённом мозгу юноши породили монстра атеизма, воинствующего и отвергающего бытие сильнее всякой религии.

«И был день, когда пришли сыны Божии предстать пред Господом, между ними пришел и сатана»

Она возникла в его жизни неожиданно, вся сияющая, словно Спаситель, пёстрая и свежая. Однако, её тяжёлый взгляд, лицо, полное бездушной холодности, развеяли образ лёгкого ангела. Тысячи напечатанных слов завлекли двух людей, находившихся друг от друга в сотнях километров, в таинственный танец философского нигилизма, философии ищущей и отвергающей всё найденное. Они пустились в поиски чего-то такого же грязного и мерзкого, как и насилие, но при этом сладостного как любовь, и это было понятно им обоим, поскольку именно слово «Любовь» было редким гостем в их разговорах. Илья хотел прочувствовать её, она хотела ощутить его, чтобы быть уверенными, что они не обмануты. Танцуя, сочиняя стихи, волнуясь и предчувствуя взрыв, они сближались, несмотря на расстояние. Она выглядела старше его, пыталась в душе приноровиться, подстроиться под него, хотя никогда не хотела подстраиваться. Он выглядел по-детски, пытался повзрослеть, отращивая щетину, но в то же время опережал её в их совместных поисках. Стихи их сплетались, слетая с губ одного и касаясь слуха другого.
Однажды Илья не выдержал и приехал к ней. Она открыла ему дверь, ждала его.
- Саша.
- Илья.
Она потупила глаза, не сумев выдержать его взгляд, отвернулась и пошла наливать чай. Он проследовал за ней, по пути повернул ролик поиска радиоволны сбив настроенную радиостанцию с классической музыкой, отчего по комнате стало разноситься однообразное шипение. Схватив её за талию, он повернул её к себе, потом взял за волосы и прижал её дрожащие губы к своим сухим и горячим. Они начали медленно опускаться на ковёр, расстеленный по полу. Она тронула его за плечи, взглянула ещё раз в его чёрные как смола глаза и, выдохнув своим мелодичным голосом «Илиа», обмякла в его руках, отдавшись этому возбуждённому духу.
Они лежали на жёстком ковре, свернувшись в форме двух букв С, вложенных одна в другую. Он говорил, шептал ей свои стихи, которые рождались здесь же, на полу её квартиры. Она, чувствуя, как его крепкие объятья сжимают её грудь, повторяла за ним. У неё был необычный голос, мягкий, но с каждым слогом приближавшийся к надрыву, женственный и играющий. Этот голос таял в воздухе комнаты, словно пары дыхания. Они лежали на ковре, а за окном, из которого на них падали светло-серые лучи заходящего солнца, кружился снег, беспокойный и словно прячущий в своих покрывалах какое-то чудо.

«И сказал Господь сатане: откуда ты пришел? И отвечал сатана Господу и сказал: я ходил по земле и обошел ее»

Илья прижал свои губы к её ушку и прошептал – у тебя прекрасный голос, я хочу твой голос…

Он уехал, а она осталась одна, закутанная в толстое шерстяное одеяло с грубым покроем. Но Саша не печалилась, она знала, что нужна ему теперь. Что этот возбуждённый дух не оставит её в покое, потому что она могла вечно манить его своим голосом.
Когда он вернулся в свою каморку, его рука впилась в трубку телефона, он судорожно набирал её номер. Она, прождав пять звонков, поднимала свою трубку изящным движением кисти и говорила «Александра».

Широкофюзеляжный самолёт уносил Илью далеко от родных мест. Под его ногами блестел темно-синий океан. Расставаться с Сашей ему было тяжело, как и с её нежным голосом. Но он пообещал себе, что позвонит ей, как только прилетит. Сидя в наушниках и не обращая внимания на внешний мир, он удалялся от своей возлюбленной, уносимый горящим керосином за чёрную полосу горизонта.
Под крыльями машины появились песчаные пляжи, зелёные моря лесов. Выплюнутый в душную жару бразильского дня, Илья на слабых, отвыкших от ходьбы ногах направился к дороге, чтобы поймать такси. Жёлтая машина довезла его до гостиницы, из которой он на следующий день направился южнее, туда, где не так много вездесущих туристов, подальше от Рио. Там он поселился в старом трёхэтажном кирпичном здании гостиницы, совсем недалеко от моря. Дрожащими руками он набрал на телефоне длинный номер и услышал её голос – «Александра».
Пропадая вечерами у телефонного аппарата в номере, днём он гулял по пляжу, погружался в прохладную пенистую влагу океана. И это продолжалось до третьего дня, в этот день он встретил свою соседку по этажу, туристку, которая заселилась чуть позже его. Она была стройной, светловолосой англичанкой с красивым, манящим выговором, её голубые глаза с крошечными светлыми бровями над ними были холодные, насмешливые. С иронией она сказала:
- Вы здесь совсем недавно?
Её глаза скользнули по его бледной коже. Он не смутился.
- Да, и Вы, наверное, тоже.
Она посмотрела на свои молочного цвета ножки и улыбнулась кривой улыбкой.
- Так давайте загорать вместе.
Он сделал шаг к ней, она сделала шаг к нему.
«Вот, он в руке твоей, только душу его сбереги»
- Роза.
- Илья.
Они протянули и пожали друг другу руки, а потом она склонила голову на бок и задумчиво посмотрела в его тёмные глаза, не отрываясь, не стесняясь. И он смутился в тот момент, и тогда он засомневался.

Она лежала рядом с ним на песке. Роза читала газету. Он сидел, смотрел вдаль, на море, на линию горизонта, которая пенилась вдали. Перелистывая страницу, она сначала облизывала палец, а потом поворачивала серый испещренный буквами лист. Он, вздохнув, произнёс:
- Здесь совсем не весело, я здесь не отдыхаю, я чувствую себя личинкой, которую угостили фруктовой мякотью, лишь чтобы я рос быстрее и лучше набирал вес.
Она убрала от лица газету и посмотрела на него, его профиль на фоне ярко-голубого неба. Илья продолжал:
- Словно я должен наслаждаться теплом и хорошей едой, отвлечься здесь от чего-то, что-то забыть, что не должно меня тревожить. Но я не хочу такого отдыха, для меня подлинное наслаждение – в тревогах и смятении, в бесконечных поисках ответов на вопросы, которые меня тревожат.
Она посмотрела на его плечи, уже начинавшие немного краснеть от загара, и улыбнулась. Роза привыкла, вернее, не обращала более внимания на порой напыщенные или приукрашенные речи своего нового друга. Отложив незаметно газету в сторону, она начала перебирать пальцами ног мягкий тёплый песок. Он увидел это движение, но не посмотрел в её сторону. Она наугад нашла его руку и нежно накрыла своей ладонью.
- Илья, не все вопросы так сложны, как ты это себе представляешь. Многие из них можно получить безболезненно, стоит лишь захотеть. Ты не обязан так страдать.
Роза видела, как его серьёзное и напряженное выражение лица сменилось сначала на отчаяние, но потом стало неприветливо холодным и расслабленным. Он медленно убрал свою руку. Она коснулась обнажённого участка его души в этот самый момент. Роза неожиданно привстала, посмотрела на него своими голубыми леденящими глазами и вновь улыбнулась. Наклонившись к нему она ловко поцеловала его в щёку своими холодными губами, тут же поднялась на ноги и ушла в направлении отеля.

«Ибо нет такого, как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла, и доселе тверд в своей непорочности; а ты возбуждал Меня против него, чтобы погубить его безвинно»

Он стоял, разгоряченный, в дверях её номера. Она стояла у окна. Илья не смел поднимать глаз. А она стояла в одном лишь халате, освещаемая светом большой скользящей по небосклону Луны. Роза смотрела на его отражении в окне, повернувшись к нему спиной. А он терзался. «Похули Бога и умри». Он дёрнул головой, покачав ею из стороны в сторону. Луна еле заметно двигалась по звёздному небу, поглощая на своём пути звёзды, а потом отпуская их из своих объятий. В отеле было тихо, они, казалось, были одни на всём побережье, а она была в центре этой маленькой и в то же время беспредельной капельке тишины, покоя и интимности. Роза, такая притягательная, желанная и холодная в то же время. И он сделал шаг вперёд.
Дверь за ним закрылась. Он приближался к ней. С её плеч соскользнул халат. Она нагая стояла к нему спиной и улыбалась скривившимися губами. А он не заметил этой улыбки в отражении окна и обнял её. Его ладони опустились на её тёплую от загара и шелковистую кожу. Илья прильнул губами к её шее, зарывшись в её пышные светлые волосы, едва уловимо пахнущие ландышами. Она развернулась лицом к нему, и их губы встретились. Роза своими тоненькими пальчиками сняла с него рубашку, расстёгивая пуговицу за пуговицей, а он медленно подвёл её к кровати и, подняв на руки, опустил на мягкое белое покрывало…

«Ночь та, да обладает ею мрак, да не сочтется она в днях года, да не войдет в число месяцев! О! ночь та - да будет она безлюдна, да не войдет в нее веселье!»

Илья, одетый, лежал на мокром песке. На нём была клетчатая хлопчатая рубашка. Глаза закрывали широкие тёмные очки. Голова была наклонена набок, он смотрел на неё. Она, босая, шла по шершавому асфальту, на ней было пышное летнее платье и шляпка с бантиком, всё бежевого цвета. Она ему улыбалась, придерживая шляпку своей тонкой ручкой. Когда она приблизилась к нему, он вскочил с песка и схватил её обеими руками. Роза негромко вскрикнула, теперь он улыбнулся. Она сняла с него очки, обнажив острый взгляд его глаз. Илья двумя пальцами снял и откинул в сторону её смешную шляпку.
- Что же ты делаешь? Я её только что купила.
Её голос был одновременно беззаботно весёлым и упрекающим.
- Это ерунда.
Он поднял её на руки, отчего его пятки утонули во влажных песчинках. Потом он осторожно положил её на мокрый песок, бежевое платье смялось, словно засохший цветок. Он навис над ней, поцеловал её в покрасневший от загара носик, потом сорвал поцелуй с маленьких губ. Она усмехнулась и отстранила его. Илья отвёл в сторону её руки и прильнул к гладкой шее, благоухающей ароматом неуловимых духов смешанных с запахом её кожи. На этот раз она его не оттолкнула, но прижала к себе. Илья вновь заставил её отпустить себя. Роза, перестав сопротивляться, сомкнула глаза от удовольствия.
На мостовой собрались восемь бразильских мальчишек. Они были крайне заинтересованы происходящим, переглядывались друг с другом заговорщически и перешёптывались, после каждого отпущенного замечания ребята разражались сдавленными смешками. Роза и Илья не обращали внимания на грязных, неухоженных детишек, которые глазели на них с почтительного расстояния. Внезапно Илья резким движением спустился к ногам Розы, подняв полы её платья. Он страстно и нарочито медленно целовал её колени, спускаясь к стопам, по пути покрывая поцелуями её сладкую кожу. Роза смеялась, она открыла глаза и смотрела в голубое небо, наслаждаясь ощущением его горячих губ на своих ногах. Опустившись до стоп, Илья расцеловал каждый её пальчик, после чего она, не выдержав, повлекла его обратно, потянув за плечи. Они обняли друг друга, растворяясь в жарких лучах солнца…

«На что дан страдальцу свет, и жизнь огорченным душою, которые ждут смерти, и нет ее, которые вырыли бы ее охотнее, нежели клад, обрадовались бы до восторга, восхитились бы, что нашли гроб?»

- Роза, цветок мой, я болею. Меня изнутри калечит какой-то монстр, будто бы я хрупкий вафельный стаканчик под ногами безликой толпы.
Она отпустила его руки, так и не дождавшись страстного объятия.
- К тому же ты бредишь, причём это совершенно очевидно.
- Мне кажется, что я горю, будто кровь моя как расплавленный свинец купается в бокалах моих измученных горечью вен.
- Перестань!
Она стукнула каким-то модным журналом плашмя по столу.
- Что перестать, Роза?
- Перестань говорить этим возвышенным и абсурдным языком, будто ты надо мной издеваешься.
Илья перевернулся с одного бока на другой.
- Прости, у меня температура. А так мне легче её переносить, я отвлекаюсь.
- Пожалуйста, лучше молчи.
Она посмотрела на его побледневшее за последние два дня лицо.
- У тебя простуда и ничего больше, скорее всего. Как ты только смог при такой погоде простудиться?
- Я как мусорная корзина на оживлённом перекрёстке, которая глоткой целлофановой ловит следы всего самого бесполезного, ненужного, безнадёжно больного.
Она вздрогнула.
- Ты снова, мне противно!
Роза скривила лицо.
- Безнадёжно болен только ты, Илья. И я советую тебе выздоравливать. И у тебя и у меня послезавтра самолёт до Парижа. Надеюсь, ты не забыл.
Она подошла к нему, наклонилась и поцеловала в лоб.
- Я пойду загорать и купаться, а ты лежи здесь, наслаждайся, мой естествоиспытатель хворей и мучений.

Когда она вернулась, Илье стало ещё хуже. Он начал бредить, у него поднялась температура, его бил озноб. Роза всматривалась в его болезненное лицо, когда он открыл глаза и сказал: «Вздохи мои предупреждают хлеб мой, и стоны мои льются, как вода, ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня, и чего я боялся, то и пришло ко мне».
Роза отошла от него, произнесла про себя «симулянт» и начала набирать номер на телефонном аппарате.
Тяжёлые волны перешептывались недалеко от открытых окон гостиницы, закат жёлтым искусственным глазом плавился на чернеющей стали океана. Вдоль берега неспешной походкой передвигались опухшие облака, словно подвыпившие посетители бара, возвращающиеся домой.

Через сорок минут приехала карета скорой помощи, через полтора часа Илью повезли в больницу. Он истошно кричал. У него отнялись ноги и руки, он перестал чувствовать своё тело. Роза сидела рядом с ним и утирала крупные слёзы, которые катились по её загорелым щекам. Пока они ждали своей очереди к врачу, он вновь стал бредить: «Нет мне мира… нет покоя и отрады, я несчастен в этом добром-добром мире».
К тому времени, когда они всё-таки попали к врачу, Илья потерял окончательно сознание и лишь иногда кричал матерные слова на родном языке. Его отправили на забор анализов. Роза ждала в поликлинике до вечера, заплатила за экстренное обследование из своих денег. Когда она проглатывала очередной кофе из аппарата, к ней подошёл врач.
- Туристическая фирма согласилась оплатить всё первичное лечение здесь, но через неделю мы должны отправить его на родину, там уже будет выздоравливать за счёт родственников.
Роза встала, сделала медленный глоток из пластикового стаканчика:
- Доктор, а чем он болеет? Это грипп?
- Нет, это полиомиелит.
Она посмотрела на него непонимающими глазами.
- Заражение жидкостей спинного мозга бактериями, приводящее к параличу.
Роза села обратно на коридорный диванчик и прикрыла дрожащие губы свободной рукой.
- Но он ведь будет потом ходить?
Врач подошёл к ней и погладил её по плечу, испытывая при этом нескрываемое удовольствие:
- Конечно, мадам, не волнуйтесь, это лечится. К сожалению, в нашей стране эту болезнь ещё не искоренили окончательно.
Он, так улыбаясь, и ушёл. Роза допила своё кофе и поехала обратно в гостиницу.

«Твердость ли камней твердость моя? И медь ли плоть моя? Есть ли во мне помощь для меня, и есть ли для меня какая опора?»

Она стояла над ним вся солнечная, как летнее небо, которое скрывали от него стены больницы. Несмотря на всё сострадание, которое она хотела выразить, Роза была светлая и тёплая, нежная и милая. Скромная англичанка перед ним сейчас, та самая, которая была так неистова в страсти пухлыми от жара ночами. Она целовала его в щёки и в лоб, он уже не бредил, был в сознании, его планомерно прожигали антибиотиками с самого обнаружения заболевания. Роза написала ему свой адрес, телефон, она обещала с ним связаться.
Он не мог ещё двигать руками, но она всё же его слегка обняла, потом положила свою шелковистую щёку на его ладонь. И Илья почти ощутил это ласковое прикосновение. Роза ушла, тихо стуча каблуками по гладкому блестящему кафельному полу больницы. Он лежал, и слёзы бежали из его глаз, а он не мог их вытереть. Она же, выйдя из здания, спрятала влагу из своих глаз в шёлковом платке.

«Процесс отсечения мечты от тела осточертело липнет вдоль линии твоих волос…»

Службы спасения Франции и Бразилии ведут поиски самолета Air France, который пропал во время шторма в Атлантике. На его борту было 228 человек. Пассажирский самолет Airbus 330-200, совершавший рейс из Рио-де-Жанейро в Париж, пропал в небе над Атлантическим океаном после того, как попал в зону турбулентности
Маленькое китайское радио разрывается от усилий, работает на полную громкость, чтобы развлечь страдающих от скуки в палате больных. Маленькое китайское радио из ссохшегося пластика приносит некоторым толику веселья, а кому-то - море горя.
Илья не плакал теперь, его уставший, потерянный взгляд скользил по потолку его палаты. Бледный, будто бы и не лежавший на солнечном пляже неделю назад, он походил на труп, медленно гниющий в подвалах анатомического театра. А его молчаливость пугала пышных загорелых медсестёр, которые между собой обсуждали несомненную красоту этого пришельца из холодной страны на беглом португальском.
Шершавые лезвия горя разрезали сознание Ильи, который не мучился более своей болезнью, он своё страдание как обезболивающее вводил в мозговые ткани. Лезвиями были воспоминания о ней, о её ласковом и желанном теле, о её взгляде, саркастическом и порой по-детски нежном, о её… о ней в целом, о неделимом существе, божестве, множестве слившихся образов прекрасного, которое теперь ядом оседало в душе измученного. Коктейль кровавый горя, угасающей любви, боли и одиночества по каплям твёрдым осадком отяжелял сердце.

За неделю его не успели толком вылечить в Бразилии, он был направлен в московскую больницу. Белая птица самолёта несла тело Ильи вдоль безмолвной плоскости океана. Его сознание как плуг рыскало по его дну, пытаясь заставить звучать вновь любимый голос. Любовь ли это праведная, настоящая ли, истинная ли? Вопрос этот не мучил Илью, его мучила любовь, вспоротая, обескровленная и запачканная грязными руками жестокой действительности.
Роза лежала где-то на дне, она, такая же красивая, как и в первый день их встречи, летела в Париж. Саркастически улыбаясь своим соседям, Роза их успокаивала: «Не волнуйтесь вы так, скоро прилетим, конечно».

«Когда ложусь, то спрашиваю себя – встану ли вновь когда-нибудь? А вечер длится, и я ворочаюсь досыта до самого рассвета. Тело мое одето червями и пыльными струпьями; кожа моя лопается и гноится. Дни мои бегут скорее челнока и кончаются без надежды»

На слабых ногах, с опущенной головой Илья выходил из дверей больницы на улицы Москвы. Дул прохладный осенний ветерок. По асфальту шелестя, перекатывались жёлтые сухие листы. Небо – пасмурно-серое. Но дождя не будет. За спиной у него был объёмный рюкзак. На вокзале Илья купил билеты на поезд и через несколько часов его на своём хребте тянул грязный, пыльно-зелёный змей.

Дрожащей рукой он стучится в дверь. Она открывает ему дверь. Александра. В комнате с открытыми окнами она сидела, закутанная в толстое шерстяное одеяло. Перед ним она появилась в таком же виде. Илиа молча зашёл. Саша, отвернувшись, пошла назад, вглубь комнаты и села на диван. Он сел рядом с ней. Взглядами они не встречались.
- Ты мне перестал звонить.
Голос её звучал надорвано, измучено, больно, устало, пусто. Его не наполняла карамельная сладость.
- Прости меня.
- Прощаю.
Они сидели молча. Смотрели на завешенную картинами стену напротив. Когда Илья тоже стал замерзать, он почувствовал, как её маленькая ручка пробивает ход себе сквозь складки одеяла. Слоновой кости кисть выползла из серого хаоса и легла на его ладонь. Илью сотрясали рыдания. Саша высвободила вторую руку. Он положил свою голову на её ладони. Когда слёзы кончились, он начал говорить, рассказывать. А она освободила одну руку и перебирала пальцами его волосы.
«Нисходил ли ты во глубину моря и входил ли в исследование бездны?»

- Илья, мой милый Илья… Молчи, глупое дитё моё. Не мучай себя, не истязай тело своё и душу свою. К кому исповедаться пришёл ты? Кто такая я, что слушать могу исповедь твою? Неправедна я, и не бездонна душа моя, страданий всех твоих вместить не в силах я. У слабого ты защиты ищешь. Но помощь слабому тебе дарить свою необходимо.
- Саша, я прошу, помоги ты мне, некому помочь больше мне.
- Илья, мне нужнее помощь твоя. Гибель мечты есть ничто, ведь ничто есть гибель мечты твоей. Ибо я грёзы свои потеряла так же, но мой сон кошмаром вернулся мне, болезнью ко мне сегодня вернулась дрёма.
Голос Александры дрожал. Она едва сдерживала слёзы.
- Спой, Саша, спой мне голосом своим волшебным, прошу.
Она откинула свою голову на спинку дивана, направив взгляд на серый потолок с облупившейся штукатуркой. Поглаживая волосы Ильи, она, тяжело и медленно набирая воздух в лёгкие, тянула ноту за ноты, усыпляя и вводя в транс:
- После титров
пойдут тигры
спать… спать
на надежде моей…

«Отворялись ли для тебя врата смерти, и видел ли ты врата тени смертной?»

Илья, улыбнувшись одним уголком рта, произнёс шёпотом:
- Да, именно так.