Семск. Последняя буря

 
       Мы медленно идем по раскалённой, растрескавшейся от жары дороге. Сколько же раз мы прошли по ней за 15 лет... Редко кого из военных хоронят здесь, в Семипалатинске. На родину, к маме, или, если нет мамы, туда, где будет потом жить семья. Мы ходим по этой дороге, когда разбиваются самолёты и лётчики погибают, реже, когда  кто-нибудь умирает. Сегодня полк провожает Серёжу. Десять лет он летал в этом небе, а умер  на земле, у него просто остановилось сердце. Здоровое  было сердце, постоянно проходил  медицинскую комиссию. Остановилось.
      
      Всё, как  всегда – сначала прощание в клубе с почётным караулом и  военным оркестром, а потом эта  печальная дорога на аэродром. Наташу ведут под руки, сгорбилась, белая, рядом  с ней медсестра.    
      
      Мы идем по степи. Начало лета, но трава уже рыжая, пожухлая, и эта, вся в трещинах  пыльная дорога. Впереди натужно ревёт машина. Цинковый гроб обшит красной тканью. Вчера  в клубе этим несколько часов занимались наши женщины. Я смотрела за  ребятишками, старалась, чтобы им было весело. На гробе Серёжина  офицерская фуражка с синим околышем. Рядом венки, много венков: от жены и детей, друзей, от командиров, даже от мамы, которая будет встречать сына на военном аэродроме в Армавире. Мама ждала его с Наташей и мальчишками в отпуск на всё лето.
      
      На аэродроме уже ждёт транспортный самолёт. Издалека он такой маленький, как игрушечный, на самом деле–огромный, тёмно-зелёный, страшный самолёт.   Выстроится  на взлётной бетонной полосе полк, скажут хорошие слова отцы-командиры, попрощаются  друзья. Прогремят ружейные залпы. Самолёт сделает круг над аэродромом, и Серёжа улетит.   

      Мы всё идём, идём. Горячий ветер усиливается. Я вспоминаю, что не сняла  с балкона бельё, здесь высыхает всё моментально, вот посрывает – будешь потом ходить искать детские одёжки. Что-то происходит - идущие впереди, встревоженно оглядываются.
 –Посмотри, что сзади,– дёргает меня за руку Лена–соседка.               
      
     О,Боже, на нас стеной несётся жёлто-серая туча песка и пыли. Туча уже заволокла половину неба, закрыла солнце, и оно теперь видится, как красный круг, а потом и совсем исчезает. Пыльная буря. Уже ничего не видно на расстоянии вытянутой руки. Машина впереди останавливается, становится тихо, только свистит ветер. Мы сбиваемся в кучу, стараясь закрыть лицо, глаза. Нужно беречь глаза. Стоим, тесно прижавшись друг к другу. Я утыкаюсь головой в чью-то спину. Сколько уже было этих пыльных бурь, но всегда мы пережидали их в помещении. Тоже хорошего мало, но чтобы вот так, в степи...Песок сечёт голые ноги, руки, шею, Ветер дует теперь со всех сторон, и нечем дышать-пыль  забивает нос, рот, песок скрипит на зубах. Я думаю, хорошо, что Серёжиных мальчишек увезли на аэродром  на газике, и сейчас они в самолёте. Тимофей пойдёт осенью в первый класс в Армавире, а маленький Виталька...их там ждут две бабушки.   
      
       Ветер прекращается так же внезапно, как и начался. Господи, на кого же мы похожи! Грязные, лохматые...Отплёвываемся, приводим себя в порядок. Машина всё стоит. Там, впереди, слышатся рыданья. Офицеры с гроба тряпками  смахивают песок. Венки разнесло по степи, их собирают с солдатами  ребятишки, волокут назад, к машине. Мы почему-то стоим. Оказывается, не могут найти Серёжину фуражку, её унесло в степь. Но искать больше некогда, самолёт, выделенный для Серёжи, должен улететь вовремя. Юрка – друг  готов положить на гроб свою фуражку, если уж так положено. На него набрасывается жена, кричит и плачет.
      
       Мы снова идём. Палит солнце...