Геодезический синдром

1

       С геодезистками мне патологически не везло. Они меня ещё в институте достали. А потом, когда, получив диплом, я приехал по распределению, с ужасом узнал – и тут мною будет командовать геодезистка! Мускулистая, злобная, с толстой как у сенбернара шеей. Этот экстерьер мне ещё по Арху был знаком.
       Страшная новость едва не подрубила меня. Проще было взять веревку и повеситься. Но природное малодушие взяло верх, и я решил поработать. Так я окунулся в очередную житейскую преисподнюю.

                *         *         *

       Первым делом я взял себя в руки. Этому нас Сошина научила. Сошина у нас в Архе геодезию преподавала. Там мы и получили первые навыки борьбы с геодезистками.
       Сошина могла задушить всякого, кто вставал на её пути. Она, параллельно, служила замдеканом, и у неё на пути стояло полфакультета. Художники, двоечники, рас****яи, и прочая архитектурная сволочь. И она, соответственно, душила всех без разбору: и меня, и моих сотоварищей-прогульщиков.

       В её кабинете, возле стола, стояла большая тренога, и она бегала за нами по коридору, размахивая ею, как Посейдон трезубцем.
       «Убью! Алидаду снесу!» – разносился по коридорам её крик. А потом, спустя мгновения, слышался предсмертный вопль настигнутого…
       Чудом дожив до диплома, мы разъезжались по городам, унося на кадыках следы её мозолистых пальцев…

       Зато теперь у нас была мощная антигеодезическая закалка. Встретив какую-нибудь кобру с теодолитом, я уже не впадал в ступор, а хитро обходил её, как мангуст, целя в мясистый загривок.

                2

       Первое, что сказала местная начальница, осмотрев меня:
       – Во-о-о-т, приехал… Будет у наших девочек квартиры отымать!
       Девочки, сидящие поодаль, дружно подняли головы…  Ненависти в глазах не было, но и симпатии тоже. Любой внеочередник, прибыв сюда, наносил смертельный удар по их жилищным амбициям.          

       Вскоре за цветочками пошли и ягодки. Атаманша заставляла меня перед каждой зарплатой писать отчет – сколько и чего я произвел за истекший месяц? Заполнив уйму бланков, похожих на калькуляцию в столовой, я перся к ней на ковер. Змея, близоруко уткнувшись в написанное, водила пальцем по строчкам: «Та-а-а-ак…А когда это ты успел? И когда к нам деньги поступят?»
       Я стоял, как побитый пес, не зная, что ответить.
 
       Однако, скоро арховская школа дала о себе знать. Не выдержав, я скомкал все линованные листочки, и, подойдя на безопасное расстояние, швырнул ей в рожу:

       – На-а-а-а… Подавись!!! Больше я тебе ничего писать не буду! А зарплату мою – в задницу себе засунь! Я тебе не Акунин… Я архитектор… 

       Девочки ошалело подняли головы. Это было что-то новенькое. Квартиры вновь замаячили у них на горизонте. Это можно было заметить по просветленным взглядам.
       Хлопнув дверью, я вышел. Подумаешь, царица! Мне хотелось вдогонку огреть её чем-нибудь тяжелым, но было много свидетелей. В этом случае я б мгновенно получил жилплощадь, хоть и существенно меньшую… Зато с трехразовым питанием, служебным транспортом и круглосуточным консьержем. Я решил пока поработать здесь.

       После этого никаких отчетов я не писал. Как выяснилось – они и не требовались. Платило мне государство, а ему отчеты не нужны. Во-вторых, получая двести пятьдесят, я, даже с маленького заказа, приносил не менее семисот. Сам проектик отнимал у меня не больше трех дней. То есть – я был сверхрентабельным. А такое не могло понравиться.

                3

       Когда я учился, геодезия меня, сама по себе, не беспокоила. Как может беспокоить то, чего не понимаешь? За геодезию в нашей секции отвечал Мотор. Он-то знал её назубок. Мотор неустанно вычерчивал всем расчетно-графические работы, а мы относили их на кафедру. Злобные геодезистки измывались над нами, и, наиздевавшись вволю, отправляли обратно.

       Мотор, вздыхая, переклеивал заголовок, и назавтра мы шли снова. Кафедра была недалеко, работы не тяжелыми, и мы могли носить их бесконечно. К ругани преподавателей мы относились философски. Как к мату на иностранном языке. Зато, пройдя горнило кафедры, студент становился закаленным, и мог выходить на поединок хоть с «Катерпиллером», хоть с «Камацу».

       Я в секции отвечал за иностранный. И еще за копирование уворованных с кафедры рисунков – в пользу должников. 
       У меня были свои сложности. Меня частенько доставали какими-то левыми переводами: то тексты про «Чингисхан» переведи, то брошюрки о мелировании волос. Иногда просили разъяснить текст о взаимном петтинге, популярном в среде немецкой молодежи. Таким образом, я выступал то косметологом, то врачом.

       Журналы типа «Rithmen und Musik», «Neues Leben», «Neue Werbung» - не переводились на моем столе. Особенно занимательными были тексты о голубых. Вся секция напряженно дышала за моим плечом.

       Со временем я уставал, и со мной случалась истерика. Я выкидывал какой-нибудь фортель. Начитавшись порнухи, я выдавал кому-нибудь ужасный текст по мотивам маркиза де Сада. И счастливый обладатель шпаргалки отправлялся сдавать зачет, наивно думая, что там описание романской архитектуры.
       Усевшись на последней парте, я с удовольствием лицезрел шоу.

       Немка, взяв у зачетника текст, быстро покрывалась испариной. В отличие от сдающего, она отлично понимала – о чем идет речь. Мне это было хорошо заметно – по пунцовым пятнам, растущим на её лице. Мой подопечный, самонадеянно сложив руки, стоял у стола и высокомерно косился на немку.
       Через минуту та начинала орать, и вышибала развратника за дверь. Остальные, ничего не понимая, косились друг на друга. И озадаченно смотрели на дверь. А я, задыхаясь от смеха, ползал по столешнице, утопая в неподдельных слезах. Заметив мои рыдания, немка вскрикивала: «О, майн Готт!» – и тут же выкидывала меня. Вслед за моею жертвой.
       А сама брезгливо отряхивала костюмчик и жабо, словно оттоптанная курочка. Теперь она ясно понимала – кто ж здесь настоящая сука!
       После этого меня долго ненавидели, но свежая информация о германских голубых приносила желанное искупление… Меня прощали.

                4

       Однако, вернемся к моей работе. Получив отпор, Зоя Ивановна не успокаивалась.
       – Ар-хи-тек-тор… – злобно шипела она, косясь в мою сторону. – Архитекторов у нас – пруд пруди! Палку кинь – и в архитектора попадешь!
       Я угрюмо чертил и молчал. Перед жалящим контрвыпадом - врага надо подпускать поближе.
       Реально, я был первым в городе выпускником Арха. Трое других архитекторов, включая главного, окончили инженерно-строительный.

       – Зачем эти архитекторы нужны?! – не унималась тварюга… – Вон, в книжном магазине, кучу каталогов продают. Купил каталог – и перерисовывай сколько хочешь! Проектов – умотаться!
       – Ну, подожди, сучара! – не выдерживал я. – Вот случится у тебя заворот кишок, я за медицинским каталогом сбегаю, и полбрюха тебе вырежу! Самолично, вот здесь, на кульмане… Все твои метастазы распотрошу! Нахер тебе врачи – если по каталогам все можно сделать?!

       Она ошарашено замолкала, уставясь на меня через диоптрии. А потом лезла в стол за валокордином. Девочки с восхищением смотрели на меня. В их пробужденных глазах чувствовалось желание пожертвовать квартирами.

       Иногда мы выезжали в лес, и начальница бесшумно подкрадывалась ко мне, рассчитывая столкнуть в яму. И там добить.
       «Нет уж, дудки! – думал я, обнаружив её тень за спиной. И аккуратно смывался в кусты, намереваясь и зайти в тыл к ней. Но стерва была начеку. Одному из нас не было места на земле.

                5

       Публика в исполкоме была более чем странной. Иногда я гулял по коридорам, изучая нравы аборигенов.
       Мужчины, затянутые в костюмы, напоминали францисканских монахов. Они ходили с прорезиненными лицами, и на физиономиях стояла печать неодолимой скорби. Похоже, они понимали, во что вляпались, продав душу муниципалитету. Пайки, разнарядки, переаттестации – вот что несло им административное рабство.

       Главный архитектор тоже грустил, водя по стенам глазами есенинской коровы. Меня он встречал как следователя, пришедшего изымать меченые купюры. Квартирка у него уже была, но он ненавидел меня интуитивно, как кобель чужака, заглянувшего на его территорию. Боялся, что я съем его колбасу. С колбасою в те годы было туго.

       Номенклатурные женщины напоминали стерилизованных узниц. Они трубили своими гермафродитическими голосами, и посетители испуганно шарахались от них…  Повсюду висели портреты Ленина, Мао, Чанкайши и еще каких-то Салазаров. Словом, местечко безрадостное…

       За полгода работы никто не сказал мне доброго слова, и даже не поцеловал. Ненависть произрастала повсюду, скорее, по привычке. Количество предпраздничных пайков было строго ограничено.

                6

       Иногда нас выгоняли на субботники. Праздники труда были двух типов. Либо нас, как алкашей-пятнадцатисуточников заставляли сажать деревья, либо десантом высаживали на строящийся роддом. В первом случае, я забирался в грузовик, и возил из леса саженцы, чтоб не видеть каторжанских рож…

       На роддоме, который мы помогали достраивать, мои коллеги остервенело таскали по лестницам вагонетки с кирпичом. А я, укрывшись в развалинах, повторял судьбу легендарного сержанта Павлова, дожидавшегося прихода своих.
       Покуривая сигаретки, я любовался согбенными спинами коллег, вспоминая картинки из учебников, где терзались дети, эксплуатируемые на английских мануфактурах.

       «Да вы что, свихнулись что ли? – хотелось мне крикнуть зазомбированным коллегам. – Бросайте нахер эти носилки, пошли лучше бухать!»
       Однако я молчал. Эти хунвейбины могли мне устроить настоящий Сталинград.
       Иногда, кстати, и они бухали. Но об этом чуть позже. Пока о практике.

                7

       Практику мы сдавали в скверике у сельхозинститута. Там сейчас драматург Коляда со своими демиургами вычитки спектаклей устраивает.

       Установив вдоль дорожек теодолит, мы глазели сквозь окуляр на телок. Телки шли стройными рядами, а мы, задыхаясь, ждали, когда гравитация возьмет верх, и сарафаны начнут опрокидываться бабам на голову. Дело в том, что девицы в приборе передвигались кверху ногами, суля немедленное обнажение ляжек, задниц и суконных трусов алапаевского комбината.

       Наш препод в это время бегал по аллеям, орал, и мешал нам заниматься делом. На кафедрах геодезии, как и в иудейских семьях, наблюдается удивительный симптом: самочки превышают по весу петушков в три-четыре раза. Вот и наш – габаритами не впечатлял. Зато гендерная разница компенсируется избыточной крикливостью самцов. Вот и наш орал. 
       Но, сколько б мы не смотрели в теодолит – сарафаны не падали! Проклятая геодезия нейтрализовала даже законы гравитации. Продукция алапаевского суконного комбината так и осталась недосягаемой для нас.

       Разочарованные, мы бросили теодолит нашим девочкам и ушли на кафедру физкультуры. Девочки были рады: во-первых, их одолевала ревность, а во-вторых, их тянуло заняться практикой. Наших дур тянуло на каникулы.

       На кафедре физкультуры мы выклянчили мяч и пошли в зачетную аудиторию, поиграть в футбол. Вскоре туда прибежал разъяренный Тарзан, и сразу же получил мячом по башке.
       Выправив голову, он набросился на нас:
       – Вы что тут вытворяете? Балаган решили устроить? Завтра же будете отчислены!

       Мы стояли как на допросе и молчали. Нас отчисляли каждый день, и это не пугало.
       А тот, войдя во вкус, орал и орал. Мы, стиснули зубы: мстить гаденышу было рано. Зато, как только он вернул нам зачетки, мы ему высказали.

       «Выхухоли несчастные! Землеройные гельминты!» – начал первым Сэнди…
       «Педикулезные педофилы!» – хотел добавить я, но подумал: «Чересчур талантливо! Нельзя на этих паразитов такой шедевр тратить! Они этого недостойны!»

       И сказал проще:            
       – Тираны! Кровопийцы! А Правдина ваша, вообще – Марфа Посадница!
       Марфина служила завкафедрой, и была здесь совсем не причем. Однако, женщину нельзя оскорблять невниманием.

       – Гнать вас надо в шею! – завершил обличение Сэнди. – Ни хера в геодезии не смыслите! Дай вам теодолит с репером – вы их друг от друга не отличите!
       Это были единственные слова, которые мы знали из геодезии.
       Дядька хватал воздух и был плох с лица. А мы, хлопнув дверью, ушли в никуда. Практика была сдана, курс геодезии закончен, мы ничем не рисковали.

                8

       Вскоре, шагая по коридору, я напоролся на Правдину. Увидев меня через открытую дверь аудитории, она ласково поманила меня: «А ну, зайди, зайди…»
       Её интонация меня испугала. Похоже, этот хрен нас сдал. А завкафедрой продолжала махать ручонками. Так же, ласково, подманивают барашков перед Навруз-Байрамом: «Бяша, бяша, бяша….» А потом – хрясть  по горлу!
       Я осторожно подошел. Не переступая порога, хрипло спросил:
       – Ну чё?
       Она кокетливо крутила геодезическую линейку. "Ударит, сволочь! - подумал я. - Как пить дать - ударит!"
       Но, не на того нарвалась! Будто б я ни разу нивелиром по голове не получал! Догадавшись, что я её раскусил, Правдина злорадно ухмыльнулась:
       – Так как ты меня назвал?

       Я заглянул вовнутрь. Там, пятьдесят юнцов, с любопытно глазели на меня: как же я её назвал?
       – Говори, говори… - подбадривает.
       И линейку, как копье, разворачивает…
       – Марфа Посадница… – выдавливаю.
       А сам глаз с неё не спускаю – чтоб голову не отсекла.
       Аудитория аж обмякла. С геодезистками так не шутят! Не заметишь, как удавят…

        – Вот что я тебе скажу, – напряглась Правдина, – наша кафедра – лучшая в институте. Ты ещё к нам придешь! Придешь, и извинишься… Вот будешь на дипломе – сам все поймешь!

       Ох, ты бляха-муха! Про диплом-то я - совсем забыл! Ещё ж на дипломе геодезия будет! Раз так: я сходил и извинился. А чего упрямится? Можно и до диплома не дожить! Не виноваты ж они, что геодезистами уродились…

                9

       И вот теперь, на Севере, геодезическая месть настигла меня. Я страдал за былые грехи.
       Однако, случались и светлые мгновения. Накануне всенародных праздников весь исполком гулял. Пили дружно, задористо, и всякая трезвость воспринималась как антисоветчина.

       Пить, слава богу, в Архе научили, и я слыл за патриота. Начальница моя хлестала как лошадь, а выпив, махала руками… Не раз она могла сломать шею какому-нибудь зазевавшемуся партийцу. Те предусмотрительно огибали её стороной.
       Поэтому она пила в компании с девочками, заставляя тех горланить – «То не вечер» и «Черного ворона». Пока всё не перепоют – домой не отпускала.

       И вот, накануне 8-го Марта, произошла занятная история.
       Муж нашей чертежницы, Вальки, работал буровиком. А у них, у буровиков, мужики похлеще Кинг-Конгов. День и ночь трубами ворочают, мускулы как у Рембо.
       И вот, этот рейнджер приехал домой, из тайги, на праздник. А жены – дома нет! Она в горисполкоме, на банкете гуляет. Громила поморщился: адюльтером попахивает….
       Ну, раздавил он пузырь и звонит ей: «Слышь, я дома! Вали давай сюда!»
       Та аж побелела с лица – и к вешалке.
 
       Но не тут-то было! Зоя Ивановна положила ей лапу на плечо и вдавила обратно: «Сидеть!»
       Та было дернулась, а атаманша – за свое:
       – Сиди, кому я сказала! Кто отпускал? Сидеть!
       Чертежница трясется от страха и бубнит:
       – Это ж Васька, мой муж… Он же убьет!
       – Кто? Кто убьет? Этот, рахитик твой? – брезгливо скривилась Зоя Ивановна. – Да пусть только придет сюда – я ему махом башку сверну!
       А девочки Валентине подмигивают: «Не мохай, она свернет!» Им ли не знать…

       Ну, этот дурень, продолжает названивать. А с вахты соединяют. И как не соединишь: семья дело священное, за рассоединение с женой могли из партии турнуть!
       И вот, Зоя Ивановна, когда он в очередной раз угрожал, изловчилась, и в трубку крикнула: «Иди, иди сюда, недоносок! Я тебе по шее наваляю! Узнаешь, скотина, как моих работниц обижать!»
       Мужик ахнул, трубку выронил… и пошел. Наивный он был, или дурак. Или геодезисток никогда не видел.

                *         *         *

       Бредет к исполкому, а сам заходится от ярости: «Щас я вас, спирохеты бледные, размозжу! Всех об стенку размажу!»
       Но, по дороге, догадался торт купить. Чтоб за ревнивца не сочли. Ревновать проходчику западло, он выше этого! Видать не все мозги у парня с попутным газом выдуло. Что-то в недрах осталось.

       Подошел он, начал в дверь тарабанить. А вахтер исполкомовский вниз, в столовку сбежал: «Там какой-то детина в двери ломится! Жену спрашивает!»
       Валька всколыхнулась: «Меня! Меня!» – и бежать! А сама на ходу крестится. Зоя Ивановна плащик надевает – и за ней! «Щас, – шепчет, – мы с ним поговорим!»

       Вышли они на крыльцо, Валька втиснулась меж ними, как меж молотом и наковальней. А Зоя Ивановна её спокойненько отодвигает: «Это ты что ль, баклан, мне по телефону угрожал?»
       И силушка богатырская в ней клокочет. Таежную молодость вспомнила, как кедры вручную валила.

                10

       В-общем, буровик и хрюкнуть не успел, как сгребла она его в охапку, и давай понужать! Тот визжит – а ничего поделать не может. Руки-то – тортом заняты! А Зоя Ивановна хлещет наотмашь – только слюни веером летят! Крутится, мычит буровик, дергается, как боксерская груша, а Зоя апперкоты отрабатывает.

       Наконец не выдержал ухарь, вывернулся и принял единственно правильное решение. Скинул он крышку с торта, и все это благоухание – Зое Ивановне в рожу всадил! Можно сказать: торт на голову надел! Та, бедная аж ослепла! Где глаза, там грибочки выросли, где рот – там ягодки, а вместо носа – здоровенная роза выпячивается. А, что на морде не уместилось, – по плащу пошло!
       И вот тут они начали всерьез биться.


       Зоя Ивановна прижала буровика к себе, хлещет по рылу и приговаривает:
       – Вот тебе, рахитик! Вот тебе! Щас я тебя по цоколю размажу!
       Тот изловчился, и подсечку ей дал. Тут они на крыльцо и повалились. Пёрл-Харбор, да и только! В-общем, бились как мамонты! Здание исполкома на четыре балла тряслось, по шкале Рихтера.

       Тут наружу перепуганный народ вывалил, и титанов растащил... Ещё б немного – и задушила б буровика геодезистка! Вцепилась она в него бультерьером, насилу вырвали, спасли беднягу…

                11

       А наутро, после праздника, Валентина пришла на работу с заготовленным заявлением. На увольнение, по собственному. Шла и молилась, чтоб её по 33-й не турнули. А то и не прихлопнули, как муху – за буйного муженька…

       - Ты чо??? – обалдела Зоя Ивановна. – Забудь! Мало ли что в жизни бывает! – и посмотрела на Вальку, как на сумасшедшую: – Ты, видать, и в самом деле спятила!

       И тут же заставила бедняжку что-то чертить… Тем самым, давая понять: инцидент исчерпан.
       Сама же мегерушка – всю неделю именинницей ходила. Чувствовалось: случившийся мордобой пришелся ей по душе. Давно она так не махалась! Да и другие на неё с гордостью смотрели, как на чемпионку Японии по сумо. Не уронила честь исполкомовского работника!
       А про избитого буровика никто больше не слышал.

       Скоро и я уволился. Меня в редакцию позвали, и я решил уйти. Незачем судьбу искушать, с геодезистками в орлянку играть! Бог его знает – что у них на душе. Бывает – и слоны на хозяев кидаются!

       Иногда мне снится окно моего исполкомовского кабинета, заслоняемое могучими геодезическими ягодицами. И я вскакиваю в холодном поту. Нет уж, лучше под дорожный каток попасть!