Несправедливость

Сегодня ночью в три часа одиннадцать минут из большого старинного зеркала в моей прихожей шумно гремя мокрым брезентовым плащом и кашляя, шагнул бородатый человек.
Его подкованные сапоги застучали по паркету, царапая мореный дуб, сиплое дыхание и незнакомый кашель разбудили меня.
Спросонья я включил весь свет в прихожей, то есть и люстру и боковые светильники, в ярком свете даже без очков, которые я не надел, посторонний и непрошенный гость виден был преотлично.
От человека остро пахло морем и холодным ветром.
Я спросил его севшим от неожиданности и некоторой растерянности голосом:
- Вам кого?
- Я домой вернулся, - был мне ответ, - а вы кто будете?
- Это мой дом, - я непроизвольно поддернул трусы, ибо разговаривать с полностью экипированным человеком полуголому мне было унизительно.
- А где Эльвира Арнольдовна? - ночной гость снял мокрую фуражку с кокардой и лаковым козырьком и вертел головой, ища, куда повесить головной убор, - куда вы подевали мою вешалку, она вот здесь стояла, - человек, блестя лысиной, показал в угол, где у меня уже лет десять стоит национальный флаг, подаренный одним из приятелей.
- Не знаю, здесь никогда не было ни Эльвиры Арнольдовны, ни вешалки, - поежился я, по голому телу побежали мурашки, стало очень неуютно. Я глянул на часы, висевшие над входной дверью. Было три пятнадцать ночи. Мужчина перехватил мой взгляд, обернулся и удивленно спросил:
- А где же у часов маятник? Без маятника нельзя.
- Это кварцевые часы, на батарейках, они без маятника работают.
- Я вас не понимаю, так где мне одежду повесить? Я до нитки промок на дежурстве - на острове шторма, осень.
- Какая осень? Сегодня 18 июня, лето началось, белые ночи.
- Никак нет, господин хороший, сегодня 18 октября, осень, какие белые ночи в такую пору.
Я совсем замерз.
- Давайте вашу одежду, - я окончательно проснулся.
- Плащ мокрый и сапогами я натопчу везде…
- Разберемся. Проходите на кухню. Я сейчас чай организую.
Человек пригладил мокрые серые волосы вокруг обширной лысины почему-то перед моей входной дверью, как перед зеркалом, провел тыльной стороной далони правой руки по подбородку, будто рассматривая свою небритость и сказал:
- Обыкновенно я бреюсь дважды в день, а вчера вызвали по тревоге, - и отвернулся от моей входной двери.
Я повесил гремящий брезентовый плащ с капюшоном и фуражку синего сукна, отороченную по периметру желтым кантом на рогатую металлическую вешалку, сбросив предварительно все жёнины и свои еще весенние одежды и мы прошли на кухню.
Я усадил гостя за круглый кухонный стол, поставил перед ним вазочку с малиновым джемом, какие-то сухари и мелкие сушки, вперемешку с конфетами, которые удалось разыскать в недрах кухонной мебели – жена вторую неделю отдыхала на даче, а я пью лишь кофе безо всяких закусок и заедок.
- Может быть коньяку с холода? – спросил я гостя.
- Не откажусь, - ответил он несколько рассеянно, внимательно оглядывая нашу кухню. Особенно удивил его чайник, вскипевший за две минуты.
- Вот, - я поставил на стол бутылку недопитого подругами жены коньяку, одну рюмку и большую чайную чашку, - а пока чай заваривается, я отлучусь на пару минут, - и вышел в прихожую. Тихонько отпер замки и засовы сначала на внутренней двери,  потом на наружной, открыл её и ...
- Свят-свят-свят! – раздался сдавленный женский крик. Вместо привычной лестничной площадки я оказался в совершенно такой же, как и моя, прихожей, только меблированной иначе и совершенно по-иному пахнущей сложной сместью жареной рыбы, керосина, ландыша и лаванды, а передо мной стояла дама в кимоно алого шелка с черными драконами и синими змеями по всей поверхности дородной фигуры. Дама в ужасе крестилась, а затем закричала в сторону кухни:
- Аглая, Аглая, скорее сюда, к нам нечистый пожаловал!
Из-за угла коридора, оклеенного бордовыми обоями в темно-золотых ромбах, выбежала стройная барышня лет двадцати пяти в голубом платье и белом, в синюю клетку, переднике. Она, увидев меня, превратилась в соляной столп.
- Это кто, Эльвира Арнольдовна? – едва слышно произнесла барышня.
- Он из зеркала вышел, - указывая на меня пальцем левой руки, а правую держа у сердца, явно пытаясь утихомирить волнующийся бюст, ответила Эльвира Арнольдовна.
- Ужас, он же голый! – воскликнула Аглая.
Я смутился, вспомнив, что моё одеяние состоит из одних пижамных трусов черного цвета.
- Извините,- я оглядел помещение, куда попал. Оно в точности походило на прихожую моей квартиры, за исключением лишь того, что входная дверь здешнего помещения находилось там, где в моей квартире стоит пресловутое зеркало, а на месте входной двери, то есть в данный момент справа от меня, здесь, в свою очередь, располагалась точная копия нашего почти до потолка зеркала в резной раме, с навершием в виде кивера суворовского гренадера. Только зеркало явно было новым и рама не под красное дерево, как у меня, а под орех, да, в левом дальнем углу, где у меня находится национальный флаг, здесь стояла обширная деревянная вешалка с резными капителями по бокам и длинной полкой для шляп. Помещение освещалось кованой из меди люстрой на две лампочки в матовых круглых плафонах. Пол был из широченных досок, покрытых темно-коричневой краской.
- Я ошибся дверью, - сказал я и повернулся к выходу. Над открытой мной дверью висели часы с коротким маятником, очень похожие на деревенские ходики. Когда я сделал первый шаг, в часах распахнулась дверца, откуда выскочила птичка и прокуковала один раз. Часы показывали половину четвертого. Я закрыл за собою дверь и оказался в собственной прихожей.
Там уже стоял мой гость, одетый в свой брезентовый плащ с фуражкой в руке.
- Извините, я ошибся дверью, не смею вам докучать, - гость надел фуражку на лысую голову и шагнул прямо в зеркало, сказав через плечо на прощанье:
- У вас тут все, как в нашем доме, только дверь и зеркало наоборот.
- Да, мы, кажется, оба ошиблись дверьми, - ответил я ему, выключил в прихожей свет, затем выпил на кухне три рюмки коньяку и лег спать.
Утром меня разбудила жена, приход которой я постыдно проспал.
- Кого это ты принимал? – с подозрительной ухмылкой спросила она, указывая на пустую вешалку.
- Да так… куртку свою искал, не мог найти, - говорить правду не имело смысла.
- А ну-ка дыхни! Я так и думала, - со вздохом сказала жена, - до чертей допился в мое отсутствие.
- Да не пил я!
- Не пил, говоришь, а это что? – ответили мне уже с кухни. Я увидел на кухонном столе почти пустую бутылку коньяку, рюмку и вазочку с малиновым джемом.
- Забыл…
Приговор был суров и, что самое обидное, несправедлив.