История туманной деревни

Однажды в маленькой деревушке, стоявшей в лесу близ болота, где постоянно рождались, роились и умирали туманы, случилась беда. Со стороны того самого болота напал враг диковинный – чудища хищные да поганые, облика все не человеческого.
Коротко посовещавшись, да собравшись еще быстрее все старшие мужчины деревни отправились на разведку в болота, узнать, откуда гады невиданные приходят и каковы они количеством.
А женщинам дали наказ почистить и залатать их старые доспехи и подготовить одежи походные. Вдруг уходить воевать придется?
Ушли, значит, мужчины, а женщины собрались в старостиной большой избе ситуацию обсудить, да работой заняться.
Только расположились, пришла ведьма-знахарка, тетка безмужняя и бездетная, на выселке жившая, заговорами да ведовством кормившаяся. Встала во главе круга и речи странные завела, что, мол, виделось ей, что не простая это война и не просто чудовища. И бороться с ними поэтому нужно по-особому. Не только мужчинам, но и женщинам взяться за это.
- Но ведь мы в руках ничего серьезнее серпа-то не держали. – Заметила осторожная Ассоль, жена пахаря Фрола.
- А и не надо. Не этим мы поможем мужчинам. А хитростью нашей да исконно женскими традициями.
И поведала им знахарка то, что открыли ей духи лесные, болотные: сейчас, пока не началось ничего и враг голову еще не поднял, нельзя чинить доспехи мужнины, а наоборот, ломать и рвать их. Иначе починим да сладим мы мужчинам битву первую. «Нет меча – нет войны». – Так сказали ей духи мудрые.
Призадумались было женщины, но тут Анфиса, бойкая старостиха, говорит:
- Чу, бабоньки! Уши развесили! Мужья наши жизнью на болотах рискуют, в одних рубахах полотняных ушли, только на нас перед битвой надеются. А мы тут лясы точим. Вот вернутся защитнички, увидят, что их доспехи не готовы, такого всыпят, вовек не забудете… А границы так и пойдут защищать – босые да голые…
Очнулись женщины, загалдели, вытолкали ведунью прочь, чтобы речами своими работать не мешала, да не смущала лишний раз их, а сами за работу принялись с утроенной силой. Но в голове у каждой почему-то накрепко засел последний совет знахарки – зажечь и не гасить в каждом доме свечи или лучины от заката до рассвета, чтобы во мраке ночи эти огоньки согревали мужчин и напоминали, показывали дорогу к дому.
Странная, конечно, просьба, но почему бы и нет? От них не убудет. И каждая, коря себя за суеверность, тайком от других огонек оставила.
А трое самых впечатлительных все-таки, вернувшись домой, доспехи поломали на всякий случай. Не хотели они мужей на войну пускать. А так, может быть, они и останутся. Будь что будет.
Прошло два дня. Из болот пришли трое, тех самых, бездоспешных (совпадение, ведьма накаркала – сказала Анфиса и ей все поверили) мужчин. Отогрелись, поели и засобирались обратно, попутно рассказав, что в первый же вечер они напали на след этих тварей и все это время преследовали их по лесам и топям. А под конец угодили в искусно сделанную засаду и был первый пробный бой, во время которого им удалось разжиться хорошими доспехами и клинками. Поэтому они сейчас собирают провизию и то, что успели отремонтировать женщины и уходят на поиски главного логова-стоянки. Велели женам беречь себя, глупостей не делать, работать, и ждать их скорого победного возвращения. На том и ушли, пожурив, конечно, своих красавиц за криворукость (доспехи вовремя не залатали. Не то, что другие жены), но отнесшись к этому факту философски (а и не бабье это дело – толк в военных штуках знать).
Только скрылись из виду – опять ведьма приходит, и вновь заводит свой разговор. Говорит, мол, что огни в окнах надо круглые дни беречь, а не только ночью. Что, так как не послушались ее женщины, твари окрепли и скоро будут вокруг деревни дозором ходить. Но грозить им оружием и серпами не надо. Надо песни рабочие петь да пряжу прясть. Работы делать и внимания не обращать. То, что не замечаемо, оно хоть и страшно, но бестелесно. Вреда причинить не сможет. Главное – не замечать. Вести себя так, как будто мужья их с ночевыми на сенокос пошли и скоро вернуться. Только огни не гасить. Это – главное.
Опять прогнали знахарку женщины. Обсудили новости, посудачили, да по домам разошлись.
А ночью за околицей вой жуткий послышался. Не звериный, не человеческий. Было в нем что-то такое, от чего мурашки по телу да кровь в жилах стынет. И каждая из жен поближе к себе нож или серп положила. На всякий случай. Ведунья ведуньей, а жить каждой хочется. Что твари чужеродной песня? Острый металл – вот что мнилось надежной защитой.
И твари стали приходить сначала каждую ночь, а на третьи сутки и днем одно чудище на холм близ ограды взобралось. Серокожее, мускулистое, глаза оранжевым огнем лютым горят и клыки из пасти в небо уставлены. Взглянуло на деревню насмешливо, задрало морду свою ввысь и завыло протяжно, в безнаказанности своей не сомневаясь.
Взглянуло еще раз, плюнуло метко за забор, медленно развернулось и пошло к лесу, доспехами бронзовыми чуть гремя, да топором покачивая.
- Не к добру это – поняли женщины и решили мужей своих предупредить, чтобы возвращались скорее и их защитили. Собрались, значит, в старостином доме все обсудить, а тут опять знахарка на порог. И опять странности говорить. Не вовремя.
Враждебно встретили ее женщины. Вопросы каверзные задавали. И откуда ей про этих уродов известно? Не с ними ли дружбу завела? И почему она одна ходить не боится? И дом свой по-прежнему не запирает? Гостей уродливых ждет? Продать деревню их решила?
Свирепели красавицы. Чуть ли не с кулаками лезли. Но вскинула тут ведунья взор, холодно оглядела каждую. Помолчала немного, подождав, пока утихомирятся, усмиренные ее волей, и ушла, не побоявшись развернуться к ним спиной. Не о чем ей было с ними уже разговаривать. А они, Анфисой ведомые, сравнили ее с тем чудовищем пришлым. Мол, так же горда, самоуверенна, и повадки те же. И решили дом ее сжечь на всякий случай. Врагов, мол, нужно уничтожать везде. Даже в своем стане.
Страшно женщинам, непривычно без мужского пригляда. Вот и делают глупости.
Еще погалдев немного зажгли факела и толпой к дому знахаркиному двинулись решительно, в душе уверенные, что убедит у дома своего ведунья их в неправости и греха не произойдет. Лишь Анфиса - старосты жена, шла впереди молча. Не пристало ей, самой главной, свои решения менять. Раз изменишь – и власть долой. Кто тебя такую непоследовательную послушает?
Только вышли, смотрят, а работа уже кем-то сделана. Горит, полыхает серым пламенем изба. И вот что странно – сквозняк тяжелый, ледяной оттуда тянется, а пепел камнем вниз летит несмотря на порывы ветра.
Порыв – и в воздухе колыбельная слышна на древнем языке, языке их предков петая, лепетание младенческое и грубый мужской смех. Еще один – и плач. То ли детский, то ли женский, и снова смех, но уже чужой, высокомерный. Вспыхнул дом еще ярче, обрушились балки, а звук летит как от соприкосновения стали. Горит пламя - слышен звериный вой.
Кинулись было бабы избу тушить, но только подбежали, как все пеплом осыпалось. Лишь в середине серый огонек горит, а в нем саламандра крутится – дракон, в огне живущий и всякое пламя гасящий. И по спине у нее тот же узор, что и на вражьем доспехе проступает, а сама она - родовых деревни цветов. Вспыхнула и тут же исчезла. И ясно вдруг стало женщинам, что здесь произошло. Что сами они, знахарку изгнав, ее дом врагам на сожжение отдали. Что стала она теперь полонянкой - врагиней. И нет у нее мужа, чтобы вернуть ее. Вспомнили и наказ запоздало - всем вместе держаться, ибо вместе они неуязвимы, а порознь – любую бери. Вспомнили и промолчали, Анфисиного гнева испугавшись. Лишь одна на нее косо взглянула. Марьяна – кузнеца храброго жена. И пролегла с тех пор между ними неприязнь.
Во время войны враг должен быть всегда. На то она и война. Без врага не существует. А женщины редко чему быстро учатся…
Тем временем в болоте мужчины высокое место нашли и лагерем встали на отдых. Пьют, едят, о женах своих беспокоятся. Каждый свою вспоминает. Говорят, что возвращаться надо скорей. А то урожай не собран, трава не докошена. Волки, опять-таки, скоро из леса выходить начнут. Разговаривают, а сами душой в лес смотрят. Когда еще такое приключение будет? Сынам сказывать станут, как геройски деревню от врага сберегли. Огонь очага их домой манит, но мечи чужие, добрые, еще немного войной насладиться говорят. Подумаешь, на пару деньков еще задержатся? Зато на много миль от деревни отгонят врага. Авось, обратно не сунется больше.
О том и беседы вели.
Пара дней – срок огромный. За это время много глупостей может произойти.
Нет больше в деревни знахарки. Некому давать странные советы. А тут еще Анфиса решила окончательно упрочить свою власть. Собрала всех женщин в своей избе и провела с ними беседу о том, что пора перестать следовать всяким суевериям. О том, что все – в наших руках. И если мужчины задерживаются, то надо самим сохранить свои дома и детей. Вон, знахарка всегда одна ходила, дом не запирала, оружия никогда в руки не брала. И вот результат. Похитили ее саму, дом подожгли, вороги. Значит, не работает ее теория. И надо все-таки выставлять дозоры да вооружаться. Огни – хранить. Хорошая была идея. Твари ведь завсегда света боялись, как звери дикие. А в остальном – суеверия все и пустая блажь.
Посудачили еще, распределили дежурства. Походили толпой по дворам и собрали все острые и опасные предметы, похожие на вооружение. Подумали еще немного и выбрали наиболее хорошие с их точек зрения охранные позиции. Разожгли там костры яркие, соломки принесли. Еще раз поговорили про дисциплину и разошлись работать.
И вот наступила первая ночь. Темно, страшно. Дикие звери воют, лают собаки.
Три женщины, прижавшись друг к другу сидят на холме возле деревенской ограды и смотрят наружу. У двух нож и топор. У каждой – факел. Луны нет. Только звезды с облаками складываются в клыкастые пасти и преотвратные морды.
Сидят они, трясутся. Думают о мужьях своих. А мужья о них в ту пору думают, на болотах лагерем расположившись, много врагов перебивши, шкуры их чистя да черепа варя.
- Что, Фрол, скучаешь ли по Ассоль? – спросил сухощавый косарь Тишка, помешивая варево в котелке.
- Скучаю.
- А я - по своей… - вздохнул.
- Моя, небось, все это время слезы лила, безутешная. Хозяйство запустила… Она – как ребенок малый. Не поругаешь, не досмотришь – разбалуется.
- А моя Катька наоборот - боевая.- Ухмыльнулся Тишка. – Представляешь – приеду, а у нее чудовищ трофейных на одного больше набито? Вот позору… - и смеется.
- Это что. Анфиска вообще всех переплюнет. – Включается в обсуждение дремавший до этого Кирилл.
- Да, такие бабы, что деревню оставить не страшно. – Говорит еще кто-то, невидимый из-за костра. - Они и за твоей Ассоль присмотрят, и сами за себя прекрасно постоят. Так что зря волнуемся. Одна Марьянка вон чего стоит. Слухи ходят, когда Игнат-кузнец болел, она за него топоры ковала.
- Да ну?
И всем весело. И хочется перед женами покрасоваться. И дальше идти, и новых чудищ убивать. Самых страшных, самых неведомых. А женщины? Они и сами за себя постоять могут. Они у них – умницы.
Светало. Туман переползал словно живой с кочки на кочку. Слышалось недовольное ворчание озябших чудищ, уползавших обратно в болота. Женщины дремали, прижавшись друг к дружке. Катерина, жена косаря, пугливая Ассоль и Марьяна – кузнечиха. Спали и видели странный сон, как будто подкралось к ним чудище лохматое, нюхает их и смотрит в упор. А глаза у него каре-зеленые, человечьи вполне глаза. Походил, вздохнул, и вдруг понятно всем стало, что не чудовище это вовсе, а мужичок приблудный, безженный. Одичал совсем, бобылем живя. Ходит и вспомнить пытается, что такое ласка человеческая да любовь женская. Миг, взгляд поверх них в сторону деревни и прыжок огромный через ограду в лес обратно. Крики, визг, паника.
Проснулись женщины, понять ничего не могут. Суета вокруг, переполох. Совсем их сон из головы вылетел. Ушел, но след свой оставил. По-другому они теперь на чудищ глядят.
А в деревне тем временем Анфиса опять всех собрала. Встали женщины в круг и зверями дикими на охранниц смотрят. Что произошло? Да пока они спали, монстр чешуйчатый в крайний дом к Федоре, невесте пастуха, проник и унес ее в болота гиблые. И во всем этом Марьяна виновата. Она среди них самая старшая. И как только проспать такое дерзкое похищение смогла?
Ничего не сказала Марьяна. Постояла молча, острие топора трогая. А потом развернулась и решительно в сторону болот пошла.
- Куда, сгинешь ведь?
- Виновата – исправлю.
Суровая женщина была. Решительная.
К ночи она так и не вернулась…

- Что там в деревне делается? – с остервенением точил клинок мрачный кузнец. – Сколько уж ходим, а чудищ все больше. И конца и края нет этой войне. Ни войне, ни болотам.
- Да, домой бы уже пора – поддержал его Тишка.
- Молчать! Разговорчики в отряде! – огрызнулся староста Агафон. – Расхныкались словно бабы. Меньше месяца в боях, и уже домой, поближе к юбке?
- В деревню надо. – Сказал, как отрубил, кузнец. – Беда там, может, случилась? И возвращаться уже некуда?
- Некуда – не вернемся.
Началась перепалка. Кто-то хотел пойти обратно, кто-то еще немного повоевать. Чуть до драки дело не дошло. Да тут враги вовремя налетели, склоку прервали. Жаль только, Митрофан - пастух - был тяжело ранен. Почти при смерти лежал. Первая серьезная рана за все бои. Это и решило исход спора. Жить всем хотелось. Значит, возвращаться пора.
Мужчины не женщины. Решили – сделали. Вот только куда идти? Заблудились они в болотах. Забыли, в какой стороне их очаг…

Боялись теперь женщины одни оставаться. Так все в Анфисиной избе и жили. На двор меньше чем втроем выйти не могли. Погасли огоньки в их окнах. Не жегся больше сторожевой костер. Лишь круглые сутки горела лучина у самой Анфисы. Она, как выяснилось, темноты больше всех боялась. Да и кому она теперь была не страшна?
Прошла еще неделя. От мужчин нет никаких вестей. Но и чудища больше не приходили. Неужто победа? Эх, не у кого спросить…
А еще через день к деревне выполз зеленокожий уродец, весь наростами покрытый и бородавками. Через рану в плече сочилась на землю слизь и кровь. Столпились женщины за оградой, выйти боятся. Вдруг это очередная вражеская уловка? А монстру все хуже и хуже становится. Видно, серьезная у него рана в плече.
- А знаете, он ведь на моего брата младшего похож. – Задумчиво произнесла Иллина, жена пахаря Николы.
- Такой же болван…
- Помрет ведь, болезный. – Добавила мягкосердечная Ирина.
- А если вылечим, то он нам о судьбе Марьяны и Федоры расскажет… – Поддержала их Катерина, с опаской подходя к изгороди.
- Не, не расскажет. Он же чудовище.
- А мы расспросим. – Ухмыльнулась Катерина, осторожно выходя за забор.
- Ты куда? – Кинулись было женщины ее удержать. – Сожрет! – Но пойти вслед за ней дальше не решились.
- По-ммо-хи? – со странным акцентом вдруг произнесло чудовище, пытаясь поймать Катеринин взгляд.
- А ты не тронешь? – спросила она, на всякий случай держа впереди себя нож обеими руками.
- Ни. Я них-хронь тья. – Выдохнул монстр и бессильно растянулся на траве, открывая свое щуплое тонкое тельце.
- А ведь он еще совсем подросток… – Вдруг поняла женщина, осторожно осматривая рану и думая, чем ее перевязать. – Эх, жаль знахарки нет…
- Знахр? Е. Там. – Зеленокожий указал взглядом в сторону леса. – Од-на жи-ет. Ле-чить нас. Го-во рить у-чить. Сме-етс. Каж-ет – дики-е. – С трудом, но какой-то теплотой в голосе прошептал он и закрыл глаза, по-человечески так улыбнувшись.
- А Федора?
- Кра-са? Муж ей. Наш штар… шта… рош…
- Кто?
- Шта-рош-тэ.
- Староста?
- Он.
- У вас?
- Мы – жить. Знахр-ка нас уч-ить. Мы не дикь-е.
- Вот дела! А Марьяну куда дели?
- Не. Зла она. Дика. Мужа иска. Сво-во. Мы ей - нас, а она за то-пор. Дика.
- Ей такие чудовища как вы не нужны. У нее муж славный, сильный.
Как сумев перевязав рану, Катерина спросила:
- А теперь ты куда?
- До-мой. Сест-ра. Беш-по-кой. Доб-ра.
- А дойдешь ли?
- Не.
- Глупый. Пойдем ко мне? Ты не нападаешь, мы тебя не трогаем. Поправишься – уйдешь.
- Они – злы. – Посмотрел в сторону женщин монстр. - Бо-ять их. Вра-ги. Нас.
- Сам он – враг! – выкрикнул кто-то из женщин. – Тварь зеленокожая!
- Урод!
- Да тихо вы! – обернулась на крики Катерина. - Ты? Боишься? - обратилась она снова к зеленокожему.
- Злы. – Просто констатировал он. – Я Пой-ду. Спа-сиб.
- А зачем приходил? У Вас же знахарка есть? – задала Катерина запоздалый вопрос.
- Да куда он! Это же враг! – всполошились вдруг женщины. – Уйдет, и все своим чудовищам расскажет, шпион поганый!
- Хватать его надо, да в сарай запереть. – Кинулись было женщины за забор, уверившись в монстровой безобидности. Катьку же, дуреху, не тронул. Значит сил нет. Значит, и их не тронет.
- Злы. – Усмехнулся монстр, глядя Катерине в глаза. - Они – злы. Ты…  - подумал - При-ходь кмне. При беда… - И, не закончив фразу, легонько прикоснулся своей чешуйчатой щекой к ее руке. И исчез, обернувшись зеленоватым туманом, оставив после себя смятую траву да слизь.
- Упустила! Не удержала!
- А как?
Никому не сказала про последние слова Катерина. Уж слишком враждебны были ко всему ее односельчанки. Не ровен час ее саму, как и знахарку, из Анфисиной избы выгонять начнут. За дружбу с чудищами. А разделить судьбу знахарки и Федоры Катерине ой как не хотелось. Действительно, теперь и не понять, кто «Добры», а кто «Злы». Вроде, все теперь одинаковы – испуганные женщины и, оказывается, знающие мирную жизнь монстры. Эх, быстрее бы мужчины возвращались и все становилось бы на свои места.
Тем временем в болотах умер пастух Митрофан, да подцепили какую-то болячку Тимоша и Никола. Все время кашляли, чесались и к концу дня покрылись сухой чешуйчатой коростой. А Тимоша еще и жаловался, что знобит его и тепла не хватает, рычал по ночам и ругался на всех.
Молча, мрачно шли мужчины домой, неуверенные, что дома у них, когда придут, будут. Только Агафон – староста - уверенно вел их вперед, не позволяя падать духом и не верить в победу. Только он был уверен в том, что правильно идет. А путь был опасный и неблизкий. Не было дня, чтобы никто из монстров не нападал. Всюду – рычание и тяжелые, до костей пронизывающие взгляды. И разговоры в отряде начались подстать: об убийствах, мясе, врагах да войне. О том, что когда вернутся домой, забросят они эту нудную пахоту и подадутся в столицу, пресветлую Терра Лайор, в воинство королевское наниматься. Полгода контракт и деньги неплохие платят. Гораздо больше, чем может выручить простой сенокосец или пахарь. Опять таки, мир повидают. Да и почетно это – границы родины охранять. А на третий день такого похода подошли они неожиданно к руинам какой-то деревни. Не их, нет. Какой-то неизвестной, на картах необозначенной. Хотя странно все это. Не так уж далеко и зашли, чтобы такие новшества находить…
В деревне было безмонстрово и безлюдно. Такое впечатление, что все просто исчезли. Ушли, оставив весь свой скарб и припасы. Ну, хоть припасы оставили… Соскучились мужчины по домашней пище. Все дичь да ягоды. А тут мука, зерно, овощи диковинные. Из тех, из новых, что после Варговой выходки лет тридцать назад появляться стали. Странные, но уже привычные. Съедобные, как оказалось. А что еще для простого крестьянина надо? И, немного посомневавшись, скорее для порядка, чем на самом деле,  решили они здесь на ночь остаться. Попробовать выяснить, куда подевались жители и что это вообще за деревня такая.
Затопили баньку, затеяли пиршество. Только сели, жадно на еду глядя, как показалось им, что знахарка их деревенская на опушке стоит. Плачет и к себе зовет. Торопит. Мираж? Новая ловушка вражья? Сама ведьма? Тогда почему молчит? Только руками машет да в шаль яркую, оранжево-красную кутается? Непривычную шаль. Не деревенских цветов. Откуда она у нее? Или враг это все-таки? Надо бы проверить. Но как?
И пришло в чью-то голову озверелую из лука выстрелить. Если спрячется, то живая. Нет – иллюзия, кем-то наведенная. Решили – сделали. Натянул тетиву Агафон. Нацелил стрелу каленую. Только выстрелить захотел, как налетел ветер порывистый. Туман за собой принес густой. А в нем – звуки вражьи. Шепот, шорохи, оружия медного тихий лязг.
- Засада!
Вмиг расхватали свои клинки мужчины. Заняли круговую оборону. Туман все ближе, звуки – четче. Ветер сильный с ног сбить пытается. И в реве его песня слышится. Забытая, древняя. Похожая на женский плач.
А в деревне, где женщины остались та же забота. Вихрь да туман из ниоткуда налетели. Странно. Ветер тумана не рвет. Приносит и по углам да на землю складывает. И будто не касается больше этого тумана совсем. Так и сосуществуют параллельно.
Женщины в старостином доме сидят. Ставни заперты. Всем страшно. Слово вымолвить боятся. Не то что куда-то идти.
Мужчины сражаются. Жены прячутся, лишь о себе каждая думая. А над всем этим песня-плач льется. Старинная. О горестях да войне рассказывающая. Грядущие несчастья зазывающая. И некому ее чем другим перебить. Мужчины заняты. Женщинам не до того.
Сильнее песня – порывистее ветер. Крыша разлетается, трещат крепкие бревна. Вот-вот пустые, давно не жилые, избы рушиться начнут.
Вспышка. Молния. И вот пляшет в вихре пламени на избе ближайшей яркая саламандра. Серое пламя. Цветная ящерка.
Страшно женщинам. Нарастает паника.
А мужчины… Поняв, что хлипкие домики хуже, чем мощные деревья леса, уходят мужчины боевым строем в лес. Рядом держатся. Оружие наголо. Врага ищут. Крови его желают, чтобы на его смерть глядя успокоиться и силу свою ощутить. Позлорадствовать и понять, что не так все и плохо. Просто туман и не видно ничего. Но так ведь охота интереснее?..
Вспышка молнии. Сухой треск. Скоро рухнет последний домик. Женщины все уже в подполе сидят. Ни на что надеяться не осмеливаются. Погасла последняя лучина. Потушен, чтобы не было пожара, очаг.
Тихий шум, свет, и, под сдавленный не крик, не визг – писк затравленный, открывается в подполе ход земляной. А в нем знахарка. Стоит, светится призрачным светом. И шаль ее оранжевая огнем полыхает на плечах.
- Идете? – тихо спрашивает.
- И-и-и…
- Вместе, сообща, все легче.
Спокойнее от ее вида. Идут женщины за ней по коридору. Не замечают ни чешуи на коже ее. Ни шерсти вместо волос седых. Все обычным уже кажется. Главное – голос. Главное – покой. Его им так все время не хватало…
А мужчины… Уходят в туман. Охотятся. Находят врагов. Клыками удивительно крепкими впиваются в их тела, не замечая знаков различия, не отличая медных узоров монстров от гербов пресветлой Терра Лайор.

Когда же наконец рассвело, все встало на свои места. Привела знахарка женщин в свою новую деревню. Монстры? Почти свои. Почти всех измученные страхом женщины видели близ своей деревни, пока ее не смел ураган. Почти все уже тогда родными казались. Как может стать родным и близким застарелый ночной кошмар, педантично приходящий в одно и то же время. Быстро женщины нашли в чудовищах черты человеческие, знакомые. Нелюдимы? Грубы? Шуточки дурацкие да разговоры все о лесе да охоте? Язык только другой. А так все прежнее. Почему бы и с ними пока не пожить? Пока мужчины их не вернуться да деревню не восстановят. Враги бывшие? Да, вроде, беда общая объединила. Так что какой со слабых испуганных женщин спрос? По прежнему верны, по прежнему помнят. А что живут в другом месте… Дома надо было быть, когда все случилось. Воины…
Кстати, где они?
Туман. До сих пор в штормовую погоду да перед великими бедствиями приносит ветер странный густой туман, откуда выходят озверелые тени со стальными клинками в руках и в медных старинных доспехах. Выходят и рыщут меж домов, света огня чураясь и притягиваясь им. Ходят, всё свои дома ищут. А над ними песня-плач первой, вечной вдовы.