Автобиографизм Набокова

Английский прообраз автобиографического повествования В. Набокова «Другие берега» назывался «Память, говори»: одной из характерных черт Набокова как писателя является постоянный «внутренний диалог» (почти по Бахтину) с Мнемозиной, богиней памяти, имя которой нередко прорывается на страницы набоковских произведений и, чаще всего, что естественно, в «Других берегах». Этот диалог обычно неявен или закамуфлирован, как в романах «Дар» и «Подлинная жизнь Себастьяна Найта», но внимательный и достаточно опытный поклонник творчества Набокова понимает, что лирические переживания и «поиски утраченного времени» многих его героев являются переложением собственных переживаний писателя.

Поэтому проблема автобиографизма, пожалуй, является одним из характерных аспектов творчества Набокова. Образ главного героя в произведениях Набокова двойственен: автор постепенно занимает место своего героя, отбрасывая созданные ранее условности его образа, говорит и размышляет в первом лице уже от собственного имени. Такая метаморфоза не раз происходит с Ф.К. Годуновым-Чердынцевым из «Дара», - почти всегда, когда он размышляет о своем детстве. Главный герой не только оказывается иногда двойником автора, но и сам порождает сложную систему двойников. В «Даре» - это незадачливый самоубийца Яша, но также и маститый, делано равнодушный к критике писатель Кончеев.

Ф. Кафка в своих дневниках отметил о Л. Толстом, что, в сущности, он много писал о себе и о своей семье. С полным и даже, может быть, еще большим основанием это можно сказать и о творчестве Набокова. Мотивы этого, кажется, вполне понятны. Ретроспективно счастливые и духовно наполненные детство и юность в России и, как контраст этому, последующее разрушение «декораций» прошлого революцией, эмиграция и принявшая форму изящной словесности тоска по оставленной родине.

В «Других берегах» говорится о часовщике, регулярно заводящем большие часы с маятником, домовитой таксе с звездно-психопатическим взглядом, страдавшей от мельчайших домашних неурядиц. Прочны и основательны повадки и взгляды отца писателя… Все эти детали создают представление веками сложившегося аристократического быта, такого, казалось бы, устойчивого и неколебимого. Быть может, не все было прекрасно и гармонично в реальном набоковском детстве, о чем свидетельствуют, к примеру, его школьные впечатления (писатель почти гордится, что не уделял школе ни крупицы души и что его упрекали в высокомерии), или его отношения с братом, о которых он вспоминает «со странным чувством». Важнее другое: вектор автобиографических изысканий направлен на преодоление фальшивых впечатлений, косности разъятых жизнью фактов и их одномерной хронологической последовательности. Способом этого преодоления является обнаружение скрытой гармонии, существование которой коренится во всеобщей взаимосвязи «всего со всем», и эта взаимосвязь позволяет выявить тайный узор судьбы, преодолевает одномерную хронологию, сближает и сопоставляет даже самые разъятые жизнью образы, порождая многочисленные ассоциации и реминисценции.   

Герой одного из английских романов Набокова, человек респектабельный, носил в себе «замороженный взрыв», следствие пережитой личной и социальной катастрофы. «Заморозить прошлое до состояния статического счастья» является максимой не только автобиографических персонажей писателя, но и, в какой-то мере, смыслом и стимулом всего творчества Набокова.

Найти и постигнуть тайный узор судьбы, проникнуть в ее замысел и тем самым восстановить утерянную гармонию, - таковы, на наш взгляд, истоки набоковского автобиографизма и причина его эстетизма. «Красота спасет мир», - сказал персонаж Достоевского. Преображение мира постижением его гармонии является предметом изыскания набоковских персонажей.

Многие критики, говоря о Набокове, упоминают об уступках литературным приемам, которые писатель ставил слишком высоко, о склонности к пародии, игре слов, звукописи. По сути это может быть понято как «остранение»  По мысли В. Шкловского, писатель с помощью остранения освежает восприятие персонажей и всего материала. Позиция ребенка, непредвзято рассматривающего мир взрослых, одна из излюбленных.

Годунов-Чердынцев, написавший сборник стихов о своем российском детстве, в мечтательном порыве признается себе, что именно в детских воспоминаниях он «занимает крылья», но тут же, впрочем, спохватывается и останавливает себя, как того требует чувство меры: остранение преодолевается. В «Других берегах» тема детского взгляда на мир – одна из наиболее видных – ведь именно отсюда выводит Набоков «полнозначные очертания» дальнейшей судьбы автобиографического героя, о поиске которых он условливается с читателем в предисловии. Это важно для понимания композиции «Других берегов».

В предисловии к «Другим берегам» Набоков так формулирует принципы, положенные им в основу сюжета: «цель – описать прошлое с предельной точностью и отыскать в нем полнозначные очертания, а именно: развитие и повторение тайных тем в явной судьбе. Я попытался дать «Мнемозине не только волю, но и закон». Там же задается и тональность, звон путеводной ноты: случайный разговор в поезде, незаметно проходит дорожная ночь. «Так-то, сударь, - закончил со вздохом рассказчик». Дальнейшее повествование выверено по этому камертону.

В основном придерживаясь хронологического порядка, Набоков, тем не менее, делает частые, основанные на ассоциациях, экскурсы в прошлое или забегает вперед, в будущее, точнее сказать, в то настоящее, в котором живет писатель. К примеру, говоря о книжке Майн-Рида, читанной в детстве, он описывает картинку на ее обложке (пустыня, кактусы и т.п.), и тут же сообщает, что примерно такая же картина видна теперь из окна его американского ранчо. Это один из характерных примеров «полнозначных очертаний», поиск которых писатель рассматривает как свою литературную задачу.

Довольно часто Набоков прибегает к «обнажению приема», что вообще характерно для его художественной манеры. В «Других берегах» это выглядит наиболее естественно, т.к. от автобиографического исследования писателя ожидаешь именно посвящения в его творческие замыслы, стимулы, приемы. Так, при описании почти хрестоматийных закатов 1917 г., о которых многие писатели говорили как о тревожном символе грядущих потрясений, Набоков предпочитает говорить в «деталях и декорациях», словно речь идет о театральной постановке, а не о явлениях природы.

Суммируя, можно сказать, что полнозначные очертания и поиск «тайного смысла в явной судьбе» были основной проблемой автобиографизма писателя, верившего, что «однажды увиденное не может быть возвращено в хаос никогда». 

  1994-2009