Свадьба

У соседей готовили свадьбу. Жених попался с дипломом и издалека. Алька, дочь соседа, вся в прыщах, но плотная и румяная, не скрывала свою радость:
Лёша мой страсть какой учёный. Целый шкап книг. Он и мне говорит: «Вам, Альбина, учиться надо, а я помогу». А на чо мне учиться-то. Титьки коровам и без ученья дёргать умею. Учиться!.. Я от школы ещё не отдышалась. Вот ребёночка заведём, тоды видно будет. Лёшка её высокий, неуклюжий, в круглых очках, закрывающих пол-лица, ходил по огромному двору, не зная, куда приложить свои силы.
Тихон - будущий тесть, обросший седой щетиной, ловил поросёнка со своим младшим сыном Павлом. Было тому чуть за двадцать пять. Румян и плечист, ещё не женат. Бабы на ферме, где он работал скотником, так как восемь классов местной школы оказались ему не по силам, часто подначивали его:
- Чо ты, порченой, чоль, - в парнях засиделся? На что тот угрюмо отвечал:
- Да девки ноне больно хилы каки - то. Чуть давнёшь, а она в слезы. Ну, а те чо сами на сеновал манят, на кой оне мне?! Обожду ишо. Куды спешить-то.
Поросёнок визжал, пытаясь убежать от жаркого, в которое он был предназначен. Лёшка пытался помочь с поимкой кабанчика, но тот, сбив его с ног, прорвался в сад и долго носился среди яблонь и кустов смородины. Лёшка, с трудом отыскав свои очки, ушел в дом. Там готовили помещение под свадебный стол, вынося всё из самой большой комнаты. На печи, поджидая кабанчика, кипели кастрюли.
Поросёнка свежевали уже в сумерках. Ещё позже в жарко топящейся бане гнали самогон и снимали пробу.
- А Нечо. Продират аж до самой..., - далее слова будущего тестя были такого содержания, что постыжусь приводить их.
-Да, славный первачок, - поддакивал отцу Павел. Лёшка был тут же. Морщился, но пил обжигающий первач, не хотелось отставать от мужиков. Это и сгубило его. Ещё и литра не выгнали, а он уже спал тут же, на полку, так как не дал отвести себя, махал руками и ногами и даже матерился. На что будущий тесть сказал, обращаясь к сыну:
- Вишь, как надо! Сразу видать: образование. А ты, как загнёшь в пять этажей, аж у кота уши краснеют.
Павел слушал, хмурился, но молчал. Всю ночь в бане гнали самогон, в доме жарили и парили. Несколько двухведёрных тазиков с салатами дожидались своего часа в прохладной кладовке. Печь раскалилась угрожающе от бесперебойной работы, на плите в огромном жбане томилось жаркое. За столом крутили пельмени, готовили фарш для котлет: Соли боле ложите, чоб мене съели, - говорила Лиза, щуплая, упитая бабёшка, без которой не обходилась ни одна свадьба.
Это как же так можно! - ужасалась хозяйка. - Нет уж! У нас такое не принято! Иж чо выдумала! Соли боле ложите! Ты уж, Лиза, совсем зашлась. Гляди, вылетишь отсюда в два
 
счёта!
- А я чо тако сказала?! Все ить так ладят. Тут и не напастись на таку ораву. А я чо, я ничо. Я как все, - Лиза притихла, испуганно поглядывая в сторону хозяйки.
Сестры невесты, пятнадцати и шестнадцати лет, - суетились тут же. Младшая Валя поддержала было предложение Лизы класть побольше соли в фарш, но после слов матери, фыркнув, убежала во двор.
- Беги, беги, проветрись - напутствовала её мать.
Валя во дворе развела огонь и изжарила большую сковородку яичницы. Время было позднее и не мешало бы всем подкрепиться. Но, внося сковороду с шипящими яйцами, она споткнулась, и всё содержимое сковороды угодило прямо в сапог её шестнадцатилетней сестры. Мира между ними и так-то не было. А после такого дела началась настоящая война. Было много воплей и слёз, шума и гама. Сапог с большим трудом сняли, яичница, конечно, пропала. Пили молоко с хлебом. Лиза предложила изжарить по котлетке, но её не поддержали. Решили всё приберечь к свадьбе. Солнце уже встало, когда женщины, закончив основные приготовления, прикорнули кто где.
Тихон, опухший от проб в бессонную ночь, колол дрова. Из баньки доносился богатырский храп его младшенького. Павел снимал пробы, не отставая от отца. Молодой организм не выдержал такой дегустации, и сон сморил его.
Лёшка - жених, ходил тут же по двору. Лицо его сильно отекло от проб, и он волновался:
- Скажите, Тихон Петрович, как мне сейчас-то? Разве можно в таком облике в общество? Ещё и в район расписываться, а у меня с лицом что-то неладное. Как мне сейчас-то быть?
- Ничо, с лиса не воду пить! К обеду очухашша! Тихон был в приподнятом настроении, как-никак свадьба!
Скоро дом ожил. Бегала из дома в погреб и обратно хозяйка. Слышались крики, все суетились. Тихон с Лёшкой вынесли из баньки Павла и опустили в ванну с холодной водой -иначе разбудить его было невозможно. Полежав чуток в ванне, Павел начал оживать. Вскоре был слышен его голос, гремевший на весь двор.
- Это кока скотина меня сюды приташшила?! Это кока скотина!? - С трудом, выбравшись из ванны, Павел ушел переодеваться в сухое.
Вскоре приехал старший сын Тихона Юрий с женой и будущие сваты. Все были одеты
празднично и держались чинно.
Хозяйка увела Тихона в дом переодеваться.
- А я чо, раздетой щоль! - робко возразил Тихон, хлопая себя по изрядно поношенным штанам. - Мне эдак-то даже и привычняй.
На него надели новый костим и галстук, сильно давивший ему горло:
- Ошейник - от на кой мне! - ворчал Тихон, пытаясь ослабить узел галстука. К обеду двор наполнился гостями. Ходили, разглядывали хозяйство. Все были в чистом, выглаженные и причёсанные. Пришел соседский старик Никанор. На днях ему исполнилось девяносто лет. Никанор был ещё довольно подвижен, в кителе правнука, на груди «Георгиевский Крест».
- А вот помню в Ерманску, - слышался его трескучий голос. Старика не слушали, так как Тихон обносил гостей, чтобы те не утомились, пока молодых увезли расписываться.
Скоро во дворе стало тесно, так как собралось чуть не всё село поздравить молодых. В доме ломились столы от избытка всевозможной снеди.
Родственники, приехавшие издалека, спешили всё расспросить и наговориться с близкими, -потом будет некогда.
Но вот приехали молодожены, и свадьба закипела. Сосед Степан, бросив свои дела, побежал в дом переодеваться, он тоже был приглашен. Когда он, в новых туфлях и чистой выглаженной рубахе вошел во двор Тихона, свадьба гудела вовсю. Мужики, уже изрядно захмелев, вышли курить, из сеней слышалось:
- А вот помню в Ерманску ...
- А що, кикимора и есть, я сам шшупал. Вижжит, страсть!
- Так тебе кикимора и дозволит, чтоб шшупать...
Вот я из плену-то и убёг, не вынес ласки ейной. Да и хозяин за женой неладное углядел. Вот я и убёг от Ерманца-то.
Степану налили штрафную, потащили в дом. В дальнем конце стола кто-то уже громко храпел, уткнувшись в тарелку с солёными грибами. Женщины задушевно пели. Гармонист ещё играл, хотя руки его уже плохо слушались.
- Дохожу, уж, никак, - сказал он хозяйке, которая подносила ему очередную стопку. Под столом сидел толстый, чуткий кот, у него сегодня тоже был праздник. Скоро стемнело. Во дворе зажгли электричество. Стало видно, как у крыльца трое уж собрались бить тракториста. Лица у всех были разгоряченные:
- Ну, дай мне, дай в рожу! - горячился маленький, щуплый тракторист. На селе говорили, что как-то раз он одним ударом кулака свалил быка.
- А, боишша! Ну, тоды я те харю начишшу! Их растаскивали и унимали долго.
Гармонист заиграл бойко. Какая-то толстая баба сильно топала по половицам. Могло показаться, что женщина норовит проломить их.
Три женщины с трудом сдерживали тощего мужичонку, который истошно орал:
- Пуститя меня! Я счас им задам!
Кому и чего он хотел «задать» - было неясно, так как драка давно закончилась, и все дружно уничтожали подношения. Здоровенный детина, сидящий в середине стола с красивой женщиной, норовил открыть глаза, но все его старания были тщетны.
- Вот уж вы на меня и не смотрите. - надув губки говорила его соседка. Сквозь гомон слышалось:
- Вот бы мне таку кикимору на нощь!..
- Ну, я и не сдюжил. Как-никак без бабы столь. А та ерманка-то, страсть как сдобна была! Ох, сдобна!..
- А я ни разу, от бабы-то своей, ни-ни...
- Ну и дурак, - возразили ему.
Кто-то громко и дико заржал, заглушая голоса, все пошли плясать, кто как может. Половицы застонали. Заплескались. Их пошли провожать на мансарду. Многие не смогли уж подняться по крутой лестнице и кричали снизу:
- Ты, Лёха того, гляди в оба! Не подкачай!
- Пущай нам простыню покажут! - кричал пьяно кто-то, не соображая, что ещё вечер, а не утро.
Потом ещё долго пили и пели. И лишь незадолго до рассвета угомонились. Утро встало
опухшее. Туман ползал по мокрому двору, ветер тихонько раскачивал колодезный журавль.
Двое пробирались на зады, старательно обходя лепёшки, что оставили корова и тёлка,
ушедшие в стадо. В двух метрах от нужника их взору предстала неестественной величины
белая куча, в которой просматривались макароны и крошки фарша.
Неужто с одного тако вылезло!? - удивился тот. что повыше. Под глазом у него темнело.
Вполне допустимо, - отвечал ему напарник.
Был он толст и румян. Отёкшее лицо его расплывалось в улыбке.
А что Вы хотели! Может они неделю перед свадьбой не кушали специально!
 

На сеновале шуршали сеном и шумно дышали. Невыспавшийся хозяин послал Павла, парень долго не возвращался. Потом всё отводил взгляд от отца, говорил, что на сеновале одни некурящие. Вся голова его была в соломе.
- Я гляжу: у тя солома не только в волосах, аив башке тож! - зло сплюнул Тихон. С сеновала, после того, как рассерженный хозяин ушел, слышалось:
- Паш! Ну, где ты там?! Сколь ждать-то!
Многих ещё было не поднять. Суетились женщины, готовя стол. Ждали молодых. Пущай с простынёй выходют! - не унимался всё тот же чей-то пьяный голос. Вышли молодые. Простыню показывать отказались, на то были свои причины. Алъка с утра вела себя более раскованно.
Это вам не те времена! Иж ты, простыню им покажи! Сейчас тако не в моде! Лучше деньги кидайте на «мусор», а я подметать буду - махала она веником.
Стали кидать мелочь и бумажки, буйно плясали, мешая молодым собирать «мусор». Снова ели и пели, смеялись и плакали. Словом, свадьба шла своим чередом. На третий день к вечеру разъехались все, Тихон молча курил во дворе, сидя на скамье, что стояла посреди двора. Вокруг него ходил лохматый и опухший Павел, не зная, за что взяться. Из дому его выпроводили, так как там уж было чисто и всё прибрано.
Алька с Лёшкой о чем-то шептались, бродя по саду. На тёплой печке в кухне сопел располневший кот. Незаметно подкравшийся вечер напустил сумерки, повеяло сыростью.
- Никак, дождь будет, - выдавил Тихон. Голова гудела. Сосед Степан распрягал лошадь, приехав из лесу. Вяло лаяли собаки. Село готовилось ко сну.



июль - август 1998г.