Монастырь

Отличительной особенностью местности, в которой стоял монастырь святого Дамиана, была тишина. Тишина, опускающаяся на крыши строений вместе с падающим снегом, сворачивающаяся в углах гулких коридоров вместе с пробравшейся сквозь каменные стены поземкой. Сам монастырь был расположен в низине, но, как ни странно, его еще ни разу не трогали талые воды бурлящей неподалеку реки. Местные братья, правда, считали этот факт Господним благословлением… А вот расположенную в нескольких милях к северу деревеньку река подтопляла постоянно, вызывая неудовольствие местных жителей. Хотя – неудовольствие неудовольствием, но уходить никто не собирался – больно уж местность была славная.
Тишина… и покой. Любого городского жителя они восхищали, но чаще всего через несколько дней, реже – через пару недель тишина становилась для него невыносимой. Для людей, привыкших к шуму и сутолоке больших городов, невыносимо становилось слышать свое дыхание и шорох своих движений. Посему гости в зимнее время были редкостью – если уж кто и посещал монастырь, то стремился это делать летом или осенью, когда многоголосье природы заставляет забыть о гнетущей тишине снегов.
Два монаха задумчиво наблюдали с пригорка за рубившем дрова высоким юношей.
- Думается мне, скрывает что-то отрок, - покачал головой старший монах – седовласый, теплоглазый, с улыбкой на тонких губах.
- Да, неладное, - брат Алексий, поджарый мужчина с аккуратной темной бородкой, согласно кивнул. – Пришел не пойми откуда, имя свое назвать оказался… и уж больно речь у него гладкая, аки у законника-христопродавца.
Старший покачал головой – неприязнь товарища к новичку сильно досаждала, да не по чину было вмешиваться. Впрочем, брат прав был – странный юноша, «неладный». Как звать – не ответил, сказав, что не имеет значения мирское имя. И не поспоришь ведь… Да и о том, с какой целью пришел сквозь метель к высоким каменным стенам, умолчал. «Я искал тишины», - вот и все, что ответил на расспросы настоятеля. Не по делу гнать – остаться разрешили, да пригляд установили суровый, уж больно подозрителен он монахам показался.
Дни, однако ж, шли своим чередом, и через пару недель братия свыклась с молчаливой тенью в своих стенах. Молчалив? Так что ж, словоблудие не приветствуется. Необщителен? Старшие свое общество не навязывали, а послушники… пока побаивались. Больно уж глаза были холодные у новенького… Серые, глубокие..
«Не становятся монахами с такими глазами,» - вынес вердикт настоятель, отпуская юношу из кабинета. – «Неладное с ним. Гнев и ярость в глазах, а не приличествующее паломнику али послушнику смирение.»
К близкому общению юноша не стремился сам, а вот ровесники, как уже было сказано, первыми подходить побаивались. Быть может, дело в том, что первый же подошедший – добродушный толстячок Теодор, от души хлопнувший парня по плечу, получил в ответ озлобленный блеск стали в глазах и ледяное «Не прикасайся»? Быть может. Но за прошедшие две недели от юноши иных слов, кроме слов молитвы или приветствия, никто не слышал.

Огонек свечи пляшет, пляшут и отсветы на стене. Кривляются тени, выгибаются на крошеве холодного камня, озорным блеском инея отвечают ветерку, играющему с пламенем. Вдоль подоконника под узким стрельчатым окном наморозь – подтеками, заглядывающей в холодную келью метелью. Наверное, кому-то и могло показаться неуютным темное помещение, но юношу, сидевшего на кровати, казалось, оно совершено не смущало. Как и не волновал царящий холод. Закрыть глаза, закутаться в одеяло, и слушать… Местные монахи говорят, что на их монастырь по ночам опускается тишина. Он был совсем не согласен. Какая же это тишина, если за окном тоскливо подвывает ветел, если скребутся льдинки-крошево о деревянные ставни? Если потрескивает горящее пламя свечи? Тишина – совершенно другая. Тишина – это холод и невозможность пошевелиться. Это гулкие шаги по длинным белым коридорам, и страх, что они замрут напротив той двери, где пытаешься уснуть ты. Это пустота, которая наступает за свалившимися на тебя звуками, когда попытка заглушить чужие голоса своим криком принимается за безумие, и тогда холодная иголка обрывает мучения. По крайней мере, так кажется тем, кто несет с собой эту тишину… Только так. А здесь – здесь спокойно. Тихо, да. Тишина, наполненная звуками жизни, а не существования, как было в где-то там. Где-то далеко. Давно. В монастыре святой Катарины...