Русалка

- Ты не та, за кого себя выдаешь, - он злобно хрустнул веткой, которую держал в руке.
- Ты не тот, за кого я тебя принимаю, - в ее глазах холодно блеснул недобрый огонек.
- Вот и поговорили, - в его голосе была уже только горечь.
- Да, поговорили, - ее голос не выражал чувств, был просто тверд.
Он понял, что она замкнулась в своих упрямых мыслях, что если не сказать ничего иного, то все кончится прямо здесь и сейчас. Топкий берег покачнулся под ногами.
- Ну что ты, малыш, я же лучше всего на свете, - выдавилось из груди, то что хотело прикинуться шуткой, но прозвучало беспомощно, по детски.
Она смотрела в сторону.




Горин часто гулял с собакой мимо пруда. Старого, заросшего местами водяными кустами и длинными тростинами с черными метелками на концах.
Вода в пруду была красновато-ржавого цвета из-за избытка окисей железа. Приезжие такой водой брезговали за незнанием, а местные купались в любою погоду. Загорали, распластав белесые северные тела под неярким солнцем, подставляя лучам все родинки и впадинки, наслаждаясь редким для Северо-Запада теплом.
Он сам давно не купался в этой лужице даже в жару, предпочитая улетать в отпуск к жарким морям, но с удовольствием смотрел на визжащих синюшных от озноба мальчишек, барахтавшихся в воде целый день, на томно выгнутые тела тонкострунных девушек, откидывающих волной волосы при его приближении и избегал встречаться глазами с заинтересованными взглядами видавших виды женщин.
Горин себя ценил и нес высоко, не соглашаясь на слишком случайные, ничего нового не обещающие связи. Не ввязывался в длительные обязывающие отношения. Не утруждал себя романтическим прелюдиями.
Иногда, зная за собой слишком циничный, слишком проницательный взгляд, он с тоской вглядывался в лицо очередной очаровательной спутницы, ища в нем что-то особенное. Что-то такое... Неуловимое... Впрочем, не особенно и пытался он формулировать, то чего ему не хватало от всех этих милых, хитрых, искренних, меркантильных, доверчивых, озлобленных - разных, но не тех... Решил, что это желание, чтобы поняли его душу, и на этом банальном определении успокоился.
От отсутствия близости Горин страдал редко, а от предательски накатывающего одиночества избавился, заплатив деньги немалые и заведя поджарого кобеля с отличной родословной, который своей статью и одним лишь движением брови над плаксивым карим глазом повергал женщин в умиление.
Жил Горин по холостяцки просто.
Сын, давно выросший в наглого веселого парня, изредка заглядывал по приятельски, перехватить денег и баночку пива из холодильника. Бывшая супруга, будучи доброй самаритянкой, раз в месяц приезжала после долгих уговоров прибрать в квартире пыль, приготовить что-нибудь домашнее и по-родному приголубить усталое тело.
Закончив суетливый будничный день, ставя продолжающий настойчиво вибрировать телефон на бесшумный прием, Горин ехал к парку или вот к пруду. Прогуливал собаку, скользил рассеянным взглядом по сторонам, думал о важном. А, впрочем, о всяком...
В тот день, когда он впервые в нее вгляделся, он был излишне издерган, как-то нехорошо тревожен, и поэтому недоволен собой.
Он и раньше замечал эту молодую женщину, сидящую на мосточке, вдающемся в пруд рядом с зарослями травы. Ее всегда слишком длинные юбки подолом постоянно болтались в воде, но это странную женщину похоже нисколько не смущало.
В этот день она сидела скинув футболку, в ярком канареечного цвета бюстье и в такой же безобразной яркости салатной шифоновой юбке. В тот момент, когда Горин скользнул по ней краем глаза, как по уже ставшей привычной части пейзажа, она, потянулась, подобрав руками волосы, подставляя нос солнцу и изящно выгнув спину. Подол плавно колыхнулся в воде, а солнце блеснуло лучистым нимбом над ее головой.
Он ахнул. Картинка была невероятной, волшебной. Русалка, ни дать ни взять. Картинная. Пушкинская. На ветвях.
Горин задумался. Самым странным на его взгляд в этой женщине было то, что за все время его прогулок вокруг пруда, она ни разу не попыталась встретиться с ним глазами. Это фактически был приговор: не интересуется мужчинами - значит с приветом или того хуже лесбиянка. Что, впрочем, по мнению Горина было одно и то же.
Но какая чаровница...
Задумавшись, Горин все же проследовал мимо. Присвистнув, позвал в недоумении замершего, почувствовавшего колебания хозяина, пса.
Постарался настроиться на деловой лад и даже совершил против своего обыкновения несколько звонков по работе. К концу прогулки окончательно переключился на обычную расслабленную волну, но приехав домой и приземлившись у телевизора с банкой пива, понял, что образ ярко освещенной солнцем русалки навязчиво стоит перед глазами.
Всю ночь Горин ворочался и тревожно вздрагивал во сне, что случалось только в стрессовые моменты жизни, когда с женой разводился, да во время прошлого дефолта. Взмахивал руками, разгоняя разноцветные стайки глупых рыбок, беспрестанно выныривающих из глубин сна, то на фоне пейзажей недавно посещенного с одной милой подругой Капри, то на фоне болотистого берега пруда.
Проснувшись на следующий день с головной болью, провел планерку, устроив полный разнос менеджерам. Попытался сорвать раздражение на главбухше, угрюмой, занудливой и безответной полной женщине. И под конец дня окончательно решил закрыть вопрос с загадочной чаровницей, поставив целью не сегодня - завтра путем качественного и пылкого секса убедиться, что ничего особенного, как собственно и ожидалось, в странной даме не имеется. И плохо спать ночами, а уж тем более манкировать своими прямыми обязанностями руководителя и пускать производственный процесс под откос, собственно, не из-за чего.
Уехал с работы часа на два раньше, чем весьма порадовал приободрившийся коллектив. По пути завернул в гламурный магазинчик всякой всячины пополнить запас ароматических свечек, где по случаю прикупил и новые бокалы под шампанское с пошлыми сердечками на витой ножке.
Мысль, что может, конечно, и не сегодня, вспыхнула в голове несколько раз, но, попрыскав подмышки туалетной водой и почесав перед зеркалом отросшую за день легкую романтическую щетину, Горин решительно сомнение отогнал.
Обрадованный раннему приезду хозяина пес, вращая хвостом как вертолет, пулей вылетел из подъезда и даже на радостях пронесся мимо соседского джипа, на колесо которого обычно справлял нужду.
До пруда Горин доехал быстро, пару раз нарушив и еще пару раз проскочив на грани фола. Припарковав машину в привычном месте, бодрым шагом направился навстречу намеченному развлечению.

Женщина сидела на привычном месте.
Издали ее силуэт выглядел нелепо и Горин даже замедлил шаг, поражаясь обманчивости своего вчерашнего впечатления. Но хитрое солнце, поздним вечерним лучом скользнув по мосткам, зажгло в ее рыжеватых волосах цветные искры и волна непривычного, лишенного цинизма, очарования накатила на Горина вновь. Он замер, любуясь.
Пес ошарашенно остановился, неодобрительно посмотрел на Горина и, гордо тряхнув своим внушительным достоинством, потрусил дружить с прогуливающейся неподалеку на поводке сучкой ризеншнауцера.

- Вы таким взглядом на мне дыру протрете, - насмешливый голос вывел Горина из стопора. Необычные зеленовато-желтоватые глаза женщины смотрели прямо на него.
Горин подошел ближе, рассмотрел молочную белизну обнаженных нежных плеч, и, начав с банальных безотказных фраз про красоту и одиночество, вновь наткнулся на насмешливость:
- Клеишься?
Оценив прямоту, Горин обрадовался. Иногда встречались ему на жизненном пути такие женщины. Было их не много, одна на сотню. Но такая грубоватая прямота всегда ему импонировала.
- Можно и так сказать, ты против? - уселся рядом, давая понять, что вопрос риторический.
Она рассмеялась и Горин весь превратился в слух, так и не поняв, как удалось ей произвести такие мелодичные звуки. Как будто колокольчики прозвенели. Он даже головой тряхнул, чтобы избавиться от морока. Несмотря на странный диссонанс между по диснеевски поразительным обликом, звонким смехом и четкостью смысла, который она не стесняясь вкладывала в слова, разговаривать с ней было комфортно... Хотя не очень подходящее это слово, чтобы описать их общение, странное... Как и странным было чувство, с которым Горин не солоно хлебавши отправился к своей машине часа через два, оставив свою собеседницу все там же на мостках. Заявив, что ей необходимо побыть здесь одной, сталью пронизанным тоном, она повергла Горина в такой шок, что он даже не посмел ослушаться и опомнился только, сев за руль.
Дома он, пнув распластанный в прихожей пакет со свечками, поклялся больше не подвергать себя такому нелепому испытанию.
Спал вновь тревожно. Утром чуть не запорол важные сулившие большие выгоды переговоры с поставщиками. Днем довел главбухшу до слез.
Вечером снова помчался к пруду...

За беседами и разговорами прошел месяц.
Пакет со свечками пылился в углу.


Часть 2.


Ничего не получалось. И было бы еще понятно, если бы она банально отвергала Горина, принимая за наивного босоногого мальчика. Или, если бы, как это водится у некоторых экзальтированных, потерявших всякую опору на здравый смысл, но сохранивших веру в принца, дамочек намекала, манила и соскакивала... Если бы молола всякую чушь про верность, обязательства или секс только по любви, как бывает с дамами романтическими, но бесконечно долго замужними... Горин бы понял. Ну, во всяком случае перестал бы время терять и выводы бы сделал. Не тут то было...
Самое ужасное для человека, опытного в сердечных делах, к коим он себя и небезосновательно относил, было то, что за весь прошедший немалый срок о своем желании интимной близости он сам ни разу не заикнулся.
Каждый вечер, после работы он ехал в этот злосчастный парк к проклятому пруду. Садился на старые скрипящие доски мосточков рядом со своей русалкой. Смотрел, как она полоскает в воде подол несуразных юбок, по-кошачьи жмурится на заходящее солнце, смеется. Слушал, как она мелет чушь или высказывает, как ему казалось, серьезные взвешенные мысли, что-то долго говорил в ответ. И млел...
Иногда приносил ей семечки или печенье, пару раз нарвал по пути чахлый букетик то ли лютиков то ли клевера. Забыл, как ухаживать. Разучился слова необходимые для пользы дела говорить. Злился очень сильно.
Даже пес Горина и тот поблек. Стал все чаще поджимать хвост при виде других кобелей, подрастерял стать и частенько жалобно ластился к хозяину.
Каждый вечер Горин уходил, оставляя даму своих грез сидеть на мосточках, а потом по дороге домой, до боли в костяшках сжимал руль и скрежетал зубами.
Но вот незадача, не смотря на зароки, которые он сам себе еженощно давал, не обращая внимание на долгие разъясняющие беседы, которые сам с собой вел, не взирая на осуждающий взгляд несчастного пса, наваждение не отпускало.
Горин плохо спал, мучимый навязчивыми снами с рыбьей тематикой, отчего под глазами залегли печальные серые тени. Частенько забывал бриться. И похудел килограмм на пять, хотя этому факту, если честно, он был немного рад.
Самое печальное, что природы, происходившего с ним явления, он не понимал. Одно дело желать женщину, это понятно, для этого должны быть у нее и личико смазливое, и грудь аппетитной формы, талия и все такое: попа, ноги, пальчики... Или быть влюбленным, это к вышеперечисленному еще в довесок всякие эмоциональные сложности: желание видеть чаще или отсутствие раздражения от постоянного мельтешения рядом. Но вот чтобы и посмотреть особо не на что было, кроме смешной мультяшной внешности, и чтобы злость брала, когда она рядом и, особенно, когда ее рядом нет... Такое было с ним, пожалуй, впервые.
Горин даже решил, что это его сглазил кто-то недобрый и, грешным делом, думал на свою супругу, в прошлый приезд неожиданно пустившуюся в неуклюжие намеки, не сойтись ли им опять и все такое... Или на секретаршу, с которой чудесно отдыхал на Капри, и которую в последнее время практически позабыл, позабросил, обходясь кратким физиологическим актом в позе крабовидной туманности между деловыми звонками и переговорами, никуда ее не приглашая и других знаков внимания не оказывая...
Впрочем, недоброжелателей, а, вернее. недоброжелательниц при подробном размышлении оказалось у Горина много, отчего на фоне поднявшейся тревоги, у него развился легкий тремор рук.
И вот в тот день, когда секретарша, по всей видимости, доведенная до крайности, хлопнула дверью, отказав во взаимности, Горин, лишенный обычного способа сбросить накопившееся напряжение, решил действовать со своей странной дамой твердо и решительно.



Часть 3.


Вообще то Горин был человек решительный.
Было время, когда он просто и без колебаний отправил в кювет жизни несколько особо серьезно конкурировавших с ним фирм, демпингуя на грани банкротства и заложив, что говорится, собственные трусы. Серьезно, вдумчиво и быстро он перестроил бизнес, выгодно уйдя под партнера, в преддверии дефолта. И так же удачно вынырнул из под влияния, как только ситуация выправилась.
Таким образом с делами у него все всегда получалось, а раздумья о женщинах его, собственно, никогда и не беспокоили.
Женился он стремительно, под напором обстоятельств: ребенок есть ребенок. Виноват, не поймал, как говорится. А с малолетства лишенный присутствия отца, которого мать с бабкой после развода не пускали на порог, Горин, на своей шкуре испытавший все сложности женского воспитания, твердо решил безотцовщину не плодить. Расписался в своей благонадежности и по мере сил принимал участие в процессе роста, учения, взросления сына. Отцом он был хорошим.
Дорастив сына до подростковости, доведя так сказать до ума - поняв, что парень уже занят исключительно своими делами, Горин без сожаления со своей доброй самаритянкой расстался и пустился во все тяжкие. Хотя и в годы супружеской жизни он особой верностью не отличался, потому как моральные сомнения такого рода в принципе присущи ему не были.
Совершив ошибку раз, стал умнее, сразу устанавливая в любых отношениях с противоположным полом безопасную дистанцию и больше до сей поры не попадался.
Так, зло размышляя о летящих в тартарары принципах своей жизни, Горин топал от припаркованной машины к месту постоянных встреч с "дамой своего сердца"... Во до какой формулировки додумался пока шел... Но на последних шагах, увидев ее приветливую веснушчатую улыбку, радостные взмахи руки и колыхание юбки в воде, распалился и вышел из себя окончательно.
Ни слова не говоря, бухнулся рядом с ней на колени, обхватил руками милое круглое лицо и с силой губами впился в ее пухлые яркие губешки. Она неуклюже забарахталась, пихаясь руками, но уступая поцелую, расслабляясь, тая, как Горину подумалось нежно.

Что-то внизу резко шлепнуло по воде, отвлекая. Горин тревожно дернулся, как вздрагивал с давних бандитских времен от любого резкого шума, а женщина вдруг неожиданно грубо его оттолкнула.
Горин отлетел с сторону, больно и неприятно приземлившись на пятую точку. А она, зардевшись, покраснев буквально до корней волос, осталась, однако, сидеть на месте, не шелохнулась.

Горин, уязвленный и раздосадованный вскочил на ноги, слова застревали в горле, царапая гортань:
- Ты не та, за кого себя выдаешь, - он злобно хрустнул веткой, которую зажал в руке.
- Ты не тот, за кого я тебя принимаю, - в ее глазах холодно блеснул недобрый огонек.
- Вот и поговорили, - в его голосе была уже только горечь.
- Да, поговорили, - ее голос не выражал чувств, был просто тверд.
Он понял, что она замкнулась в своих упрямых мыслях, что если не сказать ничего иного, то все кончится прямо здесь и сейчас. Топкий берег покачнулся под ногами.
- Ну что ты, малыш, я же лучше всего на свете, - выдавилось из груди, то что хотело прикинуться шуткой, но прозвучало беспомощно, по детски.
Она смотрела в сторону.

Мысли возмущенным роем жужжали у Горина в голове, представляя в красках как возможные, так и абсурдные предположения и варианты развития событий: девственница - дефлорировать, замужем - разводить, припадочная - лечить, лесбиянка - тоже лечить...
Она сидела, закрыв лицо руками.
Плечи трогательно ссутулились и Горин тут же пожалел, что думал о ней жестко и не лицеприятно.

Солнце, дрогнув от происков тонкого дырявого облака, задевшего его рваным краем, вновь вспыхнуло, заиграло зайчиками на воде.

Отведя ладошки от лица, она повернула упрямое и несчастное лицо к Горину, и попросила, чуть слышно и, как ему показалось, потерянно:
- Сядь рядом, пожалуйста. Буду объяснять.
Горин сел, уставившись на ее маленькую ладонь, вцепившуюся до побеления в суставах в доски мосточков. На него накатила волна необузданной, растворяющей нежности, и Горин, неожиданно для себя, понял, что будет разубеждать, уверять, заставлять, в общем сделает все возможное и, главное, невозможное, чтобы она была с ним... Думая так, он даже предательски прослезился одним глазом, надеясь, что мелодраматичность капли, скатившейся по правой щеке к носу, его женщина не заметит.

То что было дальше...

- Смотри, - сказала она, как-то странно неуклюже поерзав на попе. Потом, продолжая держаться руками за мостки, чтобы удержать равновесие, она подтянула колени вверх к лицу и распрямила их, так что юбка скатилась складками по ...
Ног не было.
Из под юбки торчал огромный безобразный толстый чешуйчатый рыбий хвост.



Окончание.



Хотя выставила она хвост на обозрение лишь на короткий миг, тут же опустив вниз, в воду и одернув юбку - Горин так и остался сидеть с открытым ртом, уставившись в пустое пространство, где только что переливались радужные чешуйки.
После минутной паузы его пробил гомерический смех. Он валялся, схватившись за живот, в конвульсиях полз, катался по земле. Минут через пятнадцать, утирая слезы, сквозь начавшуюся от смеха икоту, все так же схватившись за живот, он на полусогнутых подполз обратно к угрюмо сидевшей своей русалке.
- Ой, буду в ванной тебя держать, - задыхаясь, сквозь сладкие поикивания, с трудом выдавил из себя он, - А секс? С сексом то у тебя как? - от этой новой впечатлившей его мысли он снова зашелся хохотом, - Как у рыбок, икру мечешь!?!
Надо сказать, что от этой животрепещущей идеи Горина просто понесло. Все мучившие его этот месяц неуемные мысли, все несбывшиеся мечты, все одинокие мастурбации в ночной тиши, он вкладывал в жалящие, ядовитые слова, которые слетали с его языка со скоростью звука.
Нежные плечики русалки ссутулились, она отвернула лицо к заходящему солнцу и судорожно сморщила нос, пытаясь не заплакать.
Горин уняться не мог.
- А в туалет ты как ходишь!?! - веселился он, дергая за юбку в попытке задрать подол, - Если тебя повертеть, то можно хоть найти нужную дырочку?
- Целовался с русалкой, - от злобного хихикания он начал похрюкивать, - Это просто просто повезло, что не с кикиморой... Или ты и есть кикимора, - перейдя на детские фантазии, в приливе чувств он панибратски хлопал русалку по спине, - и если ты бесполая, то из входных отверстий у тебя, получается, только рот?
Она молчала, не двигалась, и было видно, что слезы текут крупными бусинами по ее щекам. Она плакала и смотрела, не мигая, на солнце, отчего ее зеленовато-желтые глаза стали совсем золотыми, лучистыми.
Потом вздохнула. Последние капли слез, повисшие на ресницах тяжелыми жемчужинами, скинула твердыми движениями руки.
Щелкнула пальцами и неожиданно легко встала.
Горин тут же вскочил, мгновенно заткнувшись и подавившись осколком смеха.
Русалка стояла перед ним и от ее босых ступней на досках мостков отчетливо расходились мокрые пятна.
Русалка, меланхолично и уже спокойно улыбнулась, медленно приподняла юбку и продемонстрировала две чудесной стройности ножки с гладкими коленками, маленькими аккуратными ступнями, нежными пальчиками с блестящими ноготками и, Горин удивленно разглядел даже маленькую розовую мозоль сбоку на мизинце.
Глаза вывались у Горина из орбит. Перед ним стояла привлекательная молодая женщина, именно та...
Именно та, он это понял сразу.
Именно та...
Он потянулся рукой к ее хрупкому телу, с тоской и вновь нахлынувшей нежностью вглядываясь в ее лицо:
- А где же хвост, - только и сумел прошептать, наткнувшись на жесткий и беспощадный взгляд.
- Примерещилось тебе, - сказала она сухо. Развернулась, в два шага преодолела длину мостков, легко подпрыгнула в воздухе и, сложив руки над головой и, перевернувшись, ушла головой вниз под воду. Сильный удар показавшегося на поверхности чешуйчатого хвоста поднял фонтан брызг, окативший Горина с головы до ног. Забегав, разошлись круги на воде...
Долго сидел Горин у пруда, угрюмо следя за плавными передвижениями водомерок.
С мокрых волос капали капли. Выправившаяся из брюк, рубашка холодными складками облепила его сгорбленную печальную тушку.
Он сидел, смотрел на тихую подернутую тонкой ряской гладь воды и думал.
О чем думал?..
А, собственно, какая разница. Должно быть о важном, а, впрочем, о всяком...