Солеван каллемовский гедерический урсус?

1-е я  /1
Мы шли вдоль бесконечно-длинного желтого рельефного бетонного забора, чье тело было разукрашено цветной татуировкой – рекламой.  Одним из изображений была безумно-восторженная ящерица, причем она перманентно меняла свое месторасположение по мере нашего продвижения вдоль стены. Забор ярко флюоресцировал несмотря на то, что был день. Огромные кислотно-зеленые цистерны, бросавшиеся в глаза наподобие солнца даже издалека, как-то не вписывались в сюрреалистический пейзаж города. Они были чересчур цивильными, и их просто распирало от собственной напыщенности. Казалось, что они вот-вот лопнут (от смеха?), как гигантские надувные шары, проколотые шаловливой детской ручонкой. Я закрыл ладонями уши, опасаясь оглушительного взрыва. Но вместо этого цистерны уменьшились в размере и отдалились. Мы уже почти дошли до Мамаева Кургана. Тропинки вдоль искусственно выращенных (в лаборатории?) насаждений шли параллельно друг другу, опоясывая холм, превращая его в давно забытую заброшенную заросшую пирамиду. И тут я вспомнил о бешеных собаках, что обитали в здешней лесополосе. Их громадные, будто из слоновой кости клыки заскрежетали Царь-колоколом в моей голове. Огнедышащая, кроваво-красная как советский флаг пасть, готовая проглотить меня без остатка наполнила страхом мою тщедушную душу. Чтобы избавиться от этого наваждения, мне пришлось удариться три раза головой оземь. Но тут мои фобии устремились к подземным обитателям, гигантским дождевым червям, подстерегающим одиноких путников. Я очень хорошо представил себе, как буду заживо перевариваться-перемалываться в его ненасытном чреве. Я вскочил как ошпаренный и плюнул на землю ровно три раза, прошипев:
-Чур, не меня! Чур, тебя.
Страхи рассеялись (по полю?).
Мы стали продираться сквозь заросли кустов и маленьких корявых деревьев, которые хватали нас за одежду своими костлявыми стариковскими крючковатыми пальцами, намереваясь выколоть нам глаза и порвать рот. И тут я увидел разбитое лобовое стекло от легкового автомобиля. Я так воодушевился, что стал выплясывать на нем забавнейшую вуду-польку. Осколки стекла все уменьшались, меняя при этом свой цвет. Выглядело это весьма и весьма забавно. Постепенно все вокруг остекленело, и я оказался посреди бескрайнего стеклянного поля. Вдруг стекло стало трескаться и падать вниз, в огненное жерло Земли. И вот подо мной оказался разлом. Я поскользнулся и упал, но успел схватиться за край руками. Но он таял, как лед, и становился скользким наподобие сала. Меня не утянуло, а, наоборот, выбросило в кустарниковую реальность. Мы пошли дальше. Через некоторое время мы вырвались из оков чащобы и оказались перед оврагом, на дне которого плескалась  железная дорога с всадником-электричкой. Последняя то ускорялась, превращаясь в бесконечный цилиндр жидкого красного цвета, нависающий над двумя изумрудными полосами-шпалами. Мимо нас прошли двое мужиков гопнического вида. И тут их осенило, и они подошли к нам, представившись сотрудниками угрозыска (угроза сыска или иска?). Они задали нам несколько чудовищно оригинальных вопросов, вроде того, зачем мы тут оказались, нет ли у нас с собой случайно режущих, втыкающих, расколбашивающих предметов или, хотя бы, клея понюхать. Мы их огорчили, сказав, что ничего подобного, мол, у нас нет, извините дурачков, с собой ничего не прихватили. А один из них, видимо, с утра ничего не пивший, чудесным образом учуял неповторимый аромат перегара, исходившего от нас. Но его разум был не в состоянии постигнуть, что алкоголь я держу в своей правой руке в бутылке. Нас попросили скорейшим образом удалиться, дабы мы не оскверняли своим присутствием священное место, которым являлась область идущая вдоль железной дороги. К тому же, нам возлагалось в обязанность помолиться за столь ревностных и справедливых сотрудников своим богам (например, Джа?) за то, что они не сопроводили нас в места не столь отдаленные.

2-е я /2
Место не столь отдаленное было озером Китч, которое находилось на небольшом отдалении от города, и хотя бы одним этим фактом оно было прекрасно и удивительно. Поскольку нас не отвели туда двое прислужников правопорядка, мы решили добраться туда собственными силами. В конце концов, мы не посещали его уже почти месяц. Озеро обладало уникальной особенностью: по мере приближения к нему настроение улучшалось, и заряд доброты и счастья сохранялся в течение нескольких часов.
В этот раз наше путешествие началось в диком грязном трамвае. Я чувствовал себя подавленно и неуверенно. Однако с каждой остановкой все четче становилось предчувствие. Оно было сродни вкусу газировки в жаркий день или же вкусу апельсина. Трамвай постепенно заполнялся мягким, сладко пахнущим дымом. Сначала в нем растворялись темные люди вокруг, потом кондуктор, а потом сам вагон начал расплываться и, наконец, исчез.
Мы оказались на остановке перед чудовищным, пяти или десятикилометровым в диаметре, кривым зеркалом. Подобно глазу бога, оно пялилось на нас сверху, и наши лица в нем принимали в нем сумасшедшие выражения. Они корчились, кричали, показывали нам языки, завязывали уши за затылками. Зеркало испугало нас, и мы отправились по дороге вперед, почти бегом. Сзади доносились громкие вопли, улюлюканье и визг зеркала, но мы боялись обернуться. Поперек дороги были глубокие провалы, заполненные собаками, людьми и машинами. Все это копошилось внизу, пытаясь выбраться наружу. Чья-то рука схватила меня за штанину, я подпрыгнул и перелетел через яму. Машины, расталкивая людей, перли наверх, и вскоре вся дорога была заполнена ими. Они разворотили землю впереди, набросав грязные кучи и  засыпав половину спокойного канализационного оврага, в котором мы любили отдыхать от мирских дел. Мне понравилось их копошение и вид коричневых груд. Город должен расти и, пока он маленький, он красив.
Миновав зародыш города, мы провалились под лед, обсушились на зеленом огне зажигалки и снова провалились. Это было неинтересно, поэтому мы вернулись назад и прошли по берегу. Там было отверстие, покрытое бетоном. Здесь начинался тоннель под дорогой. Я выкрикнул туда пару букв, и тоннель с грохотом взорвался. На пару секунд машины наверху замерли. За это время мы промчались на другую сторону дороги и оказались в нелинейном лесу...

1-е я/3
И столкнулись в очередной раз с одной из местных особенностей, которая заключалась в том, что пройти одним и тем же путем к озеру не представлялось возможным. Усугублял это положение тот факт, что прямой дороги к озеру не было (хотя, кто знает?), поэтому мы были вынуждены все время идти по бездорожью, перелезать через неопределенно количество оврагов (оно все время менялось!). Таким Макаром, не солоно хлебавши, мы постепенно подбирались к заветному месту, а эйфория подкатывала к мозгу все ближе, пока не затопила его. И вот озеро, наконец, предстало перед нами бело-серой снежной пеленой с пронзительно черными полосками – деревьями, протыкающими заледенелое тело Китча. Деревья вздымались далеко ввысь, теряясь за облаками, поэтому казалось, что они подпирают собой небосвод. Проскользнув по хлипкой поверхности озера, мы очутились в Своем Месте. Сим пунктом был темный глубокий овраг, заросший высокими шершавыми деревьями, скрывающими нас от глаз злобных шаманов. Зажигалка тщетно пыталась растопить лед и охватить пламенем задубевшую кору, но ничего путного из этого не вышло. Нам на помощь пришел Дух Озера, с неохотой выползший из-подо льда. Он дыхнул на сучья, и они занялись (чем бы, вы думали?) прозрачным голубым огоньком. Стало вдруг так жарко, что мы даже не заметили, как ДО (образца 1438 года выпуска) растворился в морозном воздухе. Пряник, зависший над костром в поисках тепла, расплавился, открыв нам свою пластмассовую сущность. Вдруг резко потемнело, и на небе распустились (вы бы на них посмотрели, какие они вульгарные!) огненные тела вселенной – звезды. Раздирая толщу ночи, они выползали наружу, толкая друг друга.
Мы оказались под высоковольтными проводами ЛЭП, пронизывающими все вокруг стрекочущим басом.  Совершенно случайно мы наткнулись на окоп, чьи стены были облеплены слоем веток из отряда Толстых. Далее мы обнаружили деревянный столик, на котором возлежал доисторический котелок с торчащей из нее (вот бы дядя Фройд порадовался!) деревянной ложкой, расписанной в византийском стиле. Чуть поодаль на суку была подвешена шпала, которая раскачивалась на ветру и звенела. Она то накалялась до красна, то становилась прозрачной и зеленой. Из травы выползла черепаха, показала нам язык и спешно ретировалась, кряхтя от смеха. Видимо, ей нечего было нам поведать. Тут появилась ободранная зачуханая овчарка, завиляла хвостом и посмотрела на нас своими грустными голодными глазами, что мы вынуждены были отдать последнее, что у нас было – засушенный боярышник (не путать с заспиртованным!), который она не без аппетита сожрала, прихватив заодно несколько щепоток снега. На столе была выгравирована надпись на древнерусском (а не на древне-нанайском, как обычно) языке:

В СООТВЕТСТВИИ С ОТСУТСТВИЕМ МОРАЛЬНОГО ИНДЕКСА МЫ ОТРИЦАЕМ ВАШУ ЭКЗИСТЕНЦИЮ!!!!!

FOLIE A DEUX   

2-е я/ 4
Озеро осталось в 438 километрах позади, поэтому мое настроение резко ухудшилось. Но это было легко исправить: я ударил по вращающемуся над рельсами мячу с надписью: «Пауза. Бейте осторожно» и сразу оказался дома. Здесь я достал из потайного места немного Нужного порошка, взял щепотку и высыпал ее на клену обеденного стола. Получилась крохотная кучка. Я поднес к ней лицо (блин, как романтично, ажно дух захватывает!) и, закрыв левую ноздрю, резко втянул порошок в себя. Эффект был мгновенный: порошок серной кислотой прожог путь к мозгу, в глазах потемнело, и через секунду они заслезились. Втянув остаток порошка второй ноздрей,
You’ve got a strange affect on me and I like it...
Z cdthyek ,eof;ysq gfrtnbr, тьфу, я свернул бумажный пакетик и спрятал его в шкаф. На пакетике значилось: «Перец черный молотый». Он там и был, как ни странно. Я хлопнул дверцей шкафа так сильно, что меня отнесло обратно, на рельсы, да еще и лопнул мяч для останова времени.
После этого, уподобляясь Жарру (он же – Иван Михайлович Жаров), мы устроили грандиозный концерт посвященный нашему любимому озеру.  Ботинки стучали (не так, как в 37-м!) по платиновым клавишам со скоростью ровно 360 ударов пер минит (не путать с распространенным в определенных кругах занятием!). Из груди вырывались рэповые сверхбыстрые слоганы. Каждый удар сопровождался микроскопическим подземным толчком, громом на небе, затмением солнца, наступлением оргазма и, конечно, 298 578 654-цветовым салютом. Горячие искры колючками впивались в руки, лицо и одежду, делая их пятнистыми. Впереди, рядом с железной доррррогой торчал кусок ДСП.


1-е я/5
На доске красовалась (как дешевая девка) какая-то надпись, но прочитать оную не представлялось возможным по той простой причине, что каждая буква претендовала на абсолютную оригинальность, если господа филологи позволят мне так выразиться.
В кустах, неподалеку от рельс что-то заблестело. Мы направились тудыть. Это оказалась будка, вылепленная умелыми архитекторами-ювелирами из чистого серебра. Сей загадочный чужеродный предмет как нельзя (или все-таки можно?) гармонировал с окружающей природой и (главное!) с нами. Я открыл будку и узрел бесконечность, которая хлынула на меня спиралями разноцветных туманностей, уносящихся в бешеном водовороте времени то ли вперед, то ли назад. Я закрыл дверь, и мы очутились в городе.
В центре вечерней площади, окутанной тусклым светом фонарей, стоял ржавый мусорный бак, доверху наполненный мятыми картонными коробками из-под какой-то хрени болотной, ксерокопиями документов, бумагами с деловой ересью и прочей подобной дрянью. Когда мы подошли вплотную к баку, прогремел немой взрыв и прозрачной волной нас отнесло к границе площади. Зеленый огонь охватил, объял и съел мусорный бак, и столп пламени вознесся тудэма, где и расцвел-распался в салют.
Мимо нас прошли девушки ровным строем, все на одно лицо с застывшими восторженно-дебильными улыбками, очумевшими, вылезающими из орбит глазами, неестественно растопыренными ресницами, сморщенными лбами и испачканными краской мочалками на лысинах. Они протяжно выли: «А-а-а-а!», что, по всей вероятности, должно было являть собой жутко навороченную песню.
Я так глубоко ушел в себя, что оказался посреди обыденного мира. Все вокруг было пронизано неуловимой таинственной негой прельстивости бытия. Мир был таким же, как всегда, с той только разницей, что звуки стали мягче и нежней, цвета успокаивали. Все окружающее было такое плавное, как реальность сна.  Я ощущал себя невидимым призраком среди скопища людей. Было бесконечно приятно просто идти по льду, перешагивать лужи, перелетать каньоны и смотреть на отсутствующие лица людей, на все окружающее, вдыхать свежий якобы воздух. Было так тихо и безмятежно, как будто дело происходило не днем, а в три часа ночи. Ощущение отстраненности было всепоглощающим. Я был, как будто окутан некой психоделической пеленой, вакуумом, отделяющим меня от окружающего пространства. Эйфория была мягкой и ненавязчивой.
Но это состояние довольно быстро прошло и сознание клубком червей быстро нашло гниющий труп объективности, и начали в нем копошиться. И привело меня к
ЛИРИЧЕСКОМУ ОТСТУПЛЕНИЮ.
Существует некоторое абстрактное понятие «мы», отмороженное поколение, на которое, кажется, свалился весь генетический груз (во всех смыслах!) российской цивилизации. Постоянные перемены и тотальная неопределенность подлили масла в огонь. Мы ко всему стали относиться с откровенным скепсисом. Таких циников до нас в нашей стране, вероятно, не было. У нас есть, как и у всякого более-менее вменяемого человека, потаенное желание куда-то стремиться. Но мы не знаем куда. Все идеалы опошлили. Значения слов радикально поменялись в худшую сторону. Скорость перемен заставила нас искусственно затормозить себя и отстраниться от массовой пропаганды. Для нас обычные человеческие ценности также неопределенны, как для отъявленного социопата. Долг, закон и прочие подобные понятия для нас всего лишь отголоски чьей-то напыщенной лжи. Что нам делать? Разрушать или строить? Разрушение мы уже прошли, спасибо. А что строить – непонятно. Даже размножение для нас крайне неуместно. Зачем? Смысла нет. Все для нас спорно и расплывчато. В результате всего этого пространством поиска становится не заторможенная мозгом объективная реальность, а внутренний мир каждого из нас. Мы, как писатели двадцатого века, перешли от экстравертированного описания к интровертированному. Но далеко не факт, что зацикливание на самом себе может привести к какому-то ощутимому результату. Психоделическая революция наглядно продемонстрировала сие. Мы устали от тупого вялотекущего существования, навязанного нам предыдущими поколениями. Мы хотим гореть, а не тлеть.

2-е я/6
Всего лишь одного выдоха колосса хватает, чтобы сдуть депрессию и прекратить омерзительную ломку. Колосс-дым вваливается в прибежище моего страдания через форточку, сладостный и серый… туманный. Он несет в себя запах приречных лугов, прекрасный крапчатый ветер конца лета. Дым сгущается  и передо мной предстает белая эмаль его покрытия. Бесцеремонно оседлав заскрипевший стул, он всматривается в мое лицо. Сейчас дым идет лишь из его глаз и носа. Дым устремляется в мою сторону и завивается кольцами. Они падают на мою шею – и скоро я оказываюсь в мягком и теплом ожерелье. Оно постоянно движется, кольца свиваются, распадаются, взлетают вверх. Их ласковое прикосновение успокаивает. К счастью, я начинаю забывать унылый бред, заполнивший жизнь несколько часов назад. Мы молчим. Я ленюсь говорить, а у колосса просто нет рта. Зачем он создан, этот гигантский эмалированно-дымный товарищ? Зачем мастер спаял его из алюминиевого пепла и осколков водочных бутылок? Зачем он расплавил столько таблеток кислоты своим паяльником, – не проще ли было отдать их мне? Эти вопросы – отголосок тяжелой ломки также исчезают в сладком дыму. Окончательно успокоившись, я открываю все окна и двери, и колосс исчезает. Я же благодарю его за компанию. Завтрак удался на славу – славный завтрак славного дня.

1-е я/7
Стенографист был последователен в отличие от  шизофреника, чья речь представляла собой шматок снега, соскальзывающего с ровной и гладкой поверхности обрыва… Жестко и резко.
Самолет бесшумно прошмыгнул у меня над головой, маркируя шкуру неба двумя неровными белыми полосками. Поезд проехал где-то слева, а дым от него застрял метрах в двухстах над ним, не желая рассеиваться, ибо был он продуктом жизнедеятельности существа железного монстра. Затем дым, кокетничая, пополз по направлению к поднебесью.
-Может, все наши знакомые здесь пройдут?
-Можешь сказать адекватно… посреди степи-то.
-АДЕКВАТНО!!!
Голоса исчезли также внезапно, как и появились. В руке у меня была коробка с Иван-чаем (или кипреем – как кому нравится). Я прочитал, что на ней написано:
«Материальная субстанция не может попасть в параллельный мир. Этой способностью обладает лишь душа. Для освобождения оной нужен реагент, входящий в состав некоторых растений или самопроизвольно образующийся в головном мозге посредством медитации. Но есть такие люди, чья душа настолько крепко срослась с материей, что ее нельзя отсоединить ничем. Большинство же людей, даже имея в руках ключ. Не понимают, как им воспользоваться, потому что их сознание загромождено трехмерными паттернами социума. Практически все оставшиеся просто боятся кардинально нового. Тем более что в другом мире понимание равнозначно созерцанию и участию. Логический анализ иного мира попросту невозможен, потому что там своя логика, гораздо сложнее человеческой, недоступная даже душе иной раз».
Мы так неожиданно появились на дороге, что водитель просто не успел отреагировать на это. Труха второго «я» разлетелась в разные стороны, как будто кто-то со всей дури пнул гриб. Я же подобно расплавленной пластмассе облепил тело машины. Через какое-то время машина остановилась. Водитель судорожно пытался открыть дверь, стараясь не глядеть на мои темно-зеленые глаза, впитывающие энергию человека с разных сторон. Незримый рот мой произнес потусторонним голосом:
-Теперь тебе не до шуток! 
И нечеловеческий хохот стал кувыркаться в разуме водителя. Наконец, ему удалось выбраться из клетки. И он сломя голову побежал в лесополосу.
-Я давно обхожусь без башни! – крикнул я ему вслед.
Тем временем, наше броуновское движение по галерее реальностей продолжалось. Из картины Дали выпрыгнул человек с сумасшедшим лицом и замедленно произнес:
-I don’t know you, people! Why are you here?
На лбу у него было выжжено:
Я прибыл с орбитальной станции ПЛЮЩ.
Трясущейся рукой он указал направо. Там, в обвитых плющом мраморных колоннах томился старый плюшевый мишка. Он закашлялся, а затем сказал:
-Ребята, вы, наверное, не догадываетесь, где находитесь. Это чистилище. Посмотрите под ноги.
Под ногами из мраморного пола вылезал мухомор. Он рос буквально на глазах, как в сказке про Алису, которая неизвестно где живет. Когда он достиг метровой высоты, рост прекратился. Из-под шляпки стало что-то вырываться. Наконец, кожа гриба не выдержала, и пред нами возник старичок с хитрым лицом и длиной белоснежной бородкой. Видимо, это был Дед Мороз. Он пропел тонюсеньким голоском.
Косячок, косячок…
Ты попался, дурачок!
Мы оказались внутри гигантского медного колокола, расписанного в византийском стиле. Стены были тускло освещены непонятно чем.
-Лохань! – закричал я.
-Ань! Ань! Ань! – ответило эхо. Оно то приближалось, то удалялось. Крутилось вихрем внутри головы и по спирали уходило вверх, затем обрушивалось со всех сторон.
Вообще, лохань – это человек, достигший наивысшей степени духовного развития, в буддизме, если че, чуваки.
Я оказался посреди города. Я шел в неизвестном мне направлении. Вдруг что-то засвистело прямо рядом с моим правым ухом. Это оказался ГИБДДшник.
-Вы нарушаете правила дорожного движения, едите по тротуару.
-Как это? Я же пешком иду.
ГИБДДшник молча показал жезлом на мои ноги. Я опустил глаза. Вместо ног у меня было два белых колеса. Я хотел было начать оправдываться, но милиционер благополучно исчез. Ну, и слава богу. Я обратил внимание на рекламный плакат:
РЕМОНТ МАШИН. ОАО «Mar car».
Вдруг передо мной как будто взорвался воздушный шарик. От неожиданности я вздрогнул и зажмурился. Передо мной стоял старичок с белоснежной бородкой.
-Чтобы стать святым, надо лишиться зависимости, в первую очередь, от инстинктов, - сказал он.
-А когда это я хотел стать святым? Да и инстинкты меня не мучают, я даже забыл, что это такое, - ответил я.
Вместо ответа старичок дал мне коробку с Иван-чаем, на которой было написано:
 «Наша теперешняя жизнь представляет собой галерею абстрактных искусств, каждая картина которой являет собой определенное психоделическое действие с формальным сюжетом и сомнительным смыслом. Рождается ли этот мир в обезумевшем коллективном разуме или это промысел господа – один хрен, но он бесконечен и разнообразен в понимании его участников. Этот мир постижим лишь для определенных лиц. Они подготавливаются к переходу в другой мир».
Я оторвался от чтения и увидел указатель:
MAMA F. CURE GUN
А я пошел другим путем. И вскоре достиг Святого озера, вокруг которого сидели адепты – рыбаки. Они медитировали. Вместо мандалы у них были удочки, посредством которой они соединяли свою энергию с энергией озера. Временами они пили жидкость для усиления единения с природой. На сосудах были изображены славянские руны.
Я как-то давно увлекался многополярностью, суть которой состояла в том, что «мы» и «я» – это одно и тоже, отличающееся только ракурсом взгляда Гедеры.
На ржавой водокачке было написано:
WITCH – BITCH! Берегитесь ведьм, ибо они – суккубы, суки, то бишь.
 Я зашел внутрь. Там тоже было много надписей:
Я лечу сквозь мрак настоящего, освещенный сиянием жизни… Что ждет меня впереди? Внизу!
Наркотик отличается от яда лишь необратимостью действия. В то же время между ними нет качественного различия, скорее, наоборот: яд – это абсолютный наркотик. Следовательно, смерть может оказаться ничем иным, как бесконечным путешествием. Конечно, оно не может доставить удовольствия, так как исчезает контраст между ней и объективной реальностью.
Гедерический Урсус
На вопросы нет ответов, потому что смысла не может быть в принципе. Логика и созерцание - совершенно разные категории.

Когда я дошел до остановки, то понял, что сюда мне, собственно, и надо. Только вот зачем, я не мог понять. Видимо, извилины мои были засорены каким-то хламом. Я остановился перед окрашенным в черный цвет металлическим забором и стал на нем медитировать. Но что-то не давало мне отключиться от этой реальности. Какой-то монотонный звук шел извне и не давал мне сосредоточиться. Это оказался голос девочки, монотонно повторявшей мантру:
-Лилии-пять-рублей.
Девочка была как будто неживая, кукольнообразная.  Даже ее рот более напоминал динамик, откуда последовала очередная реклама:
-Центр планирования семьи предлагает рожать детей в строгом соответствии с государственной необходимостью для ликвидации безработицы. По вопросам предоставления рабочих мест просьба обращаться в администрацию районов города.
Подъехал троллейбус. Я протиснулся сквозь толпу манекенов и сел на свободное место в троллейбусе. Эта процедура – занятие свободного места, была своеобразной спортивной игрой. Кто не успел, тот опоздал. Прошло минуть пять, но водитель либо заснул, либо вообще не собирался никуда ехать. А манекены на этот раз оказались какими-то флегматичными и совершенно не возмущались по этому поводу. Поэтому я решил сам узнать, что случилось. Пришлось покинуть заработанное нелегким трудом место. Я пробрался к кабине водителя. Он был буддистом. Это я понял из того, что он был лысым, в желтом балахоне и с точкой между бровями. Водитель увлеченно создавал из разноцветного битого стекла мандалу на обитом резиной полу.
-А почему мы стоим?
-Какая разница, двигаешься ли ты фактически или стоишь, если вокруг тебя итак все постоянно меняется. Ведь это и есть истинное движение, одна форма переходит в другую и так далее.
Он замолчал. И вдруг его неожиданно посетила какая-то мысль.
-Хотите, расскажу анекдот?
Я кивнул в знак согласия.
-Попал как-то хохол на Кубу. Во время демонстрации ему случайно перепало дубинкой по голове от полицейского или кто у них там. Он и потерял сознание. Очнулся в лагере повстанцев. Его о чем-то спросили. А у хохла голова болит, он ничего не соображает. Попытался вспомнить свое имя и вслух рассуждает: «Че Мыкола, че Гаврила». Вот и стали его с тех пор называть Че Геварой.
Водитель покатился со смех, аж мандалу себе разрушил ладонью. А я, тем временем, вышел. У двери меня поджидал древний старец с посохом. Он чем-то напомнил мне Заратустру.
-Кто я? – спросил я его.
-Я не знаю, кто ты, но хорошо себе представляю, кто твои современники. Герой вашего времени – сволочь. И в этом нет ничего удивительного. Сволочью быть удобно, практично и приятно, тем более что общество относится к ним либо,  как к неизбежному злу, либо как к удачливым людям. Сволочь всем своим видом показывает, то она такая же, как и все – свой пацан, хотя ей иногда и позволяются некоторые вольности, пырнуть кого-нибудь ножом своей напыщенности, например.  Большинство ваших современников хотят походить на сволочей, хотя и ненавидят их. Но, к счастью, многое им мешает в этом поползновении: страх стать изгоем,  остатки совести и так далее. Святость для вас – удел дураков, в лучшем случае, юродивых. Есть еще мнение, что под маской святых прячутся еще большие сволочи. Люди любят издалека наблюдать за сволочью, как за актером, стараясь близко с ней не соприкасаться.
-Зачем же видеть плохое, если можно спокойно его избегать и жить своей жизнью?
-До поры, до времени, пока все не выйдет окончательно из-под контроля и тогда тебя унесет в бурный поток нечистот. Поэтому нужны превентивные меры, а не ждать грома.
Он немного помолчал, потом продолжил вещать:
-Интеллектуальная прослойка общества всегда была и будет незначительной по количеству. Важно лишь, какое место в социуме она занимает. Интеллектуалам необходимо занять главенствующее положение, при этом, держась в тени, потому что многих людей раздражают умные. Особенно надо опасаться дураков с претензиями, потому что они в своем стремлении побороть комплекс идиотизма гусеничными тракторами своей тупости давят тщедушные ростки талантов. Сволочей же интересуют лишь свои амбиции, а прогресс и наука для них не играют никакой роли. Еще для интеллектуалов представляют опасность трусы, потому что они во власти страха могут сделать любую глупость и подлость.
-А вы из какой общины будете? – попытался я вывести безумного старика из власти логореи.
-Коммунисты Господа Бога мы или сокращенно КГБ. А вы знаете, молодой человек, что человека интересует в литературе?
-Что же?
-Ему нравится, кода он находит собственные мысли в словах автора!
Я хотел было сказать, что интеллектуалы способны лишь на кухонные беседы за бутылкой водки и сетование на тяжелую судьбу, но промолчал, опасаясь всплеска словесного поноса. Старик углубился в собственные потаенные мысли, а я, воспользовавшись моментом, ретировался.
Тут ко мне подскочил суетливый мужичок и всучил мне рекламный листок, на котором большими буквами, видимо, для подслеповатых, было написано:
ВСЕ ИЗМЕНЕНИЯ,  ВИДИМЫЕ ЛЮДЬМИ – ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ ОТРАЖЕНИЯ ПЕРЕХОДОВ ИЗ ОДНОГО МИРА В ДРУГОЙ, КОТОРЫЕ МЫ СОВЕРШАЕМ КАЖДЫЙ БОЖИЙ ДЕНЬ.
Над дорогой висел гигантский плакат на перетяжках:
ГЕРОИН! ПЕРВАЯ ДОЗА БЕСПЛАТНО!
Я подошел к лотку с книгами. Там, как всегда, был ширпотреб, как то: «Культивирование перца», «Мистические слезы» Сольивана Сюрра. Взгляд мой упал на первую страницу Волгоградской правды, где был изображен Сталин:
Предлагаем переименовать Волгоград в Сталинград, а всю Вторую Продольную назвать проспектом Берии!
Вот скоты! Мало того, что кучу своего народу угробили, еще этим и гордятся! Отправить бы их на барже по маршруту Магадан – Северный полюс в летней одежде! 
Ко мне на плечо опустилась дриада и ласково прошептала на ухо:
-Где твоя душа?
Взмахнула крылышками и улетела. А я побежал вслед за ней в лес. Когда я уже почти совсем запыхался, передо мной предстала старая заброшенная усадьба, вся обвитая плющом. Из высокой травы восставали изуродованные временем статуи, сделанные в античном стиле. Над входом в здание висела проржавевшая насквозь табличка, сохранились только «На» вначале и «ер» в конце. И кто-то подрисовал к «ер» букву «Х», хотя первоначально там было что-то длинное. Я со скрипом открыл дверь. Внутри жутко воняло плесенью. На стене было нацарапано:
Когда я исчезнуть стремился
От мысли людской нищеты,
Мне замок вселенский не снился –
Оплот неземной красоты.
Я поднялся на второй этаж. Там валялось много использованных шприцов, упаковок из-под таблеток, а в углу клубочком свернулся человеческий скелет. На стене была еще надпись:
Когда тебе очень плохо, то тебе, как и пьяному, на все наплевать.
В зажатой кисти скелета я нашел бумажку, в которой было написано:
За окном, за решеткой, за покрытыми зеленью ветвями деревьев, на свободе медленно падали белые пушистые снежинки тополиного пуха.
Теперь сквозь грязное мутное стекло за ржавой решеткой и корявыми сучьями деревьев было едва заметно хмурое небо с рваными облаками.
В углу комнаты стоял металлический столик с покрытой толстым слоем пыли статуэткой Гедеры в одежде из плюща. Она была вершиной женской красоты. Под ней я нашел еще один листок пожелтевшей бумаги с каракулями:
Мне все хуже и хуже, мне хочется сдохнуть, но ад где-то вне.
Красиво сказано, как пса последний вздох.
Существует не два человеческих начала, а три: Инь, Ян и Ань. Но последнее существует только у тех, кто способен переходить в другие миры.
Я слишком много мечтаю, а люди оказываются не такими, какими я их хочу видеть.

На улице я узрел плакат, на котором был изображен красноармеец во всем красном, включая сапоги и буденовку, а под ним красовалась страшная черная надпись:
ПЕРЕЦ ОПАСЕН ДЛЯ ВАШЕГО ЗДОРОВЬЯ
А неподалеку от плаката находился разрисованный, покрашенный серебряной краской гараж:
ТОШНОТА – ДРУГ МОЛОДЕЖИ
ОНА НАША!
ПРОСТРАНСТВО РАС-ШИРЯЕТСЯ
Ко мне подошел тусующийся неподалеку неформал с косяком, зажатым между пальцами. Он затянулся и сказал:
-Этика и мораль придуманы для быдла. На вот, почитай.
И он дал мне книжку:
NAR KEY – ближайший ключ в другой мир.
-Твоя Гедера сама является сном обдолбанного до состояния передоза наркомана, - сказал неформал.
Я побежал прочь. По дороге мне встретился хачик, который спросил у меня:
-Гдэ виход?
Я указал на небо. На лавке сидела женщина и задумчиво чесала себе подбородок засохшими трупиками рыб. Я сел в трамвай, где объявили:
-Вагон следует до Монолита.
Я не понял, что бы это значило, пока не увидел в лобовом стекле быстро приближающийся громадный валун, стоявший прямо на рельсах на пути у нас. Я открыл форточку и вывалился в нее. А трамвай врезался на полном ходу в Монолит. Я приземлился рядом с мусорным ящиком, сделанным в виде открывшего клюв пингвина с надписью:
ОЗОН
Изо рта у монстра торчали человеческие ноги. Тут он вылез весь. На лице у него был неповторимый детский восторг, который бывает в момент получения подарка. В руках он держал кислотных цветов кошку.  Та свисала подобно тряпке, лишь изредка подергиваясь. Его улыбающаяся физиономия кого-то мне напоминала. Наконец, я вспомнил. «Я» снова превратилось в «мы». Просто на этой мрачной роже я никогда прежде не видел и подобия радости.
-О! Сколько лет, сколько зим! Похоже, ты меня узнал.
-Тебя не существует!
-Иван-чая что ли обпился?
-А ты?
-Я лопал просветляющий салатик.
-И что это такое?
И на рассвете ты придешь косить росистую траву,
И радость дух твой воспарит, зажжет людей молву!
 Он по-идиотски засмеялся.
-От твоего ванчая всякий ужас в голову лезет!
-А кошка-то тебе зачем?
-Жалко стало. У нее бензин кончился, а они ей дизельного топлива в миску наливают. Люди, а не звери – одно слово. А у тебя бензина не найдется? И тряпочки?
-Нюхательный подойдет?
-Конечно.
Он снова нырнул в пасть пингвину и вытащил оттуда консервную банку, в которую высыпал содержимое отданного мной пакета. Почуяв вкусное, кошка встрепенулась и подползла к банке и с остервенением накинулась на содержимое, а затем умчалась прочь.
-И на сколько ее хватит?
-Какая разница. Спасли – и ладно. Кошка – это поддела. Главное, я потерял жемчужину вдохновения.
-Это ее ты искал у пингвина в кишках?
-А то. Он, подлюга, небось, все сожрал.
Вдруг из-за монолита выбежала здоровенная шелудивая дворняга и побежала к нам. Но дорогу ей преградила наша кошечка. Псина обнюхала шерсть нашего кислотного спасителя, и ядовитые пары окутали мозг дворняги, и она нетвердой походкой отправилась восвояси (какое-то японское слово, я вам доложу).
Первым делом мы решили залезть на Монолит. Оттуда лучше было видно, что к чему. Наверху мы встретили того самого неформала, что подарил мне книжку.
-Раньше я летал в глубины космоса, теперь я погружаюсь в себя, - поведал он. –Возьмите этот артефакт.
Неформал протянул нам рубиновый многогранный камень, из которого слышался задушевный голос:
«В детстве ты просыпаешься и, видя лучи солнца, проникающие в комнату сквозь занавески, лучи, падающие на ковер геометрическими фигурами, ты радуешься новому дню, думаешь, что жизнь прекрасна. Солнечный свет как будто наполняет твою душу теплом. Потом, когда ты становишься старше и, когда ты вновь продираешь глаза, то понимаешь, что, в лучшем случае, тебя ждет выходной, в который еще надо будет придумать, чем заняться, чтобы не было мучительно скучно. И даже если ты случайным образом просыпаешься не там, где обычно, то это ненамного приукрашивает  твое отношение к этой жизни. Чаще же тебя будит какая-нибудь пищащая бездушная тварь, напоминающая тебе о том, что пора вылезать из теплой кровати и ползти в школу, в институт, на работу… На кладбище тебя унесут, но от этого тебе будет не холодно и не жарко. В детстве мир еще не познан в достаточной мере и тебе многое интересно, как котенку. Когда же ты вырастаешь, то тебе становится противно от осознания, в каком мире ты живешь. Ведь раньше ты предполагал, что мир взрослых так же интересен, как и твой, если не больше.  Ты будешь, как береза, растущая в тесных рамках комнаты, тебе не стать настоящим красивым стройным деревом, которым ты стремишься быть, ты всегда будешь лишь корявым подобием. И ты начинаешь расти внутрь себя, ища ответы там».
-Объективная реальность – это всего лишь способ самоидентификации, - подытожил неформал.
Мы  слезли с монолита и пошли вдоль трамвайных путей, оставив неформала одного. На рельсах мы увидели тело гоблина, разрезанное пополам. Руки и ноги его были прибиты гвоздями к шпалам.
-Сраные гопники, - пробормотал Он.
-Да уж, - согласился я.
Через какое-то время мы дошли до Правдивого Ока, в котором созерцали свою духовную сущность, немало потрепанную греховной городской жизнью. Не прошло  и нескольких перевоплощений, как мы оказались на Перепутье. В одну сторону шла заросшая дорога за город, а по другой мы могли прийти куда угодно. Мы присели передохнуть. Сквозь гегемонию стрекотания кузнечиков и шума ветра был слышан какой-то чуждый этому месту звук.  Он был похож на обработанный на синтезаторе  звук раскачиваемого на ветру сухого дерева.
-Интересно, что это? – спросил я.
-Пойду, посмотрю, - ответил Он.
Я же уставился на муравьев и стал медитировать.
-Он совсем ручной, - раздался голос откуда-то из другого мира. Я вернулся к реальности. Рядом стоял Он с гигантским, размером с кошку синим жуком. Вместо хитина он был покрыт металлом.
-Вот, смотри, - сказал Он и подбросил жука. Тот расправил крылья и полетел, испуская слабое электрическое сияние. Сделав пару витков в воздухе, жук приземлился на Его голову.
-Да, нечего сказать, продукт цивилизации, - сказал я.
Только когда мы дошли до песков, я вспомнил, что город стоит посреди огромной пустыни, плотно заваленной местами мусором. Подходы к городу были изрезаны шрамами оврагов. Это были своеобразные оазисы - проводники жизни. Мы решили спуститься в один из них. В овраге было намного прохладнее и свежее. Знойная пустыня осталась позади. Даже корявые сучья засохших деревьев были как нельзя кстати. После непродолжительного привала мы отправились дальше и почти сразу же натолкнулись на группу аборигенов – овражников. Их палатки, как соты, облепляли склоны оврага. Нас встретил шаман.
-Хотите к нам присоединиться? – спросил он.
-Наверное, - ответил кто-то из нас.
Среди овражников были и подростки-неформалы, и разочаровавшиеся толкинисты, и взявшиеся за ум бомжи, и туристы, нашедшие свой Эверест.
Шаман, естественно, захотел нас посвятить в свой обряд:
-Наркотики и психопатия – непременный атрибут современной цивилизации. Но нам не подходит общий путь, поэтому у нас есть свой. А вы, по-видимому, находитесь в поиске. Мы ищем кристалл, который, по преданию, находится в районе великой реки Ра, скорее всего в пойме Помойной. Внутри кристалла содержится Урсус, который укажет всем нам путь.
-А вам не приходило в голову, что, переместившись в пространстве, вы не сможете изменить ход времени? – спросил я.
-У нас есть вера, которой нам так не хватало в городе. Даже если мы гонимся за горизонтом, все равно я не жалею об этом. Сам процесс поиска доставляет нам неимоверное удовольствие. Но я продолжу свой рассказ. В легенде говорится, что Урсус высвобождается из кристалла при наличии психоделической критической массы поблизости от него. Показав путь своим последователям, он вновь строит себе новый кристалл и ждет очередных учеников. Он и есть тот самый Джинн из волшебной лампы.
-А унести кристалл можно?
-Нет. Он стационарен относительно ядра Земли.
Нам помогли установить палатку. Таким образом, у нас появилось временное пристанище. Жук комфортно устроился у Него на голове и не подавал признаков жизни. Когда мы покончили с палаткой, я подошел к шаману.
-Ты пробовал объединять сознание? – спросил он у меня.
-А что это такое?
-Смотри внимательно на угли.
Он взял веточку и стал извлекать искры из костра ритмичными ударами. Я стал быстро терять связь с собственным телом, пока мое сознание не поглотил огненный светлячок.
Я находился в кромешной темноте в каком-то помещении. Пространство было пронизано электронной музыкой. Она лилась отовсюду, заставляя вибрировать каждую клеточку моего тела. Приглядевшись, я увидел нечто бесформенное и белесое, своим  танцем завораживающее мой взгляд. Мое тело начало срастаться с поверхностью, на которой я сидел по-турецки. Мое тело становилось все пластичнее и мягче. Я сам превратился в белесое нечто, бывшее объемным материальным воплощением музыки. Бурным потоком молекул я вырвался из глубин трубопровода в ванну и материализовался в многоклеточное существо. Теплый поток воды окутывал мое тело и соединял разум с темной субстанцией, чуждой человеческому пониманию. Когда я вышел из ванны, барабанная дробь града, стучащего по решеткам на окнах, оглушила меня. Наконец-то на некоторое время закончилась всепоглощающая жара местного ада, чем-то ненавязчивым напоминающая обрюзгшую тридцатилетнюю девственницу. Бог развлекался на славу. Вечерняя тьма занавесом опустилась на город. Потянуло сыростью и озоном. Я жадно стал вдыхать воздух. Два состава небесных поездов столкнулись друг с другом в лобовой атаке. Молнии зигзагами резали хмурое небо. Я оделся и отправился на крышу дома в ожидании сигнала свыше. Вместо прозрачных жемчужин льда по толи  ползли щупальца водяных потоков. Я стоял под холодными струями ливня. Шаровая молния спустилась с небес и стала кружить вокруг меня, шипением давая мне знать о своем присутствии, будто я был слеп. Она не торопилась уйти в небытие. Ей и тут было неплохо.   Я поднял руки, соединил кончики пальцев и произнес:
-РАДТХАРК.
Все вокруг залило светом, и я почувствовал материальность своей нервной системы во всем ее ползучем разнообразии.
Я находился посреди зеленой от обилия кактусов пустыни. А прямо передо мной красовался уходящий до самого неба зеленый прозрачный столп. Я протянул руку, и она вошла внутрь столпа. Он был теплый и мокрый, как кровь.
Я вновь очутился перед шаманом.
-Ты тоже все это видел своими глазами? – спросил я у него.
-Да.
-Какое это все-таки противное занятие – возвращаться в реальность.
-Но без реальности ты бы не мог понять всю красоту иных миров.
-Но она угнетает.
-На то она и сансара. Теперь садись напротив меня и смотри сквозь пламя костра мне в глаза, - сказал шаман.
В сумраке окутавшей овраг ночи, да еще и в свете костра лицо шамана выглядело более, чем мистическим. Глаза его почернели, а лицо стало красным сияющим солнцем. Бездна его глаз превращалась в черную дыру, куда уплывало мое сознание.
Я стоял на берегу реки на пляже. Неподалеку от меня была толпа людей, пристально глядящих на черную плоть воды, ожидавших чего-то. Волнение толпы с каждой минутой нарастало.  Из реки вдруг вылезли два гигантских, размером с арбуз глаза на длинных стебельках. Затем появилась огромная лягушачья голова, а затем и все чудище предстало перед толпой. Толпа бросилась карабкаться на эту тварь. Двое самых удачливых добрались до околоушных желез и жадно впились в них своими ртами. Остальные довольствовались более мелкими нательными железами.
Ко мне подошел молодой человек во фраке и спросил:
-Извините, а вас случайно не найдется немного морали?
Я помотал головой.
-Жаль, значит, вы не человек, и я обязан вас пристрелить, - сказал он. – Хотя демонстрация силы – это проявление слабости, но что поделаешь.
С этими словами он достал мушкет и выстрелил мне в лицо.
Я вновь оказался перед шаманом. Он протянул мне пожелтевший листок:
«Спящий, как и сумасшедший, принимает все самое странное и нелепое, как возможное, и без особого удивления. Величайшая бессмыслица представляется ему несомненной истиной, если массы представлений, которые могли бы исправить ошибку, остаются в покое» (Гризингер, 1867г.).

2-е я/8
С каждым разом мне все проще отчуждаться от моего другого «я». Причем, этот процесс все больше отделяет мои «я» друг от друга, вплоть до полнейшего непонимания. В бешенном водопаде реальностей, во взрывах галлюцинаций  невозможно было увидеть свое «я».
Я вышел из палатки на свежий воздух. Овражники ложились спать рано, еще до заката, и сейчас солнце красило розовым песок наверху. Было очень тихо. На дне оврага трава была влажной и высокой – почти по пояс. От нее поднимался насыщенный приятный запах. Было довольно прохладно - впервые за много дней. Я решил прогуляться и полез вверх по склону. Я старался не шелестеть травой и продвигался почти беззвучно. Вдруг что-то яркое задело меня за голову и полетело вперед. Это был индустриальный жук.  От неожиданности я вздрогнул, и тотчас же трава замерцала передо мной слабыми электрическими искрами. Каждый лист по краю светился голубым пламенем, при этом непрерывно шевелясь. Пламя возникало везде, где пролетал жук. Подобно журчанию воды, овраг заполнило потрескивание разрядов. Запах озона смешался с сырым вечерним воздухом. Я направился вслед за жуком, с каждым шагом окутываясь сиянием.  Жук взмыл вверх и исчез за краем оврага. Послышался шорох осыпавшейся земли.

1-е я/9
В те далекие времена, когда город еще имел имя, можно было покинуть его и отправиться в путешествия.  И каждый раз, когда я возвращался обратно, я переоценивал свое отношение к городу. С каждым годом он раздражал меня все больше и больше. Человек привыкает к навозной куче не хуже мухи, но свобода отрезвляет и становится очень погано. В первые дни по возвращении меня буквально бесило все: обжигающий, как расплавленное стекло воздух, выжженная убогая растительность, доставшаяся нам в наследство от какого-то имбецильного бога, однообразные инкубаторные гробы домов, лишенные интеллекта бритоголовые дебилы, стереотипностью поведения походящие на мерзких голубей, жирные туши обрюзгших баб, визгливые истеричные болтливые шлюшки, вековечная грязь и пыль, повседневный мусор и собачее говно. Но больше всего меня раздражало ОДНООБРАЗИЕ. Оно пропитывало сероводородом атмосферу этого места. Все это вгоняло меня в депрессию. Организм пытался отрыгнуть всю эту гадость, но у него ничего не выходило.  Я жаждал того, чтобы город расплавился и стек в сточную канаву. Сейчас мне все равно, потому что город перестал для меня существовать.
Мою голову обволокла мягкая, как вата, прозрачная субстанция. Такое ощущение, как будто вокруг меня сгустился воздух. Я пошел прочь от костра, от людей. Я посмотрел на звезды и меня потянуло туда, наверх. Я стал карабкаться вверх по склону. Наверху стоял Он и смотрел в никуда. Увидев меня, Он затрясся всем телом и убежал. Вскоре Он вернулся и как ни в чем не бывало уселся неподалеку от меня на траву. Я тоже присел и стал выть, пока мой вой не превратился в вой волка. Я так испугался собственного голоса, что не мог сдвинуться с места. Ему тоже, судя по всему, было очень страшно. Страх сдавил мои внутренности, а мысли лихорадочно бегали в закоулках мозга. Страх был материальным, свинцовым. Я всеми силами пытался его отогнать, но это было выше моих сил. Вдруг кто-то добрый пощадил меня и обрезал пуповину страха. Я стал раскачиваться вперед-назад, пока земля не стала расплываться от меня в разные стороны, превращая степь в идеальную плоскость из стекла и пластика, залитую светом луны. Окрестность вновь приобрела обычные очертания, но я стал двухмерным, раскрашенным разнообразными светящимися цветами. Каждое легкое дуновения раздувало парус меня. Он принес мне листок с мантрой. Она была настолько смешной, что слезы ручьями потекли из моих глаз, а живот чуть не надорвался от смеха. Но вдруг я понял, что эта мантра может унести меня в небытие. Я тут же бросил листок на траву, как будто это был раскаленный уголь. Но потом я вновь взял его в руки прочитал. Вихри четвертого измерения завернули меня в разноцветную воронку жидкой пластмассы. Я находился на терминаторе жизни и смерти, на линии, уходящей в бесконечность. Ада страшнее не бывает. Даже смерть казалась игрушкой. Я увидел реку, пронзающую облака. Страх стал укладывать меня на землю, но я понимал, что не в коем случае нельзя лечь, иначе конец, бесконечность, ужас.  Я посмотрел на часы – это была единственная ниточка, связывающая меня с действительностью. Секунды ползли, как во сне. Потоки хаоса косматыми лапами страха пытались утащить меня прочь, в безумие.
-Грантравог, - из последних сил прошептал я и вернулся в реальность.
Звезды выстроились в слова:
DOOM KEY 
Это, насколько я помню, означало «роковой ключ». В голове у себя я услышал голос:
«Не справляясь с реальностью, сумасшедший убивает ее представителя, человека, виновника этой реальности».
По зеленой, как изумруд, прозрачной траве склона оврага прыгали зайцы с золотой шкуркой и пели песню, про то, как им не страшно. Голос в моей голове продолжал, это был голос шамана:
«Крушение восприятия – наилучшая возможность продемонстрировать субъективность реальности. Алогичность и непоследовательность связаны с неоднородностью понимания бытия различными единицами всеобщего разума. Отсюда рождается вся несуразность действительности. Поэтому каждое «я» не в состоянии охватить всю полноту реальности, не может понять причину и следствие, не может проследить всю последовательность логической цепочки, отсюда и непонимание, откуда взялся вывод. Часть элементов этой цепочки просто умирают, не родившись в сознании».
В паре метров от меня вспыхнули огромные неоновые буквы:
ВЕЗДЕ СУЩНОСТЬ
«А, может быть, мы все просто сошли с ума. Только больным реальность может являться в таком извращенном псевдологическом исполнении. А была ли реальность другой прежде? Или прошлое – всего лишь сон», - размышлял я, идя по направлению к овражникам. Шаман рассказывал одному из них:
-Шаманы не должны были иметь детей, потому что они часто имели дело с наркотическими веществами, прием которых отражается на потомстве не лучшим образом. Сейчас же, когда мы достигли той стадии развития, при которой наркотики, как стимулятор перехода в другую реальность, совершенно необязательны… что-то я потерял ход мысли. Ну, да ладно. Зачем вот ты пьешь?
-Люди пьют, чтобы ненадолго почувствовать себя детьми, ведь это такой приятный отрезок жизни.
-Но это же ложь. Пьяные не идентичны детям.
-Им кажется обратное.
-А вы бы попробовали зеленое тлиное молочко. Оно вас моментально избавит от пристрастия к алкоголю и расширит познавательную функцию разума, - предложил я.
-А я же не алкоголик. Нафига мне бросать пить?
Из мрака ночи появился Он с тлей в руках, размером с небольшую овцу.
-Как насчет зеленого молочка? – спросил Он.
-Оно же противное на вкус, прямо-таки блевотное, - ответил я.
-А что делать?

2-е я/10
Я переоценил свои силы. После того, как меня вывернуло наизнанку четвертый раз, я извинился и ушел в палатку, пообещав вернуться, когда меня отпустит.
Вернувшись, я старался не смотреть на содержимое алюминиевой солдатской кружки, в которой было молочко. Наконец, я пересилил себя и отхлебнул из кружки еще. Зеленый отстой неудержимо рвался наружу. Я не был уверен, что в состоянии удержать его.
Пламя костра затягивало, время исчезало. Шаман курил большую деревянную трубку, выпуская кольца разноцветного дыма.
Тля оказалась некачественной. Никаких изменений внутри себя я не чувствовал. Шаман выбил трубку, выбил еще раз – тем же движением. И с ритмичностью маятника стал повторять свое действие. Я хотел попросить его остановиться, но лень окутала меня липкой сетью паука. Через два или три часа меня это порядком достало, и я закричал:
-Хватит.
-Что хватит?
-Хватит выбивать свою трубку!
-Действует, - сказал Он.
Губы шамана вытянулись и превратились в прозрачный кораллового цвета хоботок. Над головой у него возникло сияние, в котором порхали кислотно-желтые бабочки. Я повернул голову в какую-то из сторон и увидел гигантскую гусеницу, сидящую на зеленой травинке-дереве. Каждый членик будущей бабочки представлял собой темно-синюю голову инопланетянина с огромными черными глазами. Гусеница притягивала мою душу. Вдруг что-то быстро промчалось по склону оврага.  Чудовищных размеров богомол уставился на меня.
-Я не люблю человеческие массы, но мне нравится индивидуальность, - сказал он. – Массы всегда воняют.
Где-то вдалеке пели песню «И снится нам не рокот космодрома». На мое плечо опустилась чья-то рука. Я обернулся. Это был лысый маленький старичок в замшелом пиджачке неопределенного цвета.
-Вся ваша жизнь – игла. А сознание определяет бытие, - сказал он.
В это время со склона скатился Он и весело пропел:
Как прекрасен этот мир!
Как прекрасен этот мир?
Как?! Прекрасен этот мир?!
Мне стало холодно сидеть. Я встал и посмотрел, на что же меня угораздило сесть. Это было мраморное надгробие со следующей эпитафией:
СЛЕДУЙ ЗА МНОЙ
Неподалеку сидела негритянская девочка с чудовищно длинной бамбуковой удочкой. Она сидела на краю оврага и ловила в нем рыбу.
-Смотри – она там, - сказал я Ему.
-Нет, я ее не чувствую, - нагло ответил Он. В Его словах была ошибка. Но я не мог сформулировать, в чем именно она состояла.
Шаман приподнялся и стал похож на швабру.
-Когда ты в городе, под тобой всегда что-то есть: канализация, метро, подвал. А тут нет ничего, - сказал он.
-Если ты бросишь в костер синюю пластмассу, то пламя станет синим, если красную - красным, а если черным? – пока я это произносил, в голове у меня пролетели тысячи мыслей, которые я даже не мог охватить.
Небо стало низким, а границы зрения широко раздвинулись. Я смотрел на все снизу, с земли. Подул ветер.
-Держись за стенки оврага, а то унесет, - сказал Он потусторонним голосом.
Ветер отрывал частицы моего тела, размывал его и нес вниз по оврагу. Я чувствовал себя краской, которую старательно размазывают по холсту. Я видел, как следы от меня тянутся вниз в маленький застойный пруд. Он был квадратный. В углу все заросло тиной. В самом темном грязном углу сидел рак. Увидев цветной ручей моей одежды, он забулькал, выпуская серии серебристых крошечных пузырьков, которые рвались наружу и пели быструю веселую песню. Услышав ее, все раки и лягушки в пруду запели хором:
-Чилдрям попЕндре – чилдрям пАпендре.
Песня раскачивала воду в пруду, и та выплескивалась наружу, питая овражную растительность. Желтый резиновый утенок, плававший в пруду, забил крыльями и улетел. Это был маленький лебедь. Я погнался за ним сказать, что у него все еще впереди. Но он этого и ждал. Прямо в моих руках он превратился в желтый чердак, который хлопал крышей в такт музыке так, что получалось:
-Чердак ухолюндал.
Он начал метаться над прудом, но прилетел лебедь и выдавил:
-Слеерунда.
Это тоже  влилось в общую симфонию, и он не смог удержаться от повторения. Это песня была столь веселой, столь необычной, что я понял, что присутствую при зарождении нового направления в музыке.
Люди вышли из палаток и расселись по берегам пруда. Они вполголоса разговаривали между собой и показывали на нас пальцами. Похоже, оно нами восхищались. Неожиданно цвета поблекли, и все стало серым  и угрюмым, как обычно.
-Две минуты прошло, - сказал Он, глядя на часы.
Я почувствовал, как надо мной нависла чудовищная капля весом тонн в десять. Пленка этой водянистой сферы натягивалась и издавала резиновые звуки.  Я втянул голову в плечи, пытаясь уберечься от надвигающейся стихии.  Пленка прорвалась, и вся масса околоплодных вод обрушилась на меня.
-Ббббуль! – пробулькал Он.
-Нет! Не делай этого! – закричал я и попытался заткнуть уши, но процесс вселенского Буля было уже не остановить. Что-то поднималось внутри меня, разрасталось и вырывалось наружу. Это было прекрасно, но я не мог понять, что же это такое со мной происходило. Само пространство превратилось в булькающий пузырь. Стенки оврага выгибались и входили в резонанс со звуковой действительностью. Поэтому я повторил «буль», становясь проводником.

1-е я/ 11
Я чувствовал, что осталось какое-то мгновенье до того момента, как я вывернусь наизнанку, породив новое «я» или просто обновлюсь. От этого мне стало страшно – перерождение всегда мучительно и непредсказуемо. Все вокруг завертелось, и миллиарды разноцветных пузырьков водоворотом потащили меня куда-то вглубь.
-Что будет, если оказаться внутри зеркальной шарообразной комнаты, подсвечиваемой изнутри? – спросил кто-то у меня внутри головы.
Я вынырнул в реальность.
-Летать могут все! – сказал я, глядя в бездонные глаза шамана. –Для этого всего лишь надо искренне поверить в левитацию и сосредоточиться на предмете, который может летать. Но в дальнейшем пойдет все, как по маслу. Проблем не возникнет. Поначалу, конечно, страшно, но как кайфово. В руке у меня оказались зеленые воздушные шарики, и я полетел в теплые края с попутным ветром.
-Оторвитесь от предрассудков! – закричал я людям внизу. Овраг быстро удалялся, превращаясь в маленькую канавку.
«А что, если я упаду», - пронеслось у меня в голове. Я стал стремительно спускаться вниз. Приземлился я совсем недалеко от оврага, из которого стартовал. Шарики вырвались у меня из руки и исчезли в бесконечности неба.
Неподалеку я увидел холм, к которому меня тянуло. Я подошел к нему и увидел лаз, спрятанный за кустами. Я пролез сквозь заросли и пополз по-пластунски внутрь. Нора постепенно расширялась, превратившись в уютную пещеру. Я мог уже идти в полный рост. Стены были выложены потемневшим от времени красным кирпичом. Пещера была освещена потусторонним фиолетовым сиянием. Толстый слой зеленного мха местами покрывал кирпичные стены. Вскоре пещера закончилась тупиком-залом, в котором стояли: ржавая кровать, древний столик и стул из позеленевшей меди. На столе стояла прозрачная зеленая пирамидка, живущая внутренним светом своей непонятной жизни. От нее исходило приятное ласкающее тепло. Голова моя закружилась, и я кубарем покатился вниз, в овраг, прямо к костру с овражниками. Один из овражников сказал по этому поводу:
В этом нет его вины,
Что он прыгнул с вышины.
-А вот нарки – это, оказывается, агенты бюро по наркотикам и опасным препаратам в янковской стране, вроде как.
-Век живи – век учись.
-А кто-нибудь из вас знал Геру и Инну?
Все промолчали.
-Повезло вам. Это самые опасные проститутки в городе. Стоит раз попробовать и все, ты у них в сетях, никакая женщина больше вас не заинтересует. Злобные сучки-сестрички. Они постоянно повышают цену, а ты не в силах им противиться. В конце концов, ты становишься их рабом, вкалываешь по-черному только ради них.

2-е я/ 12
-Помогите, тону! – услышали мы женский голос. Я вскочил и помчался туда.
Я стоял на берегу огромного черного моря. Где-то далеко в море маячила белая точка. Крики неслись оттуда. Я сорвал с себя одежду и кинулся в воду. Но злые силы не давали мне плыть. Передо мной появилась воронка. Вода в ней закрутилось с бешенной скоростью, и меня затянуло на дно, где я долго лежал и задыхался, но мне было приятно. Когда я умер, то оказался на другом берегу моря. Какой-то человек выстрелил мне в грудь и снова оборвал мою жизнь. Я пережил несколько десятков смертей. Мне уже надоело умирать. Где-то рядом раздался голос шамана:
-Все вернулись?
Он призвал меня. Я пришел к нему. Он испуганно повторял мое имя, и я ответил ему.
Я чувствовал, что сплю в луже блевотины, но мне лень было даже пошевельнуться. Утром меня разбудила какая-то возня. Рядом спала незнакомая девушка. Я выбрался из спального мешка. На мне были только штаны. Больше из вещей ничего не было поблизости. Я подошел к остывшему костру, рядом с которым была свалена одежда. Я с трудом нашел свою рубашку. Она была мятой и грязной. Через какое-то время я нашел носки и башмаки, а потом принялся искать Его, но безрезультатно. Потихоньку просыпались овражники. Шаман тоже не знал, где отыскать Его. Я спросил шамана по поводу девушки в палатке, но он тоже не мог понять, откуда она взялась.

1-е я/ 13
Я бродил по вязи оврагов в поисках той самой пещеры. В траве я нашел бутылку с выцветшей этикеткой:
Догнаться и перегнаться – основной принцип соцреализма.
Голос в голове продолжал вещать:
-Люди сознательно отказываются понимать друг друга. Они часто пропускают мимо ушей то, о чем говорит собеседник. Они лишь ждут, пока он заткнется, чтобы самим что-то поведать. Люди не слушают, они лишь высказывают свои мысли.
Я поднял с земли ржавую простреленную о многих местах металлическую пластинку с надписью:
Дух смирения все отменит. Дух смирения всех отметит.
Прозрачные теплые шарики жидкости летят мне навстречу и, ударяясь о мою грудь, разбиваются на сотни тысяч мельчайших сфер. Я смотрю вниз на белую плоть существа, на теле которого я оказался. Мои пальцы вонзаются в скорлупу, покрывающую его плоть. Я отрываю кусок белой, как асбест, оболочки и оттуда начинает сочиться желтая желеобразная субстанция, смешанная с моей кровью. Пальцы сильно кровоточат. Снизу на меня смотрят два красных глаза, лишенные зрачков.
Очнувшись, я понимаю, что мы идем следом за шаманом в известном только ему направлении.
Голос внутри моей головы вещал:
«В подростковом возрасте ты начинаешь понимать, что взрослые говорят много глупостей. Вначале ты думаешь, что это нечто вроде шутки, но затем все более убеждаешься, что большинство людей просто-напросто глупы, о чем ты раньше не подозревал. И чем старше ты становишься, тем больше тупеют люди в твоих глазах и тех, с кем ты действительно можешь поговорить, как с равным, становятся единицы. На тебя падает тень отчуждения. Все больше времени ты вынужден проводить в одиночестве, даже среди людей. Сначала ты злишься, но со временем ты становишься все более корректным и миролюбивым. Подростковое неприятие инакомыслия проходит. Плохо только, когда дураки стоят выше тебя на социальной лестнице. Но вскоре и такое понятие, как социальная градация для тебя становится ничем. Только человек, только его интеллект, характер, способность держать себя в руках становится главным для тебя. Остальное: тлен и детские игры, тайны мадридского двора. Человечество слишком посредственное, чтобы воспринимать эту массу всерьез. Но все равно в их присутствии приходится притворяться таким же, как они, чтобы они тебя не сожрали, но не всегда это получается».
На склоне оврага сидел здоровый черный персидский кот, с испугом и удивлением глядящий на нас.
-Чилдрям! – сказал я ему, и он кубарем скатился к нам, судорожно двигая лапами и звонко хихикая. Он подвиг меня на словоблудие:
Я дифирамбы пел так неустанно,
Как драный кот орет весной несытой.
-Кажется, пришли, - сказал шаман и стал разрывать песчаный склон оврага. Через некоторое время он освободил тусклую прозрачную глыбу от песка. Она трансформировалась и превратилась в гигантский алмаз, который мгновенно растаял, став  голубой жидкостью. Внутри сидело коалаобразное существо с бардовой шерсткой и умным лицом – явно не мордочкой. Это был Гедерический Урсус. И вот мы остались с ним наедине в освещенной белым светом помещении, границ которого не было видно. Урсус молвил:
-Настоящей жизни не требуется материальная оболочка. Вы – души, создавшие эту декорацию и добровольно принявшие участие в игре. В этой игре важно участие, а не разгадка, кем вы являетесь на самом деле.
Я был вновь перед шаманом, взгляд его потускнел. Лицо его выражало такую неимоверную скорбь, которую видишь на лице матери, хоронящей своего взрослого ребенка. В руках у него оказался кинжал, которым он нанес себе несколько ударов в живот и окровавленный упал наземь, испуская стоны боли. Паника напала на меня. Я вскарабкался наверх, вон из оврага и побежал прочь по степи. Наконец я остановился, задыхаясь.
Вдруг пейзаж изменился. Я стоял посреди пустыни, полной громадных зеленых кактусов и уходящих в небо желеобразных узловатых зеленых столпов. Между ними я узрел силуэт человека, идущего от меня. Я собрал остатки сил и побежал к нему. Но он лишь удалялся, хотя и шел. Потом он исчез совсем. Солнце было кроваво-красным, в полнеба. Пушистая лапа взяла мою руку. Это был Урсус, он повел меня за собой. Урсус был едва выше моего колена. Он сказал:
-Правда, – вещь абстрактная. Для кого-то она настоящая, а для кого-то – фикция. Все зависит от угла восприятия. 
 Мы шли очень долго, пока не добрались до изумрудного зиккурата.
-Иди внутрь, - сказал мне Урсус. Я пошел. Посреди освещенного проникающими сквозь стены тусклыми лучами солнца зала на пушистом ковре восседала в позе лотоса удивительной красоты девушка. Это была Гедера. Она грациозно встала и, подойдя ко мне, ласково коснулась своей белой ладонью моей щеки и произнесла ангельским голосом:
-Теперь это твой мир.
Я посмотрел на мир ее глазами и стал погружаться в ее травянистый мозг, направляясь к белой светящейся субстанции.
-Alias…

(январь-декабрь 2000)