Новогодняя ночь

Новый год встречали у Губкиных. Сам Губкин уже спал за столом. Жена, старше его более чем на пятнадцать лет, сказала вошедшим с поздравлениями Сашке и Вале Мироновым:
- Вы не обращайте внимания на Михаила. Всю ночь баранку крутил, и вот - выпил стопочку и раскис. Но он быстро отрезвеет.
Валя, проворно сбросив пальто на руки своего увальня-мужа, убежала на кухню к хозяйке. Сашка долго вертел головой в прихожей, снимал полушубок, переобувался в тапочки:
- Ишь, сколь шлёпанцев накопили! Поди, гостей тьма будет, - бубнил он.
Ожидали ещё Фёклиных Вовку с Ириной, завгаражом Скороухова Петра Петровича -закоренелова холостяка, у которого, по слухам, где-то на Украине по молодости был излажен сын. Алименты Скороухов платил уже восемнадцатый год. Мужик был неплохой, но радости своей по случаю скорого завершения выплаты скрыть не мог. И в узком кругу говаривал:
- Слава Богу! Скоро отмаюсь!
Ждали и завклубом Алевтину Скипидоновну, за глаза просто «Скипидаршу», женщину в годах, но падкую до выпивки и чужих мужиков. Другого дурного за ней не водилось.
К половине двенадцатого пришли и Фёдор со своей Маней. Мане исполнилось на днях тридцать, сын её с рождения воспитывался у матери. Муж старше на двадцать лет. Работал шофёром, командировки в основном, дальние и долгие. Маня была в цвете лет и могла себе позволить и лишнее. А почему же не пожить для себя! Правда, соседка её, баба Таня, женщина трудолюбивая и малограмотная, часто повторяла на весь двор:
- Сучка, она и есть Сучка! Сына свово по целым месяцам не видит. Всё по курортам, да по курортам, - по мужикам она ползат! А ишо профком!
Маня была председателем в профкоме. Проблем с путёвками не было. Фёдор - меж её, тоже женщин стороной не обходил и на стороне тоже. Словом, жили каждый в своё.
Перед самыми Курантами появился Витька с Ленкой. Ленка работала официанткой и пила крепко. Витьку же перед самым Новым годом выгнали из шоферов в дворники, и всё опять же за её, родимую - водку. Пить пили оба, но сына своего Генку растили ухоженным и толковым. Витька, поговаривали, даже на актёра учился, но что-то там произошло, то ли с кем из начальства поругался, то ли в рыло кому поднёс, и вот съехал до дворника. Не водка б, - цены Витьке не было бы!
За столом сидели все нарядные и напряжённые. Ждали, когда пробьют часы. Губкин к тому времени встал и был тут же, в центре стола, при галстуке, который на него надевали в особо торжественных случаях.
За старый год выпили до Витькиного появления, и он с великим нетерпением ёрзал на стуле.
- Вить, тебе там что попало, в стуле? - спросил, вызвав общий хохот,
хозяин.
Телевизор показал Президента, тот выступил, и Куранты стали бить. Раздался дружный звон бокалов и поздравления.
Вначале было слышно, как шипело шампанское, наливаемое в бокалы, стук вилок и тарелок, люди молчали - трудились.
Но постепенно гул голосов стал крепнуть и нарастать. Женщины попеременно бегали с кухни в горницу - подносили салат, горячее и другую снедь. Но мужиков, кроме спиртного, мало что интересовало.
Из пьющих закусывала только Алевтина Скипидоновна, мужчины только кряхтели, ковыряли салат - больше нюхали и наливали по новой.
Женщины затянули песню. Мужики неувнеренно, не подпевали, не забывая о главном -поднимать стопку.
Алевтина Скипидоновна, весёлая и раскрасневшаяся, руководила пением. Голос у неё был высокий и сильный.
Губкин крутнул телевизор, заиграла громкая музыка. Лохматый парень, лоснящийся от пота, выскочил на сцену и, как подкошенный, рухнул.
- Никак, пропал!? - ужаснулся Витька. Даже вилку с груздем пронёс мимо рта, до того загляделся.
- Не..., кажись, отходит!
Парень на сцене, не переставая петь, постепенно оживал. За столом уже кричали:
- Сейчас он ползать начнёт! Парень в телевизоре, действительно, стал ползать.
- А как поёт, подлец! - пьяно восхищался Витька. Потом показали двух мужиков. Они нарядились старухами и смешно говорили.
- А чо! Мы счас тоже пойдем, нарядимся! - засуетился Витька. Кровь кипела в нём. Видать, нагрелась от принятого.
- Ладно, уж! Сиди, закусывай вон! - осадила его хозяйка. - Тоже
мне, артист!
Витька заволновался. Хотел рвать рубаху. Ему налили, сказали чтоб не задерживал. Дружно выпили. Поставили музыку. Танцевали, пока ещё каждый со своим, потом стали меняться. Алевтина Скипидоновна тащила танцевать Сашку, тот упирался.
- Ну, что Вы, в самом деле, Миронов?! - ворковала завклубом.
- Пошто я-то?! - краснел Сашка-увалень. - Вон Пётр Петрович, а я-то пошто?! Валь! Не пойду я, не хочу, - бубнил он, отворачиваясь от дышавшей ему в лицо перегаром Скипидарши.
Алевтина Скипидоновна всё-таки вытащила его из-за стола. Стала извиваться в такт лихо заигравшей музыке. Создавалось впечатление, что Скипидарше за шиворот попала оса и куснула её. Санька постоял, потоптался, потом сел на своё место. Такого он не умел. Алевтина Скипидоновна тут же подлетела к нему, стала садиться на колени, глаза её жадно заблестели. Валентина позвала её на кухню. Загремели кастрюли, вышла, поправляя причёску, Скипидоновна. Интерес у неё к Сашке почему-то пропал, Санька ещё сколько-то опасливо косился в её сторону. Ну, её, эту Скипидаршу, дура какая-то!
А та уже сидела на коленях у Скороухова.
Снова заиграла музыка. Алевтина Скипидоновна пошли с Фёдором танцевать танго. Она всё пыталась покрепче прижать Фёдора к себе, что-то с жаром шептала в ухо. Ленка с Маней обсуждали кофточку Скипидарши:
- Вырез-от можно и поменьше, а то того и гляди титьки вывалятся! -
говорила Ленка. Язык у неё уже заметно заплетался.
- А так - ничего, кофточка, баская. Таку б мне, а не этой корове. Маня не спускала глаз с Петра Петровича. Думала: пригласит или нет, танцевать, не
пригласил. «А ведь было же у нас, было», - злилась Маня.
Под утро компания стала редеть. Первыми ушли Витька с Леной. Потом провожали Алевтину Скипидоновну, так, как Маня обнаружила её на кухне со своим Фёдором, где они жарко обнимались. Фёдор, после этого присмиревший, сидел за столом, лениво тыкал вилкой в солёные грузди, слушая излияния Скороухова. Пётр Петрович сегодня себе позволил, и слёзы сейчас градом катились из его глаз.
- Эх, Федя! Дорогой! Если бы ты знал, как я тебя люблю! Вот знаешь, никому! А тебе откроюсь! Дурак! Дурак я! И что было жить по-людски! Нет же, как лунь, один. А ведь я любил её! И сын же опять, без отца..., - Пётр Петрович обнимал Фёдора, пытался поцеловать. Шофёр, после поцелуев Скипидарши, не испытывал в том охоты, уворачивался от расчувствовавшегося Скороухова. Вскоре Петра Петровича унесли спать на диван в дальнюю комнату.
Потом ушли и Фёдор с Маней, попрощавшись и расцеловавшись с хозяевами и оставшимися Сашкой и Валей.
Сашка, хоть и выпил крепко, держался молодцом, даже подпевал Губкиным с Валей. Голос его был сильный и хриплый. Жили они с Валей через коридор от Губкиных. Сын спал в эту ночь у родителей. У Губкиных же дочь была замужем за нефтяником с севера, где они и жили.
Уже заметно рассвело. Пили чай с пирогами. Потом убирали и мыли посуду. Потом накрывали стол, мало ли кто придёт - Новый год всё же. На базе отдыха, где они жили и работали, было тихо после бурной новогодней ночи.
- Тебе, Саш, когда на дежурство? - спросил Михаил.
- Через час надо приступать, - Сашка тяжело поднялся.
- Ну, давай, кочегарь! Мне легче, ещё сутки можно гулять, - Михаил похлопал Сашку по широкому плечу.
На кухне хозяйка с Валей о чём-то тихо беседовали. На улице было снежно и морозно. Шёл первый день Нового года.


апрель 1998г.