Дед Дрипка и чудесная муха

Это первый из рассказов о деде Дрипке и его друге Мотее.



    Дед Дрипка сидел за столом, положив голову на руки, и с сонным равнодушием наблюдал за действиями большой черной мухи.  Преломляясь в содержимом недопитой бутылки, стоящей перед Дрипкой, муха казалась ему нездорово-мускулистым и даже каким-то нагловатым существом.
    В  то же время она двигалась так грациозно, как Дрипка не смог бы двигаться, даже похмелившись гораздо основательней. Так не двигалась даже его, ныне покойная, бабка Аграфена в свои лучшие годы.
            
            Никому неизвестно, когда и почему приходит  к людям  романтическое настроение, только вдруг деду захотелось петь.
               
                Я в соседнем колхозе гумно воровал
                Только сторож гумна меня аррре-е -стовал,

             - начал он песню, придуманную им на пару с дружком – дедом Мотеем, (музыка Дрипея, слова Мотея).

                Я сижу за решеткой, между нами - стена...
                Вот так и страдает человек от гумна,

        - неожиданно подпела муха трескучим голосом.

       - Вот чертовщина! - очумел дед.  "Откуда она знает эту песню? Подслушала, как мы с Мотеем репити-пировали? Вот наглость  так наглость!"
      Он взглянул на муху.  Она смотрела на него,  лениво  шевеля  толстущими  губами.
       - Это  ты   поешь?
- А что, здесь еще кто-нибудь есть? - выдала муха уже прозой.
- Нет, только таракан, но он дохлый.

       Дед Мотей под столом (а говорил, конечно же, он, а ни какая не муха), уже давно проснулся, и теперь лежал и не мог (или не желал) двигаться. Его распухший язык работал, как помело, сам по себе, напоминая  отделившийся от тела субъект, получивший полный и окончательный суверенитет .
- Ну и набрались мы с тобой вчера! - сказал  язык.
       
        "Докатился!" - подумал Дрипка, - "уже с мухами начал пить. Скоро с блохами начну тангу плясать!"
- Мы с тобой э-э...  выпивали?
- Выпивали?! Не то слово. Ты хоть помнишь, как тебя звать?
- Э-э... Дрипка.
       - А я не помню.
          Дрипею стало жалко несчастную муху, деловито ощупывающую хоботком бутылку, и он решил ее подбодрить.
       - А на вид ты ничего выглядишь, хобот вон так и ходит. Он что, у тебя вместо рук что ли?
          Дед Мотей под столом, озадаченно поглядел на ширинку.
       - Ты чего мелешь, охальник ты старый. Услышала бы твоя бабка... Да она б тебя... Да она б тебе... Да она б тебя... огород заставила полоть! Вот.
       - А ты ее помнишь что ль?
       - А то нет? Мы ж с тобой соперники были, вместе за Аграфеной ухаживали. Бывалоче сядем на лавку, ты с одной стороны, я с другой, она посередине, и ну анекдоты по очереди травить...
- Да я б тебя тогда враз прихлопнул, только таких соперников мне не хватало!
- Да вот не прихлопнул, и Аграфена за меня бы вышла, если бы ты мне в самогон слабительного не подмешал. Пока я до кустов туды-сюды порхал, ты ее и охмурил.
            Дрипка представил, как Аграфена идет с мухой под венец, и ему стало чудно. Потом он представил, как щепетильная муха то и дело порхает в кусты, и ему стало еще чуднее.
- Что б ваш брат да за энтим делом в кусты... Да вы ж гадите, где попало, не отходя от кассы. Вон и икона вся в точках.
- Во-первых. Я туда не достану. Во-вторых. Кучки маловаты. В-третьих. Как у тебя язык повернулся сказать, будто я на Божью матерь и на Христа насрал? В-четвертых. Ты козел! - обиделся Мотей.
- Ты что, нашей веры что ли? - удивился Дрипка.
- А что же я, по-твоему, - мусульманин?
- Ну, я думал, может язычник или там этот, как его... антеист. Ты ведь вроде как бы... негра.
- Во-первых. На первое оскорбление - ты сам такой. Во-вторых. На другое оскорбление - от такого слышу. А в-третьих... – сам ты козел!
         Нас ведь отец Онуфрий одновременно окрестил, забыл что ли? Он еще наши имена перепутал - это меня должны были Дрипеем назвать.
- А меня, значит, - Мухеем? "Шутит, наверное, насекомое", - подумал Дрипка.
- Ну, почти так.

          "Надо же - говорящая муха! Это вам не попугай, какой-нибудь", - не переставал поражаться Дрипка. "Это же открытие! Надо у нее что-нибудь научное спросить".
- А почему ты так любишь корове на хвост садиться? - нашелся он.
- Ща ты сам на хвост сядешь, когда в лоб получишь!
- Да вас мильен надо, чтоб меня с ног сбить!
- Да я и один... Ну, может втроем... - добавил Мотей, немного подумав.
- Вот-вот, вы только и можете - трое на одного. Так стаями и держитесь, воронье чертово!

          "Надо бы у нее еще что-нибудь полезное для науки выведать, пока разговорчивая", - решил Дрипка. "Спросить что ли:  "улетают ли они на зиму на юг" или: "из чего они гнезда строят?" Но вместо этого задал совершенно не научный вопрос.
- Ты случайно мимо магазина не пролетала, на двери замок висит?
- Не пролетал, не проплывал, не проползал и с парашютом не падал. Я все время здесь был. И вообще, что значит – "не пролетала"? Я, что, женского полу что ли?
- А какого - мушиного?
- Что ли не видно - я мужик!
       Дед Дрипка внимательно оглядел  муху, не спеша закусывающую хлебной крошкой.
- Да так, если спереди посмотреть, - вроде черт, только без рогов, а сзади - точно баба! Ну, скажи ты мне, как по твоей конституции можно определить: самец ты или самка?

           Будь Мотей не такой больным и не такой ленивым, да будь он немного (сантиметров на тридцать) повыше ростом, он бы надел Дрипке на голову помойное ведро и раз сорок звезданул бы по нему кочергой, но сейчас он сказал лишь только одно:
- По яйцам.
- Не понял. По яйцам не определишь.
- Получишь.
- Понял, извини.
- Ничего.

          Немного помолчали. Потом дед Дрипка робко спросил:
- Слушай, может, слетаешь к магазину, поглядишь, а?
- Слетаешь! Да после вчерашнего не только летать - ползать невмоготу. Слетать не слетаю, а, так и быть, схожу. Все одно, когда никогда, а итить надо.
- Да ты год будешь ходить!
- Что делать, здоровье уж не то.
- А ты не мучайся, похмелись.
- А есть? - оживился Мотей.
- Осталось маленько в бутылке, тебе на стол капнуть?
       - Я сам капну.
      
         Перед носом Дрипки возникла волосатая рука и, схватив бутылку, исчезла под столом, откуда послышалось размеренное бульканье и характерный стон. Чудесная муха мгновенно уменьшилась до своего нормального размера.
        Чуть погодя, из-под стола явился дед Мотей, жующий найденную где-то половинку огурца, его вид представлял собой жалкое зрелище.
- Мотей?! Откуда ты?
- Откуда, откуда... Оттуда! Я уже давно не сплю, - он с грохотом поставил на стол пустую бутылку.
- Осторожно, муху раздавишь!
- Какую муху?
- Говорящую. Ты что, похмелиться ей не оставил?
- Дрип, а Дрип, что с тобой? - испугался Мотей. Ты, Дрип, не заболел, а? Крепись, Дрип, крепись, сейчас в магазин слетаю.
- Сколько брать: одну, две? - и встретив возмущенный взгляд Дрипки, добавил:
- Понял, понял - три! Ну, я полетел.
        Опасливо озираясь, Мотей исчез за дверью. Дрипка с мухой остались вдвоем.
        За открытым окном послышалась песня:

            «Моя милая мама, ты меня не кори.
            Больше кашей гумняной ты меня не коррр-ми.
            Я сижу за решеткой, между нами – стена,
            На всю жизнь нахлебался дармового гумна».
         
        Песня все удалялась и, наконец, стихла совсем, заглушенная стрекотом кузнечиков в саду. Дрипка взглянул на обделенное насекомое:               
- Вот такая он сволочь. Выжрал все гад. Ладно, потерпи, он сейчас еще принесет - быстро летает, паразит. Ты не обижаешься, мух, а мух?
       Муха хранила гробовое молчание. Дед протянул, было руку, что бы дружески похлопать ее по плечу, но муха вылетела в окно.
        "Обиделась", - подумал Дрипка. "Зря, значит, говорят, будто я мухи не обижу".
        И он горестно вздохнул.
 
                               
3 июля 1998г.