Часть 2 глава 12 Фуэте с прошлым

Случайность движет нами, или рок Судьбы. Сосед моего отца, Петя, принес с работы большую бутылку коньяку. Был праздник,  день Победы.  Он постучал в комнату, и провозгласил - Семен Иванович, у меня коньяк, ребята угостили, я уже стакан пропустил, отпразднуем?   Отец согласился,и пригласил гостя. Они долго сидели за столом, отец вспоминал войну, рассказывал Пете о тяжелом времени, и даже о том , как форсировал озеро Хасан, по пояс в ледяной воде.

 Петя после второго стакана, принесенного им коньяка, почувствовал себя плохо, и ушел в свою комнату. Он  умер сразу, отец долго мучился в больнице в реанимации, спасти его не удалось.  Коньяк оказался,  тормозной жидкостью. Нарочно ли Петьке подсунул кто-то  это питье, или он сам что перепутал, да только самого его нашли мертвого,только  через неделю.  Родственников у него не было, хватились тогда, когда в подъезде пополз тошнотворный трупный  запах. Квартира была на первом этаже, и заглянув в окно, соседи увидели Петькины сине- черные ноги.

 Вызвали скорую, приехала милиция, труп увезли .
На похороны моего отца ,и своего единственного сына, приехала моя бабушка Маша. Как она добралась, одному Богу известно, было тогда ей девяносто четыре года. Я по телеграмме, встретила ее на Павелецком вокзале. Она вышла из поезда, вся в черном, высокая прямая, с палкой в руках, и с узелком .

 – Ой, Таня, либо я не переживу ! Сказала она, больше ни единого слова печали ,я не слышала от нее, я знала, что вся боль потери, спрятана,  у нее в сердце. Бабушка, только вздыхала тяжело, и молчала. Когда мы подошли с ней к нашему пятиэтажному дому, она подняла голову, и сала рассматривать это сооружение.

 – Ох, девка, никак ты здесь живешь, скворечник что ль какой? Произнесла в она замешательстве. Мы вошли в подъезд, мимо нас, по лестнице, спешил сосед. Бабушка остановилась.

 – Здорово, ишь мужик! Здравствуйте, бабушка – Ответил он, улыбнувшись – И как же ты, сердешный, в таком скворечнике живешь, и кажный день лазишь, туда, сюда. Мамушки мои родные, поролик тебе расшиби! Причитала она , тащась на пятый этаж, опираясь на палку, и останавливаясь на каждой лестничной площадке. Мы вошли в квартиру, наша комната была открыта, но бабушка, прямым ходом направилась в соседскую.

 Распахнув дверь, она встала на пороге, высокая и прямая, постукивая палкой, тут же приступила к знакомству – Здорово, девка , ты чавожа, тута живешь? – Здравствуйте, бабушка, здесь и живу – Ответила моя соседка Бэлка, дородная еврейка из Кишинева. Она удивленно подняла брови,  я ей подмигнула, и она меня сразу поняла.

 – Да, на морду ты красивая, гладкая какая, страсть какая красивая , бознать что, дюже, дюже – Бэлка расплылась в улыбке. Тем временем бабушка, взмахнув юбками, развернулась всем корпусом, и направилась в нашу комнату, словно была здесь не один раз. Присев на диван, она заявила – Я, либо есть у тебе нябуду, и пить тоже, на двор не спущусь, добре тяжело подниматься, боюсь обосруся, не обижайся на бабушку- Сказала она , и умолкла.

 – Ты что, у нас и туалет, и ванная есть, я все тебе покажу, помою тебя с дороги , и покушаешь, пойдем – Увидев все удобства, бабушка всплеснула руками - Ето что на двор то , в стакан садиться, что ль -  Она вдруг раскатисто засмеялась, я вспомнила деревню, отца, бабушку Таню, сердце мое защемило, на глазах выступили слезы. Бабушка обняла меня, прижала к себе, как в далеком детстве.

 – Не кричи, я знаю, тебе папку жалко – Ее впечатления были настолько велики, что на некоторое время,она  чуть забылась, зачем приехала.  Изо всех сил , стараясь держаться, она прятала от меня свой грустный взгляд, и все –таки ее сильный характер сдал, и она подсев ко мне, снова сказала – Либо я не переживу смерть Сеньки то, и кричать по нему не могу, либо все каменное во мне стало –

Больше мы с ней об этом не говорили . Мать мою, она игнорировала, правда зашла к ней в комнату, окинула все взглядом , и сказала – Как- будто здесь все горит –
 Моему младшему сыну, было всего три месяца, бабушка наклонилась над ним, малыш сразу же ухватил ее за нос, она заулыбалась , но сказала – Нет не наш , не похож на нас, вот Мишка, тот Тамбовский, носик у него как у меня, такой вот – Она провела себе по носу. Правда над маленьким  Славиком, что-  то пошептала.

 Я поехала заказывать гроб, потом в магазин за костюмом, в морг и тому подобное, но на похороны не смогла поехать. Я так сильно любила своего отца, что боялась не смогу выдержать всего этого, и у меня могло пропасть грудное молоко. На похороны поехали все, вместо себя ,  я попросила приехать Валентину, сводную сестру,  она нехотя, но  согласилась.

  Выкрав, свидетельство о смерти, моего отца, она спрятала его,и не захотела мне отдать. Сказала , что не помнит куда его дела,  непонятно зачем. На поминках сначала все сидели тихо , потом выпив, развеселились, мой отчим Ивашка, начал оказывать знаки внимания Бэлке, моей соседке я заметила, что это не праздник, пора и честь знать. Валентина, закричала, что мол, мы еще не наелись и не напились.

 Бабушка окинула поминальный стол грозным взглядом, и все потихоньку разошлись. На следующий день, она засобиралась, мол, хозяйство, приговаривала она, но я видела, что здесь ей тяжело, особенно когда к нам в комнату заходила моя мать. Отец был добрым и веселым,полная противоположность моей матери.Вечно недовольная и грубая, она вызывала раздражение у моей бабушки, я это видела и понимала.

  Соседи отца, принесли мне сберегательную книжку, на которую он откладывал деньги для меня.Книжка была , на мое имя, я расплакалась.  На счету было двести рублей , получая пенсию по инвалидности, всего двадцать три рубля, отец умудрился, не забыть обо мне. Пройдя три войны, Финскую, Гражданскую, Отечественную, курсируя озеро Хасан,как он часто вспоминал, по грудь,  в ледяной воде. Он герой, офицер, имея орден Красной звезды, орден Красного знамени, и прочие награды, получил эту мизерную пенсию, и комнату  всего,  шесть метров площадью, как это можно?

 Вспоминая его слова, боль обиды , словно клинком вонзается в мое сердце – Не беспокойся за меня дочка, у меня все есть, крупа, картошка, на месяц хватит – И это все! Горько и стыдно, поверь мне, мой дорогой читатель, становиться  от этих слов, и не только мне одной.
 
Перед отъездом, я с большим трудом уговорила свою бабушку, помыться. Она боялась заходить в ванную комнату. Наконец, решившись, бабушка сказала – Ну где там у тебя корыто, пошли, хоть перед смертью , помоюсь – Увидев ванную наполненную водой, она попятилась к двери – Ох! Боюсь, либо утону – Запричитала она, схватив меня за руку, мертвой хваткой.
 
Мне снова пришлось уговаривать ее . Усадив бабушку в ванную, я стала намыливать мочалку. – Давай, потри мне спину, она у меня дюже чешется, либо вся в лишаях – Говорила она, хитро поглядывая на меня. Я быстро заработала мочалкой, сквозь серую, казалось старческую кожу, вдруг стала показываться, ослепительно белое, и молодое тело. Ни родинки, ни пятнышка, никакого другого изъяна, гладкое и красивое.

 Да-а-а, это почти в сто годков. – Ба, да ты совсем молодая, и волосы кудрявые! – Удивлялась я . Бабушка заулыбалась, и вдруг сказала мне – Ой, девка, глянь, а грудь-то у мене, отдельно плаваить, я ее дьявола топлю, а она всплываить, совсем пустая, ай еще чаво?- Я засмеялась – Хочешь чтоб она у тебя с молоком была , это уж слишком , ты и так вон какая у меня красавица – Бабушка с неожиданной для меня с легкостью, поднялась на ноги, ловко перешагнув через край ванны, она с наслаждением воскликнула.

- Как в раю побывала, сто пудов сошло, ей богу- Мы отправились на кухню пить чай. – Наливая в блюдечко, горячий чай, бабушка с наслаждением тянула душистый напиток, откусив маленький кусочек от сахара, и положив его под язык. -  Ба, оставайся жить у нас, куда ты поедешь, тебе тяжело там одной – Сказала я , не рассчитывая на ее согласие.

- Придумаешь тоже, у меня хозяйство, Танька ждет, сестра, да и я жила всю жизнь хозяйкой, и помру ей. Да и жить тут мне страшно, был бы Сенька жив, а то вон как вышло, мое место занял, сынок то, мне тяжко здесь - Бабушка опустила голову, и крупная слеза покатилась по ее щеке.
Бродит по земле, высокая худая женщина, одетая во все черное, низко опустив голову, плетется за кем-нибудь, кто по слабее. Великая Депрессия зовут ее, обходи ее стороной , не попадись на ее уловки, плюнь через левое плечо, при встрече с ней, и иди вперед к радости,и к счастью. Держись на плаву, чтобы не случилось в твоей жизни, не дай ей увести  тебя за собой, во тьму , к своей веселой будто бы подруге, с вечной улыбкой на лице, да с глазницами, величиной со среднее яблоко, которую зовут Смерть, не дари им преждевременного праздника.
 
После отъезда бабушки, мне стало совсем плохо на душе. Я не знала что мне делать, как дальше жить. Отчаянье мое достигло предела. На руках двое детей, один подросток, другому три месяца от роду, муж пьет, не работает, мои сбережения подходили к концу, и беда была уже не за горами. Предсказание бабушки, сбылось, огонь, который она увидела в комнате моей матери, и который будто бы померещился ей, скоро запылал в нашей квартире, сметая,  на своем пути все…

Моя мать прикупила,  себе цветной телевизор, марки « Радуга-716» , но ей показалось, что цвета не такие  яркие, как бы хотелось ей. Женщина, она была не бедной, но страсть к помойкам, не могла в себе искоренить. В связи с этим, она с близ лежащей помойки притащила стабилизатор » Олень» , и подключила к телевизору. Жила она от нас отдельно, свою комнату запирала, и там хранила все.  Стиральный порошок, мыло, крупу , даже краску для пола .

В ее комнате был, если можно так сказать, неприкосновенный запас . Гвозди, молотки, продукты питания, и сухари, которые она сушила в неимоверных количествах, на батареях.  Так что мыши, танцевали краковяк у нее на подоконниках.
 
 Несколько дней, на экране ее нового телевизора,  вспыхивал салют, цветные искры, бегали то вправо, то влево. Заметив это, я сказала - Мам, люди выбросили, а ты притащила, прибор не исправен, смотри, что на экране твориться - Мать зыкнула на меня – Много ты понимаешь, мол, дело не твое – Потом случилось то , что случилось. Я была на кухне, вдруг услышав довольно подозрительный визг, я стала искать, откуда он доноситься.

 В коридоре , счетчик так крутился, издавая этот самый  визг, что я сначала не могла понять что происходит. Мать тоже была на кухне, соседи на работе, мои дети в дальней комнате. Звук все увеличивался, счетчик набирал скорость, готовый разорваться пополам. Из под двери комнаты, где жила моя мать, поползла , белая густая пена.

 – Что ты натворила- Закричала я – Мать вскочила со стула, намериваясь вбежать в комнату – У меня там шуба! Я встала наперерез – Какая к черту шуба , там уже все горит, поздно, туда нельзя – Буквально через секунду раздался страшный взрыв, который потряс весь наш дом. Все заполыхало, языки пламени, через дверь, рвались в коридор. Черный дым заполнил всю квартиру, так быстро, что я сначала растерялась.

 Присев на корточки, я чуть ли не поползла в детскую, дышать уже было нечем. Миша, мой старший сын, схватил маленького, и выбежал на лестничную клетку. Едкий черный дым , затянул все вокруг . Соседка напротив, забрала моих детей к себе, открыв свою дверь она и ее муж, стали передавать ведра с водой, с улицы прибежали местные выпивохи, они и затушили пожар.

 Кто-то вызвал пожарников, они приехали, выбили все стекла из окон, залили пеной, оставшуюся мебель, отчего та пришла в полную негодность, и уехали. На дворе, был январь, трескучий мороз,  мороз , который быстро вползал через разбитые окна, торопясь сковать нас, своей стужей.  Кое-как заложив подушками окна, мы приступили к осмотру пожарища . Взрыв был так велик, что стены и потолок полностью обвалились, на потолке оголились плиты, а на стенах красные кирпичи.

 – Ну теперь заходи , сказала я матери, будем смотреть на творение рук твоих , и какой черт тебя дернул притащить этот стабилизатор а ? Говорила я , разгребая ногами головешки. Куски горелой штукатурки, загромоздили весь пол. Мать поднимала их, пытаясь найти уцелевшие вещи.

 – Наверное, парик то мой сгорел – Сказала мать, сдерживая слезы – Почему сгорел – Сказала я , подавая ей, то что осталось от ее новенького парика, что-то вроде волосатой булки – Вот как раз тебе на макушку еще пойдет, вместо тюбетейки  –  Мы начали хохотать, присев на глыбы штукатурки. В комнату заглянула соседка Бэлка – Ой, Нина Ивановна, горе то, какое, Татьян, а ты чего смеешься ? Посмотрев на меня странным взором, наверное, подумав, что я сошла с ума

– Да вот матери парик  нашла – Бэлка покрутила, обгорелый кусок, и скрылась за дверью. Постепенно, мы все-таки что-то находили, расплавившуюся пепельницу, в которой в целости и сохранности, лежало золотое кольцо. Мебель и одежда пришли в негодность. Настоящее пожарище, на стенах, масленая сажа, обгорелые головешки от вещей, страшно , и больно было смотреть на все это. Но я старалась не падать духом, зная наперед, что снова придется мне, одной,  выбираться из этого ада, как всегда.

  Раскопав закон, который гласил, что при всяких непредвиденных бедствиях, таких как наводнение и пожар, местный ЖЭК, обязан делать ремонт, за счет государства. За счет ЖЕКа ремонту подлежали , в этом случае, только последний и первый этажи. У нас был последний, закон на нашей стороне.  Я и пошла в ЖЕк, воевать с начальником. Дали мне пару штукатуров- моляров, мы начали делать ремонт.

 Все что со стен обвалилось, мы выносили на улицу, и вносили раствор, которым  надо было заштукатурить, стены. Пятый этаж,поднимать в ручную, адский труд, Миша десятилетний сын,  я, мой муж Слава,работали как могли. Мать лежала на кровати, держась за сердце. Родственники, словно испарились, никого, ни друзей, ни подруг.  Чтобы не происходило в нашей жизни, мать,  всегда взваливала на мои плечи все передряги, которые я выносила на своих, хрупких плечах, веря ей, как только дочь может верить своей любимой матери.

 И в подходящий момент, этот самый близкий мне человек, меня предавал и обманывал. Чтобы не случалось, мать хваталась за сердце, и падала на кровать, как драматическая актриса, заламывая руки, и закатывая глаза к потолку. Как то раз она показала мне одну фотографию, и сказала, что она , довольно успешно, занималась в театральном кружке, но потом ее увлекла медицина. На фотографии, она сидела в театральном платье, красивая, молодая, подперев рукой, круглую щечку.

 Так вот это откуда, эти наигранные жесты, жеманство, пустые слова, и пафосные речи.  Вот и теперь , она заявила – Ну все дочка, я отжила свое, я на пенсии, все мои шляпы сгорели, я столько уж больше не куплю – Она заплакала , пора мне умирать, зачем мне жить, все сгорело, одеть нечего – Она кинулась на кровать, которая, к моему удивлению, была целехонька, и невредима.

 -  Моли бога, что,  живы все остались, шляпы дело наживное, нашла, о чем рыдать, мебель я тебе свою отдам, перебьемся – Я взялась за дело. Девять месяцев, я ходила собирая документы , для суда, оценивая наш  ущерб.   Оставляя детей одних, так как мать работала, я мчалась по многочисленным организациям. Чужие люди помогали мне, видимо я вызывала жалость, когда приходила в какую-нибудь организацию, в обгорелой куртке.

 Наконец настал день суда. В зале суда, судья провозгласила дежурную фразу – Встать, суд идет – Я встала, и тут же плюхнулась снова на лавку, мои ноги меня не слушались. Судебные заседатели,добрые женщины, помогали мне.Они, подсказывали мне ответы, кивая головами, когда судья задавала мне ,тот, или иной вопрос. Для того , чтобы я отвечала правильно, и не ошиблась.

 Нам присудили три тысячи рублей, возмещение ущерба при пожаре, заплатить должен был Ленинградский завод- изготовитель, имени Козицкого. В то время, телевизоры, горели и взрывались, особенно этой марки, телевизоры были ламповые, видно так собирали их, с горем пополам. Представитель с этого завода даже не приехал, с завода прислали бумагу, что, мол, решайте, мы вину признаем.

 Я пришла домой, с радостной вестью, что суд мы выиграли, и что нам с матерью, присудили по полторы тысяче рублей,  каждой. Через пару дней, мать пришла ко мне в комнату, и зло вымолвила – Я пострадала больше, деньги все мои, я их получу сама – Я согласилась, что ж , спорить,  получай. Скоро она вернулась.

 – Ну их к черту, мне не дали, там в банк доверенность нужна, буду я еще ноги обивать, ходить, судья сказала, что деньги нам пополам присудили- Она сверкнула в мою сторону глазами, и ушла в свою комнату. Подавленная и злая, она не разговаривала со мной неделю. Я получила деньги, принесла ей половину, и ушла. Так я смогла перебиться.  Через полгода, я стала искать работу.

 Всю жизнь, моя мать работала в амбулатории, при тубдиспансере, в сельской местности, поселок Зенино. Надо сказать, прелестное место, сказочной красоты. Огромные липы, вдоль дороги, лес, сосны, окружали это место, мне казалось, что я попадала в другой мир. Чистый воздух, тишина, чуть подальше поля с белокачаной капустой, укропом, зеленым луком, колхозные поля, и немножко наши. Когда я была маленькой, мать брала меня с собой на работу, правда очень редко. Отводила меня к тете Маше Калининой, которая работала с ней в амбулатории санитаркой, в ее маленькую комнату, в старом шлакоблочном доме.

 Меня там оставляли с Женькой , которого тетя Маша нагуляла неизвестно от кого, так говорила мне мать.  Замужем тетя Маша никогда не была, мать мою побаивалась, может оттого, что та, работала зубным врачом , а она санитаркой. Но я всегда мечтала иметь такую маму, как эта простая добрая женщина, которая безумно любила своего Женьку, и эта любовь была видна, даже мне, маленькой девочке.  Вот с  тех времен, и осталось во мне светлое  чувство, и можно сказать некоторая привязанность, к этому месту.

 Напротив амбулатории, через дорогу, тянулся длинный высокий забор, где располагался дом- интернат, для людей с отклонениями в психике. Местные жители называли его просто, дурдом. Дурдом был женским. Мать мне предложила пойти туда поработать, иди, говорит место блатное, все свои, работа не пыльная, медицинское образование у тебя есть, а с директором , мол, я поговорю. Впервые я послушалась ее совета, на свою бедную голову, и в последний раз. Должность моя называлась , трудинструктор. Директор, высокий стройный не старый мужчина, отличался невообразимым занудством. Он допрашивал меня, словно брал на работу, по меньшей мере, разведчиком, или того пуще. Мытарил , наверное недели две, то завтра, после завтра, изучая мои документы, и пристально разглядывая меня, словно ставя диагноз, как всякий психиатр, боясь ошибиться. Мне так хотелось ему сказать – Да я нормальный человек, что вы во мне выискиваете - Наконец, был назначен первый день выхода на работу.

 Я приехала рано утром. Была осень, липы стояли в пестрых одеяниях, разноцветные круглые листья, словно монеты, плавно падали, мне под ноги. Я шла по алее, по территории интерната, заброшенные беседки, щерились на меня, худыми боками, без досок, облезлая краска, пузырилась на скамейках. Настроение мое, поползло вниз, и страх холодком стал забираться ко мне в запазуху, когда я увидела, несущуюся на меня , свору собак. Вожак стаи, здоровый кабель, обнажив клыки, уже был рядом со мной, еще немного, и по его команде, десяток диких собак, кинулись бы на меня. Но чей-то голос, грубый, и невнятный,  послышался из-за кустов.

 – Шарик, ко мне, назад, я тебе сейчас палкой как дам – Шарик, отпрянул, но, оскалившись еще раз, все-таки ухватил меня за подол пальто, немного разорвав его. На дороге появилась девочка, она смотрела на меня из-под лобья, прямая челка закрывала ей глаза, изо рта текли слюни, клетчатое пальто, было ей давно уже мало, короткий торс и длинные руки и ноги, выдавали в ней олигофрена. Выражение лица соответствовало заболеванию. – Вы это к кому, тут нельзя ходить, уходите отсюда, у нас Шарик злой - Навстречу мне, шел директор, он размахивал длинными руками, и что- то кричал. Да, видно здесь вполне можно сбрендить- подумала я , и приветливо помахала ему рукой, тоже. Как я уже говорила, должность моя называлась трудинструктор, мне надо было заниматься с моими подопечными, найти им работу. Так как все они считались инвалидами, то и работа должна была быть простой, даже очень простой. Работники мои были с болезнью Дауна, олигофренией, шизофренией, порой впадавшие в буйство, так что ухо надо было держать востро.

 Я прошла, чуть ли не все заводы в наших Люберцах, но работу своим девочкам нашла. Раньше они делали свистки, теперь клеили линейки для первоклашек. Работа пошла быстрыми темпами. В цехе начались драки, кого похвалят, то хорошо, кого не похвалят, плохо. Били тех, кого хвалили. Я, увидев такое дело, начала хвалить всех поголовно. Но когда одна из бригад приклеила большую партию линеек, наоборот, мое терпение кончилось, и сказала, что браковщиков перевожу на свистки. Что тут началось, драка, в ход пошли не только линейки, стулья, лавки ,и прочее. Надо сказать , особой физической силой, обладают Дауны.

Особенно буйных, пришлось отправить в соответствующее отделение. Когда я проходила мимо палат с решетками, больные, строили мне такие рожи, в страшном сне, вряд ли может присниться такое.
Я дала себе слово, при первой же возможности, смыться из этого богоугодного заведения. Особенно, наши больные недолюбливали директора, оттого, что  он воображала, и некогда с ними не здоровался. В удобный момент, кто-нибудь из них, делал ему подлянку. Светка, симпатичная, сероглазая девица, сторожила директора, у столовой. Завидев его длинную нескладную фигуру, она забегала вперед, демонстративно стягивала с себя, панталоны, доходившие ей до колен, усаживалась на корточки, и шумно опорожнялась по – большому, с громким звуком, и крепким запахом.

 Директор, резко тормозил, поворачивал «оглобли»  назад, и уходил в здание напротив, свой кабинет, обед проносили ему туда, порой  он отказывался от него , и вовсе.  Светку наказывали, неоднократно, отправляя в буйную палату, где кололи ей аминазин,  но она упорно повторяла эту процедуру. Провинившуюся Светку, хватали под руки, пара санитаров- верзил , и тащили по длинному коридору, она кричала во всю глотку – Ишь какой здороваться не хочет, уму не постижимо, все равно будешь здороваться!

  Больные вслед ей кивали одобрительно головами, мол,  правильно Светка говорит. Дураки, как называли больных сотрудники дурдома, держали маленькое свое хозяйство, свиней и кур. Отвечали за эту работу, двое из них. Одна была очень толстая, в лютый мороз она ходила без чулок, в стоптанных штиблетах, и в очень коротком пальто. Рваная кофта торчала из-под пальто, грязными лохмотьями, голые ноги, от мороза были красными, на голове был покрыт платочек, капроновый . Вторая , ее подруга, была через чур худой, одежда тоже, старье, сапоги кирзовые, телогрейка, красная юбка, голые ноги с острыми коленками. Но удивительное дело, эта парочка никогда не болела, простуда проходила мимо них, словно не замечая.

 В свинарнике, куда редко кто заходил из начальства, эти работницы гнали самогон, когда тайный напиток был готов, все отделение , включая и буйное, напивалось до чертиков. И ведь вот какие хитрые, не подумаешь, что дураки, а знали когда праздник, и когда нет начальства. Вся компания высыпала на улицу, начинались пляски, песни с непонятными словами, и если смотреть со стороны, казалось ,что это бал сатаны. Беззубые рты щерились друг другу, из слюнявых ртов лилась нечленораздельная речь, а ноги выделывали такие па, что страшно и неудобно было смотреть, человеку в полном рассудке.

 Медсестры знали о таких оргиях, самогонкой угощались тоже, а танцы сумасшедших, развлекали их, вызывая  неудержимый смех. Туб диспансер, находился, напротив, через дорогу, дорога то была проселочной, машины ездили по ней редко, так что опасности для обитателей псих диспансера, она не представляла. Но в тубдиспансере, лежали туберкулезные  больные, которые все поголовно были зэками, их отправляли сюда из разных тюрем на лечение, были и безнадежные, которые здесь и умирали.

 Кто по моложе, лечились своим способом, они осенью ловили бездомных собак, убивали их, и жарили из них шашлык, собачий жир, говорили, лечит туберкулез. Кругом  был глухой лес, никому до этого дела не было, наши дурочки , набрав самогонки, присоединялись к « тубикам» , находя себе любовную пару. Как их только не ловили, как не наказывали, все бесполезно, то одна беременная, то другая. Потом по негласному приказу директора, девок стали стерилизовать. Но женихи « тубики» не унимались, ночью они перелезали через забор, свистели, и сумасшедшие невесты выбегали, вылезали к ним через окна.

 Эта борьба доводила нашего директора до ужаса, так что директора часто менялись в этом учреждении, мало кто выдерживал такую обстановку. Но были и сотрудники, которые работали здесь по двадцать лет, а то и всю жизнь. Я снова решила вести борьбу за справедливость, глупую и бесполезную. В день выдачи пенсий, больным, я заметила, что бухгалтер выдает деньги по ведомости так. Сумма написана , сорок рублей, она половину отложит в сторону, даст рублями, чтоб побольше бумажек было. Остальное,  себе в карман.

 Привезут вещи новые, завхоз старье выдаст, чего из дома принесет, а новое себе, больные ходят как нищие. Так же и постельное белье, короче воровали все что могли. Вот почему мне сказала мать, что устроиться сюда очень трудно, место хорошее, хоть и зарплата небольшая, но отсюда никого палкой не выгонишь. Да, может и хорошее место, но не для меня. Я решила пойти к директору, и вывести на чистую воду, это осиное гнездо. Молодая, горячая, как мне сказала старая ушлая санитарка. – Не ходи, Танечка, не нажива себе врагов- Последней каплей в чаше моего терпения , стал случай, который произошел здесь, следом после всех моих « открытий « .

 В тубдиспансере, там же , к слову сказать , работала моя мать зубным врачом, работал завхозом, один дядька, среднего возраста. Жена его, была ведущим врачом в туберкулезном отделении, звали ее Таисией Абрамовной, симпатичная женщина, и ее старому хрену не доставало, черт его знает. Так вот этот завхоз, приглядел ту самую шебутную Светку. Она  была, кудрявая, темные блестящие волосы, красивые крупные серые глаза, молодые еврейки бывают очень красивыми. Речь была, конечно, как говорят медики скандированная, плохо выговаривала слова, больной человек, что возьмешь, страдала она олигофренией, с детства. Вызовет этот завхоз Светку в близь лежащий лесок, подарит ей дешевое колечко, и делает с ней все что хочет.

 Однажды Светка еле приползла в палату, плачет, молчит. Утром ко мне бежит Оля , толком я ничего понять не могу, что она мне мычит, схватила меня за руку, тянет. Я пошла к ним в палату, Светка мне рассказала все, что и как, и кто над ней издевается. Я пошла к главврачу туб диспансера, где работал завхоз. Влетев к нему в кабинет, я села напротив него, и глядя на него в упор, сказала – Если вы не уволите этого подлеца, завтра же, то мы с вами встретимся в суде – Он посмотрел на меня и ничего не ответил. Утром, в автобусе, ко мне подошла врач, она прошипела – Что , войну объявляешь – Ну, думаю, зашевелились. Смотрю по дорожке, к нашему отделению идет моя мать. – Вот и парламентера направили – Ты что с ума сошла, и зачем я с тобой связалась, на работу тебя устроила, от тебя только одни неприятности- Говорила она, присев на лавочку рядом со мной.

 Видно здесь было такой случай в порядке вещей, я чувствовала, что попала в какой- то ад , мне надо было уходить, и скоро я в этом убедилась. Правда , завхоза уволили. Но кто-то сказал больным, что я ненавижу Шарика, того пса, что так неприветливо встретил меня в первый мой рабочий день. Еще, сказали, что я хочу Шарика отравить, больные с нарушением психики, они как дети, погладишь по голове, они льнут, улыбаются.  Не дай бог, если им кто-нибудь из медсестер,  скажет, мол, человек плохой, то пиши, пропало. Короче говоря, меня стали травить собаками, не придти, на работу,  не уйди с работы,  я спокойно,  не могла. Только в сопровождении  сторожа, если я его ловила,  трезвого.

 Светка скоро умерла, и как не странно вслед за ней, умер, и тот завхоз. Я не могла оставаться больше там, и подала заявление на увольнение. Через пару дней, поехала за трудовой книжкой, вышла из автобуса, столетние липы все в цвету, соловьи поют, воздух, легкий чистый, благоухает цветением все вокруг, иду по дорожке, думаю О том что как было бы великолепно , чтобы в таком раю не было бы ада. Вижу, мчится на меня толпа моих дураков, ну думаю, сейчас мне конец, разорвут в клочья, бегут руками машут, толкаются, кто-то падает. Человек пятнадцать не меньше, побежали, обнимают меня, целуют – Мы тебя, Танечка два дня ждем, не уходи от нас, кто же заступаться за нас будет – У меня на глазах навернулись слезы. Все они понимают, только бояться сказать, брошенные, близкими, родителями, существа не умеющие думать совершенно беспомощные,  и живут они не долго, упорно добиваясь, любви у кого придется.

  Нормальная часть дурдома вздохнула с облегчением, когда я в последний раз, помахала своим подопечным рукой, которые целой толпой стояли на автобусной остановке, провожая меня, бросая вслед грустные взгляды, и воздушные поцелуи.

Если, заглянуть назад в мое прошлое, то я тогда много лет от этого злополучного времени, которое мне пришлось проработать в психоневрологическом интернате, совершенно случайно, приобрела профессию официанта. Одна знакомая женщина, предложила мне пойти на работу. Она сказала, что работа тяжелая, до поздней ночи, связанная с алкоголем, что часто на этой работе , молодые девочки спиваются, и так далее, и тому подобное. Мне в то время жилось плохо, зарплата маленькая, надеть нечего, все перешивала из старья, на руках трехлетний сын, с мужем я была в разводе.

 – А какие же плюсы в этой работе – Спросила я у своей знакомой . Она посмотрела на меня внимательно, изучающим взглядом, и сказала – Денежная – Я словно встрепенулась – О , Тамара Григорьевна, иду с радостью, я ничего не боюсь, мне бы только заработать, да хоть чуть на ноги подняться – Она засмеялась, и сказала – ну что ж, завтра и выходи- В Москве , есть такая улица, Абельмановская, в небольшом переулке, там же , находился Ждановский парк . Место было живописное, в парке росли высокие каштаны, веной они цвели, благоухая, скамеечки, маленькие кафешки, бильярдная, где собиралась соответствующая публика. Но самой что ни на есть достопримечательностью, этого парка был ресторан» Каштан « , куда я , и вышла на работу.

 Здесь работала в баре Тамара Григорьевна, так что шла я на место официантки по блату. Тогда устроиться на такое место, было крайне тяжело, тем более у меня не было по этому профилю « корочки» . Встретили меня в ресторане, как родную. В бригаде работали еще две официантки, Нина, женщина в возрасте, ближе к пятидесяти лет. Блондинка крашенная, чуть косая на один глаз, с вставными зубами, которые она часто полоскала, вытащив изо рта, толстенькая, с очень большой грудью.

 Вторая Наташа, тридцатилетняя, шатенка, с ярко накрашенными губами, с которых растекалась помада, в самые уголки губ, выпученные ее серые глаза, были обведены черным карандашом, часто таявшим, тем самым, образовывая под глазами черные круги. – Что это за красотка к нам пожаловала – Презрительно сказала Наташа, Нинка ей что - то шепнула на ухо, и она отстала от меня. Мне выдали форму, синее платье, и фартучек с тремя карманами, для ключей от кассы, для счетов, и для денег, каждый карман имел свое предназначение. Меня подвели к кассе, и сказали, вот рубли, вот десятки рублей, а вот сотни, если нажмешь не туда, будешь платить свои деньги. Собрав всю свою волю, напрягая в голове каждую извилину, своего мозга, я начала постигать эту работу.

 И отработав три дня с двенадцати часов дня , до часу ночи, я рухнула дома на постель проспав ровно сутки. Ноги мои гудели, спина ныла, руки не поднимались, я была физически совершенно разбита. Но посчитав деньги, что я заработала за три дня, усталость как-то сразу ушла на задний план, у меня была в руках месячная зарплата. Рванув сразу же в магазин, я накупила всяких вкусных продуктов, моему маленькому сынишке, впереди три дня выходных, радость и покой вдруг посетили мою душу. Тамара Григорьевна, встретив меня у входа заговорщицки спросила- Ну как, сколько заработала ? Я подняла на нее невинный взгляд и ответила – Пятнадцать рублей- Она удивленно подняла крашенные брови – Ну ты молодец , только начала , а такие успехи делаешь – Девчонки мне сразу дали инструктаж, сколько заработала ни кому , ни дома ни на работе, и нам не говори , у официантов не спрашивают об этом, а они не говорят.

 Однажды со мной случился один казус, я чуть было не бросила эту работу, так мне стало тошно. В наш ресторан, забрела иностранная делегация, немцы из ГДР, с ними был переводчик , молодой шустрый парень, москвич. И надо им было усесться за мой столик. Я подошла, положила на стол меню, приняла заказ, подала напитки ,хлеб , салаты, первое, все как меня учили старые официанты. Принесла горячее, держу в одной руке две подстановочные тарелки, и рука моя оказалась за спиной у гостя, тарелки наклонились , так как я потянулась уж зачем я не помню, и горячая струйка соуса, потекла за шиворот, одному из немцев. Или он был так воспитан, или он не понял откуда льется на него горячая струя, подняв плечи , и втянув голову будто во внутрь себя, он затих, вытаращив глаза на переводчика.

 Переводчик в свою очередь, вперился взглядом в меня, все это происходило в гробовой тишине. Я, наконец, увидев, что натворила, схватила немца, и потащила на мойку, там вертя его как манекен, я вычистила его костюм, вымыла ему шею, и вернула на место. Немец заулыбался и наконец вымолвил – Мадемуазель, мерси, мерси - Усадив его на место, я ушла на раздачу, бросила ручник на пол, и со слезами на глазах заявила – Все, девки, к чертовой матери, ухожу, видно не мое это место – Дружный хохот потряс наш маленький ресторан.
 
Здесь в основном работали закадычные подруги, Тамары Григорьевны, один из трех дней, мне доставалось работать с Тамарой Васильевной, толстушкой, и хохотушкой, она была такая затейница, что некоторые гости опасались ее шуток. К нам часто приходил Стас, молодой парнишка, который любил играть в железку, такая была игра на деньги. Тамара проиграет ему, рублей сто, и носиться за ним по торговому залу, наберет льда по больше, настигнет своего обидчика , и в брюки ему высыплет  , заранее зная, что Стас ее в очередной раз надул.  Он ее подсторожит, когда она не ожидает подвоха, и ей за шиворот, пару пригоршней сыпанет, визг стоит на весь зал.  Днем , народу никого  не было , только к вечеру , столы были заняты почти все.  Вот и сейчас, Тамара грустила, она поставила стул, около стола администратора,  уселась, и стала наблюдать за мной, как я обслуживаю иностранную делегацию.  Вытянув ноги, устроившись поудобней, она грызла семечки, поглядывая по сторонам. Происшедшее событие в зале, ее сильно потрясло.

   Тамара закатилась истерическим смехом, ее толстое тело, стало подпрыгивать на стуле, словно она сидела на раскаленной сковороде. Черный, с  красными розами платок сполз с плеч, и тонкая струйка потекла, из- под стула на середину зала – Ой девки, я не могу – По ее щекам текли слезы- Танька уйди , с глаз долой,  я из за тебя обосалась, прости Господи- Взмолилась Тамара, размахивая своими короткими ручками .

 Девчонки смеялись, я вовсе разозлилась, и на себя и на всех вокруг, мне было неудобно, и совсем не смешно.  Немцы к этому времени ушли, оставив мне на чай юбилейный рубль, а я так в зал к ним больше и не вышла, кофе им подавала Наташка. Среди гостей, было много всяких ,и разных людей.  Ходили в «Каштан» , местные блатные, каталы, билиардщики, воры , валютчики, и влюбленные парочки, которые были у официантов на расхват. Скоро у меня появились и свои гости, те, кто ходили  к Наташке, все перешли ко мне,  Наташка, не вынесла такого унижения ,и перешла   в другую смену. Поползли слухи, что новенькая, слишком шустрая, и что Костя Лимон в нее влюбился по уши.

 И правда , я стала замечать, что один высокий парень, частенько стал захаживать в мою смену. Он сидел и смотрел на меня, ничего не заказывая, потом начал мне дарить, то коробку дорогих конфет, то шампанское.  Так я познакомилась с Костей Лимоном, и Сашей Летчиком. Ходил к нам знаменитый по тем временам Нос, говорили, что он был миллионером. Но если посмотреть на него, то не скажешь, старые стоптанные туфли,  свитер серенький, и весь сам он был неказистым, только непомерно длинный нос , привлекал к нему внимание, за что он и получил такое прозвище.

 Говорили. что когда из милиции пришли к нему домой, конфисковывать имущество, то увидели железную кровать, ножки которой были привинчены к полу, табуретку, и стол. Плюнули , да ушли , но все- таки посадили Носа тогда, лет на пять, за валютные операции, ребята говорили, мол, выйдет, откапает свои сбережения, и заживет королем . Как-то раз Костя меня спросил- Тань, чего ты здесь делаешь в таком захолустье, хочешь мы тебя устроим в « Россию «  , у нас там друг работает Сашка Гриншпун – Я не знала что и ответить, комбинат питания « Россия» гремел тогда на всю Москву, рядом Красная площадь, Кремль. Мне и не могло присниться такое счастье.

   Поговорили, и я думала, что этот разговор несерьезный, и быстро забыла о нем, как о несбыточной мечте.  Но буквально через несколько дней, Костя Лимон завалился в ресторан с Сашей Летчиком, и со своим другом Сашей Гриншпуном. Все они были уже навеселе – Тань, позвал меня Костя, подойди – Я подошла к ним . – Вот , смотри какая девочка, красивая , скромная, и надо сказать строгая, нас тут гоняет , будь здоров – Они засмеялись . Саша Гриншпун посмотрел на меня оценивающим взглядом. Был он рыжим , с бледной кожей на лице, его широкая  улыбка, показывала редкие крупные зубы, он сказал хриплым голосом – Берем, конечно, дадим в кадры пятьдесят рублей, хватит с них, и хорош – Мы договорились , что я подъеду через неделю, и что пропуск мне будет готов.

 Все складывалось удачно для меня, но еще одно испытание , уже стояло на моем пороге, случайное, непредвиденное. На следующий день в ресторан, забрела шумная компания цыган, из театра «Ромэн». Я видела их впервые, и никого из них не знала. Они уселись за мой стол, заказали , почти все что было в меню, гуляли весело, и до самого закрытия. Народу в этот злополучный день было много, шум гам, так накурено, что мы , официанты, с трудом друг друга видели. С цыганами за столом сидела одна русская девица, вертлявая, и капризная. Она меня за вечер, просто вымотала, то это ей не так, то, то. В ресторан, пришла она,   с парнем, из той же компании.

 Красивым цыганом, который исполнял каждый ее каприз. Видно кавалер этой девицы, был при деньгах, оплачивая буквально все, что не требовала его пассия. В конце вечера, он подошел ко мне, расплатиться, неожиданно наклонился, чмокнул меня в щеку, поблагодарив за хорошее обслуживание. Помню, дал хорошие  чаевые. Я довольная, стала собирать с их стола пустые бутылки, время шло к закрытию, и я торопилась домой. Вдруг , резкая боль, словно резанула меня по  затылку. Мои длинные волосы, были завязаны в хвост, на макушке красовался белый бант, вот в этот хвост и вцепилась , та девица, что была в компании цыган.

 Она повисла на моих волосах, держа их мертвой хваткой. Уж как я вывернулась , но схватив со стола пустую бутылку из- под шампанского, я треснула девицу по голове. Она охнула, сползла на пол, кровь хлынула из раны неукротимым потоком. Какая-то женщина заорала истерически – Убили – Я не помню, как приехала милиция, скорая помощь, я только молила бога, чтобы эта девица была жива. Но я хорошо помню, бледное лицо Тамары Григорьевны, которая смотрела на меня с ужасом, и лепетала, показывая, в мою сторону – Я ее не знаю, я здесь ни при чем – Видимо , кто- то из милиции хотел ее приобщить к делу, как свидетеля .

 Наши отношения с Тамарой Григорьевной, были в тайне, она была мне почти свекровью, мы с ее сыном Славой, тогда, жили вместе, в гражданском браке, поэтому она мне, и решила» помочь» . Хотела она своему сыну, богатую невесту, под стать ему. А что я , нищая, да еще и с ребенком, правда молодая, да кому это было надо.   После того, что она увидела, разочарование постигло ее, как мне показалось надолго. Конечно в отделении милиции у нее , было много знакомых, некоторые, часто приходили к нам в ресторан, но я точно знала, что выкручиваться мне придется самой.

 Ну, так вот, нас увезли, девицу в больницу, меня в милицию. Дежурный, толстый добродушный дядька, встретил меня такими словами – Наши Люберецкие, себя в обиду, никогда не дадут, а то взяли моду, напьются и давай цепляться – Он ободряюще подмигнул мне. Я поняла, что не все еще потеряно, и что видно девка цела, и невредима. На улице уже светало, а я все писать объяснительную, зная,  что пострадавших двое, и в этом случае не должно заводиться уголовное дело. Прочитав мою объяснительную, следователь, вздохнул – Да , тебе и адвокат не нужен, кто это тебя так подковал , ладно ящик коньяку, и дело будет закрыто.

 Кровь ударила мне в голову. – Какое дело ? На меня напали, у меня выручка за рабочий день в кармане, пусть эта девица, и тащит ящик коньяку, у меня, таких и денег нет, тем более я не виновата, завтра я вам ее приведу – Следователь, явно не ожидал такого поворота событий, и ничего не сказав, он указал мне на дверь. Было четыре часа утра, светало, я шла по Абельмановской Заставе, и думала – Слава богу, что я не убила эту заразу, ведь у меня маленький сын. Нет,  больше никогда этого не повторится. Надо научиться сдерживать свой пыл, иначе не доведет до добра такое, я не принадлежу себе, я должна жить для своего ребенка - Дома, меня встретил Слава, который всю ночь простоял на улице, встречая меня – Ну, и где ты была ? Спросил он , с обидой глядя на меня, и с укором – Я вздохнула, и ответила – В милиции, подробности тебе твоя мама, расскажет, как раз в ее смену все, и случилось –

Утром, я снова поехала на Абельмановскую ,разыскивать свою обидчицу, оказывается, ее многие знали, она была завсегдатаем в пивном баре, недалеко от нашего ресторана. Я туда и отправилась. Узнала я ее только по одежде, длинные волосы, были острижены, почти под мальчика , она сидела за столом с парнями и пила пиво. Увидев меня, девица тут же, поднялась , и направилась в мою сторону. Я почувствовала, что ярость снова заполняет всю меня, горит огнем в моей голове – Ну и что ты мне скажешь, пошли в милицию, давай забирай свое заявление, поняла? Девица вдруг стала вся дрожать мелкой дрожью . – Ты чего трясешься ? Спросила я .

 – А ты меня бить не будешь ? – Она вся съежилась и попятилась – Я тебя боюсь- Заныла она, умоляюще на меня посмотрев. – Господи, вот наказание-то, чего мне тебя бить то, ты лучше скажи, зачем ты в меня вцепилась- Она взяла меня за руку – Я цыгана того к тебе приревновала, потом вспомнила как меня официанты в ресторане « Арбат» отметелили, вот мне в голову и вдарило- Я вздохнула – Цыган , что твой жених, или муж ? Она засмеялась – Да мы с ним в пивном баре познакомились вчера ,я его толком и не знаю.

 Если ты не знаешь, то я и тем более, а если бы я тебя убила ,  так ,случайно представляешь себе что тогда было . Она поежилась, да и мне от этой мысли стало не по себе. -  Где тебя так обрили то, на скорой , или в больнице? Девчонка провела рукой по голове – Да вырастут, делать было нечего, мне четыре шва наложили на голову то , волосы длинные, все в крови, свалялись, кто возиться со мной будет, да я еще пьяная была -  Так мы шли , держась за руки, в сторону милиции, и болтали. Следователь,  ни в какую не хотел отдавать заявление, у нас не  было денег на коньяк, мне он  стал грозить, что мол, посадит меня на два года, и девчонку тоже припугнул, что за дачу ложных показаний, тоже срок.

  Ничего, не добившись, мы оттуда ушли. Я стала лихорадочно думать, что же мне делать. Угрозы следователя, я знала, не имели под собой никакой почвы, он решил запугать меня. Он сам принес бумагу, к нашему директору ресторана, где написал обо всем , что произошло. Директор готовил приказ, о моем переводе на три месяца на мойку. Но я знала, что не была виновата, тем более меня ждали в «России» , времени оставалось в обрез. Купив огромную  коробку конфет, большой дефицит в то время, я помчалась в наш трест. Там , инспектору по кадрам, прибегнув к артистическому дару, которым немного, но все-таки обладала, я рассказала , что меня приглашают учиться в комбинат питания «Россия», но злой директор не пускает меня.

 Скоро, я выучусь, и вернусь в свой ресторан, но уже специалистом, прошу помочь мне, завершила я свою патетическую речь, подкрепив ее коробкой конфет. Мне выдали трудовую книжку с незапятнанной репутацией, и я удалилась, счастливая и довольная. Директор « Каштана « , узнав об этом,  рвал и метал, Тамара Григорьевна, не ожидала от меня такой прыти, была она поражена , как я могла устроиться в « Россию « , кто  мне помог, как я договорилась со следователем, и вообще каким образом, я вышла сухой из воды.

 Своему сыну, Славе, она напрочь запретила со мной общаться, мол, бандитка, драчунья, и так далее. Но Слава посмотрел на мать, и напомнил ей , что сама то она целый год просидела под следствием в тюрьме, Матросская Тишина, потом на Бутырке,  а девочка, то бишь я, защищала себя, и не более того , но его доводы, мало подействовали на Тамару Григорьевну, она была непреклонна.  Правда, до поры, до времени. Мы долго не общались с ней, Слава дома, у матери не появлялся, он жил с нами, в комнате,в шумной многонаселенной комуналке, в Люберцах.