Владимир Стеф - ПИР АИДА - боль

        *

Все было прекрасно и ничуть не больно.
К. Воннегут «Бойня номер пять»
Многое в человеке похоже на устрицу, отвратительную и скользкую, которую трудно схватить.
Слишком грубо и сердечно говорю я для шелковистых зайцев. И еще более странным звучит мое слово для всех – чернильных рыб и лисиц пера.
В эти весны и пестрые луга не должен верить тот, кто знает род человеческий, непостоянный и малодушный!
Здесь ад для мыслей отшельника: здесь великие мысли кипятятся заживо и развариваются на маленькие.
Здесь разлагаются все великие чувства: здесь может громыхать погремушка костлявых убогих чувств!
Они холодны и ищут себе тепла в спиртном, они разгорячены и ищут прохлады у замерзших умов, все они хилы и одержимы общественным мнением.
Существует здесь также много благочестия, много лизоблюдов и льстивых ублюдков перед богом воинств.
Здесь течет кровь гниловатая и тепловатая и пенится по всем венам, плюнь на большой город, на эту большую свалку, где пенится всякая накипь!
Ф. Ницше «Так говорил Заратустра»
Человек, как шимпанзе, не может надолго на чем-то сосредоточиться, он зевает, ему нужно разнообразие, тогда рождаются Декарт и Лейбниц, чтобы его развлечь.
Мы все предположительно пилигримы, все предположительно находимся в поиске, но на деле это относится к очень  немногим из нас. Большинство – беспросветные кретины, симулянты, ничтожества.
Провалиться мне на этом месте, если Парфенон –свидетельство какой-то культуры. По мне, это просто мраморная птичья клетка.
Маленькое существо, слизень, которое растет в ней и превращается в нечто более громоздкое и неуклюжее. Она вскоре исторгнет его из себя. Но душераздирающий вопль, издаваемый существом,  заставит отдавать себя ему на пропитание. Этот паразит будет питаться ею еще долго.
Как аппетит может быть приятным? Он может быть хорошим или плохим.
Лоренс Даррелл «Бунт Афродиты»
Мы чаще всего тратим жизни на то, чтобы заработать деньги, тогда как нам необходимы деньги, чтобы выиграть время.
Иметь деньги – значит иметь время.
Камю «Счастливая смерть»
Никто не поможет несчастным, застывшим в безмолвии столетий,
И случай не кажется частным увидевшим лица эти.
Арсентий Угрюмый «Плоский череп скандинавского бога»
Только теперь он уразумел жестокий парадокс, заставляющий нас дважды обманываться в тех, кого мы любим: сначала возвышая их, потом – развенчивая.
Камю «Счастливая смерть»
Разглагольствования – это официальный режим общения 1990-х годов.
Коупленд «Рабы «Майкрософта»
Дай мне возможность выбрать себе отца, я бы не родился.
Разыгрывать небесные трагедии и превращаться в бога позволено каждому. Надо только вырвать жалость из сердца.
Камю «Калигула»
Так редко поют красиво в этой земной глуши.
Вертинский.
Мается-мается. То грешит, то кается, а все не признается, что все дело в нем.
Мне нож по сердцу там, где хорошо. Я дома там, где херово.
БГ

НАСТОЯЩЕЕ. Пирамида. Индивидуальное жилое пространство №8769-прое-678935. Рассуждения Кэца.
Все больше и больше получается дефектных детей и их приходится отдавать дикарям – такой закон. Да и не нужны они тут. И без детей неплохо. Ну и что, что мы вымрем. Кого это волнует? Все равно все мы конечны. А после нас хоть потоп. Нам все равно. И мне тоже. В этом плане я вполне согласен с нашим обществом, с мнением большинства. Хотя большая часть людей – форменные психи.
А дикари считают нас богами. Они думают, что рождение ребенка – это магия. Сами-то они вряд ли репродуктивны, они же и есть те самые дефектные, которых мы выкидываем наружу. Хотя может где-то далеко от Пирамиды и есть более-менее нормальные дикари, которые способны размножаться, которые в этом деле не зависят от нас. Интересно, а как дикари справляются с все возрастающим потоком детей? Ведь у них там, наверное, еды не больно-то много. Они от голода-то не умирают, случаем? Хотя это меня мало волнует. Просто интересно. Праздное любопытство. Заняться-то особенно нечем. Мы так мало знаем друг о друге, хотя вроде как и мы, и они люди. Нам не интересна их жизнь. В принципе, мы даже не интересуемся друг другом. Каждый из нас живет в своем аутичном изолированном мирке, многие считают себя самодостаточными вместе с этими техническими прибамбасасми, которые обеспечили нам коммунизм, так сказать. Дикари не могут узнать о нас практически ничего, даже если захотят. Наше современное общество вообще мало что интересует. Мы все – апатичные бездельники. Нас и судьба нашего вида мало заботит. Естественно размножаться никто не хочет, особенно вынашивать ребенка. Фу, как представлю себе беременную женщину, тошно становится. Они такие страшные, как будто у них гигантская опухоль, или полный живот глистов. Какая мерзость. Слава богу, у нас сейчас таких не встретишь. Это осталось лишь в истории. Можешь полюбоваться на голограмму, если ты такой извращенец.
Никто не хочет выходить за пределы Пирамиды. Ведь там антисанитария, естественное слишком яркое освещение, много всяких растений, насекомых и прочей дряни. Но в последнее время меня тянет туда, потому что в Пирамиде слишком скучно.
Одиночество пронзает тьму улиц.
Когда тебя душат, ты тоже можешь испытывать эйфорию.
Люди предпочитают заниматься сексом с роботами, потому что эти неодухотворенные объекты потворствуют всем начинаниям больного человека. А общество наше поражено сумасшествием. Безликость робота и совершенство его форм – вот что нужно современному человеку. Поэтому противоположный пол, по сравнению с роботом, представляется людям весьма уродливым и непригодным для секса, а только лишь для общения. Да и это не всем нужно. А есть и такие, которые отказываются от секса принципиально. Видимо, у них что-то не в порядке с гормонами, хотя внешне они никак не отличаются от остальных. Правда, я редко вижу людей.

БУДУЩЕЕ. Пирамида. Спустя многие годы.
Эльто бежал по тускло освещенным коридорам. Его глаза были устремлены вперед в поисках источника пищи. Он пронзал своим массивным телом тонкое существо окружающей его атмосферы. Передвигался Эльто исключительно тихо, что уже ни раз спасало его от гибели. Некоторые из оставшихся в живых считали, что если они нашли источник пищи, то являются его исключительными владельцами. Раньше Эльто никогда не нападал первым, но пару раз его благородство чуть было не погубило его. После этого он принял еще один из жестоких законов его времени: кто остается в живых, тот и прав. Но бывали и такие случаи, когда он приносил еле живых людей к источнику пищи и, покормив, оставлял их там, а сам бежал дальше. Все равно надолго еды не хватало – максимум на неделю, а затем автомат прекращал работать на неопределенный срок.  Все тело Эльто пребывало в постоянной готовности к   неожиданному нападению.  Где-то там впереди был долгожданный  работающий автомат. Но где? Сколько еще бежать? Не известно.
Вдруг впереди забрезжил яркий свет. Эльто побежал быстрее. Свет становился все ярче и ярче. Но неподалеку от работающего автомата его может поджидать неприятель. Еще и поэтому нельзя было долго находиться рядом с раздатчиком пищи. В любой момент из темноты могут нагрянуть нежданные гости.  Вот уже Эльто подобрался к углу, за которым находился источник света. Эльто осторожно посмотрел за угол. Метрах в десяти от него была яркая вывеска с надписью: «Картотека истории Земли». А под ней была закрытая пластиковая дверь. Неимоверная ярость охватила Эльто. Он подбежал к двери и стал в отчаянии стучать по ней кулаками и ногами. Но дверь была удивительно крепкой.  Немного успокоившись, Эльто побежал дальше. Порадовал только попавшийся водоснабжатель. Но их, благо, было много. От жажды сложно было умереть. Тем более, что вода была практически всегда.
 Самой большой опасностью были группировки людей, но их Эльто всегда благополучно обходил стороной, даже если они выставляли дозорных. Правда, один раз Эльто пришлось оглушить одного такого дозорного, а потом спасаться бегством.
После питья Эльто понял, что сильно устал. Он зашел в одно из темных ответвлений тоннеля, залез в углубление в стене, которое находилось чуть выше его макушки, и заснул.

НАСТОЯЩЕЕ. Кэц.
Произошло одно занимательное событие. На одной из свалок (а я люблю по ним ходить) я нашел настоящую книгу. Правда, она была порвана, пожелтела, испачкалась, и в ней не хватало множества листов, но ничего, с этим я как-нибудь справлюсь. Я вообще предпочитаю читать по старинке, а не забрасывать в собственный мозг, как в топку, разные романы. Мне не нужен роман целиком. Я хочу его получить по частям, как жизнь.
За стеной кто-то потрясающим упорством уже который год издевается над скрипкой, умудряясь извлекать из нее пресквернейшие звуки.
Как меня достала перманентная драма жизни, хочется хотя бы немного счастья.
Жизнь, что ты играешь со мной, как кошка с мышкой. Я уже весь исцарапан от неопределенности.
Суицидальные ландшафты лунным пейзажем стелятся в моей голове.
У каждого человека должно быть моральное право умереть, если он того страстно желает.

КНИГА, которую читает Кэц.
Литература ничего никому не должна. Свобода литературы возможна лишь в том случае, если ее не читают всякие уроды, если они ей даже не интересуются, как будто ее и нет вовсе. Невидимость авангардной литературы – один из главных факторов ее существования. Если же она становится выпукло-истеричной, то обязательно найдется немало посредственных скотов, которые вознамерятся ее запретить.
Эзопов комплекс, как непременный атрибут интеллектуального меньшинства, проявляется не только в речи, но и в поведении, что далеко не всегда идет на пользу всем.
Истинные ценители красоты погружаются в болота мерзости, дабы ощутить всю силу прекрасного, дабы она не превращалась в обыденность. С другой стороны, в интеллектуальной вычурной мерзости есть свои особенные плюсы, которые больше нигде не встретишь.
Писательская деятельность – это аутичная игра. Читатели тоже в нее играют, только в несколько ином варианте. А телевизор, компьютер – это тоже путь к аутизму?
Когда человек не читает современных авторов художественной литературы, не слушает современную музыку, он уже одной ногой в старости.
Книги не учат жизни. Книги учат думать. Только вот о чем?  О том, о чем лучше не думать? Или правду не стоит скрывать в глубинах себя?
Как бы мне хотелось по-настоящему залезть человеку в голову, почувствовать, что он чувствует. Только это должен быть человек, которого ты не боишься потерять. Современные писатели достаточно широко разворачивают перед читателем свою душу, только это не совсем то.

НАСТОЯЩЕЕ. Кэц.
Я – урод. Но я не всегда был таким. Когда-то я был очень даже ничего. Просто мне не повезло. В этом виноват и я, и еще кое-кто. А сейчас я лежу в этой долбаной больнице для различных уродов, которые либо сами себя такими сделали, либо кто-то или что-то им помогло в этом несложном деле. Я терпеть не могу уродов. Мне претит тут находиться. Но я ничего не могу поделать. Здоровый мир мне заказан – это не место для уродов. Поубивал бы я всех тут, если бы мог. Но я не убийца.
План у меня был простой. Привязать один конец веревки к перилам балкона, на втором сделать петлю, нацепить себе на шею и сброситься вниз. Достала меня эта жизнь. Не было сил у меня с ней мириться. Веревка у меня была длинная – метров пятнадцать. Я надеялся на то, что мне оторвет голову или уж хотя бы у меня переломятся шейные позвонки и вопьются в спинной мозг. Короче, я хотел мгновенную или же просто быструю смерть. Но не судьба. Какой-то черт вздумал тоже погулять по балкону, заметил меня и захотел остановить. Но я без боя не сдавался. И в итоге мы оба полетели вниз. Да, прокатился я по фасаду Пирамиды дай боже. Этой сердобольной свинье повезло – он издох на месте, а я вот теперь превратился в кучу навоза, еле теплящуюся на этой планете. Ну, ничего. С одним уродом я, по крайней мере, поквитаюсь. С собой. Тем и живу. Уж вторая попытка мне точно удастся. Я в это верю. Смысла нет о чем-то жалеть. Надо идти дальше и наплевать на прошлое.
Когда-то я считал, что лучше находиться по соседству с интеллектуально неполноценными людьми, чем со своей отрубленной головой, но теперь я придерживаюсь противоположного мнения.
Раньше для меня главными были свобода и счастье. Первое в какой-то степени у меня было до недавнего времени. Последнего я не смог узреть. Я потратил столько времени зазря, пытаясь откопать это сокровище- счастье, но все без толку. Даже на краткое мгновенье оно не показывалось передо мной. Человек создан для ожидания счастья, для стремления к нему. Но мои силы уже исчерпаны.
Когда-то в детстве я смотрел фильм про пустоту, от которой убегали главные герои. Помню, он произвел на меня впечатление. Тогда я еще не знал, что это мой случай.
Частенько на меня накатывает отчаяние, с которым я не могу совладать. Я просто лежу в этой зловонной луже своих эмоций и ничего не могу сделать, все становится мне безразличным.
У меня спартанский подход к людям. Если ты урод – ты должен умереть или скрывать от людей свое уродство. Если ты не можешь даже следить за своей внешностью, то как ты можешь называться женщиной? К мужчинам, правда, это тоже относится.

КНИГА
Я испытывал к ней чувство глубокого отвращения. Оно стало возникать во мне постепенно, а затем разрасталось, как дерево, как рак, во все стороны. Это чувство осталось даже тогда, когда я с ней  расстался. У меня возникает такое ощущение, что на какое-то время  у меня помутился рассудок и я трахался со зловонным полуразложившимся трупом. Хотя объективно она не так уж и плоха. Многие, я думаю, захотели бы взять такую в жены. Но не я. Меня бесит ее облик, ее запах, меня раздражают ее прикосновения, мне самому противно к ней прикасаться. Она кажется мне чем-то вроде раздавленного таракана на кухонном столе.
Омерзение просачивается сквозь пожелтевшую штукатурку реальности.
Я никогда не любил обниматься, целоваться с родственниками. Для меня это подобно извращению.
Мне противны страшные девушки. Меня чуть ли не тошнит при виде их, как будто они калеки или прокаженные. Мне даже общаться с ними сложно.
А бабки на пляже напоминают мне выброшенных на сушу утопленников, которые не один день пролежали под водой.


НАСТОЯЩЕЕ.  Кэц.
Хочется выдернуть из груди сердце и растоптать его, вытащить жабу, которая жрет меня изнутри, отравляет меня своими тлетворными соками. Хочется вонзиться зубами в свои вены и выдрать их с корнем. Меня все раздражает, меня все бесят. Я больной, я общаюсь с больными людьми, а здоровых для меня не существует.
Ничего не меняется в этой сраной жизни. Только лишь одна погань сменяет другую. И так бесконечно. А ты все на что-то надеешься, как последний дурак, верящий в сказку.
Мне приснилось, что я встал рано утром, взглянул в зеркало – а там старческая рожа. И все тело болит. Я оглядел себя. Да я же долбаный старик. Куда же на хрен делись все эти годы? Чувствуется, все к тому идет.
Мне иногда кажется, что суицид – это естественный отбор для современного общества.
Я удивляюсь тем людям, которые, имея суицидальные мысли, продолжают размножаться. Неужто они столь эгоистичны? Или они просто не думают о будущем? Самое поганое (или нет?), что люди вообще не думают, они просто живут.
Как меня бесят слабоумные фанатики, верящие в разнообразные религиозные сказки!
Я всего лишь несостоявшийся самоубийца, который никак не может (или подсознательно не хочет?) закончить начатое. Или я просто вот такой извращенный мазохист?

КНИГА
То Место, из которого я попал в Тюрягу, было еще хуже. Здесь, можно сказать, курорт. В первую очередь, гигантское психологическое давление. Многие именно из-за него и сходили с катушек. Мы были там, как крысы, которым то давали пожрать, то били током, причем, в произвольное время. Могли заорать на тебя из рупора среди ночи, могли подкинуть в постель змею. Даже вспоминать не могу. Бюрократия в этом Месте была хуже, чем у Кафки, а нам приходилось выполнять очень много различных поручений, частенько прямо противоположных. Но если что-то пойдет не так, виноватым окажешься ты и тебя НАКАЖУТ!
Недалеко от того Места протекала небольшая судоходная речка, а над ней был автомобильный мост. Так вот,  один виновный привязал  конец веревки к перилам моста, а из другого сделал петлю и нацепил себе на шею и спрыгнул с моста аккурат перед рубкой  капитана проходящей баржи. Вот капитан, наверно, был удивлен, когда к нему в рубку (или как она там называется?) ворвался покойник с петлей на шее. Переполоху тогда было хуже некуда.  Наказали практически всех и очень сурово. А за что, спрашивается?
Но не прошло и месяца, как у нас случился еще один инцидент. У этой речки была небольшой аппендикс, на котором на понтоне находилась церковь. Так вот, один малый где-то за неделю до события перенес на противоположную сторону реки кучу всякого оружия, а затем стал палить оттуда по церкви из гранатомета, потом пулемета, потом автомата.  Пока наши сообразили, что к чему, он уже израсходовал  огромное количество боеприпасов, а от церкви остались одни рожки да ножки. Ну, и человек десять шальные пули-осколки покосили. А в церкви-то никого не было. Церковь просто была поводом. Естественно, его застрелили. Говорят, всадили в него пуль триста.
А меня вот, к счастью, направили в Тюрягу, потому что вел я себя необычно. Например, гулял в часы отдыха без видимой цели. Не из пункта А в пункт Б. Необычность – тягчайший грех.
А в Тюряге хорошо, хоть и скучно. Есть дают. Спать дают. Никто не донимает меня дурацкой деятельностью. Гуляем по цементному дворику, огороженному бетонным забором с колючей проволокой под напряжением. В основном, народ сидит и курит, а я хожу по кругу. Наверное, это кого-то раздражает, но мне наплевать. Я  тут белая кость, потому что я из Того Места. Заключенные даже боятся подходить ко мне. И наверняка пытаются вычислить, сколько именно кругов я сделал, каких, с какой скоростью. Никто не поймет, зачем я это делаю. А понимать тут и нечего. Просто разминаю затекшие ноги и спину. Я хожу по двору с заткнутыми ушами и чувствую себя тигром в клетке, которого недавно поймали в джунглях.
Посреди нашего закутка-дворика находится уродливая железобетонная полусфера непонятного предназначения, вокруг которой я, собственно, и брожу. Люди тут тихие, слабоумные, как и большинство вообще, и это меня радует, хотя иногда хочется с кем-нибудь поговорить. Сокамерник мой во сне разговаривает, а я слушаю его идиотский матерный спич, правда, иногда смешно.
Мне здесь никто не докучает, не привязывается с разными советами. А я держусь в стороне и наблюдаю за людским муравейником.

НАСТОЯЩЕЕ
Что мне, калеке, остается делать, кроме чтения авторов 20-21 веков. Если они оказываются слишком нудными, то я их провидеваю. Но чаще я читаю по старинке.  И еще вот  Книга. Это почти библия для меня в хорошем смысле этого слова.
Я с нетерпением жду очередной дозы лекарства, когда мой разум, наконец, сможет на время отключиться, чтобы я хоть ненадолго избавился от гложущих меня мыслей.
И вот, наконец,  я дождался. Все очень плавно и седативно. Хочется лечь на траву и наблюдать за движением облаков. Хорошо. Мозг мой чист от скверны. Жалко только, что можно любоваться лишь подобием облаков и травы, да и то только дома. Здесь такого нет.
Мой разум, тем временем, стал потрясающим образом тормозить. Захотелось лечь на палую листву и созерцать небо сквозь голые сучья деревьев.
Я, как писатели 20-21 веков, страдаю словесным эксгибиционизмом: я обнажаю свои чувства, свои мысли перед людьми.
Лекарства помогают оторваться от мыслей об убогой реальности и думать о том, о чем ты хочешь, а не о том, о чем тебя вынуждают думать.
Предаюсь чистой, незамутненной излишними эмоциями меланхолии. 

КНИГА
Иной раз я просыпаюсь среди ночи и мне кажется, что я лежу на теле мерзкого гигантского  чудища, которое издает зловещие лязгающие звуки, пытаясь меня защемить своими лопастями или жвалами.
Дни так похожи один на другой, что я уже потерялся во времени. Благо, я много сплю. Здесь ничего не происходит. Здесь тихо. Здесь время остановилось.
Некоторых отличившихся из Того Места отправляли в Глубочайшую. Там они были в среднем в течение месяца. С одной стороны, там нечего было делать, с другой – запросто могли убить. Попал как-то в Глубочайшую один такой тип, который был весьма неадекватен даже для такого места. По ночам он ходил вдоль забора, а днем очень странно себя вел: он брал в руки книгу и создавалось такое впечатление, что он просто созерцает буквы, как какую-нибудь мантру, а не читает. Он уходил куда-то далеко. Так вот, оказалось, что он просто-напросто сидит на транквилизаторах.
Был  еще один дядя в Глубочайшей, который вместо положенного месяца просидел там почти три. Многие там «сидели на паровозе», который ехал в далекую солнечную страну Уганду, где все хорошо. Проще говоря, народ там постоянно бухал. Так вот, тот самый дядя, однажды узнав, что смены ему не нашли, «дико обрадовался» и решил пересесть с паровоза на скоростной поезд. Выражалось это в том, что он пил ровно столько, чтобы отключиться. И происходило это каждый раз, когда он пробуждался. Так продолжалось до тех пор, пока не приехал его сменщик. Но дядя так увлекся экспрессом, что даже не заметил, что проехал свою остановку. Так что он провел в Глубочайшей лишнюю неделю, прежде чем его привели в чувства. 
Один  обитатель Тюряги как-то убирал мою камеру и сетовал на судьбу, дескать, как он ненавидит это заточение и как он хочет домой. Он тоже был из Того Места, но в куда более плохих условиях, чем я. Мне действительно  жаль его. Я даже не могу себе представить, как бы повел я себя, окажись я не его месте. Наверное, пустил себе очередь из автомата в башку.
Есть здесь еще депрессивная старушка, которая вроде как должна убирать нашу камеру, но на деле этим занимаются низшие, так как эта старушка мало на что способна. Держат ее здесь из жалости. А ей жалко местных обитателей, ну, и саму себя, естественно. Она напоминает блаженную старушку, у которой во время войны убили всех сыновей и мужа, отчего она и спятила.

КНИГА
Огненная грива преследует вертолет. Он падает в поле. Со всех сторон подбегают люди. Через какое-то время  подъезжают пожарные, приезжают машины скорой помощи. И вот я подхожу ближе к обугленному остову «души мертвого танка». Я вижу перед собой свалку  из искореженного железа, обугленных изуродованных человеческих тел. Кое-где из-под обугленной кожи-одежды торчат наружу разноцветные внутренности. У одного не хватает половины черепа, его просто нет. У большинства оторваны конечности, неестественно скрючены пальцы, вывернуты руки. Грязь и вонь. Несуразная черная с небольшими вкраплениями зеленого мешанина из останков вертолета и людей. Мы складываем тела и части тел в специально предназначенные для этого мешки. Одно дело говорить о смерти, совсем другое – видеть ее своими собственными глазами, присутствовать при этом.

КНИГА
В детской игре под названием «войнушка» мне всегда нравилось, когда меня убивают. Падаешь, а потом лежишь себе на траве и притворяешься мертвым. Меня всегда интересовала смерть, особенно моя.
Такое впечатление, что Тюряга находится вне пространства и времени, сама по себе.
Но и в Тюряге я лишний, я изгой. Мне не интересно общаться с местными обитателями. И еще это время, счет которому я потерял. Слишком однообразно! Я уже путаю действительность и мои сны. Я, наверное, скоро свихнусь. Когда я просыпаюсь, я не сразу понимаю, что я в Тюряге. А так хотелось бы оказаться на свободе. Что меня радует, так это тот факт, что я более не в Том Месте.
В Тюряге есть один человек  с блаженным шизофреническим лицом. То ли  я его знаю, то ли он мне кое-кого напоминает (а уж я-то знаю кого!). Я представляю, как он скальпелем аккуратно медленно вскрывает животик маленькой девочке, не испытывая при этом никаких эмоций. Лишь ни к чему не обязывающая ухмылка и глаза смотрящие в пустоту. Такое впечатление, что он занят обыденным делом, малинку собирает. Руки, ноги и туловище девочки скреплены зажимами. Она лишь может крутить головой. У нее такие красивые кудрявые русые волосы. Она истошно кричит. Но никто ее не слышит, кроме монстра, кромсающего ее юное тельце. Он дает ей покричать вдоволь, а затем вновь приступает к своему ужасному делу...
Есть еще в Тюряге одна работница, которая практически каждый день разбивает посуду. Может, она так развлекается, или она просто такая неуклюжая. Но с работы ее почему-то не выгоняют.
Я продолжаю ходить по кругу вокруг этого бетонного сооружения, хотя это дело мне уже порядком надоело. Но что еще делать? На меня смотрят, как на дурака, но мне плевать. Такое отношение даже доставляет мне какое-то извращенное удовольствие.
Размытость – вот, что сейчас меня окружает, размытость образов, идей и самого бытия. Я просто хочу заснуть и больше никогда не просыпаться.
Я просыпаюсь ночью и не могу понять, в какой я реальности. Утром я тоже с трудом догоняю, где я. Но когда, наконец, до меня доходит, что я в Тюряге, на душе становится крайне погано.
У меня нет аппетита. Пища мне кажется ужасно мерзкой, как если бы вместо еды мне давали личинок или какую-нибудь гниль.
В Тюряге есть  одно преимущество, которое крайне сложно найти в обычной жизни. Здесь тебя не заботят внешние, бытовые проблемы. Здесь, в общем-то, тебя не беспокоит ничего, кроме насильственного удерживания в одном месте. Но во дворике, на природе, так сказать, можно от этого абстрагироваться и проникнуться бытием, слиться с окружающим, забыть на время свою социальную сущность. И тогда ненадолго приходит умиротворение в душе. Но большинство местных обитателей цепляются за тонкие ускользающие нити общества, думая, что от этого им станет легче. Но это лишь усиливает их тоску по дому, по свободе. А человек должен быть, в первую очередь, свободен внутри себя.
Довольно часто просыпаюсь, думая, что я все еще в Том Месте. Я судорожно пытаюсь вспомнить, какое на сегодня мне дано задание. Но ничего не могу припомнить. От этого возникает страх перед неминуемым наказанием. Но, когда я осознаю, что я давно уже не там, я вздыхаю с облегчением и окончательно пробуждаюсь.
Ожидание и неопределенность – на редкость поганое сочетание. А как же тогда себя чувствуют приговоренные к смерти? Как они могут терпеть такое? Раньше меня  раздражала определенность, я чувствовал себя роботом, безвольной щепкой, плывущей по течению жизни. Я считал, что нужно сопротивляться. И вот общество смыло меня в дренаж, как испорченный продукт, бракованную деталь. Я уже вдоволь нахлебался неопределенности.
Не перевариваю, когда люди демонстрируют мне свое кажущееся им превосходство. Плевал я на их должности. Они для меня ровным счетом ничего не значат. Я ценю в людях интеллект и их настоящие человеческие качества, а не всю эту социальную мишуру.
Я похож на собаку на цепи, которую изо дня в день дразнят колбасой, а в детстве приучили к охоте, к свободе, а кормят каким-то дерьмом, лишь бы она не сдохла…
Выражение «не могу без тебя жить»  с некоторых пор стало для меня суровой реальностью. А я лишь могу  поддерживать убогое тление моей жизни без нее. Апатия – вот чего я боюсь и что неотвратимо на меня накатывает без положительной стимуляции в виде нее. Голубая лазурь ее глаз – где она сейчас? Мои фантазии кружат вокруг ее образа. О, Нефертити моего разума, я хочу к тебе!
Большинство всегда идет не туда, куда действительно надо. Поэтому нам с ними не по пути. Можно притворяться, что идешь с большинством, но самому идти своим собственным путем. Но тогда надо слишком много времени проводить с людскими массами.
Бежать за деньгами – это все равно, что бежать за горизонтом. Это охота на Снарка, ибо денег всегда мало.
Деньги – это хлам, который можно обменять на что-то хорошее, но почему-то с ним очень жалко расставаться.
И не надо принимать жизнь слишком серьезно. Это вредно для здоровья. Суета бесполезна. Все равно мы все умрем. Надо жить сейчас, а не существовать, не глядеть в исчезающее светлое будущее. Надо дорожить своей молодостью – она ведь так быстро проходит.
Общение по телефону, через интернет и прочие средства коммуникации не дают того ощущения, которое есть во время реального контакта. Все это всего лишь суррогат естественного взаимодействия людей.

НАСТОЯЩЕЕ. Кэц.
Я сегодня большую часть времени провел в койке. Я не спал. Я больше не могу спать столько. Резервы моей усталости истощились. А хочется спать всегда, чтобы не возвращаться в эту  убогую реальность. Я просто лежу в темноте, смотрю вверх и тихо дурею. Ничего не хочется делать. Ни читать, ни слушать - ничего. Просто заснуть или подохнуть – мне все равно.
Тяжело притворятся живым. Я был рад тому, что этот человек ушел. Мне хочется быть одному. Хотя это не доставляет мне удовольствие, но все же лучше, чем вымучивать из себя что-то. Многое о своем состоянии я вообще никому не могу говорить. У меня слишком много гнили в голове.
Скука, которая одолевала меня всю жизнь, стала просто невыносимой. Это самое неприятное из проявлений депрессии. Любое занятие достаточно быстро надоедает, превращается в рутину, становится скучным. Как часто нужны перемены, чтобы скука не успевала возникнуть. Что толку об этом спрашивать. Мне, уроду, перемены не грозят.  Меня насильно заставили продолжать это бестолковое, противное существование. Лекарства только притупляют скуку, но они не помогают мне забыть, кто я и в каком положении нахожусь.
Жизнь – это глупая игра, в которую надо пытаться достойно сыграть.
Когда же у меня случился вывих разума? Или он был всегда со мной, просто раньше я его не осознавал?
Умные люди обладают большим количеством трафаретных особенностей, нежели тупые.
Погано, когда каждое утро возникает навязчивое желание подохнуть!
Как же люди любят искусственно добавлять себе проблемы, когда их итак полно! «Обожаю» тайны мадридского двора!
Я хочу выдавить себе глаза!

КНИГА
Батальон распределили на разном расстоянии от места предполагаемого ядерного взрыва, дабы изучить различные поражающие факторы опытным путем. Солдаты и офицеры были просто-напросто лабораторными крысами. В качестве средств защиты им выдали противогазы и плащ-палатки. Тем, кто погиб сразу от взрывной волны повезло больше всех. Прилипшие намертво к лицам противогазы, неукротимая рвота, слепота… Спасибо тебе, Жуков!

НАСТОЯЩЕЕ Кэца.
Если человек испытывает катастрофически мало удовлетворения от жизни, то можно рассматривать его, как ошибку эволюции. Он подлежит уничтожению или самоуничтожению. Но, если он не способен на последнее и если его не убили, то он либо не должен размножаться, либо посредством феромонов находить себе подобное существо противоположного пола, чтобы:
-у них не было детей
-у них были дети, неспособные к размножению фактически или морально
-у них были дети, способные к самоуничтожению.

КНИГА
Полупрозрачный слизень ползет по тыльной стороне моей кисти. Я хорошо вижу его внутренности. У слизня две пары рожек: одни поменьше, другие побольше. Я промываю слизня в ручье и осторожно облизываю его.  Он совершенно безвкусный, как язык, на который он очень похож. На мгновение слизень прячет рожки, а затем вновь их высовывает. Затем вытягивается, становясь похожим на червя, и ползет. Я опускаю его в прозрачную холодную воду.

КНИГА
Захожу на кухню, включаю свет и вижу кота, совершенно естественным образом развалившегося  на обеденном столе. Я его не стал прогонять. Сон – это святое. Тем более у него была такая умиротворенная мордочка.

КНИГА
Люди – это довольно интересные и опасные зверушки. Хорошо, когда ты можешь предвидеть их поведение. Но для этого тебе надо знать их мотивации. И тебе лучше делать так, чтобы они тебя любили, хотя в душе ты их можешь презирать. Вежливость – очень полезная бесплатная фишка.
Один человек не может быть во всем умнее других.
Мне сложно общаться, когда я не вижу и не слышу человека. Я легко перехожу через грань, которую не стоит пересекать.

НАСТОЯЩЕЕ
Негритянская девочка лет двенадцати подходит к зданию, напоминающему заброшенный завод. Она идет по темным коридорам, на полу которого валяется много битого стекла, кусков засохшей краски, отвалившейся от стен. Все вокруг обшарпанное, испещренное множеством дегенеративных надписей. Она подходит к большой ржавой двери с рулем-замком. Она поворачивает его. Дверь открывается. За ней следующая с множеством ручек – кодовым замком, наподобие тех, которые устанавливают на сейфе. Она их крутит в разные стороны на определенное количество щелчков. Дверь через некоторое время поддается. Перед ней предстает довольно большой ангар, освещенный тусклым светом.  Он заполнен большим количеством гимнастических тренажеров. Единственным обитателем этого места является юноша лет восемнадцати с искаженным безумием лицом. Он прыгает с турника на турник не хуже обезьяны, кривляется и издает жуткие звуки – что-то вроде смеха. Девочка спускается по ржавой металлической лестнице вниз. Она идет к нему.
Я просыпаюсь среди ночи. Сердце бешено стучится. Мне страшно и жутко одиноко. Я просто лежу и смотрю вверх, жду пока сердце, наконец, успокоится. 
Странно, но в большинстве моих последних снов я являюсь сторонним наблюдателем, как будто смотрю фильм с эффектом присутствия.

ПРОШЛОЕ/НАСТОЯЩЕЕ/БУДУЩЕЕ? Где-то за пределами пирамиды..
-И послал Бог на Землю преемника своего - Заратустру, чтобы тот рассказал людям правду, дабы поняли они, что есть добро и есть зло, и есть истина. Но люди оказались глупы и не смогли внять гласу разума, и наплевали они на Заратустру, посчитав его безумным. И воцарилось на Земле Царство Сатаны на многие века. Люди все больше и больше ожесточались, алкали власть, не гнушались ничем, чтобы удовлетворить свои низменные желания, не задумываясь ни о ком, кроме себя, лицемерили, убивали сотни, тысячи и миллионы людей, занимались подобострастием и прочими грехами. И продолжалось сие до тех пор, пока не наступил Хаос. И вот тогда только некоторые из людей стали задумываться. И послал Бог второго своего посланника, которого он наделил разумом большим, чем у Заратустры. Звали его Юхан. Но  и его не приняли люди, не сумели его понять…
Внук внимательно слушал все дедовы сказки, хотя тот и повторял их многажды. Он смотрел на голубое небо, населенное белыми пушистыми облаками, окружающую его природу: сочную зеленую траву, разукрашенные зеленой листвой деревья, на птиц, слушал блаженное стрекотание насекомых и на блестящую громадину – Пирамиду, которую было видно почти отовсюду.
-Дедушка, а расскажи о Пирамиде, про Стеклянный мир.
Дед провел пальцами по длинной белоснежной бороде и его умные глаза как будто заглянули меж пластов реальности  прямиком в бесконечность.
-Это было очень давно. Тогда все люди жили в пирамидах, которых было бесчисленное множество, и они не были такими огромными. Эти люди позабыли свою мать – Природу. Они уничтожали леса и строили свои стеклянные клетки и селились в них.  Жизнь шла своим чередом, но все большему числу людей стало безумно скучно в этих холодных стенах, в этих туннелях, они чувствовали себя крысами. Многие из них от горя покончили с собой, а другие ушли в леса. И почти все пирамиды пришли в запустение, а пирамидные люди  построили себе одну, но очень большую. А Земля вновь покрылась лесами. И с тех пор живут там, отдавая нам ненужных им детей. Мы их выхаживаем.
-Дедушка, а что такое зима?
-Я сам ее не видел никогда. Но, по рассказам, во время зимы с деревьев опадают все листья, река становится как стекло, а дождь превращается в белый холодный пух, который заполняет все вокруг. Все становится белым. И еще зимой очень холодно.   
-Как ночью?
-Нет, гораздо холоднее.
-А когда она придет?
-Она больше не придет, она исчезла навсегда.
-Куда исчезла.
-Ее забрала Вечность.

НАСТОЯЩЕЕ Кэца.
Вот я, наконец, нашел выход. Я чувствую себя Сизифом, у которого забрали камень и даровали жизнь.
Уйти, уйти… Мне пора уйти… Надо уйти… Все, пора, ухожу. Точка.

Кто-то.
Если бы я его не любила, мне пришлось бы его ненавидеть.


(июль 1996, январь 1998, март-декабрь 2004)