В ресторане

В РЕСТОРАНЕ

Я сказал, что приехал на крестины внука.
– Хорошо быть дедушкой, – ухмыльнулся мой сосед, – только спит он с бабушкой.
Кроме нас в зале сидела молодая пара. Коротко стриженая брюнетка с мужчиной, крутившим на пальце обручальное кольцо.
– Завидуете? – перехватил он мой взгляд.
Я пожал плечами.
– Завидуете. Знаю, мы же одного возраста
Худое, нервное лицо, отливающие желтизной щеки.
– И живёте через силу. Жену-то хоть любили?
Мутные васильковые глаза прожигали насквозь.
– По-своему, в молодости.
Он закурил, выложив на стол пачку.
– А я рано женился, на однокласснице. – Он неожиданно сгорбился, едва не опустив в тарелку заострившийся нос. – Жили благополучно, я хорошо зарабатывал, утром уходил, вечером приходил, а ночью исполнял супружеский долг. – Он глубоко затянулся, выпустив дым ноздрями. – Но с годами начались секреты, пошли уловки. Подрастая, отдалялись дети… Знаете, каким одиноким бываешь в семье?
– Привычка со всем примиряет.
– Даже с безумием.
Он взъерошил седую шевелюру.
– Временами у меня на стороне появлялись женщины, но романы были скоротечные, встретились – разбежались. А годы слетались, как мухи на падаль… Выпьете?
Я мотнул головой. Опрокинув рюмку, он раскрошил пальцем хлеб и водил по скатерти черствые крошки.
– Так бы всё и тянулось, но тут появилась Катя. Познакомились на какой-то вечеринке, и я влюбился, как мальчишка. – Он вздохнул, и крошки полетели на пол. – Часто слышишь о духовном родстве, общих интересах – чушь! Главное – запах. Я после первого свидания неделю к ней вырваться не мог, а она позвонила: «Простыни стирать не буду, пусть тобой пахнут!» А жена, пока вместе спали, каждый вечер в душ гоняла…
– Как собаки что ли снюхиваемся?
– А разве иначе?
За соседним столиком громко засмеялись. Он поднял глаза.
– Катя мне в дочери годилась. Жена на суде шипела: «Пожалеешь, коней на переправе не меняют!» А куда переправа? На тот свет? После развода я купил дом, и мы с Катей сразу уехали…
Он поскреб выпирающие скулы.
– Прошли два года, райских года. Город для обоих был чужим, и мы постоянно были вместе – в магазинах, кафе, постели – половинки целого. Счастье омрачали лишь мои командировки, когда разлука делалась невыносима. Однажды летом я оказался в провинциальном захолустье, в грязной, набитой клопами гостинице. Скука смертная! И я изменил Кате с женщиной, которую тут же забыл. – Он скривился, останавливая пальцем дрожавшее веко. – И вышло-то всё от тоски, чтобы скоротать время. Спросите, как при такой любви можно изменить? Физиология вне морали. И всё бы обошлось, но я заразился СПИДом…
Он сжал кулак, так что побелели костяшки, поморщившись, медленным глотком выпил рюмку.
– Целый день я провалялся в одежде в душном номере, кусая до крови губы. Я вспоминал Катю, её молодое, послушное тело, длинные темные волосы и не хотел больше жить. А ночью взобрался на подоконник – внизу чернела земля, до которой был шаг. – Он снова наполнил рюмку. – Помню, домой возвращался, всю дорогу думал, на кого бросаю Катю, как ей жить без меня? Удар она приняла мужественно, никаких упреков. Только прорыдала всю ночь, и у неё стали выпадать волосы, так что пришлось остричь. – Расстегнув рубашку, он показал ладанку: – Вот, ношу их вместо креста…
Он потянулся за сигаретой.
– Начались врачи, лекарства… Катя, как могла, поддерживала, а я думал только о том, чем её обеспечить. И постепенно это превратилось в кошмар. – Он выждал, пока переменят пепельницу. – Катя была бесприданница, и я перевёл на неё дом, сбережения. Но разве это память? Я не мог оставить даже ребёнка! Его передернуло. – Помощником по работе у меня был славный малый, Катин ровесник, так я стал приглашать его, а сам запирался в кабинете. В окне там высился голый, высохший дуб. Я подолгу его рассматривал, потом задергивал шторы и, бросившись на кровать, кусал мокрую от слёз подушку… – Он взглянул своими умными, глубоко посаженными глазами. – Мы оба знаем, как это бывает – жест, взгляд, случайное прикосновение. И однажды это произошло. У меня нет склонности к мазохизму, но с каким тайным наслаждением я следил за их романом, пока развивался мой со СПИДом…
Он вытер лоб.
– Жизнь течёт сама по себе, а мы в ней как щепки. Или она только репетиция? Как думаете?
Я неопределённо кивнул. Он покосился на соседний столик, где уже расплачивались.
– Повели они себя честно, признались в том, о чём я давно знал, и я их благословил. – Он сглотнул слюну. – А когда роль была сыграна, приобрёл пистолет. Множество раз я подносил его к виску, примерял в рот, видя себя со стороны, будто в зеркале, меня даже вырвало, но спустить крючок, как видите, не реншился. Из жалости Катя по-прежнему жила в моём доме, он приходил в гости. А меня медленно съедала болезнь, постоянно ломили кости, и я жил через боль. Но с душевной мукой ей было не сравниться! Теперь, когда я заставал Катю раздетой, она испуганно прикрывала низ живота. Будто женщине там есть, что скрывать?
Он неожиданно расхохотался, наши соседи повернули головы.
– А я совсем обезумел, – хрипло зашептал он, – мне хотелось быть с ними, смотреть, как они разговаривают, едят, занимаются любовью. Умирал я множество раз, представляя гроб с чёрными лентами, траурное платье вдовы. И тогда ненавидел их, готовый от ревности убить. «Не сносивши башмаков!» – желчно твердил я, проклиная Катю. Вот ведь как лицемерен человек – будто я не сам всё устроил! Прислушиваясь к шагам, я сталкивался с Катей на кухне, в коридоре – это стало невыносимо, и она переехала…
Он глазами поискал официанта.
– Я уговаривал её вернуться, изводил телефонными звонками, настаивал на встрече – она отказывала. Пожалуйста, счет! – Выложив деньги, он зашептал скороговоркой: – И тут начался ад! Я ночами простаивал под их окнами, карауля в подъезде, провожал Катю на работу, издали следя за её мелькавшей фигурой. Я превратился в её тень, стал её чёрным человеком. Раз она дала мне пощечину, в другой – расплакалась на плече. Я понимал, что веду себя омерзительно, но поделать с собой ничего не мог…
Мы остались одни, от неприкрытой двери гулял сквозняк. Он резко поднялся:
– Вот и вся история.
На мгновенье замер, нависая, как скала. Казалось, он хотел ещё что-то сказать. Или услышать.
– А теперь вы преследуете их? – кивнул я на опустевший столик.
Он вздрогнул.
– Как вы догадались?
– Бросьте, это вы сами подвели. Хотелось поделиться?
У него мелькнуло притворное удивление.
– Не осуждайте, – неожиданно наклонился он, опершись на стол. – Болезнь уже растоптала меня, у них медовый месяц, и я его не переживу.
Он смотрел, не мигая, и в его васильковых глазах крылась бездна.
– Вы оба не переживете, – выдержав его взгляд, отчеканил я. – Вы возьмёте с собой Катю.
Он побледнел.
– И когда вы решились на это? В ту ночь, когда не смогли покончить с собой? А может, когда её заразили? О СПИДе на другой день не узнают.
– Вы с ума сошли!
– Нет, это вы сошли с ума, когда скрыли диагноз, а потом, заметая следы, выступили сводником. Она ведь о своей болезни до сих пор не знает.
Он стал страшен.
– И пистолет предназначен ей. Думаете, я поверил вашему театру?
Он быстро выпрямился.
– А хоть бы и так, – глухо отрезал он. – По крайней мере она умрёт счастливой.
И, развернувшись на каблуках, вышел.

Июнь 2009 г.