Житейская история одной семьи

     Тридцатые годы – коллективизация, бурное строительство социализма, раскулачивание. Всё это стало уже прошлым нашей страны, со своими победами и ошибками. Хочу рассказать житейскую историю своей семьи, одной из многих, смолотых в жерновах революционных идей.

     Жили-были три брата да их престарелая мать, которая только что похоронила одну за другой трёх дочерей и не могла ещё залечить эту незаживающую рану. Двое её сыновей уже обзавелись семьями, подарили ей внуков, а младшенький служил в Красной армии. Жили в деревне большой семьёй в одном, но зато новом доме. Утро встречали рано – с восходом солнца, и начинался день, заполненный бесконечным деревенским трудом и уходом за малыми детьми.

     Раскулачивать их пришли отьявленные пьяницы и бездельники деревни. Бесцеремонно выгнали на улицу огромную семью без жалости к детям, забрали всё зерно, лошадь, корову и домашний скарб. Старший брат оказал отчаянное сопротивление, его тут же арестовали. С тех пор его больше никто не видел. Поговаривали, что отбывал он свой срок в Ханты-Мансийске, куда и сослали его семью.

     Младшему брату, моему будущему деду, «повезло» больше. Забрали его в трудовую армию как кулака, и знаменитый «Уралмаш» он начинал строить с рытья землянок. О романтике тех дней он с горечью вспоминал всю жизнь.

     Молодая жена его, моя будущая бабушка, осталась с 4-летней дочуркой и свекровью без крыши над головой. Какая-то сердобольная нищая старушка приютила выгнанных из собственного жилища женщин. С тех пор клеймо кулаков преследовало их всюду, хотя вскоре после раскулачивания где-то в верхах власти признали, что наша семья была середняцкой и раскулачиванию не подлежала, выдали «Раздельные акты», вернули корову и лошадь, но не дом, который  был уже занят под магазин. Однако вскоре пришли снова те же новые хозяева сельсовета и забрали всё обратно, в том числе и документы о реабилитации, обложив 24-летнюю «кулачку» Груню издевательским налогом: ей надлежало сдать 135 рублей, 90 килограммов мяса и высадить 75 соток посеву! Её возмущённое отчаянье: «У меня же кроме дочери другой живности нет!» - было воспринято как сопротивление властям, за что последовало немедленное наказание: её под дулом берданки увезли в областной центр и после 6 месяцев, проведённых в тюрьме, сослали в Тавду, приговорив к 5 годам исправительно-трудовых работ. В конце декабря, снова под конвоем, привезли на лесозавод, выдали лапти, так как другой обуви у неё тогда не было, а морозы стояли лютые (Сибирь!), и поселили в бараке под строгим запретом куда-либо выезжать.

     Её 4-летнюю дочь оставили тогда посреди дороги на произвол судьбы. Галю взяла к себе та же милосердная старушка, которая пустила их к себе жить. Вместе с ней моя будущая мама ходила просить милостыню и до сих пор помнит, как ей было стыдно и больно за своё униженное детство.

     Мой будущий дед после трёх лет «службы» на передовой стройке пятилетки забрал своего ребёнка из деревни у доброй бабули и уехал в Тавду к жене, где Груне предстояло ещё несколько лет ссылки. Жили в том же бараке, родили ещё двух сыновей и двух дочерей и ударным трудом смывали с себя "грязное звание кулаков". И только после войны, когда дед вернулся весь израненный, но в орденах и медалях, они смогли построить свой дом. Правда пока строили, рядом с домом протянули железнодорожную линию в зону, в результате чего река стала выходить из берегов и ежегодно затоплять их. Деду как инвалиду войны даже благоустроенную квартиру пообещали! 

     Рассказывая мне о раскулачивании, моя 85-летняя бабушка всё ещё надеялась, что придёт когда-нибудь добрый дядя и принесёт обещанный ордер на квартиру, где будет вода и тёплый туалет. А я в отчаяньи слушала, с какой болью в сердце, с какой обидой и непониманием той несправедливости, учинённой над ними в молодости, прожила она всю свою долгую жизнь, и молчала, боясь разрушить ту иллюзию о получении квартиры, которая ещё теплилась в ней. Реабилитировать их так и не удалось. Документов, к сожалению, нигде почему-то не оказалось. Так и умерли старики, не дождавшись долгожданной квартиры и не вернув себе доброго имени. Обидное слово «кулаки» пронесли они в своём сердце по всей жизни.  И детская память мамы навсегда сохранила в себе прозвище «кулацкое отродье», которое преследовало её незаживающей раной.

     Уже в старости приедет из Ханты-Мансийска вдова старшего брата деда со справкой о посмертной реабилитации мужа, и старушки горько будут плакать от радости, что справедливость наконец-то восторжествовала.

2000
    
     МОЕЙ БАБЕ ГРУНЕ посвящается

Бабушка моя родная, запоздали слёзы, знаю,
Ты услышь меня, пойми и любовь мою прими.
Я потомкам в назиданье расскажу своё признанье
И надеюсь, что поймут и когда-то помянут.
            
В год ты сиротой осталась, лиха вдоволь нахлебалась,
Прадед мой, чтоб с верой жить, к Колчаку ушёл служить.
Бесприданница-невеста, лишь машинка мамы к месту,
Родился сынишка Коля, но погиб сын первый вскоре.

Красотою вышла дочь, но подули ветры в ночь,
Чуть от голода очнулись – «кулаками» вдруг проснулись.
Раскулачили, связали, скот и хлеб, и скарб забрали,
Швейную машинку мамы унесли себе «стограммы».

Хоть решили где-то там всё вернуть середнякам,
Уж бумажку написали, но пришли опять, изъяли.
Суд бесчестия вершили, всю семью жилья лишили,
И все десять человек сократили божий век.

В глубь лесов тебя сослали, разлучив с дочуркой Галей,
Где сибирские морозы, нищета, издёвки, слёзы.
Прочь под дулом от берданки шли вагоны до стоянки,
Тюрьмы и леса кругом – это, Груня, новый дом.

Муж на стройку в это лето сослан был за труд с рассвета,
И землянки рыл дед наш, строил гордость-Уралмаш.      
А дочурке лет пяти с нищенкой пришлось идти
И с протянутой рукой видеть кедры над рекой.

Там всю жизнь с детьми прожили, внуки скоро окружили,
Дед построил дом, сарайку, прикупив корову Майку,
Но скотину сдать велели, так налоги озверели!
Плакала тогда бабуля, не поняв политик-пули.

Дед пришёл с войны в медалях, даже ордена три дали,
Но не дали, жаль, квартиры, где есть душ, тепло сортира.
Долго ждали старики, глядя на разлив реки,
На свой дом, теперь байдару, после стройки «линий» к Яру.

И с утра вновь в огороде, позабыв про слух в народе,
Что опять кругом затопит, но земля же ждёт, торопит!
Так всегда, в сплошных заботах провожать шла за ворота,
И пока мой путь бледнелся, силуэт твой всё виднелся.

Так и скоротали век и ушли в бескрайность вех,
Нам в ладу жить завещали, за ошибки всех прощали.

Вы примите покаянье, запоздало почитанье,
Всё сейчас мы понимаем и любовь к вам окрыляем,
В вечности пусть вас коснётся и теплом вам обернётся,
Отогреет рваны души, слёзы ваши пусть осушит.

Бабушка моя родная, ты же слышишь, верю, знаю,
Сердцем нежно обнимаю, я люблю тебя, скучаю,
Ты меня всегда крестила, жизни путь мой осенила,
Пусть судьба была убога, ты найди покой свой с Богом!

2006 июль