Дождь. Эпизоды

     Со вчерашнего вечера идёт дождь -- тихий, монотонный, заупокойный. Серые облака лениво плывут по небу, накрывая Город грязным покрывалом как мешковиной закрывают трупы. Отдалённый дым догорающих зданий поднимается вверх растворяясь в дождливых облаках, и не поймёшь -- то ли дым поднимается вверх, то ли небо протянуло серые щупальца и ощупывает умирающий Город.
     Тихо, сыро и тоскливо, да так, что хочется кого-нибудь убить. Правда некого, ибо затишье.
     Странные мы, люди, -- идут бои думаем лишь о том, когда же это безумие кончиться, но наступившая тишина пугает больше чем рядом разорвавшаяся мина. Тишина на войне не менее опасна нежели граната без чеки, чего ждать от тишины никогда не знаешь, ну уж точно не спокойствия.
     Ну, а пока сыро и тихо. Монотонный шелест дождя сливается с бормотанием оружейников и стоном обессиленного Узбека, наступившего третьего дня на мину и лишившегося правой ступни по колено. Врачей у нас нет, медикаментов нет, ни черта нет, дойдёт Узбек не сегодня, так завтра, жаль пацана, но... Из соседней комнаты слышен ещё звук передвигаемых по доске шашек и шипение рации, но всё это сливается с дождём в один монотонный фон не выделяясь, а растворяясь в нём.
     Создаётся впечатление, что мы перенеслись в другое измерение, то ли четвёртое, то ли пятое, или находимся вообще вне всякого измерения -- Мира нет, мир это наше полу здание и видимый горизонт, а там, за пеленой дождя Космос, Другой мир.
     Уж очень хочется в это верить.
     -- Слышь, Колян, а война закончиться? -- Послышалось приглушенное бормотание в углу.
     -- Нет, если выживешь, и да, если не повезёт, -- следовал такой же тихий ответ, как будто опасающийся за тишину.
     -- Да, уж, для Узбека война скоро закончиться. Чуда не будет. -- не успокаивался всё тот же тихий голос. -- Интересно, а страшно умирать?
     -- Нашёл интерес. Как Узбек страшно, а чаще и испугаться не успеешь, -- лениво отозвался ещё один стрелок, отдыхавший на ящиках от "Стрел".
     -- Дед, вот ты нам скажи, как было в ваше время? У вас же было мирное время.
     Это уже кто-то зацепил и меня.
     -- Что вам сказать, пацаны? Было и мирное время. Это нам так казалось. У нас ведь не гремело, не стреляло, не падало, у нас было тихо.
     Где то там, по Т.В., в газетах и радиоэфире шли настоящие битвы, маленькие и большие, кровавые и не очень, кто-то кого-то свергал и устанавливал своё правление, кто-то кого-то взрывал и расстреливал, бомбил и жёг фосфором, но всё это было там, за экраном, за газетной полосой и в радиоэфире, а нам было уютно и тихо на диване.
     Даже когда показывали откровенные сцены убийств, расправ над пленными, хладнокровный расстрел или резню не только военных, но и неугодных гражданских мы только поёживались и ждали продолжения. Мы смотрели жуткое реалити шоу и нам не было страшно, ведь это не с нами, но самое страшное то, что нам не было стыдно за наше равнодушие, любопытство и скрытое наслаждение -- у нас уже наступила некромания души.
     И мы называли это "мирное время". Вы ведь то же играли в эту игру, а теперь лишь по другую сторону экрана...
     -- И тут Остапа понесло...
     Это относилось ко мне, меня действительно понесло, я как будто читал перед аудиторией лекцию которых никогда не было в жизни, читал размеренно и чётко, фразы ложились сами собой, без поуз, спокойно и, возможно, отстранённо. Читал скорей даже не им, а себе, пытаясь в старом ворохе прошлых грехов найти что-то, что осмыслило бы нашу нынешнюю жизнь...
     -- Непоколебимая вера в то, что у нас этого не может быть, потому, что не может быть никогда, самоуверенность и наивность большого ребёнка сделали своё дело, и когда всё же пришла волна и на наш берег в глазах стоял немой вопрос -- НАС ТО ЗА ЧТО???!
     Но наверное было за что... Ведь война шла давно, она была всегда, но тихая и незаметная неискушённому взгляду. Как не специалисту не понятно значение пятен на теле, возможных предвестников неизлечимого недуга, так и населению не понятны хитросплетения дипломатических интриг и козни противоборствующих сторон.
     До этого, живя в огромном и мощном Государстве, прочном и сильном, нам нечего было боятся. Не имея приличного костюма мы были горды мощью Государства, боялись нас и из страха оказывали знаки уважения, для борьбы с нами создавалось новое оружие и мощные армии, блоки и прочие альянсы, мы гордились и этим.
      У Государства была экономика, как оказалось, хоть и мощная, но не жизнеспособная в открытом мире, и у Государства была идеология, на которой и стояла эта махина -- империя СССР. Идеология была не то, чтобы неверная, тут вопрос спорный до сих пор, но она слишком долго служила опорой для тяжёлого тела и как всякий материал подвержена временным изменениям, со временем постарела, дала трещину и рухнула.
     Как многие радовались происходящим переменам, новым лозунгам -- "демократия", "гласность", "перестройка", "самоопределение", наивно полагая, что это приведёт к лучшей жизни, не понимая, что лозунги, это только слова и они не могут дать колбасы и масла.
     Даже в "разоружении" и "конверсии" мы не видели угрозы, по безграмотности не заметили, что нас откровенно раздевают и выталкивают с ярмарки жизни как пропившегося в пух лавочника, доброжелательно улыбаясь с экранов Т.В., и пожимая руку первому президенту империи.
     Вот когда ударили президенты по рукам как купцы на ярмарке и началась Третья мировая война.
     Народ слегка поволнавался когда появились танки на улицах столицы, с любопытством наблюдая за стрельбой по телевизору совершенно не понимая происходящего, и то осуждая, то поддерживая успокоился как только всё стихло.
     После Беловежского сговора политэлит кто радовался, кто пожимал плечами не понимая, что росчерком пера в мгновение ока оказался за бугром или оккупации. Вот так просто, без бомбёжек, танков и морского десанта. Кто всё же понял, что произошло, по наивности полагал, что повезло больше чем разорванной Югославии, забывая или не зная слова Николло Макиавелли -- "...войну нельзя избежать, можно лишь отодвинуть -- к выгоде противника.".
     Всё ещё было впереди. Но мы называли это "Мирное время".
     -- Да уж, все мы пока живы по воле случая. Мы сейчас в этом Городе как в мясорубке -- пока держишь равновесие, то и жив и выйти из игры не имеем права, -- подхватил тему следующий, и понеслась философия о войне и мире, о жизни и смерти, о совести, справедливост и прочих бредовых вещах в нашем то положении.
     -- Интересно, а нас кто-нибудь ищет?
     -- Бог даст -- не найдут.
     -- Да, я своих имею ввиду.
     -- Свои могут быть только мандавошки и чирий на залупе. И вообще, не сотрясайте тишину глупостью. Слушайте.
     -- Что?
     -- Тишину, дураки слушайте. Когда ещё придётся?, -- последовал филосовский ответ, после которого послышалось обиженное, не злобливое ворчание по поводу умников и слишком мудрых дураков, и вновь стал доминировать шум дождя.
     Этот монотонный шелест слился с тишиной, заполнил всё пространство, проник в мозг и парализовал тело, которое, вдруг, стало невесомым, появилось ощущение лёгкости и почти физического счастья.
     Увидев себя как бы со стороны, вдруг не выдержал и рассмеялся в голос громко и безудержно. Истерический хохот продолжался минуты две, но успел довести меня до икоты,  справившись с последней с превиликим трудом я почему-то выкрикнул в пространство: -- Идиоты! Ведь мы давно уже покойники! Сумасшедшие покойники! Мы все покойники и психи! Разве вы не видите?
     Я чувствовал свой крик, но не слышал, тело парило, разум и чувства не слушались друг друга. Наверно так сходят с ума.
     -- После нас останется только мёртвый Город в перемешку с нашими костями!
     Пацаны сначало повскакивали с импровизированных кроватей, оружейники бросили свой пулемёт, замолчала даже рация, и, вдруг, через секунду осколки тишины размерал многоголосый хохот двух десятков здоровых глоток.
     Перенапряжение второго года войны вырвалось наружу, это был не добрый смех, злой как и тишина с дождём, как эта осень и война, собравшая нас вместе в полу разрушенном здании на окраине рабочего посёлка, людей, в принципе, чужих, противоречивых, случайных.
     Война создала ложное чувство вынужденного братсва, семьи по расчёту, ведь даже умирающий Узбек на второй день, в принципе, никого не волновал, все лишь с замиранием ждали когда он отойдёт к своему Богу, чтоб с облегчением вздохнуть. Ни кто не решился взять на себя ответственность облегчить его страдания, до них никому нет дела. Ведь никого не интересует КАК умирает Узбек, всех интересует умрёт ли персонально ОН...
     Зря говорят, что война проявляет всё ложное, сметает его и оставляет лишь истинное, ведь война и есть ложь, и здесь настоящее только смерть.
     На этой войне мы многое узнали, но вряд ли поняли.
     Что ложь, что истина -- всё покрыто мраком, пеленой дождя и случайной тишиной.
                10.01.2009.