Чем занимался Дюма в России? Читаем...

Инда залетела ворона
В барские хоромы…
Русская поговорка

(Данный текст есть просто пересказ  с  книги  Андре Моруа «Три Дюма»)
    …И  вот  к  1858  году  наш  гигант  «исписался», сел  на  мель, давно  простился  с  замком  Монте-Кристо, нужны  свежие  силы, а  где  взять? Жить  на  средства  сына  можно, но  гундит  этот  зануда  так, что  уши  вянут. Постоянно  попрекает  за  кутежи, молодых  девчонок  и  долги. И  сколько  ему  не  таскай  яблок, как  в  своё  время  его  дуре-мамаше – дынь, всё  равно  ругает. Даже  пьесы  у  сыночка  с  говорящими  названиями:  «Внебрачный  сын», «Блудный  отец», и  публика  на  них  валом  валит, называя  папашу  «старый  Дюма». Бывший  соавтор  Маке  взялся  судиться  из-за  авторских  прав, требует  вернуть  свой  пай, который  давно  промотан, а  в  своё  время  молчал  в  тряпочку, получая  денежки. Сын  за  него  не  заступается, у  него  княгиня  стала  ревнива, сварлива  и  свирепа. И  вот  надумал  наш  великий  кутила  двинуть  в  Россию  за  новыми  идеями. Увязался  за  графом  Кушелёвым-Безбородко, у  которого  уже  в  свите  есть  известный  итальянский  маэстро  и  шведский  медиум, почему  бы  и  арапчонка  Дюма  не  захватить, а  то  Пушкин  уже  давно  добузился…Но  ходячий  воз  амбиций  желает, чтоб  его  ещё  и  уговаривали, и, когда  графиня  сама  заявляет, что  берёт  Александра  в  Петербург, он  для  вида  отнекивается, заявляя, что  этого  ему-де  мало, он  хочет  всю  Россию  посмотреть, не  меньше! Смеясь, его  заверяют, что  это  не  проблема – и  он  больше  не  ломается. Замечу, у  того  графа  только  под  Москвой  были  скромные  охотничьи  угодья, каждое  размером  с  Фонтенбло, где  короли  охотились, и  ещё  куча  на  Волге, а  над  волнами  Чёрного  моря  скалой  стоит  теремок  в  восточном  стиле  с  резными  позолоченными  балконами, куполами, для  привыкших  к  тесноте  и  давке  французов  этот  домик  катит  на  дворец, да  и  в  Питере  парочка  дворцов, лютиковый  и  зелёно-миндальный. Короче, бывают  в  жизни  огорченья, где  вместо  хлеба  ешь  печенье, и  с  протяжным  воем  радости  и  прыжками  на  месте (а  весу  в  Саше  больше  центнера), Дюма  заверяет  всех  присутствующих, что  он  согласен, давно  хотел  попробовать  русских  женщин  и  водку!

   Александр II, хотя  и  зачитывался  в  юности  «Тремя  мушкетёрами», особого  интереса  к  его  персоне  не  выказал, бросив  вскользь, что  «этот  романист  больше  смыслит  в  кулинарии». Визу  дали, из  Питера, где  Дюма  пялил  глаза  на  «неслыханную  роскошь»  хозяев, у  которых  было  каких-то  две  тысячи  крепостных  у  себя  дома, да  у  банкирского  дома  Ротшильда  векселей  на  пару  миллионов, наш  турист  поехал  в  Москву, к  Нарышкину. У  того  была  подружка, француженка, Женни  Фалькон, сестра  известной  певицы, и  избалованный  соотечественницами  мастер  пера  решает  наставить  рога  хозяину. Пыхтя  и  сверкая  глазами, он  заявляет:  «Я  целую  вам  только  руку, завидуя  тому, кто  целует  всё  то, что  не  целую  я». Конечно, пошло  звучит, но  пошлость  уже  давно  стала  нормой  жизни  французов, что  и  доказывал  Флобер  в  своей  «Мадам  Бовари». Заяви  такое  какой  русский  гусар, без  поединка  вряд  ли  обошлось  бы, но  кто  ж  будет  всерьёз  воспринимать  ужимки  французишки? Европа  ужасно  завидует  русским, при  этом  так  дрожит  от  страха, видя  её  размеры, что, совершенно  не  понимая  нашего  снисходительного  великодушия, мнит  себя  победительницей  даже  там, где  над  ней  откровенно  потешаются. Так, Моруа, видимо, всерьёз  верит, что  ухаживания  Дюма  покорили  Женни, очевидно, путая  её, по  аналогии, с  Мелани  Вальдор  и  т.п., всего-то  на  основании  того, что  полвека  спустя  восьмидесятилетняя  бабушка  вместо  ответа   на  прямой  вопрос:  «Было  или  нет?»   спела  куплет:  «Он  чествовал  меня  тогда, когда  была  я  молода». Налицо  полное  непонимание  нашей  психологии, а  заодно  стремление  выдать  желаемое  за  действительное. Однако 

«Немало  и  таких, кто  признаёт  литературные  заслуги  Дюма, но  считает  его  человеком  легкомысленным. И  по  этой  причине  они  его  избегают  или  сохраняют  дистанцию  в  разговорах  с  ним  из  страха, что  он  представит  их  в  своих  путевых  набросках  или  воспроизведёт  произнесённые  ими  слова  в  карикатурном  виде» (из  донесений  Царю).

Окружение  нашего  туриста  более  чем  скромно, по  русским  же  меркам:  Нарышкины, что  поделать – сваты, приходится  хозяйничать, один  французский  художник  и  сестра  французского  же  актёра. После  массового  гуляния  в  саду  Эльдорадо  25  июля  решили  продолжить  праздник, князь  Голицин  ради  забавы  даёт  ужин  26  июля, и  ночью  в  том  саду  устроили  гулянку  под  названием  «Ночь  графа  Монте-Кристо», чтоб  сравнил  со  своим  текстом. Даже  не  побрезговали  среди  иллюминации  повесить  буквы  А  и  Д, в  честь  гостя. Текст  романа  проиграл, но  сообщить  об  этом  читателям знаменитый  романист  постеснялся.

Самое  большое  счастье  за  время  этого  путешествия  доставило  Дюма  открытие, что  образованные  русские  знают  Ламартина, Виктора  Гюго, Бальзака, Мюссе, Жорж  Санд  и  его  самого  также  хорошо, как  парижане. В  Финляндии  он  встретил  игуменью, которая  зачитывалась  «Графом  Монте-Кристо» (А. Моруа).
Смеяться  некому. Всё  верно, матушке  импонировал  образ  христианина, главного  героя  романа. А  также  верно  ещё  и  то, что  Грановитая  Палата  в  Кремле  была  построена  на  век  раньше  Лувра, и, в  отличие  от  него, имела  канализацию, и  русским  был  не  нужен  одеколон, всегда  были  бани. Но  про  это  писать  нашим  французам  западло. Заткнулись. Важно  ещё  и  то, что  наши-то  их  столпов  культуры  знают, чего  ну  никак  нельзя  сказать  о  парижанах! Со  своими  же  соотечественниками, живущими  в  России, Дюма  ведёт  себя  в  полном  соответствии  с  образом  гоголевского  Хлестакова. Из  писательской  публики  с  Дюма  не  общается  никто, даже  демократ  Некрасов, будучи  редактором  журнала  «Современник», побрезговал, прислал  мужа  своей  любовницы, Панаева, в  качестве  чичероне, и  всё. Восхвалявший  драматургию  Дюма  Белинский  молчит, занят  барин, понятно? Только  Евдокия  Ростопчина, свояченица  графини  де Сегюр, французской  детской  писательницы, католички, рада  его  видеть. Даму  можно  понять, её  дни  сочтены, так  хоть  такое  развлечение, к  тому  же  она  полагает, что  эта  французская  знаменитость  должна  рассказывать  правду  о  нашей  родине, и  дарит  ему  массу  литературного  и  исторического  материала. Наивная, наивная, Ростопчина! Графини  Шуваловы, которых  некий  начинающий  бумагомаратель  Илья  Салов   упросил  показать  туристу  Бородино  и  рассказать  о  пребывании  Наполеона  в  Москве, остались  очень  разочарованы  фанфароном, норовившем  не  слушать, а  горлопанить  без  умолку. В  Троице  и  Переяславле, смотрим  по  письмам  к  сыну, Дюма  заинтересовала  местная  селёдка. В  Костроме – постановка  Мериме  в  театре, в  Нижнем  Новгороде – ярмарка  на  шесть  тысяч  ларьков  и  публичный  дом  на  четыре  тысячи  девиц. Пространно  и  длинно  далее  он  пишет  о  путешествии  к  киргизам, потом  ещё  подробнее – про  калмыков, где  он  пытается  ухаживать  за  женой  вождя.

Интеллектуальный  уровень  заметен, не  так  ли? Далее. Проехался  Дюма  и  по  Кавказу, только  вопреки  желанию  чеченцев, наследников  он  там  не  оставлял. Тогда  рабство  уже  ликвидировали, Кавказ  был  жёстко  мусульманским, и  никакая  луноликая  красавица  не  убегала  в  домик  к  гостю, зная, что  за  такие  поступки, достойные  разве  европейской  провинциалки, ей  грозит  вовсе  не  быстрая  смерть, а  перед  тем  ещё  развлечения, похуже  даже. Книга  же  некоего  Шерипова, выпущенная  в  Грозном  в  1980  году, все  свои  тезисы  выводит  на  основании  досужих  домыслов  и  какого-то  перстня  с  вензелем  «АД». Дюма  был  далеко  не  столь  глуп, чтобы  рисковать  своей  головой  и  другими  частями  тела  у  хозяина, что  доброжелательным  тоном  спрашивает:  «Ви  пишите  что-то  для  нашего  услаждения, да?». Сонеты, адресованные  жене  главного  калмыка, он  приводит  слово  в  слово, но  НИЧЕГО  не  говорит  о  своих  амурах  на  Кавказе, даже  по  возвращении, когда  никто  не  мешал  врать. Перстень  же  можно  изготовить  по  заказу, или  хозяин  может  его  потерять  по  пьяни, или  расплатиться  им, если  возникли  трения-затруднения, и  т.д. В  80-е  же  стало  очень  модным  заявлять  о  своих  якобы  знатных  корнях, о  питерских  ариях (не  смейтесь, не  я  придумал), а  какой-нибудь  самиздатовский  «маг»  за  сдельную  мзду  подтвердит, что  вы  чья  нужно  реинкарнация  даже, не  то  что  чей  потомок! От  этого  ещё  Набоков  блевался, а  до  него  Джек  Лондон  и  Конан  Дойл. Добавим  ещё, что  потомок  Дюма-отца  будет  по  цветной  градации  квартероном, четверть  негра, очень  грязная  кровь  по  меркам  соседей  Колхиды.
 
  И  это  всё  видно  только  из  хвалебных  панегириков  Моруа, соотечественника.