Леший

Почерневший снег, местами уже сменялся чёрными вязкими проталинами земли. Жухлая серо-жёлтая трава, нарождённая тем годом, пробуждалась, испуская из себя тонкие зелёные побеги. Всюду были грязно и сыро, бесценный на ближнем востоке чернозём скользкими комьями скатывался с моих сапог. Я возвращался из посёлка.

В посёлке мне надо было прикупить хлеб, картошку и банку сгущенного молока, да набрать воду из родника. Запас чая, кое-каких пряностей, соли, спичек, сахара и даже мяса у меня был, даже наблюдался некоторый излишек в виде макарон “Ролтон” и плитки шоколада “Алёнка”. От посёлка до моего дома расстояние будет, что-то порядка двух вёрст пути прямого и порядка, трёх вёрст пути извилистого и ухабистого. Небольшая тележка с канистрой воды, такими вот, как правило, пользуются бабушки, понятное дело скорости отнюдь не прибавляла. Однако за водой с ней ходить значительно удобнее, чем без неё, двадцать литров на руках нести тяжко будет. А тележка удобная - не шаткая, да не валкая, едет не спеша, поскрипывая. Идти надо мимо ручья-речки “Донинка”, через железную дорогу, мимо станции “Храпуново”, да сквозь остатки деревни Демидово, перешедшей в дачные участки, после чуть дальше на юг.

Любимое моё Храпуново развалилось на сорок пятом километре восточнее Москвы, возле горьковской железной дороги, по владимирскому тракту, в бывшем Богородском (ныне Ногинском районе) уезде Московского Края. Есть у нас посёлок, пара деревень, да дачные угодья. Посёлок, названный в честь Вацлава Воровского, историю имеет короткую, рабочую. Летоисчисление ведёт с двадцатых годов двадцатого века, появился он от того, что край наш край был сильно заболочен да затоплен. По сему и такого удобрения как торф у нас было много, только собери. Торф же, в те времена использовался как отопительное сырьё. Вот и построили торфодобывающие предприятия, возле них посёлки, деревеньки, трудовые лагеря. Как только торф перестал быть значимым в экономике страны, рабочие освоение края на этой ниве было прекращено, многие старые названия были позабыты. Нынче, былая торфяная промышленность у нас и вовсе почти свёрнута, но посёлок не загнулся, остался. Дачная история, ясное дело, и того мельче, о ней даже и говорить-то нечего. Раздавали участки при заводах, годов с пятидесятых-шестидесятых. Деревни же Демидово и Есино, наоборот, будут старше, первое упоминание о которых было отмечено за серединой девятнадцатого века, в годы правления императора Николая I. Дескать, в далёком 1836 году купец Малютин, приобрёл земли в этих краях.

В наши же края, в бунташные годы семнадцатого века , понукаемые новой реформой патриарха Никона бежали и староверы “за единый аз стоящие”, ибо мест, чтобы укрыться от глаз людских у нас и нынешнее время хоть отбавляй, тихо будет. Есть у нас и пара обмелевших речек, Донинка, о которой говорил выше, да Вьюнка. Имена этих речек нынче малоизвестны, обмелели они. Я думаю, случилось это потому что земля разрабатывалась, вода уходила, а они оказались в центре большого дачного массива, где подпитка из болот-родников извелась окончательно. Ныне реки полноводны только весной, когда талые снега наполняют собой их русла, открывая их имена.

Вообще громко и шумно у нас никогда так и не бывает. Ну, может летом на выходных, да и то. А так тишь да благодать, летом может где-то радио у кого-то играет, а уж ранней весной и подавно, на все дачи десятка человек не наберётся. Когда наступает вечер, далёким, гулким эхом надо всем, изредка звучат проезжающие поезда, да лёгкий переклич бродячих собак.

Я подошёл к своему садовому участку. Снега, здесь ещё много, единственное, что пока сделал, это расчистил дорожки, между домами и на выход. Остальное разгребать  - смысла нет, да и само оно водой через не далёкое время уйдёт. Попозже.

Я вошёл в дом. Дом у меня не большой, комната с одним окном, да предбанничек, в нём шкаф стоит, с вещами, сервант с посудой, полки с кассетами, да пара окон. Светлый такой, но холодный. А комната наоборот, тёплая и очень уютная. В ней много книжек, большой дубовый стол, кровать, кресло да диван. Посреди всего дома стоит печь, спать на ней нельзя, но после починки топит исправно, тепло.

Первым делом, поставил к шкафу канистру, снял рюкзак. Налил воды в чайник. Чайник у меня электрический фирмы “Витёк”. Служит уже шестой год, воду кипятит исправно. После потрогал печь, чуть тёплая. Посмотрел в топку, некоторые угли слабо тлели, положил пару новых, слегка сырых поленьев. Тут ведь какая мудрость, если поддувало правильно прикрыть, а топливо умеренно сырое будет – то малое количество будет довольно долго тлеть, что позволит печке не остывать значительное время.

После вышел во двор. В нескольких шага от дома было кострище. Готовить еду предпочитаю на костре. Печь сильно греть – будет в доме жарко, не зима нынче всё-таки. Собрал кое-какой хворост. Поджог, разгорелся. На заранее заготовленные подпорки, повесил котелок, налил в него воды, после, когда она начала закипать кинул несколько картошин. Прямо так и кинул, вымытых, да не очищенных, для надёжности прикрыл сверху крышкой. Как говорил дед – картошка без кожуры, всю свою питательность теряет, да и на вкус беднее становиться.

Сам, пока оно горит-варится, присел на крыльцо. Чуть-чуть включил музыку, группу “Ashen Light” альбом “Словенские былины” не так чтобы громко, но слышно. Хорошо. Однако, надо отметить, всё-таки пока ещё холодно. Лёгкий ветер был отчётливо хладным, северским. Вдруг, откуда-то со стороны раздался шорох. Я повернул в его сторону голову. Возле большого, старого дуба, в угловой части участка сидела не большая серая белка.
Белка была серой, с пушистым хвостом и кисточками на ушах. Сначала она боязливо осматривала окрестности дуба, после удостоверившись, что нечего её благолепию угрожать не может, скрылась в неуловимой глазом щёлке и через мгновение появилась на месте с еловой шишкой. Так вот от чего, каждую весну под дубом приходится собирать богатый урожай шишек!

Уже подоспел чайник, а я всё смотрел за белкой. Белка была очень красивая. Несколько поёжившись, я вошёл в дом, залил в кружку воды, бросил пакетик майского, взял тарелку, вилку и соль. Вышел на улицу, подошёл к костерку. Аккуратно снял крышку с котелка, вода шипела и булькала. Я ловко подцепил картошины, поставил тарелку на крыльцо, после развернулся и снял котелок. Сел обратно на крыльцо, обхватил кружку с чаем двумя руками, я сделал глоток. Горячий.
Отсыпав немного соли на тарелку, я принялся за картоху.

Картошка вышла хорошей, правда несколько разварилась, но да нечего. Всё одно вкуснее чем, на газу готовить. Картофель я так и ел не очищенным, изредка подсаливая его. В виду того, что он вышел разваристым, то при сильном давлении начинал крошиться в руках, оставаясь малыми частицами на лице и бороде, однако вышел он настолько вкусным, что я даже позабыл взять новоиспечённый поселковый хлеб. Съев три картошины и справедливо рассудив, что в целом сыт буду, а остальные сейчас есть будет не только не к добру, но и просто не бережливо я стряхнул с бороды крошки и отнёс оставшиеся две картошины в дом. Вечером доем, никуда они не пропадут. После взял кружку, большим глотком допил остаток, я мельком, глянул в сторону дуба. Белка тоже окончила свою трапезу и отправилась дальше, по своим насущным белечьим делам. Костёр, уже перестал выдавать пламя, остались только угли. И слава Богу.

Убрав за собой, я посмотрел на часы. Пять часов. Стало быть, успею ещё до лесу дойти. Дров нарубить, а то всё одно сделать надо, а время как раз есть, темно будет только к семи, одну ходку сделаю наверняка. Я взял небольшой топор, тележку для перевозки дров, закрыл за собой дверь и отправился к лесу. Лес у нас находился за дачным товариществом. Возле ворот, которые отделяли товарищество от дороги стоял охранник, рядом с ним была собака. Он хмуро на меня посмотрел и спросил:
- за дровами?
- за дровами.
- ты давай, далеко не заходи, темно будет скоро.
- знаю, я быстро.

Пройдя ворота с неприветливым охранником, я двинулся налево. Лес мне нужен особенный, такой в котором есть берёзовый подлесок. Берёза, когда горит она и пахнет приятно и хватает её на долго. Просто хворост мне не очень нужен, в таковом я недостаток и недоимок не испытываю. Дорога за лесом была покрыта бетонными плитами. Отчего-то, видимо от бережливости, когда прокладывали дорогу, за место асфальта клали бетонные плиты, пустые внутри. Плиты вскоре стали трескаться и проламываться, из-за чего дорога стала почти не проходимой для машин. Пешком-то по ней идти очень не удобно, тележку тащить практически не возможно, то и дело проваливается-застревает. А машине и говорить нечего. Хотя среднерусские дороги, это, разумеется, беда ещё стародавняя. В былые годы, года воевали Москва с Тверью за первенство на Руси из Москвы и из Твери вышли две армии. Одна шла в сторону Твери, другая в сторону Москвы. Шли по центральной дороге. В итоге, получилось следующее, обе армии заблудились, поплутали по окрестным лесам, да и вернулись домой не солоно хлебавши. Ещё летописцы писали, что, дескать, Бог отвёл беду, не дав крови православной пролиться. Так, что нечего мне на дорогу жалиться. Дорога как дорога, тихоходная.

До леса я дошёл относительно вышесказанного быстро, глубоко не зашёл, сугробы не позволяли. Пока берёзки присматривал, складывал, связывал да на тележку определял, уже и темнеть стало. К дороге вышел, так уже считай и вовсе вечер начался. Но небо вроде ещё светлое, на востоке даже красное. Домой шёл с оглядкой, не люблю в безлюдье перед ночью ходить. Всякое нехорошее мерещиться начинает. Чувство такое будто кто-то в спину смотрит, обернёшься и нет никого, токмо тележка колесами постукивает. Методично так. Ну, ты обратно разворачиваешься, а со спины обратно взгляд чей-то, пуще прежнего смотрит. А весной в это время темнее скоро. Каждые десять-двадцать шагов и уже заметно темнее, вокруг.

Вдруг бац, что-то хрустнуло, что-то свистнуло, я топор схватил развернулся, смотрю - никого. Думаю, что не так, глядь, а у тележки заднее колесо отскочило, вот она тележка и шлёпнулась так. Пришлось сначала поклажу снять, затем колесо обратно приладить. Надо будет дома, когда вернусь его маслом смазать, на всякий случай, а то скрипит оно как-то подозрительно.

Когда я подошёл к воротам, возле которых, располагалась сторожка, было уже совсем темно. Ворота понятное дело были закрыты. Подойдя к ним, я стал открывать калитку, чем и поднял не большой шум. Тут же услышал окрик:
- Кто такой? Кто идёт?
- Да я это.
- А, ну проходи…
Ворота неспешно отворились, я прошёл.
Сверху горел единственный на все дачи фонарь, сторож в телогрейке одетой поверх тельняшки держал ружьё.
- Я уж подумал, разбойник какой или жулик на ночь глядя…
- Да вот, поломалась – я кивнул на тележку – пришлось прямо по дороге и чинить.
- Понятно…
Я двинулся к своему дому, а сторож закрыл ворота на засов и отправился обратно в сторожку.

Когда я подошёл к своему участку, было всё по-старому. Я вошёл, крепко закрыл калитку на ночь, людей конечно, здесь нет, на мало ли что, не спокойно мне когда надёжности нет. Тележку с дровами я бросил возле дома, завтра с утра, как проснусь, разберу. Вошёл в дом. Кинул ещё несколько поленьев печь, стянул ботики. Закрыл дверь, на два замка. После прикрыл шторы и включил не большой светильник, который заиграл тусклым светом, доел картошку, на этот раз вместе с хлебом. После вскипятил чай, который пил вместе со сгущёнкой и шоколадом. Для коллектива щебетал приёмник, рассказывая какие-то новости из большого мира. После я разделся, погасил свет, закрыл задвижку на печке и лёг спать. Ночью вновь ударил морозец, покрыв окна чудным узором. Который поздним утром стёрло солнце, шла весна.


5 апреля 2009 года.
21 июня 2009 года.