Пятна памяти

Этот рассказ напечатан в журнале"РЕНЕССАНС"№2за 2009г.

Мне скоро семьдесят лет, юбилейный рубеж, который наступил так быстро, что кажется детство было совсем недавно. Парадоксально то, что этот рубеж сейчас не достигают мужчины родившиеся в послевоенные годы, а мы прошедшие все невзгоды военных лет тянем лямку жизни, не сетуя ни на что, хотя сейчас нам тоже живётся не сладко. Видимо, в военные годы мы  получили какой-то энергетический заряд стойкости, от тех тягот, которые выпали на наше поколение. Прожита жизнь, наполненная различными событиями, но моя память хранит эпизоды военных лет детства, которые не стёрлись, а всё также предстают перед глазами, как реальность.  Я сейчас называю их пятнами памяти и по сути это должны быть чёрные пятна, но они были и от них не уйти, Зачем я об этом пишу? Пусть нынешнее поколение знает, что нужно хранить и защищать мир на прекрасной планете Земля, а внутри страны не допускать никаких вооружённых столкновений.Только у  меня есть сомнения, что нынешнюю молодёжь заинтересует мой рассказ, она сейчас читает другую литературу, а не ту на которой выросли мы. Но тем не менее я решил для себя написать про те печальные события моего  детства, которые характеризуют ужасы войны для  меня. В разговорах с однолетками, знаю, что для многих она обернулась гораздо более трагическими событиями, чем представленные мной, для них  это было  горем.         

                ПЯТНО ПЕРВОЕ - БОМБЁЖКИ.

    Перед войной наша семья жила в городе Горьком, в домах сотрудников знаменитого автомобильного завода имени Молотова, тогдашнего Наркома иностранных дел
Этот завод строил мой отец, а потом остался на нём  работать, где встретил мою маму и теперь наша семья состояла из четырёх человек- папа, мама, я и моя младшая сестра. Наши серые дома носили название “ Бусыгинские”, в честь знаменитого рабочего автозавода, который был передовиком производства, по аналогии со Стахановым на Донбассе.
   В начале войны мне исполнилось четыре года, а моей младшей сестре два года. У нас была дружная семья, в выходные дни мы всегда были вместе, выезжали на природу. Отец с мамой  в присутствии нас никогда не ссорились. Осенью 1941 года враг дал о себе знать и нашему городу, что мы и не предполагали. Над городом  появились первые фашисткие бомбардировщики со зловещим гулом моторов, а город был в шоке от первых
оповещений “ Воздушная тревога, воздушная тревога,просьба пройти в бомбоубежище”. В каждом доме в подвале заранее оборудовали бомбоубежища. А ещё появились необычные для моего детского восприятия
  Над посёлком появлялись аэростаты, сигарообразные шары серебристого цвета, висящие в воздухе и удерживавшиеся канатами, Сейчас я их вспоминаю всё в том же фантастическом ракурсе, как и тогда. Почему-то они напоминали мне последние кадры фильма о Буратино, где они улетают на воздушном корабле. Когда раздавались зловещие звуки воздушной тревоги, мама судорожно хватала сестру на руки, меня за руку и мы бежали вниз в бомбоубежище в потоке испуганных жильцов подъезда. Отец и другие мужчины  практически не выходили с завода, который после бомбёжек озарял пламенем пожара весь посёлок, зловещими багровыми бликами в стёклах окон.
 В бомбоубежище стояли деревянные лавки и стеллажи, было тесно, но никогда не возникали ссоры или столкновения, несмотря на критическую ситуацию, когда психика человека на грани срыва.  Озлобленность среди людей отсутствовала, которую мы наблюдаем сейчас в мирное и экономически тяжёлое время двадцать первого века. Наоборот среди людей в бомбоубежище царила отзывчивость и взаимопомощь.
  На рассвете звучал голос диктора об окончании бомбёжки и мы выходили из  омбоубежища в серое осеннее предрассветное утро. Я видел разрушенные дома вокруг и, как пожарники спасали людей из бомбоубежищ, разбирая кирпичи и освобождая выход. К счастью, бомбоубежища надёжно защищали людей от бомбовых ударов.
                ПЯТНО ВТОРОЕ - ЭВАКУАЦИЯ.

  После месяца бомбёжек, когда фашисты приблизились к Москве, однажды, отец пришёл с завода днём, что было необычно, и я услышал, как он сказал маме:
 - Надя, принято решение эвакуировать семьи в Чувашию на пароходе по Волге. Возьми только самое необходимое. Завтра рано утром подъедут машины и отвезут на пристань.
 - Стёпа, неужели так плохо, что немцы могут придти сюда. Я не хочу уезжать, так как считаю, что немцы сюда не дойдут.
- Не выдумывай, так надо для безопасности детей,-лаконично ответил отец и ушёл снова на завод. Мама стала собирать вещи и укладывать их в один большой узел, который можно повесить на плечо. Чемоданы в таком случае не позволяли нести сестру на руках, а меня за руку.  На рассвете мы вышли во двор, где в сыром и туманном воздухе, мелькали призрачные фигуры остальных жильцов дома, готовых к отъезду в неопределённом направлении. Это были женщины с детьми и пожилые люди.Многие старые люди отказались от эвакуации. Через полчаса подъехали грузовики, оборудованные лавками и накрытые брезентовым тентом. Посадка затянулась, так как многие не могли самостоятельно залезть в кузов. Наконец, мы тронулись и минут через двадцать были в Речном порту, где стоял у причала двухпалубный пассажирский пароход, сверкая белизной и без всякой маскировки. К сожалению, названия его я не помню. Мы попали в каюту на верхней палубе ещё с одной женщиной с мальчиком четырёх лет. При отплытии нас никто не провожал и не махал нам ручкой, на причале было пустынно и пароход отчалил, не дав традиционного гудка. А вечером случилось непредвиденное и ужасное. Пароход уже плыл по территории Чувашии, когда на горизонте появилось два немецких “ Мессершмита” и стали делать заход на мирный пароход. Пассажиры с ужасом наблюдали за ними, надеясь, что они не откроют огонь по женщинам и детям. Но фашисткие стервятники не хотели отпускать намеченную жертву и, развернувшись, пошли на второй заход  Все, кто были на палубе бросились в панике в каюты, На трапе образовалась пробка, люди спихивали друг друга, визжали женщины, плакали дети. Мама, посмотрев на это столпотворение, приняла очень правильное решение, которое нас и спасло. Она определила с какой стороны заходят “Мессеры” и, схватив нас, отвела за пароходную трубу с противоположной стороны, закрыв при этом собою. Фашисты опустились очень низко и открыли шквальный пулемётный огонь. Многие стали прыгать в воду, но это не помогло, так как вода была очень холодная и многие до берега не доплыли.Пули робивали и стены кают, но такой убойной силы уже не имели.Наша труба нас не подвела и слышно было цоканье пуль о неё. Когда “Мессеры” развернулись и пошли на второй заход, то мы переместились на  противоположную сторону трубы. Так, благодаря аминой смекалке, мы остались живы. Пароход получил повреждения и причалил к ближайшей пристани, нас всех высадили на берег и сообщили на завод.
 В помещении пристани все не помещались и часть людей отвели в деревню в клуб. Мы остались на пристани, хотя там было очень тесно, но после таких переживаний никто не роптал, а только плакали.К утру приехали грузовики, колонну возглавлял наш отец. Нас погрузили и к вечеру мы были снова дома.
 



                ПЯТНО  ТРЕТЬЕ - ПРОВОДЫ.

 Любые проводы всегда грустное событие, а проводы на войну ещё и трагическое, так как возвращение под большим вопросом. Как-то отец пришёл с работы раньше и сказал маме:
 - Завтра утром я должен быть у Военкомата на сборном пункте, меня призвали, кто - то постарался и меня лишили брони
мама сначала замерла, а потом зарыдала навзрыд. Мы поняли, что в семью пришло горе. На следующее утро отец попросил его не провожать, но мама настояла на том, что мы подъедем к сборному пункту позже. Отец крепко нас обнял, поцеловал и ушёл. Через час мама собрала нас и мы поехали к военкомату.
 Наша семья на тот момент жила в Канавино, район Горького, так как отца с автозавода перевели на завод “Красная Этна” директором. Во дворе военкомата стояли десятка два мужчин в возрасте от 30 до 40 лет и среди них наш отец, они ждали автомашины. Мы подошли к отцу и встали рядом. Он старался шутить, успокаивая маму, что всё будет хорошо. Во двор заехал большой автобус, мы ещё раз обнялись и он со всеми  мобилизованными сел в автобус. Мы могли видеть его последний раз, но  этого не понимали, а мама была в отчаяньи. А через месяц случилось чудо и отец неожиданно вернулся в военной форме офицера. Ему восстановили броню и отозвали из армии, поручив снабжать город топливом.
  Вторые проводы - это проводы маминого брата дяди Саши.или полностью Александра Александровича, красивого и талантливого мужчину, но неудачного в личной
жизни. У него осталась дочь, которая впоследствии использовала в Москве вместе со своей матерью все льготы, как семья погибшего, получив квартиру в Москве. А провожать отца и мужа они не пришли. Я запомнил его весёлое лицо, он был в военной форме со скатанной шинелью через плечо и вещевым мешком, из которого  достал пачку пшёноёй каши с салом, протянул её маме со словами:
- Надя, покорми детей и у них будет память обо мне.
Мама отказывалась, но он настоял. К несчастью, мы видели его послеследний раз, так как пришло сообщение, что он пропал без вести. Все поиски в послевоенные годы результата не дали. Дядя Шура был прав, я до сих пор помню вкус пшённой каши, которая тогда оказалась нам деликатесом и оставила воспоминания о нём..

                ПЯТНО ЧЕТВЁРТОЕ - ПЕРЕЕЗД.

   Однажды, в 1944 году, зимой, отец пришёл с работы днём и заявил, что надо собираться в дорогу, так как его направили на работу в город Харьков для восстановления Тракторного завода. Мама была в шоке, она родилась в Сормово, район Горького, там жили её  родители, братья и сёстры, а тут надо ехать в Украину, да ещё зимой. Более того для этого предоставили товарные вагоны, или их ещё в народе называли теплушками и даже телятниками. Сборы были недолгие, взяли только носильные вещи, мебель не брали. Отец с нами не ехал, всю группу сотрудников отправили раньше самолётом. Утром приехали машины и  отвезли всех отъезжающих на вокзал на запасной путь, где стоял поезд. В каждом вагоне размещали по две семьи. В середине вагона стояла металлическая печь “буржуйка”, так прозвали её в народе за прожорливость дров и угля. Для того, чтобы согреть воздух в вагоне надо было топить её круглосуточно. В одном из вагонов, или даже в нескольких, везли уголь и дрова.Мы ехали одиннадцать суток, хотя в мирное время пассажирский поезд преодолевает этот маршрут за сутки. Мама все вещи, что мы взяли, обменяла на продукты. Мы были голодные и холодные, но, наконец-то, доехали. Отец встретил нас на вокзале. Мы сели в автомобиль ГАЗ - 67, советский “Виллис”, и поехали через город в посёлок Тракторного завода.  По пути попадалось много разрушенных бомбёжками домов, они напоминали театральную сцену, когда одна стена дома цела , противоположная рухнула. На целой стене висят коврики, фото, картины и стоит кое- какая мебель. На улице стояли брошенные фашистами легковые автомобили и никто их не брал. И вот мы дома. Отец получил прекрасную трёхкомнатную квартиру в центре посёлка в знаменитом доме №20. Так мы стали харьковчанами.
А в 1951 году отца перевели на работу в Москву и туда мы переехали грузовиком вместе с мебелью и котом Топсиком.
 Прощай Украина и здравствуй Москва, но она нас не отпустила просто так, в 1962 году наша семья оказалась в Киеве, где я живу до сих пор и здесь похоронены мои родители.