Фурия - 20 килобайт

В гулком холле школы приоткрылись входные двери, и просунулась растрёпанная голова Данилы. «Мордатенький», как назвала его уборщица. Но мы в нашей компании кличек не даём и зовём только по именам. Компания подобралась сама собой, ещё с младших классов - четыре парня и две девчонки. Сейчас все семиклассники, учимся в одной школе.

Занятия давно закончились. На дворе последнее эхо бабьего лета, прозрачные солнечные дни, а меня угораздило вляпаться в грязь. Мы встречались неподалёку: я попросил товарищей подождать у школы, а сам на минутку забежал почиститься. Ботинок и брюки отмыл в туалете, прошлёпал, оставляя цепочку мокрых следов, и остановился перед огромным зеркалом причесаться.

Данила перекрикивает крохотный телевизор охранника:
- Миха! Что ты там возишься? Вечно тебя ждать приходится.
- Сейчас! – последний критический осмотр брюк: не похоже ли, что обоссался? И выхожу к друзьям.

К себе в компанию мы никого не принимаем, если не считать Риту. Два раза в неделю, в пять часов, мы собираемся у школы и идём гулять в парк. На углу, рядом с гастрономом, нас ждёт Рита. Мы или берём её с собой, или нет. Смотря по настроению.

Риту Воропаеву красавицей не назовёшь: глаза чуть навыкат, подбородок маленький, пепельно-русые волосы перепутались, прыщи. И одевается кое-как: отца нет, а мать работает в десяти местах, и всё без толку. Рита у нас за козла отпущения – чтоб было над кем поглумиться. Я даже спросил её однажды один на один: «Зачем ты с нами ходишь?» Опускает глаза: «Меня же больше никто с собой не берёт», - говорит с грустным смешком на «не берёт». И через два дня опять на углу гастронома стоит. Когда мы проходим мимо, иногда машем ей: «Пошли с нами!» А иногда кто-нибудь бросает: «Да ну её нафиг, пошли дальше». И тогда мы поворачиваем на дорожку перед гастрономом, а она стоит и смотрит нам вслед.

Рита - странная девочка. Иной раз такое сказанёт, что весь класс смеётся. Однажды мы проходили басню «Стрекоза и муравей». Учитель прочитал вслух, она тянет руку:
- А что будет со стрекозой, она умрёт?
Учитель даже не знал, что ответить, только очки тёр:
- Конечно... Или нет, просто под снегом перезимует.
- А после зимы стрекоза отомстит муравью? Он же ей отомстил?
Басня многим не понравилась, но такая мысль никому в голову не приходила.

Почти все в нашей компании, кроме Дениса, ходят или в спортивные секции, или в школу искусств. Кстати, поэтому-то мы и не каждый день встречаемся. Я хожу на фехтование, поэтому кисти у меня – что надо. Сталь – продолженье руки – это здорово. Из девчонок мне нравится Наташа, она рисует. У неё уже взрослая фигура: сиськи, попа. Не то, что у Карины. Хотя Карина не заморачивается на этот счёт, а с лицом и ногами у неё в порядке. Карина одевается во всё узкое и чёрное и обожает фильмы про вампиров. А Наташа выглядит старше всех, и поэтому иногда покупает сигареты и пиво. Другие тоже покупают, но ведь могут и отказать, да ещё и обругают. В тот раз мы пошли с пивом на стройку, чтобы глаза не мозолить. Травили анекдоты, машины обсуждали.

Наташа сидит на бетонной балке, набирает в кулак песок и опять высыпает, разжимая пальцы до отказа. Она предпочитает псевдо-ковбойский стиль: шляпа, длинные светлые волосы и нараспашку кожаная курточка с бахромой в тон волос. Я стою рядом, отхлебываю пиво из горла, и украдкой заглядываю ей под рубашку. Вижу край чёрного лифчика. Да, ей есть на что одеть. Вон Рита наверняка лифчик не носит: видно, как торчат на маленькой груди острые соски. Наташа опять набирает песок и говорит: «Сергей, а ты сможешь вон на ту кучу плит залезть?» Сергей затягивается «Кентом»: «Могу». «А залезь». «А что, с Ритой наперегонки. Рита, рванём, а?» И подмигивает нам. Рита покорно встаёт. Сергей подскакивает: «Побежали!» - быстро топает на месте ногами, садится и опять затягивается. Рита пробежала вверх по наклонной плите, остановилась на краю, не оборачивается. Знает, что над ней опять посмеялись. Потом неуверенно прыгает на следующую плиту, скатывается, и застревает между плитами. Пробует выбраться. Наташа задумчиво говорит Сергею: «Ну что, давай, помоги ей». Сергей выплёвывает сигарету, отдаёт Денису бутылку, и идёт к Рите.

Я тоже хочу помочь, забираюсь на плиту, встаю на край и подаю Рите руку. Сергей решил зайти сверху. Но стоило ему запрыгнуть на ту плиту, что лежала выше, как она качнулась и провалилась. Немного осела, сантиметров десять. Только с треском кости. Рита с криком заваливается на спину, а я не могу оторвать взгляд от её ноги. Чуть ниже голой коленки нога переломилась. Мгновение, пока не залила кровь, белела кость. Не могу поверить, что такое случилось: это же не сон и не фильм. Я слышу только грохот, словно стою и кричу в водопаде, и ни звука больше. Рита хватается за перелом, алыми руками бьёт себя по лицу, потом тянется к чужой теперь ноге. Она открывает и закрывает рот - слов не слышно, только грохот водопада. Она замерла, и я услышал крики. Детские, мужские. Беспомощная суета, невыносимое ожидание. Сирены, грубые мужчины в ярких клеенчатых робах, машина Скорой Помощи. И тишина. И только мазок огромной кисти - недописанный иероглиф на пупырчатом бетоне.

+++
Риты долго не было в школе. Несколько человек, не из нашей компании, назначили носить ей уроки. Воропаева появилась весной, на фигурных костылях. Правая нога ниже колена заканчивалась короткой культёй, которая двигалась с каждым шагом. Рита переступала неумело, постоянно перехватывая портфель то в одну руку, то в другую. Она была похожа на птицу в мазуте из ролика Гринпис. Птица пытается двигаться, используя слипшиеся крылья как ходули, она крутит головой и хочет рассмотреть, что у неё с хвостом. А хвоста нет: спасатели не смогли его отчистить и отстригли. Только короткий обрубок, до странности похожий на щенячий купированный хвост.

В этот день Рита упала, зацепив ведро зелёной краски. Краска испачкала одежду и один костыль. А я так и не решился подойти к ней. Я не знал, что сказать, боялся обидеть своей жалостью. И внутри странное облегчение, что это случилось не со мной. И стыд за это облегчение.

Наша компания не распалась, хотя мы встречались больше по привычке, чем из-за дружеских чувств. По-прежнему в пять часов мы собирались и шли гулять. В этот раз мы смеялись и кричали громче обычного. А из кустов полилась музыка. Красивая. Наверное, Чайковский. Я продрался через зелёную изгородь и увидел белый концертный рояль. Колёсики, забитые землёй и травой, прочертили на газоне глубокие борозды. На закрытой крышке лежали несколько берёзовых серёжек и сухой листик. За роялем, на чёрном стульчике с витой ножкой, сидел худощавый, седой, идеально выбритый старик в дымчатом костюме. Он играл, закрыв глаза, а длинные узловатые пальцы, покрытые сморщенной тёмной кожей, то поднимались, то снова скользили по клавишам. Старик слегка покачивался в стороны, а музыка звенела на солнце и отражалась от ослепительно белого воротника и манжет. Вот музыка зажурчала ручьём, вот разразилась грозными аккордами. Молодая трава светилась на солнце, подсвечивая снизу рояль и старика. А за его спиной громадились ящики, коробки, зеркальный шкаф, холодильник.

«Миша! Долго тебя там ждать?» Я спиной выбираюсь назад, а музыка идёт за мной следом. И тут я замечаю на углу гастронома Риту. Она стоит на своём обычном месте, опираясь на костыли, и смотрит в нашу сторону. Карина догадалась проследить мой взгляд: «Я пойду домой! Дай портфель!» Она пытается вырвать у Данилы портфель, тот не понимает в чём дело и не отдаёт. Карина дёргает портфель со всей силы, ручка отрывается. Тогда она оставляет портфель лежать посреди тротуара и быстрым шагом уходит. А музыка льётся и машет ей вслед переливами чёрно-белых клавиш. Один за другим все замечают Риту и уходят. Уходят зло, резко. Остаёмся только я и растерянный Данила: «Они чё, совсем с дуба рухнули? Миш, чего они, а?» Я показываю взглядом и жду, когда он уйдёт. Ухожу последний. И музыка тает за моей спиной.

Больше мы не собирались вместе. К девятому классу в другие школы или лицеи перевелись все, кроме меня. И Риты. А я так и не заговорил с ней. И чем больше проходило времени, тем труднее было решиться.

+++
После школы родители запихнули меня на физфак МГУ. Потом аспирантура. Научная работа затянула, а жизнь настойчиво подталкивала к медицине. В конце концов, я оказался в лаборатории при Институте Протезирования и Трансплантологии. Конечно, это не было случайностью: я давно решил, что смогу заговорить с Ритой, если смогу предложить ей что-то, кроме жалости. Потому что когда жалость выходит наружу, она обращается монетой, брошенной в шляпу нищего. А может, нищий и не просил милостыню, а просто уронил шляпу.

Маргариту Воропаеву долго искать не пришлось. Она жила всё в той же девятиэтажке, что и раньше. По домофону ответил незнакомый голос, наверно её мать. Квартира поразила своей теснотой: крохотная кухня, коридорчик и узкая, тёмная гостиная. Половину комнаты занимает разложенный диван. Над ним ковёр, на котором булавками приколот постер: фотография Мерлин Монро и Кеннеди. Я отметил сходство Кеннеди и Дениса. А ведь, пожалуй, она Дениса любила. На полу лежат стопки глянцевых журналов, на пачке «Космополитена» спит рыжий кот. Напротив дивана стенка. За стёклами шкафа обычные безделушки и две куклы: Барби-невеста с отрезанной ногой, и Кен. Рита сидит на диване, к нему прислонены костыли, на одном пятно зелёной краски. Рита худая и очень бледная, она ждёт. За восемнадцать лет я не сказал ей ни слова. Молчание стало плотным, обрело твёрдость и вес. У меня комок в горле, я отвожу глаза на Барби и Кена. В глаз попала ресничка, моргаю, стараюсь её стряхнуть. Надо было надеть свитер – чёрный костюм выглядит слишком напыщенно. Всё, решаюсь:
- Рита, это я Михаил. Ты меня помнишь? Мы дружили с тобой в детстве.
- Да, я Вас помню.
Я опускаю взгляд на свои руки: дрожат.
- Понимаешь, я разработал... наш институт разработал новый вид импланта. Это новое слово в науке. Я хочу предложить тебе новую ногу, – последние слова звучат невозможно, кошмарно. Я снова начинаю рассматривать одноногую Барби. Надо было говорить по заученному, но мне всегда неловко произносить наперёд заготовленную речь. Рита переглядывается с мамой и отрицательно качает головой:
- Извините, мы не можем.
Недоумеваю, горячусь, спорю. Понимаю: у них нет денег на операцию. «Операция экспериментальная, бесплатная». Прикидываю, сколько могу отдавать денег без ущерба для своей семьи. «На время реабилитации даже будет выплачиваться некоторая сумма. Небольшие, но всё же деньги...» Они шокированы размером выплаты, сразу начинают планировать покупки. А мне горько и радостно.

+++
Как ведущий специалист проекта, я присутствовал на операции. Грузный хирург отпускал шутки налево и направо: «Наша профессия кровавая, но не уголовная», «Никто не помнит, куда я положил свои любимые корцанги?», «Михаил Константинович, какой же Вы растяпа - Вы же приготовили для нашей красавицы вторую левую ногу!» (мгновение мне казалось, что такая ошибка возможна, и я не на шутку всполошился). Через восемь часов операции он выглядел всё так же бодро и уверенно, только раскраснелся и сильно потел. Чего не сказать об остальных. Я с трудом стоял на ногах. Хотя только изредка отвечал на вопросы, и в самом конце активировал имплант. От того, что я не курил восемь часов, уши заложило, а голова стала похожей на железную бочку, набитую тополиным пухом. Если я закрывал глаза, то видел зажимы, торчащие из смятой мякоти гранатового плода. Так перед глазами пляшет поплавок после нескольких часов рыбалки. Только от поплавка не хочется спрятаться.

Всё закончилось. Рита лежит на постели и улыбается. Тонкое тело на простынях в пятнах, похожих на пригоршню лепестков чайной розы. И фантастическая нога из металла, пришитая белыми нитками. Нога из адамантия.

+++
Адамантий. Металл-миф, металл-легенда. Гибче плоти и крепче стали. Как только его не называли: живое серебро, философский металл, сталь небесной тверди. Ученые и инженеры мечтали о нем сильнее, чем алхимики средневековья об эликсире бессмертия. В прессе столько раз появлялись ложные сообщения о получении адамантия, что его реальное открытие прошло почти незаметно. Сначала адамантий получили в Берлинском университете. Потом опыт повторили в Японии. И пошло-поехало. Описание свойств адамантия действительно походило на сказку: его нитью резали камень, а игла оставляла след на стекле, подобно алмазу. Одно сообщение противоречило другому. Дело в том, что существует бесконечное число разновидностей адамантия. Это не сплав и не новый химический элемент. Это сложная пространственная конструкция из молекул железа, углерода и кремния, похожая на органическую ткань. Подобно молекулам ДНК, молекулярные трубки адамантия способны реплицироваться, создавать свою копию. А разнообразие возможных комбинаций молекулярных кластеров определяет бесконечное разнообразие свойств.

Десять лет я провёл в поиске такой разновидности адамантия, которая способна замещаться живой тканью. Описание можно найти в патентной библиотеке, а если простыми словами, то суть в следующем. Создается орган из адамантия А 61-21, который вначале приживается, а затем постепенно начинает замещаться органическими структурами. При этом процесс управляется иммунной и вегетативной системой самого организма. Организм как бы начинает считать орган своим, только нуждающимся в регенерации. В конечном счете, искусственный орган исчезает, а на его месте остается нормальный человеческий. Никакого отторжения, никаких суррогатов: чистый и совершенный процесс.

+++
Я вглядывался в рентгенограммы и расшифровки томографии. Дело плохо. Что-то пошло не так. Вместо вытеснения живой тканью, как это было у лабораторных животных, адамантий стал замещать собой биологические структуры. Металлические метастазы достигали уже позвоночника. Такое ощущение, что Маргарита страстно желала избавиться от своего тела. Настолько страстно, что это проявилось на самых низших регуляционных функциях организма. И процесс пошел в обратную сторону. Что совсем скверно, попытка лишить адамантий питательных веществ не остановит процесс, а убьет Маргариту. Металл захватывает её организм, а мы вынуждены поддерживать этот процесс. И сообщить Рите ужасную новость придётся мне. Вновь и вновь просматриваю снимки: всё верно. Жестоко дать надежду и снова её отнять. Я мечтал исправить ошибку, стать добрым волшебником. И сделал поспешный дар.

Только я вошёл в палату, как Рита бросилась мне на шею, смеясь и рыдая:
- Доктор! Спасибо Вам. Спасибо. Я уже хожу, я снова могу ходить.
- Рита, что ты? Это же я, Миша, - тоже обнимаю её, и пытаюсь сообразить, как сообщить новость.
- Спасибо за всё. Смотрите – я стою. Спасибо Вам, доктор!

Рита тряслась и размазывала слёзы, то повисая на мне, то показывая как она теперь двигается. Я так и не смог сказать, что её тело поглощается адамантием. Время шло, а процесс развивался с ураганной скоростью. И только Рита, казалось, не замечала ничего.

+++
Через три года я собирал вещи в своём кабинете. Иммунная система науки и медицины отторгнула меня – молодого выскочку, устроившего шум на весь мир. И меня выбросили. Я не брился несколько дней, старый свитер и джинсы – вот и весь наряд. На стене висит плакат: репродукция картины Сараямы с изображением металлической красотки.

Маргарита выжила, о да. За несколько месяцев её тело стало полностью металлическим, приобретя безупречность античной статуи. В течение следующего года Рита взлетела на самый верх шоу бизнеса. Модельные дома предлагали ей умопомрачительные гонорары за единственное дефиле. За съёмку в рекламном ролике Маргарите предлагали яхты и самолёты. Журналисты взахлёб расписывали каждый её шаг, не скупясь на звонкие эпитеты: Стальная Дива, Серебряная Леди, Сверкающая Фурия и тому подобная словесная мишура с множеством заглавных букв.

Маргарита стала первым и последним человеком, который сменил свою плоть на металл: практически все ведущие державы приняли закон о запрете полной модификации человеческого тела. Множество нелегальных попыток добиться того же эффекта приводили к результату, которого я ждал изначально: трансплант заменялся живой тканью. А в моих услугах больше никто не нуждался. И вот я сижу и молча смотрю на картину с девушкой из стали, лишь изредка стряхивая на пол сигаретный пепел. Нет хуже испытания, чем оказаться выброшенным за ненадобностью.

Шум в коридоре. Топот усилился, и в кабинет молча влетели по заученным траекториям три держиморды в чёрных костюмах. Один встал у окна, высматривая там что-то, второй – бесцеремонно и методично осматривал кабинет. Третий подошёл ко мне и стал тихим, гипнотизирующим голосом меня успокаивать. Да я и не волнуюсь, пусть хоть взорвут этот институт к чёртовой матери. Не сговариваясь, троица вытянулась и замерла. В дверь звериной походкой топ-модели ввинтилась Маргарита. Короткое платье из серебристой тяжёлой ткани, высокие блестящие сапоги и ни единого украшения. Только матовый блеск металла, проплывающий по телу с каждым движением.

Маргарита резко остановилось посреди кабинета и равнодушно осмотрелась. По моей персоне её взгляд прошёл так, словно я был всего лишь деталью обстановки. Завершив обзор, она остановила взгляд на пустом стеклянном шкафу, демонстрируя изящный точёный профиль. Тонким миражом на её губах зажглась улыбка. Маргарита плавно подняла руку на уровень глаз, словно просясь ответить урок. И медленно сжала кисть в полу-кулак, прислонив кончики пальцев к ладони:
- Хай!
- Здравствуйте, Маргарита Николаевна. Извините, что не при параде.
Маргарита сделала неуловимый жест, и охрана исчезла за дверью. Рита подошла к столу и вспорхнув села на его край. Пахнуло терпкими, лесными духами. Рука непроизвольно двинулась к сияющему бедру, но я спохватился и подпёр ей голову. Маргарита выдержала длинную паузу:
- Как твоя наука?
- Наука хорошо. «Моя» - плохо.
Улыбается. Опять пауза. Низко наклоняется, я начинаю терять ощущение реальности. Вибрирующий томный голос:
- Хочешь...?
Я уплываю, мир начинает дрожать и мерцать. Маргарита продолжает:
- ...сходим куда-нибудь перекусить? В ближайший ресторан?
- Боюсь, что буду нелепо выглядеть в свитере рядом с тобой.
Рита задирает голову и кричит в потолок жёстким голосом: «Анатолий!». Немедленно появляется один из охранников. Она без объяснений снимает с него пиджак, обнажая портупею с целым арсеналом, и протягивает мне. Великоват, но ничего, нормально. Маргарита берёт мою руку и сжимает. Я краснею от натуги, но стараюсь не терять достоинства. Она опять улыбается:
- А у тебя сильные руки. Ладно, пошли.

+++
О подробностях вечера я прочитал на другой день в газетах. И не только я прочитал. Жена наговорила по телефону гадостей и поклялась больше со мной не встречаться. Ну ладно – сын уже взрослый, а потеря жены хорошо гармонирует с потерей работы. Ничего более безумного не было в моей жизни: танцы на столах, салют (я стрелял из огромного тяжёлого пистолета!), сдёргивание скатерти с накрытого стола (ни одной удачной попытки). Поцелуй посреди проспекта в кругу целой армии репортёров и случайных зрителей. Это было какое-то наваждение. Словно я всю жизнь прожил с осколком в груди, и чтобы его неловким жестом не растревожить, контролировал каждое движение. А Маргарита этот осколок вынула.

Кошка наигралась мышкой. Сейчас я в номере какой-то гостиницы, наверняка безумно дорогой. Говорят, что номер оплачен на неделю. По сравнению с другими постояльцами я выгляжу бомжом, однако это никого не смущает: мне машут руками, персонал, что называется, облизывает. Ну и прекрасно – вчерашний вечер меня встряхнул так крепко, что напиваться уже необязательно. По крайней мере, в стельку. Что ж, попробую на этой неделе начать новую жизнь.

+++
Сергей нашёл меня через Интернет. Договорились встретиться в кафе недалеко от квартиры, что я теперь снимаю. Войдя, я остановился, привыкая к полумраку. На чёрном потолке в случайном порядке располагались зеркальные квадраты и кружки светильников. Тихо поворачиваясь, над столиками висели бумажные фонарики и чучела экзотических рыб. На стенах цвета мокрого картона: картины, чеканки, полоски с иероглифами.

Я не сразу узнал его и несколько раз скользнул взглядом по долговязому неприятному типу, пока не поймал его взгляд. Длинный острый нос, чёрные брови на высохшем лице делали его гораздо старше. Сергей был явно подавлен, он поджидал за столиком в углу. Подхожу. Сергей привстал, протягивая руку:
- Здорово, Михаил. Ты о наших чего-нибудь знаешь?
- Здорово, здорово. Не сразу тебя признал. Долго будешь жить.
- Это как раз вряд ли. Если мы с тобой не договоримся, - Сергей сосредоточенно разглядывает бокал с пивом.
Присаживаюсь и беру второй бокал. Мне разговор не нравится. Я догадываюсь, в чём дело, но не хочу ничего знать, даже намёков. Пытаюсь просто поговорить за жизнь:
- Как у тебя самого дела?
Сергей морщится и игнорирует вопрос:
- Дениса застрелили. Снайпер.
- Он же был директором банка, кажется?
Сергей смотрит мне в глаза:
- Ага, значит, чувствуешь в чём дело. Объяснения ищешь. Наташу сбросили с крыши. Карина... её отравили.
Дальше от правды прятаться бессмысленно. Я спрашиваю и уже не надеюсь обнаружить просто цепь трагических случайностей:
- А Данила?
- Данилой запустили в его собственном доме так, что он пробил головой гипсолитовую перегородку. Голова всмятку. Значит, Она стала делать это лично. Нормальный человек не сможет схватить бугая вроде Данилы и пробить его башкой стену. Он же у нас всегда за танка был. Ты понимаешь?
- Я не понимаю, чего ты ждёшь от меня. Мы все виноваты. И мы за это расплачиваемся.
Сергей начинает нервничать:
- Да ты пойми, нас же только двое осталось. Ты, наверняка, будешь последним. Я не боюсь, просто мне не улыбается умереть за здорово живёшь. Я сам человек не без связей. Но у неё есть деньги и власть. Огромные деньги с огромной властью. Мы по сравнению с ней – козявки. Я посылал пару своих парней прощупать почву. Оба исчезли.
Я чешу щёку и смотрю в потолок, пытаясь движением головы поймать отражение рыбы в одном из квадратов:
- А от меня-то ты что хочешь?
- Ты же можешь с ней встретиться. Я же в курсе – газеты читаю. И ты наверняка знаешь, как с ней справиться. Пули её не берут.
Вот хамло. И трус – боится даже имя произнести. Я наклоняюсь над столиком и понижаю голос:
- Сергей, скажи мне: ты счастлив?
- Причём тут это?
- Отвечай.
- Допустим, нет.
Откидываюсь на спинку стула:
- А Рита счастлива. Ты хочешь обменять две никчёмные несчастные жизни на одну счастливую?
- Ты идиот! Что за бред ты несёшь? - Сергей пролил пиво на брюки и стал оттирать рукавом, - она же просто придёт к тебе домой и оторвёт руками голову. Почему ты не хочешь постоять за себя, как мужик?
Встаю, поправляю пиджак и запахиваю пальто. И отвечаю. Не Сергею, нет. Он мне уже не интересен. Я отвечаю миру:
- Хотя бы потому, что Сверкающая Фурия – беременна.

2005 г.