Ведьма

Тихий солнечный день разорван, разодран девичьим криком. Вспорот и разломан на  сотни осколков безнадежной мольбой в уповании на чудо.
- Не надо! Пожалуйста! Не надо! Я не ведьма!....
Бесполезно. Накинулись фигуры в пепельно-сером, повалили на землю. Ты вчера была доброй католичкой… или только притворялась ею. Сейчас – ты всего лишь обвиняемая. Ведьма. Но женщина не понимает. Она рвется из холодных рук, кричит, умоляет, доказывает, что господа инквизиторы ошиблись, что она не колдунья…
Тихий хруст иссохшейся земли под коваными ботинками. У лица женщины останавливается предводитель безжалостной машины правосудия, и она в надежде поднимает голову, но ее упованиям не суждено сбыться…
- До префектуры далеко, - тихо произносит молодой мужчина. – Это лишь трата наших сил. Допросите ведьму здесь… Господь с нами.
Последняя ниточка обрывается – в городе ее еще могли защитить, доказать… Она заходится в вое. В отчаянии, в желании сопротивляться до конца, как, наверное, сопротивлялись подруги ее детских лет, попавшие под колесо правосудия. И она вновь начинает биться пойманной рыбкой – пока готовят веревки, пока притягивают лодыжки к далеко вбитым друг от друга колышкам.
- Что ж ты отвернулся? Смотри! Смори на меня! Видно, и мать свою ты бы так мучил! – в исступлении кричит она, пока инквизитор в алом отходит в сторону и садится на пригорок, бережно и неторопливо расправляя складки коты.
- Моя мать – Церковь, - голос звучит столь же тихо, но напарник, отлично знающий переходы голоса командира, отмечает, сколько грусти в привычно-безэмоциональных словах.
- Так смотри! Смотри, как мучили бы твоих сестер! – она извивается, пока серые безликие фигуры срывают с нее остатки лохмотьев, некогда бывшими ее лучшим платьем. – Или так нравится тебе смотреть на женщин?! Так сходил бы в бордель, святоша!
Мужчина поднимает голову, оглядывая бьющееся тело, бесстыдно разведенные ноги, сучьями расцарапанную в падении грудь… Взгляд скользит по внутренней поверхности бедер, остановившись где-то посередине. Женщина заходится в торжествующем каркающем хохоте.
- Она одержима, - произносит кто-то из старших по возрасту инквизиторов. – Командир, вы так молоды…
Но командир не слушает. Не отрывая взгляд, он поднимается и неспешно подходит к распятой ведьме, садясь на корточки меж силой разведенных ног. Вытягивает вперед руку в белой перчатке… Где-то сбоку начинает истово молиться брат Валерий.
Легкое касание – лишь травинка покачнулась. Мужчина подставляет тыльную сторону ладони невысоко взлетевшей недовольной стрекозе. Его внимание приковано только к насекомому, и даже женщина в изумлении замолкает. Наклонив голову набок, он с едва заметной улыбкой рассматривает трепещущие крылышки храброго создания, не побоявшегося сесть на руку к инквизитору. Подносит кисть почти к самым глазам, легонько дует на стрекозу, тут же недовольно приподнявшую крылья. Веселый и искренний смех разносится над притихшими от криков женщины травами, тихий, но очень отчетливый, и такой не соответствующий ситуации…
А вот это уже не нравится Божьему созданию. Стрекоза взлетает, некоторое время кружит над мужчиной и покидает негостеприимный луг. Серо-стальные глаза еще с минуту провожают ее подлет.
- Почему вы остановились? Продолжайте…
Светлоглазый инквизитор неторопливо возвращается к облюбованному им пригорку, совершенно не обращая внимания на истошный крик женщины, в чье чрево безжалостно отправлена пойманная тут же мышь-полевка…