Гешефт

Во время летних каникул мы с моим ближайшим другом Володей, тоже студентом одного из ленинградских вузов, путешествовали по Северной Осетии и Грузии, а теперь возвращались домой, в Ленинград. Вместе с нами в Ленинград ехали Вовкин однокашник Слава и две девушки, с которыми мы познакомились в туристическом походе, Нина и ее подруга Люська, тощая с глазами навыкате. С ней у Вовки возникла жуткая любовь.
Сели на поезд мы в грузинском селе Цихисдзири, которое являлось последним пунктом нашего путешествия, где провели пять чудесных дней на берегу теплого Черного моря, из которого почти не вылезали.
Ехать, однако, нам удалось недолго. Оказалось, что на дороге где-то около Гагр оползень и путь дальше закрыт. Наш поезд застрял на станции Самтредиа. Пассажиров высадили из вагонов, и все мы стали дожидаться автобусов, которые должны были перебросить нас дальше, за оползень, чтобы пересадить в другой состав.

Время шло медленно. Было жарко. Вовка с Люськой и остальные мои попутчики расположились в здании вокзала, а я ушел на перрон читать своего Фейхтвангера. Вдруг ко мне подошел парень лет двадцати с жуликоватыми глазами и быстро спросил: «Кольца нужны?» В то время я был студентом третьего курса, активным комсомольцем, любил классическую музыку и живопись импрессионистов, но вместо того, чтобы спокойно отказаться от этого странного предложения и продолжить чтение, я внезапно охрипшим голосом спросил: «Какие кольца?». «Золотые», – сказал он и показал мне два кольца, вроде золотых и, как мне показалось, огромных. Кровь застучала у меня в висках. Куда девалась зарождающаяся интеллигентность. Во мне заговорили поколения предприимчивых предков – часовщиков, ювелиров, менял и купцов. Я представил себе, как приезжаю домой и с небрежным видом показываю отцу эти кольца. И он, часовой мастер, понимающий в этих делах, в восторге от моей сметливости. Более я не сомневался. Парень попросил за кольца часы «Победа», которые были у меня на руке (отцовский подарок на окончание школы), и брюки, которые тоже были на мне. Я сказал: «Заметано», и рванул в здание вокзала, где был мой чемодан, чтобы переодеться. Надел свои старые тренировочные штаны и с брюками в руках дунул обратно. Вовка проводил меня недоуменным взглядом, но тут же про меня забыл – им с Люськой было не до меня.

Сделка состоялась. На прощание парень сказал, что, если что, я его не знаю, и он меня не знает, потому что кольца ворованные, и он стянул их из-под венца!!! И исчез.
До меня не сразу дошли его слова, но когда они до меня дошли, меня натурально затрясло. Такого страха я не испытывал больше никогда. Сначала я попытался продолжить чтение, но эта попытка успехом не увенчалась. Находиться одному мне было невозможно. Я вернулся в зал ожидания и сел рядом с влюбленными. Наверно, я был красивого цвета, потому что Вовка вдруг спросил, чего это я, а я, естественно, ответил – ничего и затих. Внезапно в вокзал вошли двое мужчин в одинаковых синих плащах и в одинаковых соломенных китайских шляпах. Это за мной, подумал я, и спокойным строевым шагом шуранул в вокзальный туалет, где и пробыл полчаса. Когда я, дико озираясь, вышел, выяснилось, что меня все наши ищут и автобусы наконец-то пришли. Все трое суток, которые мы тащились в каком-то дополнительном поезде, я рукой или, прижимаясь задом к стенке, проверял наличие колец, а каждый час (и ночью) скрывался в вагонном туалете, развязывал носовой платок и пересчитывал их. Их было два. И они очень блестели.

А параллельно с моей «золотой лихорадкой» шла реальная жизнь. Мы должны были пересесть в Харькове на другой поезд, уже до Ленинграда. Так вот, когда мы забирали свои билеты у проводника поезда, на котором долго ехали с Кавказа, одной из наших девушек, Нине, проводник, то ли по ошибке, то ли со зла, отдал билет не до Ленинграда, а только до Харькова. Обнаружила она это поздно и нам на последние деньги пришлось покупать ей билет, не бросать же человека, после чего мы остались с тремя рублями на пятерых на трое суток. Они меня, конечно, сразу же назначили завхозом. Я пошел за продуктами и в ближайшем к вокзалу магазине купил колбасы «собачья радость» (была тогда такая самая дешевая колбаса, похожая на сегодняшние сардельки) и хлеба на всю треху, и мы сразу же все съели. Теперь у нас уже не было ни денег, ни еды.

В поезде мы попали в плацкартный вагон, но у нас-то были билеты без плацкарты, поэтому мы залезли на третьи полки и залегли, стараясь слезать пореже, чтобы экономить силы. А внизу все время ели. Все время. На вторые сутки народ начал понимать, что мы загибаемся, а у них как раз стали загибаться их припасы, в точности, как описано у незабвенных Ильфа и Петрова в «Золотом теленке», когда Остап Бендер едет на смычку Турксиба. На этом голодная часть нашего путешествия закончилась, и мы с восторгом начали уплетать котлеты, крутые яйца и пирожки, а сердобольные проводницы вагона, узнав о голодающих пассажирах, даже сварили нам картошку, которую они успели накопать на каком-то полустанке. Не повезло только бедному влюбленному Вовке. Его пробрал голодный понос. Есть он не мог, а каждые пятнадцать минут с грохотом стаскивал с третьей полки свои двухметровые кости и бегал в туалет.

В Ленинграде мы с Вовкой тепло попрощались с попутчиками и пешком (денег на трамвай не было) поплелись на свою Гороховую, мы жили в соседних домах.
Отец как раз был дома. Все тяготы пути у меня вылетели из головы в предвкушении триумфа. Я достал кольца и сказал небрежным тоном: «Папа, я тут купил пару золотых колец, по случаю!». Отец мельком взглянул на кольца и сказал ужасную фразу: «Но ведь они серебряные и вот проба – 875». «Сколько же они стоят?», – спросил я. «Рубля три оба». Это был конец. Надо отдать должное отцу. Он меня совсем не ругал. Но у меня навсегда пропал вкус к коммерции.