Порченая животина

Близилась полночь. Соседка бабы Пелагеи, женщина в недавнем прошлом городская, образованная, укутывая в огороде старым одеялом кабачки, услышала странные звуки.
- Никак, у соседей опять, - подумала она. Выключив фонарик, она зашла в дом и больше не выходила.
Утром выяснилось, что обчистили магазин. Собака, приехавшая с милицией, сразу же побежала во двор продавщицы.
- Это що тако делатся?! Лико, девушки! Що это?! - возмущалась Нинка таким поведением овчарки.
«Девушки» уже далеко не первой свежести, собравшиеся по такому делу, тихо перешёптывались.
- Люди добры! Это що тако! Уж не порщенну ли животину привезли! - голосила
она.
Щеки её пылали гневом. Вся она прямо сотрясалась от своих же слов всем телом, которое,
как говорил сельский пастух Витя Кусок, было далеко за центнер.
Надо бы разобраться, гражданочка, - прервал ее участковый.
Иж разоралась! Обесчестили ее, ничель? - ухмылялся Витя Кусок.
- Нинча, а можа, ты, само таво...? - поддевал он разошедшуюся продавщицу.
- Чо это таво? Ты чо хошь сказать? - еще больше расходилась Нинка.
- Ты у меня, Кусок, дождёшша!
Чего «дождется» Кусок, - было ясно всей деревне. Витя был всю войну моряком, говорили, что и Орден Славы у него. Так что дождаться он мог одного. Того, что Нинка ему уж не станет разливать бутылку. Нинка приноровилась в последнее время при отсутствии «чекушек» разливать поллитровку. На бутылку не каждый «добудет», а на «четок» куда ни шло. Витя Кусок, как немногие, пил в одиночку, может, оттого, что лето один в поле, со стадом.
Подошел еще «газончик». Вышли двое в штатском и тоже к Нинче в дом.
- Эдак-от на всех и не хватит? - подивился сторож Петруня, не просыхающий уже месяц. Он только что перед всеми клялся и божился, что не сомкнул и глаза за всю ночь. Бабка Пелагея, злая и вредная, жившая напротив магазина, поведала сельчанам, уже собравшимся у дома продавщицы:
- Я курей вечор шшупала. Глядь, Петруня на службу направлятся. Я ему ишо кричу. А он ужо и слова родить не может.
Петруня оправдывался, о чем-то с жаром говорил, сильно бил себя в грудь. Стоявшие поблизости потом говорили, что слышали, как внутри у него будто булькало что.
Толпа уже стала редеть. Вскоре и Петруню вызвали в избу. Допрос сымать будут, - с облегчением сказал кто-то. Народ будто бы и ждал этого. Все сразу вспомнили о своих делах. К вечеру по селу расползлось, что и как. Нинчу с сожителем увезли в район. Завтра вернутся, не впервой, - говорили по кухням.
Два ящика с водкой и один с шоколадными конфетами из дома продавщицы возвратились в магазин еще засветло. Все было опечатано. Сторожем оставили Петруню, больше никто не подписался. Петруня отнекивался, но больше для виду. Так как конфеты нашлись, пацаны были реабилитированы. Хотя задницы многих уже жгло от отцовских «разъяснений». А что делать, надо же как-то набираться ума.
Октябрь 1997 года