Формула чуда

    Вам когда-нибудь хотелось стать волшебником? Я не поверю, если вы скажете, что нет. Вспомните себя, что вы испытывали, когда смотрели на мага в цирке? А вот что испытывал при этом маг, вы знаете? Вряд ли. Быть известным магом, даже просто магом - нагрузка большая. Это только кажется, что все дается ему играючи.
  Сцена, прожектора, поклонники, рукоплескания, заполненные зрителями залы, крики восторга... Но, чтобы достичь этого, кто считал, сколько бессонных ночей он провел, отрабатывая тот или иной трюк, размышляя, изучая древние рукописи, - все это остается за кулисами. Результат - на сцене.
  И если ты услышишь свист и топанье ногами - это значит, что маг недостаточно потрудился. Или, может, вообще занялся не своим делом. Стоит подумать. А как узнать, что дело, которое ты выбрал, твое? Оценка зрителей - уже какой-то критерий. Но так ли стоит доверять ему? Может, лучше себя послушать?
    Ведь упасть легко, подняться трудно. Конечно, можно пойти по другому пути: дожидаться момента, когда приходит осознание и понимание, открывающееся при соприкосновении с реальностью, и тогда ты правильно проживаешь ситуацию. А до поры ты как бы самоустраняешься, не действуешь до тех пор, пока не знаешь, как. Это требует особой самодисциплины, выдержки, терпения. Хотя со стороны такое поведение воспринимается иначе... Или можно идти к познанию через действие, через ошибки, методом тыка, а уж потом анализировать и осознавать, чтобы в следующий раз в подобной ситуации поступить иначе. И никто не скажет, что лучше. Каждому - свое...
Да и вообще вся наша жизнь - арена цирка. Только понимаем мы это не сразу. И мы в этом представлении принимаем участие в качестве зрителей и артистов одновременно. Наши судьбы так переплетены и в то же время изолированы, что диву даешься великому режиссеру и сценаристу. Высший пилотаж! Чтобы представление каждого было самостоятельным и одновременно общим. Только когда начинаешь видеть все это в целом, понимаешь, как важно, чтобы отдельные нити соприкасались, но не переплетались и не завязывались, не пересекались, нарушая гармонию Всего. И только тогда ты на своем участке пытаешься выправить хитросплетения, и завязанные ранее узелки развязать, освобождая другие линии.
    Но кто поймет тебя? Хотя многие говорят о важности внутренней работы, но почему-то внешнее очень часто заслоняет более важное, увлекает в мир иллюзий, в которых можно запутаться и заблудиться. Мне не единожды повторяли, что упорство и упрямство не одно и то же, хоть и начинаются с одной и той же буквы, а стремление к славе никого еще не приводило к сияющим вратам.
    Но все размышления и правильные советы почему-то улетучивались из моей головы, как только я попадал на представления фокусников, магов, чародеев... Ожидание чуда будоражило душу, а явление его - вызывало восторг. В моих глазах появлялся нездоровый блеск. А потом - и желание познать природу того, что было явлено.
    То, что они делали, казалось мне сверхъестественным. Я понимал, что маг погружался в определенное состояние, открывающее ему все тайны Земли. И это не гипноз, это что-то другое... Но состояние состоянием, а вот то, что нужен для успеха некий ключ - в это я свято верил.
    Мои рассуждения привели меня к тому, что должна существовать некая формула чуда, постичь которую мог только великий труженник-искатель.
    И я стал искать. Мне сам процесс поиска доставлял удовольствие. Я знаю многих людей, которые в середине процесса забывали о конечной цели и уходили вглубь, зарываясь в море информации. Похоронить себя под толщей исследований я не хотел, поэтому периодически вспоминал вычитанное где-то высказывание:
  “Когда умный человек сталкивается с какой-нибудь сложной проблемой, он ищет решение, опираясь на факты, взвешивает возможности и находит выход”.
   Эта фраза каким-то образом вселяла в меня уверенность в благополучном исходе моего поиска. Какой бы фантастической ни была идея, если человек верит, что ее решение реально, он разрешает то, что казалось неразрешимым.
Недаром Бедиль сказал когда-то, что: “Где воля напрягается, как тетива, Там муравей одолевает льва”.
  Я свято верил, что формула чуда есть, и меня не смущало, что никто ее не знал и не слышал о ней ничего. Возможно, что какие-нибудь намеки могли быть в древних манускриптах.
    Магия никогда не была общедоступной. И, следовательно, те тайные общества, что существовали когда-то, зашифровали информацию. И понять ее могли либо посвященные в тайну, либо те, кто мыслил иными категориями.
  Мое увлечение цирком, балаганными представлениями вначале шокировало родителей. Они хотели видеть своего сына в окружении добропорядочных людей на несколько порядков выше, чем публика в каком-нибудь затрапезном балагане.
    Правда, моя тяга к знаниям несколько скрашивала их впечатление обо мне. Если бы они догадывались, зачем их сыну так нужны были эти знания! Но вбитое когда-то в голову людей откровение, что читать полезно, делало свое дело. Их не волновало, что именно читал их сын. Главное - читал. В то время, когда мои сверстники носились во дворе с мячом иль шайбой, я сидел на скамеечке с  книгой в руках.
Учебники по химии, математике, физике, астрономии, истории, археологии, геологии прочитывались мною с не меньшим интересом, чем художественная литература.
    Я удивлял учителей своей эрудицией. Они пели хвалебные оды моим родителям обо мне. А те видели меня уже в ореоле славы за кафедрой какого-нибудь университета. При взгляде на книжные полки отец тайно надеялся, что когда-нибудь на них будут стоять и мои книги, а он будет небрежно так говорить друзьям:
  - А  мой-то  еще  одну книгу написал, читать не успеваю...
    Мать боялась, что я никогда не смогу найти себе достойную даму сердца. Мое величие могло испугать простых смертных, а ей уж очень хотелось нянчить внуков, чтоб потом и им рассказывать, какой умный был в детстве их папа.
  Они были так поглощены мечтами, что совсем не знали  реального положения дел. Мое увлечение физическими упражнениями они одобряли, понимая всю важность соединения умственного и физического труда. Правда, когда я притащил в дом штангу, мать впервые сделала замечание:
  - Дорогой, я понимаю, что тебе, как будущему ученому, просто необходимо мускулистое, сильное тело, но не до такой же степени? - и она выразительно посмотрела на штангу.
    Я счел необходимым внести ясность, на сколько это было возможно, поэтому сказал: 
  - Мне сила нужна для другого.
    Но в результате такого пояснения напустил еще больше тумана. Я видел, что у матери крутился вопрос на языке. Она желала знать, для какого такого другого. Но страх услышать правду, не соответствующую выстроенной ими схеме моей жизни, заставил ее промолчать.
  А когда наступило время выбирать университет, мои родители решили совершить экскурсию по храмам науки, чтобы дитяти сориентировался побыстрее в выборе.
    Мне было искренне их жаль, я не хотел причинять им боль. Но я так же понимал, что  моя жизнь - не общественное достояние, не секция по плаванию, где родители - тренеры, желающие сделать из меня мастера. Они научили меня плавать, и я благодарен им за это. А уж плыть я буду по своей дорожке, и дистанция, длинною в жизнь, может стать совсем не призовой. Я не собирался соперничать с кем-то, чтоб потом встать на пьедестал и ждать награды. Я хотел получать удовольствие от самого процесса плавания...
    Поэтому в один прекрасный день я пошел в балаган и нанялся на работу. Когда родители узнали об этом, то постарались с достоинством перенести удар.
  - Что ты будешь там делать? - спросил спокойно отец. - Тягать штангу?
  - Нет. Убирать арену.
  - Ты  читал  все эти книги, чтоб размахивать метлой? - взорвалась мать. - Этому они тебя научили? Может, это не арену надо подметать, а твои мозги прочистить, чтоб понял, как жизнь себе коверкаешь? Что ты будешь делать потом?
  - Не знаю. А что плохого, - начал я, но замолчал, увидев раскрытый рот матери.
  - И ты еще спрашиваешь?! - завопила она.
    “Как хорошо, - подумал я, - что никогда не заикался, что ищу формулу чуда, а то бы доктор мне был бы обеспечен или постельный режим на всю оставшуюся  жизнь”.
    Я улыбнулся. Это было моей ошибкой, потому что реакция у моей  матери стала боксерской.
  “Не хватало еще, чтоб она в стойку встала и запрыгала на месте, а потом...”
  Я не успел додумать, потому что услышал:
  - Федя, кого мы вырастили? - спросила она отца.
  Тот пожал плечами и был весьма искренен в своем незнании. Наступила тишина. Родители не знали, что делать. Я это видел.
  - А как же университет? - вдруг спросила мать.
  - С ним все в порядке, - заверил я ее.
  - Зато с тобой - нет, - она отвернулась и засопела носом.
    - Я боюсь совершить ошибку в выборе, - солгал я, - а для этого мне нужно время.
  “О, ложь во спасение! Святая ложь! Ты творишь чудеса”.
    А потом я и сам поверил в то, что сказал. Все сразу успокоились. И моя работа не казалась уже столь ужасной.
    Я был одержим идеей. Мне нравилось наблюдать за работой артистов. Я видел, с какой легкостью они исполняли свои номера перед восторженной публикой и как тренировались до седьмого пота, чтобы эту легкость обрести.
    Цирк-шапито не стоит на одном месте, я это знал и старался подготовить родителей к такому повороту дел.
   Бродячая жизнь не пугала меня. Люди, окружавшие меня, были добродушны и веселы. Я быстро нашел с ними общий язык. Но больше   всех меня интересовал маг и чародей - гордость труппы старик Альберт. Я наблюдал за его работой и все думал, знает ли он о заветной формуле чуда. Мы подружились. Как-то вечером я прямо спросил его об этом. Он  задумался  и сказал:
  - Ян, я фокусник. Меня научил этому мой отец, а отца его отец, но никто из них не знал о формуле чуда. Возможно, что об этом где-нибудь написано, но я не читал тех книг. Я мастер своего дела. Жаль, что не могу помочь тебе. Парень ты хороший, наблюдательный, и голова варит. Взять в номер ассистентом - могу. Подучу и возьму. Пойдешь? - спросил он.
    Я был благодарен Альберту за предложение, но я не собирался становиться фокусником, поэтому сказал:
  - Нет. Спасибо, но я не могу. Я хочу найти эту формулу.
  - Я знал, что ты откажешься. Хороший ты человек, прямой и откровенный. Я слышал об одном чародее, силой обладает великой. Может,  у него спросить? Я тебе напишу, как разыскать его.
    На следующий день я уволился, попрощался с друзьями, пересчитал деньги, что получил при расчете. Оказалось, что не так уж и плохо.
    Дома мой отъезд восприняли на удивление спокойно. Мать надеялась, что мне когда-нибудь надоест мотаться по свету, и я возьмусь за ум, если к тому времени не растеряю его полностью.
    Знакомый Альберта встретил меня довольно-таки сурово. А когда я рассказал причину своего приезда, он внимательно посмотрел мне в глаза и спросил:
  - Кто ты такой, чтобы я тебе раскрывал все секреты? Да и с какой стати? Только потому, что ты этого захотел?
  - Так вы знаете формулу чуда? - опешил я.
  - Знаю, - подтвердил чародей.
  - Сколько вы хотите за нее? - спросил я, понимая, что не смогу купить, если  он слишком дорого запросит, да если и не очень дорого - тоже.
  - Мальчишка! - возмутился он. - Неужели ты думаешь, что я смогу продать ее? Что я без нее?
    Я пожал плечами.
  - А что же мне делать? - спросил я.
  - Думать головой, - посоветовал чародей.
  - Да  я  только  тем  и  занимаюсь.  Я перечитал гору книг... я пытался вывести ее сам... Но...
  - Вот именно! - обрадовался он. - “Но”... Ты о Конфуции слышал? Что он говорил? “Закон жизни для мудрых неясен, но он все более и более выясняется по мере того, как они ему следуют. Закон жизни для обыкновенных людей ясен, но он все более и более затемняется по мере того, как они ему следуют”.
Я не мог понять, при чем здесь Конфуций со своим высказыванием. То, что передо мной сидел весьма умный человек, я не сомневался. Но что мне от этого?
  - Я не могу уехать без формулы, - заявил я.
  - Тогда оставайся. Кем ты работал у Альберта?
  - Уборщиком, - сказал я.
  - Что ж, это место я могу устроить тебе... по блату, - засмеялся он. - Исключительно для тебя. Письмо от Альберта где? - вдруг спросил он.
  - В кармане. Откуда вы узнали, что оно у меня есть?
  - Милый, давай письмо. Когда-нибудь ты все поймешь.
    Я снова вышел на арену с метлой. Жизнь превратилась в череду повторения пройденного. Иногда у меня опускались руки. И тогда из глубины моей памяти всплывали строки: “Когда устал и жить не хочешь, полезно вспомнить в гневе белом, что есть такие дни и ночи, что жизнь оправдывают в целом...” Я вздыхал и размахивал метлой усердней прежнего.
То ли мое смирение принесло свои плоды, то ли судьба сжалилась надо мной, но в один прекрасный момент все изменилось, потому что мои мускулы привлекли внимание силача Ивана. И он предложил мне поработать с ним. Я хотел уже, было, отказаться, но потом передумал.
    Метла полетела в сторону. Мы готовили с Иваном сложнейший номер. На него возлагали большие надежды не только мы.
  Акробатки Шурочка и Лили постоянно крутились возле нас. Иван сразу сказал мне, что Шурочка - его стиль. Мне было все равно. Я не собирался заводить роман ни с кем. Не для того я приехал сюда.
    Чародей  Ахмед постоянно наблюдал за мной. Я чувствовал это. Он изучал меня, оценивал.
  - Что это Ахмед все время крутится возле вас? - спросила Лили.
  - Потому что человек хороший, - сказал Иван. - Он нам силу обещал прибавить. Чародей слов на ветер не бросает, - пошутил силач, но Лили восприняла это вполне серьезно.
  - А мне он не сможет помочь? - спросила Лили.
  - А чего ты хочешь? Вы же с Шурочкой и так блещете? - улыбнулся Иван.
    Лили промолчала.
  - Эй, Ахмед, подожди, - вдруг закричала она и побежала к чародею.
  - Ты чего наделал? - спросил я Ивана. - Запудрил мозги девчонке.
  - Почему? Я правду сказал. Ахмед все может.
  - Да, но он же не обещал нам ничего, - сказал я.
  - Верно. А мы и не просили. А если б попросили - дал бы. Держи, - и он бросил очередную гирю, - о работе лучше думай, реакция замедленная.
  - А сам?
  - Я только о ней и думаю, когда работаю, а после - о Шурочке. Тебе нравится Лили? - спросил он.
  - Ничего.
  - Что значит “ничего”? - возмутился он. - Разве так, горе луковое, говорят о девушке? А тем более о хорошенькой? “Ничего” у меня в правом кармане.
  - Не отвлекай, - буркнул я. - Я учусь думать о работе.
  - Она свободна, - начал снова Иван, но я промолчал.
    Тренировки в паре с Иваном не мешали мне размахивать метлой. А по вечерам я спешил увидеть выступления Ахмеда. Он творил чудеса легко, весело, с какой-то беспечностью даже. Я смотрел на него, словно зачарованный, и  думал  каждый  раз, что я должен сделать, чтоб он раскрыл мне свою тайну. Я не знал. И тогда просто решил ждать.
Иногда он великодушно отвечал на мое приветствие, но стоило мне раскрыть рот, чтоб спросить про формулу чуда, как он отвечал раньше моего вопроса:
  - Рано. Не готов ты к ней.
    Он видел, как все во мне наполнялось возмущением, и улыбался. Я кусал себе губы, чтоб не закричать какую-нибудь глупость, о которой потом пожалею. А он раскланивался и шел дальше, напевая себе что-то под нос.
  Шло время. Мы с Иваном сделали, наконец, свой номер. Я никогда не испытывал такого восторга раньше.
    После  удачного  выступления  нас все поздравляли, что-то говорили, смеялись. Но среди них не было Ахмеда. Он не пришел, а я искал его глазами. Мне так хотелось, чтоб он увидел, чего я добился. Это было очень важно для меня.
    Признание, слава - не пустые слова. Это состояние безумного полета, ощущение своей значимости, гордости, которая начинала вылезать наружу во всей своей красе. И если раньше я не догадывался о ее существовании, то теперь она сама заявляла о себе, пыталась диктовать условия. Я знал, что если сразу не успеешь отследить ее пагубное воздействие, то потом будет тяжело избавиться от него. Гордость может перерасти в гордыню, а ореол славы в манию величия.
Слава не награда, а испытание. Легко рассуждать об этом, когда ты отстраненно воспринимаешь происходящее. А если оказался внутри, слепнешь. И я не исключение.  В дополнение ко всему мне хотелось, чтобы меня заметили. Я пытался доказать Ахмеду свою значимость, что я достоин соприкоснуться с тайной. Ахмеду, которому не нужны были никакие доказательства. Я не понимал, чего ему нужно... Во всяком случае, моя слава ему точно была не нужна, раз он не пришел меня поздравить. Может, он просто видел все ее  последствия и понимал, что она не приближает меня к открытию тайны, а отдаляет.
Как ни странно именно отсутствие Ахмеда слегка отрезвило меня и поселило зерно сомнения. А все ли я делаю правильно? Но ответить честно я не мог. Уж больно был велик соблазн. Я увидел в толпе Лили. Она ликовала,  будто  это  была ее заслуга. И как только представилась возможность, бросилась мне на шею, прошептав в самое ухо:
  - Я так рада за тебя, Ян. Это твой день. Его надо отметить.  Ты меня приглашаешь? - она просительно заглянула мне в глаза.
  - Да, - согласился я, не зная, куда я ее приглашаю и когда...
Перспектива провести с ней целый вечер вдвоем почему-то порадовала меня. К тому же я обнаружил, что мне очень приятно, что она висит у меня на шее. Поэтому все вопросы вдруг отступили, а мои сомнения и угрызения совести улетучились. Я увидел прекрасное следствие, которое продолжало висеть у меня на шее.
    Почему  вполне  нормальный  человек становится, словно пьяный, когда оказывается в окружении своих поклонников? В тот момент я себе этот вопрос не задавал. А зря. 
    Вечером мы отправились с Лили в ресторан. Я раньше не посещал такие заведения, да и за девушками не ухаживал никогда. Мы танцевали, пили шампанское и вновь танцевали. Мне захотелось поцеловать Лили, но я не знал, как она отреагирует на это. Пока я раздумывал, она сама поцеловала меня. Я покраснел, чем рассмешил ее.
Чрезмерная восторженность не покидала меня. А тут еще молодой человек вылез на сцену, где играли музыканты, и прокричал в микрофон:
- Счастье - что подвижны ум и тело, что спешит удача за невзгодой, счастье - осознание предела, данное нам веком и природой!..
- Это стихи Губермана, - решил я блеснуть эрудицией перед Лили.
Мне показалось, что в них заложен какой-то тайный смысл, который я должен расшифровать. Я попытался задуматься. Но мысли от принятого шампанского плясали вместе со мной и не хотели плыть в нужном направлении. Я оставил бестолковую затею. И тут же мое воображение унесло меня в маленькую комнатку Лили. Я даже встряхнул головой, прогоняя наваждение, чем рассмешил девушку. Она-то не знала, от чего я избавлялся таким образом...   
Возвращались мы поздно ночью. Лили прижималась ко мне, и от этого я чувствовал в себе силу необыкновенную. Мы были так увлечены друг другом, что не заметили, как из ближайшей подворотни вышла троица подвыпивших парней. А когда они преградили нам дорогу и стали отпускать в адрес Лили непристойные выражения, я решил прекратить это безобразие.
  Очнулся я уже в больнице и увидел заплаканное лицо Лили.
  - Что случилось? - спросил я ее.
  - Одного  ты вырубил сразу, другой отбежал, а третий схватил дубину и начал размахивать ею. Я закричала, стала звать на помощь, но вместо помощи кто-то сзади ударил тебя по голове. Он стоял в темноте, прижавшись к стене, поэтому мы не увидели его. Ты упал, а я побежала к дороге, там хоть машины ездят. А когда мы прибежали вместе с двумя ребятами-шоферами, то этих кретинов и след простыл. Ты лежал без сознания, голова в  крови... Я не сразу поняла, что основная твоя травма - нога.
  - Что с ногой? - прохрипел я, потому что совершенно не чувствовал левой ноги.
  - Раздроблено колено и чуть ниже...
  - Как  раздроблено? - я  никак  не  мог сообразить.
  - Месиво,  понимаешь,  отбивная, - она заплакала. - Они били по ноге рельсом, когда ты сознание потерял. Ублюдки!
Я плохо соображал. Видно, все же меня хорошо ударили по голове. Я смотрел на Лили, пытался что-то вспомнить и вдруг прошептал: «Молчат огромные дома О том, что этот мир - тюрьма. И вывески кричат о том, Что этот мир - публичный дом, Где продается каждый сон, А кто не продан, тот смешон...»
- Ты чего? - еще тише прошептала Лили.
Я увидел леденящий ужас в ее глазах, я пытался что-то объяснить таким образом. Но в результате напугал еще больше. Горе от ума. Мои познания вылезали из меня не всегда вовремя. Хотя, кто знает... Может, все не случайно...
- Это Городецкий, не я... Да, нога... Моя нога... Мы говорили о моей ноге. Врач смотрел?
  - Говорит, что собрать ее нельзя, ампутировать надо.
    Я заскрипел зубами. Как дальше жить без ноги? Все поплыло у меня перед глазами.
  - Ян, Ян, - услышал я, - не умирай, Ян.
    С чего она взяла, что я умираю? Я думаю. Думаю, как жить дальше, как сообщить родителям. В своей недолгой жизни я столько принес им страданий. Их надежд не оправдал, практически сбежал из дома. Целый год болтаюсь с цирком, а им так и не написал ни одного письма. А они там волнуются, ждут. Не правильно это.
  - Ян, Ян! - кричала Лили. - Я Ахмеду позвонила. Он не велел отдавать тебя под нож...
    Пришел  врач,  коротко  распорядился, чтобы Лили покинула палату, потому что больного надо готовить к операции.
  - Нет, - заявила Лили, - никуда я не уйду.
  - Да кто ты такая? - спросил врач.
  - Сестра, - Лили встала возле меня и вцепилась в спинку кровати.
    Доктор посмотрел на нее и понял, что вряд ли он справится со строптивой сестрой. И здесь в палату ворвался Ахмед, а за ним следом - Иван. Доктор открыл рот.
  - Вы что себе позволяете? Здесь больница, а не цирк. Вон отсюда! - заорал он.
  - Только вместе с ним, - проговорил спокойно Ахмед.
  - Что значит “с ним”? Он потерял много крови... А если не ампутировать ногу - начнется гангрена. То, что я называю ногой, уже не нога, фарш. Его надо срочно оперировать. Он умрет до утра, если не сделать операцию. Это вы понимаете? Я...
  - Вы всё сказали, - Ахмед улыбнулся, - у парня еще вся жизнь впереди. Он бестолковый, но добрый. Ему нельзя без ноги...
  - Да вы что? Издеваетесь? Я же вам русским языком говорю... Здесь уже не о ноге речь, а о его жизни.
  - Ему нельзя без ноги, - повторил Ахмед. - Иван, забирай его.
    Иван аккуратно подхватил меня и потащил к двери.
  - Что вы делаете?! - заорал доктор.
    Ахмед спокойно повернулся к нему и повторил, как маленькому:
  - Не хочу, чтоб калекой оставался. Он силач. А где ты видел хромых силачей?
  - Тогда... тогда я не несу ответственности за его жизнь, - выпалил доктор.
  - Вот и договорились, дорогой, - Ахмед ласково погладил возбужденного врача, и тот вдруг спокойно спросил:
  - А сможешь сам?
  - Конечно. Время, правда, упущено. Сила из ноги ушла, но это не важно. Силачом в номере, может, и не будет больше, а бегать будет. Сделаю, ты не волнуйся. Ты хороший человек, но ты не можешь того, что могу я. Нам спешить надо, - проговорил Ахмед.
  - Позвони хоть, - попросил доктор.
  - Он сам придет. Дня через три придет.
  - Мы успели ему  рентген  сделать.  Тебе снимки нужны?
  - Нет,  дорогой.  Оставь  их  себе на память. Лили, двери открывай.
Доктор сел на кровать и устало посмотрел нам вслед:
    “Что благородней для души - терпеть
Судьбы - обидчицы удары, стрелы,
Иль, против моря бед вооружась,
Покончить с ними?” - он помолчал и закончил: - Это Шекспир. Я многое не понимаю... Я не волшебник, я всего лишь доктор, провинциальный, и я не верю в чудо... Но не драться же с вами?
Ахмед ничего не ответил. Мы вышли на улицу, и я сразу же забыл о докторе. Я не помню, ехали ли мы на машине или Иван всю дорогу бежал со мной на руках? Видно, я периодически терял сознание или засыпал. В каморке Ахмеда Иван положил меня на топчан и спросил:
  - Что теперь?
- Сейчас соберу его ногу, - сказал Ахмед. - Поспи, дорогой, - улыбнулся Ахмед и погладил меня по голове.
    Я хотел сказать, что не хочу спать, но вместо этого глаза мои закрылись, и я провалился в сон. А утром я вновь увидел возле себя Ахмеда.
  - Вставай, дорогой, хватит спать, ходить надо.
  - А нога? - спросил я.
  - На месте твоя нога, здорова. Вставай, - повторил Ахмед.
   Я решил, что он разыгрывает меня. После тех страстей, что я наслушался вчера в больнице, его слова казались мне насмешкой. Я протянул руку и ощупал ногу. Ничего не понимая, я сел. Из-под трусов торчали обе ноги, причем здоровые. Ни шрамов, ни кровоподтеков, ни царапин. Я пошевелил ими. Все нормально. Может, мне все приснилось? Я упал без сознания, а теперь вот очнулся.
  - Вставай, тебе ничего не приснилось, - услышал я снова.
   Я опустил осторожно ноги, но не до самого пола, посидел так немного. Сотни “почему” крутились в моей голове.
  - Тебе ходить надо, - проговорил Ахмед.
    Я потихоньку встал. Ничего не болело. Сделал несколько шагов. Хотел потопать, но передумал.
  - Пару дней не прыгай и не бегай, ходи только.
  - Что случилось? - спросил я.
  - Ничего. Собрал я твою ногу. Да, я обещал доктору, что ты зайдешь к нему. Ты уж не подводи старика, сходи, - проговорил Ахмед.
    Минут через пять прибежала Лили, вслед за ней - Иван.
  - Стоит! - воскликнула Лили. - Ахмед, ты сотворил чудо!
  - Скажешь тоже, работа у меня такая: творить чудеса, улыбнулся Ахмед.
  - Ты давай, сил набирайся, - начал Иван.
  - Я подвел тебя, - проговорил я.
  - Ничего, у меня старый номер не такой уж и плохой. Пока с ним выступать буду, а там чего-нибудь придумаем.
  - Спасибо, - проговорил я. - Вы так много сделали для меня.
  - Ладно, не хнычь, - Лили подошла ко мне и погладила по руке.
  - Ахмед, я схожу к твоему доктору, - пообещал я, хотя хотел сказать ему совсем другое.
  Я подумал, какой он замечательный человек. Что именно такой и достоин знать формулу чуда. А я глупый и заносчивый, поэтому и попал в беду. Да мало ли еще о чем я подумал, но так и не сказал вслух. Моя душа раскрылась и удивленно посмотрела на мир. Я был переполнен. Эмоции захлестывали меня. Все перемешалось во мне: ликование, самобичевание, восторг, признательность, негодование, понимание своего несовершенства, боль потери и счастье обретения. Мне хотелось поколотить самого себя и обнять весь мир.
    Ахмед посмотрел на меня и проговорил:
  - Не будь суров к себе. Ты проснулся...
    Ахмед словно знал то, что я собирался сказать, но так и не сказал.
  - И теперь надо думать о другом. Что дальше делать будешь?
  - Не знаю, - честно признался я.
  - Ну, времени у тебя достаточно, чтобы определиться в этой жизни,  - проговорил Ахмед.
    Лили и Иван попрощались и покинули нас. Мы остались одни.
  - Скажи, неужели для тебя так важна эта формула чуда? - спросил он.
  - Да.
  - А что ты будешь делать с ней? - задал он новый вопрос.
    Я никогда не думал об этом. Для меня существовала цель, и я был одержим ею. Я хотел найти то, что почти не знал никто, открыть, вывести, как получится. А вот, что потом делать, не знал. Я вздохнул. Ахмед все понял.
  - Можно я еще спрошу? - улыбнулся Ахмед.
  - Спрашивай, - разрешил я.
  - Если я открою тебе формулу чуда, что изменится в твоей жизни?
  - Я вернусь домой. Родители переживают за меня. И... наверное, напишу книгу о своих поисках, скитаниях, о тебе, Иване, Лили, о хороших людях, что помогали мне, о доброте... о правильных взаимоотношениях, как я их понимаю... Это решение пришло ко мне совсем неожиданно, но мне стало легко и радостно от того, что такое возможно.
Глаза Ахмеда засветились. Он подошел ко мне поближе.
- Что ж... - он помолчал. - Без этой формулы не может родиться ничего: ни новые миры, ни человек, ни само чудо. Ничего, - повторил Ахмед. - В ней - всё. Весь акт Творения. И я раскрою ее тебе, потому что вижу, что твоя душа готова принять ее... Это... - начал он.
  - Нет! - закричал я. - Не произноси ее вслух.
    Я испугался, что кто-нибудь услышит столь великий секрет. Как можно быть таким беспечным? Передо мной стоял человек, который обладал не просто силой, знанием, магией, поражал зрителей своим мастерством, но еще и знал Ее... формулу чуда. Я протянул ему чистый лист бумаги и ручку. Я был весь в предвкушении открытия. Он медленно, с достоинством положил лист и написал крупными буквами одно лишь слово, после чего повернулся ко мне и сказал:
    - Всё в ней... Запомни!
  Мое сердце запрыгало. Сейчас я узнаю то, ради чего я оказался здесь, искал и ждал.
    Я взял лист и прочитал: “ЛЮБОВЬ”.

Июнь 1998 г.