Фанерный Мир

                Шаги в сапогах в абсолютно пустом коридоре.
                Б. Гребенщиков

Снова ночь, снова музыка в ушах… а может, и в наушниках… теплый запах сигарет и бутылка недопитого вина. Все это в некоем вакуумном куполе, одиноко висящем во вселенной, бесцельно движется из никуда в никуда.

Я, весьма долго раздумывая, сидел на стуле и смотрел в окно. Как бы банально это не звучало, да, я в тот момент был влюблен. Я не мог забыть о ней, и это меня мучило, но не так сильно. Я вспоминал ее волосы, ее глаза, и все остальное, что в таких случаях принято вспоминать. Моя сигарета тлела в руке, а я, будто в забытье, сидел и сидел, и сидел, а потом лег на пол и закрыл глаза. Открыв глаза, я оказался на какой-то зеленой планете, где все вокруг, как видимо ему было свойственно, зеленело. Я встал, прошелся по какой-то аллее, и сел обратно на стул, почему то уже снова в моей комнате.

Она лежала на траве, в парке. В парке, где были деревья. Деревья тогда еще были большие, и даже зеленые. Зеленые, как та планета, на которой я недавно побывал, хотя побывал ли… Моя сигарета тлела, а трава в парке зеленела.

Она лежала, раздумывая, чем бы ей закусить. Ее длинные белые волосы, казалось, казались полупрозрачными на зеленом фоне. Она лежала, лежала, а, когда ей надоело, встала, взяла в руку свою сумочку и пошла по направлению к выходу.

«Видимо, придумала, чем закусить» - подумал я.

Она вышла к станции метро «Южный Кенсингтон» и направилась в сторону ларька с бутербродами. Перекусив, встала и ушла, скрывшись из моего поля наблюдения.

Я остался на месте, не в силах предпринять что-либо, мое зрение меня подвело, и я, не увидев, куда она ушла, уныло побрел домой. Домой я пришел скоро.
Я поднялся на пятый этаж и позвонил. Никто не ответил. Я позвонил еще, и только потом до меня дошло, что никто и не мог мне открыть. Я достал ключ и открыл дверь.

Авраам Сааб был человеком осторожным и повернул голову налево, когда входил в дверь. Его сухие члены были неравномерно распределены в дверном проеме в тот момент, когда внизу послышался стук и шаги. Шаги и стук попеременно чередовались и, судя по звукам, приближались к Аврааму. Он, не капли не испугавшись, весь содрогнулся и со скоростью экспресса на Токио ворвался в прихожую своей небольшой трехкомнатной квартиры в Вест-Энде. Видимо, господин Сааб чего-то сильно опасался. Его лицо выражало смесь недоумения с озлобленным бессилием. Тем временем шаги и стук еще более приблизились к его двери. Авраам резким движением руки закрыл дверь и упал на пол в ожидании взрыва. Но взрыва не последовало, и Авраам остался бездвижно лежать. Но вот, наконец, когда шаги уже начали незаметно удаляться, Авраам почувствовал себя в безопасности и решился взглянуть в глазок. В глазке он увидел спину, немощно взбиравшуюся по лестнице, и удивился своей пугливости.

Было уже темно, когда Авраам Сааб вышел на улицу. На его голове блестела шляпа, и он, озабоченный своей повышенной заметностью, ловко юркнул в подворотню. Темные силуэты среднеэтажных домов сгущались в серости ночного неба. Авраам шел, закурив, и остановился на светофоре. Впрочем, сделал он это не из гражданского долга, а из личной безопасности, так как в полуметре от него прокатил огромный красный автобус, и он задавил бы Авраама, не будь тот бдителен. Авраам встрепенулся при виде красной махины и невольно вспомнил один из своих детских кошмаров: однажды, в детстве, Аврааму сказали, что за углом его дома живет большая красная пожарная машина. Он не поверил, и пошел за угол посмотреть, но, не увидев никакой большой красной пожарной машины, он сделал неправильный вывод и тем самым нажил себе детский кошмар – ему не пришло в голову, что его обманули, но его детское образно-предметное мышление сделало вывод, что большая красная пожарная машина – призрак, и ее можно увидеть только ночью. Историографам Авраама Сааба неизвестно, на каком основании он сделал этот вывод, ибо он никогда не распространялся об этом в мемуарах. Однако, он стал бояться этого призрака большой красной пожарной машины, и вот сейчас, на ночной улице он первоначально был подвержен бессознательному ужасу перед кошмаром его детства, и вовсе не удивителен тот факт, что он спутал призрак большой красной машины с обычным красным автобусом. Но его сознание не дало слабины и быстро определило в  этой махине автобус, в основном, по звуку двигателя и отсутствию сирены, ведь всякому дураку ясно, что пожарные машины по ночам без сирен не ездят.

Я вышел на улицу, когда было уже темно. Но фонари просторно освещали мой путь, который я наметил себе еще днем. Я шел прямо, а потом налево. Я дошел до перекрестка, и повернул еще раз налево. Там меня уже ждали.

Авраам Сааб явно куда-то торопился, потому как шел быстро и постоянно поглядывал на часы. Он подошел к неброской двери под вывеской «Фанерный Мир» и, нервно оглядываясь, вошел внутрь. Внутри было темно, но не настолько темно, чтобы ничего не видеть. Сааб постоял полминуты, прошел вглубь вестибюля и начал подниматься по лестнице, по-прежнему нервно оглядываясь по сторонам, и попеременно то одевая, то снимая шляпу, как будто здороваясь с кем-то, одному ему видимым. Он поднялся на восьмой этаж и скрылся за дверью, обитой серым дерматином. Ему открыл дверь человек в сером костюме, и безмолвно указал путь вовнутрь. Сааб прошел, и ему показалось, что он был обречен сделать это. Он опустился на табурет в помещении похожем не то на кухню, не то на колбасный цех, и принялся ждать.
Мысли Авраама Сааба были хаотичны и нецелостны, что способствовало рождению паники в его хрупкой душе, и откуда, не увидев света внутри, он не мог найти выход. Он встал с табурета и попытался открыть дверь, которую закрыл за ним человек в сером костюме, но дверь не поддавалась. Сааб подался вперед, дернул дверь сильнее и оторвал ручку, но дверь при этом не открыл. Его охватило отчаяние, на лбу его выступил пот, и захотелось бежать. Но бежать было некуда. Дверь без ручки отрезала Сааба от внешнего мира, он остался наедине со своим страхом. Сааб долго не мог сообразить, в какое же помещение он попал. Это было не очень большое, чтобы быть залой, и не настолько малое, чтобы быть комнатой, помещение, в котором почти не было мебели, только несколько крюков, свешивающихся там и здесь с потолка, а также пары столов непонятного назначения и деревянный пол со множеством царапин и повреждений. Дальняя часть помещения уходила в темноту, в которой решительно ничего нельзя было разобрать, да и освещение было весьма скудное. Сааб был не в себе от мистичности обстановки, и взращал мысль поскорее ретироваться оттуда. Он было ринулся в темноту в поисках альтернативного выхода, но она оказалась слишком пугающей, и Сааб побоялся сломать ногу. И так он, остановившись в центре этого помещения, задумался и попытался вспомнить, что привело его туда.

Неделю тому назад Сааб получил письмо от мсье Анонимуса (будем его называть так), в котором был указан адрес и ничего более. Впрочем, письмо было подписано, однако это не внесло никакой ясности, и Авраам скоро забыл про него. Но мсье Анонимус решил напомнить о себе и через два дня прислал еще одно письмо, более информативное. В нем говорилось о том, что мсье Сааб (как называл его мсье Анонимус) узнает кое-что важное, если явится через три дня по адресу, указанному в первом письме, что Авраам Сааб и неприменул сделать, исключительно из собственного любопытства. Теперь же, стоя посреди помещения с не очень-то внушающими доверия крюками, свисавшими с потолка, мсье Сааб (как называл его мсье Анонимус) жалел о своем чрезмерном любопытстве, и жалость его над собой превозобладала над недавним желанием его разгадать тайну мсье Анонимуса. Разгадка последовала весьма неожиданно – дверь без ручки вдруг сама собой открылась и через нее в помещение вошел, очевидно, дернув ее на себя, человек в сером костюме, зачем-то державший в правой руке огромный банан.

Меня ждали двое моих знакомых, с которыми я договорился встериться на перекрестке Третьей и Шесть-целых-восемнадцать-сотых улиц. Они ждали меня уже довольно давно, ибо я задержался, но, так как время еще позволяло, они великодушно простили мне мое опоздание. Мы собирались в театр: в тот день там давали постановку Чайки.

Авраам Сааб был шокирован появлением человека в сером костюме, хотя только и ждал, что что-нибудь вот-вот произойдет, и упал в обморок. Это избавило человека в сером костюме от длительных объяснений с Авраамом.

Мы прошли в вестибюль, сдали пальто и зонты, так необходимые в лондонскую зиму, потом прошли в фойе и заказали себе по кофе. Пока мы освежались в уборной, пришло время занимать места в зрительном зале. Признаться, я не очень люблю драматический театр как таковой, но данная постановка заинтересовала меня своей славой необычайной реалистичности игры актеров, так прославившей ее, что я не смог отказать себе в искушении увидеть все своими глазами, и даже завербовал двух своих знакомых, чтобы они сопровождали меня. Когда мы заняли свои места и в зале погас свет, ничто уже не могло оторвать меня от созерцания без сомнения гениальной комедии Антона Павловича.

Авраам Сааб очнулся от нашатырного спирта, которым его щедро орошал человек в сером костюме. Ехидная улыбка его предвещала что-то зловещее, что не могло не обнаружить себя – мсье Сааб (как называл его мсье Анонимус) был привязан к стулу и подвешен на крюк, что лишало его всяческой свободы действия.

Первое действие не произвело на меня впечатление, хотя был склонен отнести это не к качеству игры актеров, а своей еще не выветрившейся неприязни к драматическому театру, которую я пока не в силах был преодолеть.

После второго действия мы отправились в буфет и преприятно закусили эклерами с виски.
И вот, наконец, последнее, четвертое действие! Я в нетерпении опустился в кресло и тут погас свет…

Авраам Сааб испуганно озирался по сторонам в поисках возможных путей для спасения, но их никаким образом не предвиделось, и оттого лицо его становилось все печальнее и печальнее с каждой секундой. Рот его был заткнут огромным бананом (человек в сером костюме взял его с собой, когда пришел, о чем конечно же дорогой читатель не мог забыть), но Авраам Сааб слышал гулкие голоса где-то рядом, возможно, в соседнем помещении. Но он никак не мог позвать на помощь и  только печально раскачивался на стуле, подвешенном на крюк. В течение своего провисания (если можно так выразиться) Авраам заметил множество любопытных деталей, которым он раньше не придал значения. К тому же, в стороне этого помещения, которая была темной, когда он вошел в него, теперь наискось на пол падали полосы света, и изредка в самом дальнем углу мелькали тени проходивших и пробегавших людей. Так же он приметил стоящий в углу топор, который был вбит в огромное полено.

И вот, наконец, финальная сцена! За время просмотра комедии я несколько изменил свое мнение о драматическом театре, но меня до сих пор терзало сомнение в том, что славящаяся своим мастерством труппа достойно изобразит финальную сцену.

Дверь без ручки снова открылась и в нее снова вошел человек в сером костюме, но на этот раз вместо банана в его руке был револьвер небольшого калибра, который был наставлен прямо на Сааба.

Эпилог

«Дорн вышел на шум, сказав, что это лопнула его пробирка. Вернувшись, он отвел Тригорина в сторону и попросил его увести куда-нибудь Ирину Николаевну, потому что её сын застрелился». Занавес. Когда актеры вышли на поклон, мне почему-то более всех запомнился один из них, который был в сером костюме, игравший сына Тригориной, Константина.
Замечательная комедия, я в восторге! Мы вышли из зала с чувством того, что стали свидетелями чего-то поистине необычного, и, довольные, пошли продолжать наш праздник посредством виски и эклеров.