После шоколадной войны 2. 1

                2.


  «На самом деле, насилия почти не было… фактически… не было вообще».
  Арчи, не скрывал скуку, когда Баунтинг снова выкладывал ему все подробности. Для него не было секретом, что Баунтинг, заявляя что-нибудь, из раза в раз повторялся, будто бы его собеседник слишком глуп, чтобы всё понять с первого раза.
  Всё же, услышав пламенный рассказ Баунтинга о тех событиях, Арчи тайно был восхищен. Он был восхищён ещё и потому, что он нашёл в нём то, что как раз подходило для будущего управляющего: смелость, например, насилие и затем отказ от него. Замечательно.
  Арчи наслаждался тем, как некомфортно чувствовал себя Баунтинг, выкладывая подробности. Но Баунтинг, конечно же, не уточнил все детали. Было что-то, что он скрывал, чем он не собирался делиться с Арчи Костелло. Он рассказывал о Харлее и Корначио, о том, как Корначио красиво добрался до Оби, схватил его, вытащил из машины, крепко схватив, уложил его на землю и запихал его голову под машину так, чтобы тот не смог ничего разглядеть. Это было важно. Корначио хорошо поработал. И Харлей - он также не подвёл. Он открыл правую дверь машины, схватил девушку, и затем, словно действуя инстинктивно или хорошо зная своё дело, схватил её свитер и натянул его ей на голову, лишив возможности что-либо увидеть, и затем сложил её руки у неё за затылком.
  То, о чём он не рассказывал Арчи, так это то, какие под свитером были сиськи: белые, плотные и упругие, прямо как из кино или из журнала - предел мечтаний Баунтинга. Он не знал, что у Лауры Гандерсон они могли быть настолько большими, потому что их всегда скрывал свитер или блузка. Баунтинг метнулся к ней, желая вкусить сладость её плоти, потрогать её, вылечить боль своего желания и страсти, потребности стиснуть в своих объятиях и поцеловать, нежно приласкать все её красоты. Он прижал её тело к земле. Она продолжала бороться и визжать, хотя из-под свитера её приглушенный визг звучал, как мяуканье котёнка. В какой-то приятный и трепетный момент его рука оказалась на её груди, плотно наполнившей её нейлоновый лифчик, и, в то же самое время, её грудь была достаточно мягка и нежна. Никогда прежде он ещё не касался девичьей груди, и его пробрало волнение, и от экстаза у него окончательно спёрло дыхание. Замечательно. Но Лаура Гандерсон без предупреждения изо всех сил пнула его ногой по самому «мужскому достоинству», и в то же самое время она сама завопила громко и проникновенно. Баунтинг скорчился от боли в паху. Все его желания оставили его, и он ослаб. Ему стало тошно. Внезапно, в ослепительной ясности он осознал то, что они… что он вот-вот бы сделал. Он бы её изнасиловал.
  И его подавила усталость. Блевота заполоскалась у него в животе. Он крикнул Харлею: «Христос с ними, уходим», - и был рад тому, что его голос охрип, потуск и стал неузнаваемым в его собственных ушах и в её, он надеялся, тоже.
  Они, как можно быстрее удалились с места действия. Быстро запрыгнув в машину Харлея, они затем долго гнали без остановки, оставив кричащую девчонку со свитером на голове и Оби, застрявшего под машиной с ногами, торчащими наружу под неестественным углом. Они галдели, Харлей ржал как сумасшедший, в то время как Баунтинг сумел взять себя в руки и успокоиться. Когда они отъехали подальше от Пропасти, то в голове у Баунтинга заскакали разные мысли. Он заново стал переживать произошедшее. Его мучил вопрос, узнали ли его Оби с Лаурой или нет. Вероятнее всего, что нет. В этом он был почти уверен. Но даже если она мельком увидела чьё-нибудь лицо, то, что они смогли бы сделать? Двое против троих. Слова двоих против них. Однако алиби бы не помешало. И Баунтинг тут же подумал о том, кто обеспечит ему алиби.
  - Ладно, ладно, - сказал теперь Арчи, позволив, наконец, выйти наружу своему раздражению и отвращению. - Зачем ты мне все это рассказываешь?
  Они сидели в машине Арчи на автостоянке около школы. До начала уроков было ещё полчаса. Этим ранним утром Баунтинг позвонил Арчи и разбудил его. Обычно, Арчи мог бы просто разозлиться: дом и школа были вещами, совершенно несвязанными между собой в его жизни, но настойчивость Баунтинга заставила его взять свои эмоции под контроль. Вдобавок ко всему - плохой сон, который ему приснился этой ночью, огромные снежинки размером с листы писчей бумаги засыпали весь Монумент. Упавшие снежинки были исписаны разными неприличными словами, от которых задыхался весь этот мир. Арчи тут же проснулся, радуясь, что весь этот кошмар остался позади.
  - Я должен был кому-то это рассказать, Арчи. Я думаю, у тебя многое бывало в «Виджилсе».
  - Насилие - никогда, - быстро сказал Арчи с презрением в голосе. - Никогда и ничего вроде этого.
  - Мы же её не изнасиловали, - возразил Баунтинг. - Я даже не прикоснулся к ней, - он знал, что он был должен уцепиться за этот факт.
  - Нападение, - сказал Арчи. - Я хотел сказать - нападение с опасными намерениями… - он посмотрел на Баунтинга. - Но я не думаю, что у вас было нечто опасное…
  Баунтинг покраснел, но не ответил, желая принять это, как злоупотребление, если он получит от Арчи то, что ему нужно.
  - Да, - сказал Баунтинг после паузы, зная, как далеко он зашёл. - У нас может быть алиби…
  - Алиби, - усмехнулся Арчи. - Что-то вроде субботнего вечера в кино?
  - Я думаю, в том случае, если они нас видели: через дырочки в свитере или в свете фар проходящей мимо машины. Я думаю, что «Виджилс» может помочь нам, если что-нибудь…
  - Я думаю, что они не видели вас, как ты сказал, или было что-нибудь ещё? Свитер у неё голове, Оби под машиной. То, что ты не касался её…
  - Но на всякий случай… я думаю, что лучше подготовиться, - упрямо твердил Баунтинг. И тогда туз, спрятанный в рукаве: - Фактически… - дав словам повиснуть в воздухе.
  - Фактически, что? - вдруг подозрительно спросил Арчи. До этого дилемма Баунтинга удивила его лишь отчасти.
  - Я думал, - Баунтинг говорил, тщательно подбирая слова, - что Оби, возможно, мог подумать, что это было задание «Виджилса».
  - Ты что, Баунтинг, сошёл с ума? - Оби - он часть «Виджилса». Мы всегда защищаем наших людей. Никогда, даже мизинцем не прикасайся к нему. Он бывает на всех наших встречах и собраниях…
  Баунтинг подавленно вздохнул.
  - На днях, когда я рассказывал тебе об Оби и о его девчонке у Пропасти - помнишь?
  - Помню.
  - Я спросил, хочешь ли ты, чтобы мы что-нибудь над ними проделали.
  - Я не говорил тебе что-нибудь над ними проделывать.
  - Ты не говорил мне ничего не делать, - осмотрительно сказал Баунтинг.
  - Христос с тобой, Баунтинг, что ты несёшь?
  - Я полагаю, что ты хотел, чтобы мы что-нибудь сделали. То, что ты был… тонким. - «Тонкий - красивое слово» - подумал Баунтинг, он был готов его произнести и ожидал, когда оно ему понадобится.
  - Я не должен быть тонким, - с холодом ответил Арчи. - Когда я хочу, чтобы что-то было исполнено, я говорю: «Сделай».
  - Но ты - тонкий парень, Арчи. - Баунтинг продолжал нажимать, зная, что если он сможет сделать так, что Арчи будет причастен к случившемуся прошлым вечером, то его неприятности закончатся. - Вчера вечером мы приехали к Пропасти, и я там увидел машину Оби. Тогда я вспомнил наш с тобой разговор. Ты, кажется, хотел что-нибудь причинить Оби. И девушка. И мы подумали, что мы немного их напугаем. Тогда…
  - Тогда, что? - спросил Арчи, понимая каким опасным был этот маленький ублюдок, и какая осторожность с ним нужна. Это уже было не задание и не шутка на школьном дворе. Это было нападение, организованное насилие. Предположим, что девушка пошла с этим в полицию?
  - Тогда… - начал Баунтинг, и остановился, потому что начавшееся как шутка или шалость превратилось во что-то ещё, когда он только приблизился к машине и увидел там Лауру Гандерсон. – Тогда… что было, то было, - и теперь, немного паникуя он сказал: - Но этого не было бы вообще, Арчи, если бы я подумал, что ты не хотел, чтобы это случилось.
  Арчи глубоко выдохнул и погрузился в себя, как и каждый раз, когда ему нужно было отступить, что-нибудь обдумать, оценить ситуацию, принять решение. Очевидно, Баунтинг был жёстче, чем Арчи мог предположить, он старался оттеснить Арчи на задний план. Оби, конечно, был ключевой фигурой. Всё зависело от того, как после этого нападения будут вести себя Оби и его девушка, решат ли они промолчать или сообщат об инциденте. Арчи не думал, что они пошли в полицию. Такая новость быстро бы расползлась, но этим утром в «Тринити» всё казалось тихим и мирным: никаких полицейских рейдов, ничего необычного, что бы нарушило утреннюю рутину школьного двора. С полицией не было бы никаких проблем, прежде всего нападение не имело признаков «Виджилса». Оби знал, что Арчи не опустился бы до уровня разбоя и насилия. Всё же этот нелепый инцидент мог иметь последствия. Проблема была в том, что он не знал, как это нападение может отразиться на Оби, о чём он подумает и что заподозрит. Это был первый шаг к конфронтации с Оби. Оби всегда был открыт для Арчи, и никогда ничего от него не скрывал.
  - Баунтинг, - сказал он холодно и резко. - Есть дело. Собрание «Виджилса», сегодня, в обычное время…
  На лице Баунтинга выплыла гримаса сомнений.
  - Покопайся в своей записной книжке и найди кого-нибудь для задания. Выбери имя из списка, который на днях я тебе дал.
  - А ведь Оби придёт на собрание, - сказал Баунтинг. Последним делом для него было бы встретиться с Оби лицом к лицу.
  - Конечно.
  Дать Баунтингу немного поволноваться, понервничать.
  - Задержка не разрешит проблему, - сказал Арчи в своём лучшем лекционном тоне, наслаждаясь всё возрастающим дискомфортом Баунтинга. - У нас есть проблема, и лучший способ её разрешить состоит в том, чтобы принять меры. Значит, мы сегодня встречаемся. Должны быть все вместе. Обычное дело. Именно поэтому нам нужен кто-нибудь для задания. Всё должно выглядеть как обычно. И затем позволь мне читать между строк… - и то, что так любил Арчи: откровенные беседы, «шестизарядные револьверы на заходе солнца», соперники, сталкивающиеся лицом к лицу, и затем можно увидеть, что получилось, что взорвалось, а что - нет, и если это будут не взрывы, то какие-нибудь эмоциональные коллизии.
  И была ещё одна даже более важная причина для проведения собрания. Обсуждение проблемы Оби и Баунтинга и откровенный обмен мнениями был лишь занавесом для настоящей цели Арчи - найти предателя. Он подозревал, что таковым был член «Виджилса». И даже в этом был уверен. Немногие за пределами «Виджилса» знали, что день прогула должен был совпасть с визитом епископа. А письмо Лайну было акцентировано именно на этом визите. Таким образом, собрание было точкой, для начала преследования предателя. И инстинкт, который никогда его не подводил, диктовал ему, что он его найдёт.
  Он снова обратился к Баунтингу. Он видел его обеспокоенное одобрение и бусинки пота, танцующие над его верхней губой.
  - И Баунтинг…
  - Да?
  - Забудь об алиби. «Виджилс» никогда и никому не обеспечивает алиби, - сказал Арчи. Последние его слова были похожи на громкое захлопывание люка перед самым носом.

                -------------------------

  Сигнал для очередной встречи или собрания «Виджилса» всегда появлялся на главной доске объявлений, висящей в коридоре на первом этаже напротив кабинета директора школы. Арчи развлекало само местоположение этого сигнала - прямо под носом у Лайна. Сигнал был прост, он появлялся в словах «TRINITY HIGH SCHOOL» в верхней части доски. В день встречи, буква «Y» в конце слова «Тринити» переворачивалась вверх тормашками: «Y». И это становилось похоже, как сказал Арчи, на средний палец, направленный вверх. Таким образом «Виджилс», указывая пальцем «в небо», объявлял о сборе. И члены «Виджилса» так и называли последнюю букву в слове «Тринити» - «палец».
  Баунтинг быстро перевернул «Y» почти перед самым звонком, зазвеневшим перед началом первого урока. Отходя от доски, он взвесил следующие свои действия: организовать вызов жертвы, отобранной для сегодняшней встречи, и сделать это так, чтобы тебя при этом не заметили. Таким вызовом обычно была записка, написанная левой рукой или набранная из букв, вырезанных из газеты. Её оставляли в шкафчике жертвы или в её столе в классе перед уроком, когда-либо в течение дня. Баунтинг без особого труда написал записку и несколькими минутами позже, когда классная комната была пуста, лист бумаги лёг в стол без особого риска, чтобы кто-то это увидел.
  Когда он шёл на первый урок, его сознание было во мраке сомнений и предчувствий. Его мучил вопрос, правильно ли он сделал, признавшись Арчи этим утром. Он знал, что Корначио и Харлей могут быть в его руках. Но с Арчи всё было по-другому, настолько по-другому, что Баунтинг иногда посреди ночи просыпался в холодном поту, почти сожалея о том, что вообще связался с Арчи и с «Виджилсом».

  У Оби была привычка обращать внимание на доску объявлений, чтобы не пропустить очередное собрание «Виджилса», даже когда на сцене появился Баунтинг. Было время, всего лишь недавно, когда только Оби назначал встречи и переворачивал «Y». Но Арчи продолжал свои отношения с Баунтингом уже в течение нескольких недель, очевидно готовя его к роли управляющего, и Оби принял это, потому что Лаура стала для него важнее, чем собрания «Виджилса».
  Теперь он не отличался от других членов «Виджилса», в угоду Арчи, неспособному планировать свои действия после школы, пока он не узнавал, назначено ли на этот день собрание. В это утро, как и в любое другое прежде, чем направиться к своему шкафчику, он подошёл к доске объявлений, что он делал автоматически. Всё ещё не придя в себя после событий прошлого вечера, он подавленно брёл по коридору. Его глаза горели от недосыпа и от злости, какой он ещё не знал отроду. Он не знал, как этим утром ему удалось встать. Вдобавок, он не смог прикоснуться к завтраку из-за полного отсутствия аппетита. Всю ночь вместо того, чтобы спать он проигрывал в голове произошедшее прошлым вечером.
  Лаура. Её крик. На неё напали. Лапали руками – ее тело, её душу и её бытиё. Словно сломали всё то, что делало её человеком, девушкой, женщиной. Когда он, наконец, сумел выбраться из-под машины и стать на ноги, то в его ушах всё ещё гремело эхо надрывного рёва мотора и визга резины машины, срывающейся с места, и Лаура посмотрела на него с опаской, ненавистью и отвращением. В её глазах был ужас и паника, и, что страшнее всего, обвинение, словно это он сам на неё напал.
  Короткими, истеричными обрывками фраз она рассказала ему, что случилось, пока он беспомощно застрял под машиной. Её не изнасиловали. Ему потребовалось немало времени, чтобы вытащить из неё слова, и Оби вздрогнул, когда понял, как трудно ей об этом было говорить. Она, словно ребенок, кричала во тьме, страшась ночи. Её не изнасиловали - нет, но он, кто бы он ни был, трогал её. Трогал. И она говорила, словно рыдала, и снова начинала сначала. Оби так и не смог её успокоить. Во время всего своего рассказа о случившемся она вжималась в самый дальний угол сиденья, чуть ли не выдавливая собой дверь, а затем она сидела тихо, фыркая и время от времени вздыхая. Когда они подъехали к её дому, она всё отказывалась говорить, и продолжала сидеть тихо и неподвижно. Он чувствовал себя безнадежно и беспомощно.
  В попытке хоть как-то утешить её, он коснулся её руки и затем нежно взял её за плечо. Она съёжилась и немного вздрогнула. Он пробовал извиниться за то, что случилось. Ему казалось, что он за это в ответе и виноват в том, что он не сумел её защитить. Боже, он думал, что если он может аккуратно вести машину по тёмным улицам, то можно ничего не бояться. И что если бы он был крепче сложением и знал бы приёмы карате, то из этой ситуации он вышел бы победителем.
  Его рука всё ещё продолжала болеть после того, как её заломили где-то у него за спиной, и ему показалось, что она болела у него всегда, но эта боль никак не могла сравниться с душевной болью, давно таящейся в нём, чтобы внезапно появиться и снова его мучить.
  Теперь, в коридоре на доске объявлений «палец» указывал на небо. И нужна ли была ему эта встреча? В любом случае в этот день сразу после уроков он собирался к Лауре.
  Прошлым вечером она тихо отмахнулась от него. Она уже успокоилась к тому моменту, когда они остановились у её дома. Она уже держала себя в руках, но это было какое-то мёртвое спокойствие - та её часть, что была где-то далеко, не в машине, вне досягаемости для Оби и без его присутствия.
  - Ты в порядке? - спросил он, нахмурившись, ему нужно было что-то сказать, что-то правильное, но он запутался, не зная, что делать или что говорить.
  - Да, - ответила она. Но это да было неубедительным.
  - Ты уверена?
  - Я уверена.
  Они договорились, что ничего предпринимать не будут, решили, что в полицию не сообщат. В конце концов, не было никакого изнасилования и никакого причинённого ущерба, они действительно не видели нападавших, у них не было никаких признаков для их идентификации, и никаких свидетелей. Более всего, Лаура сказала, что ей не хочется говорить об этом ни в полиции, ни где-либо ещё.
  - Когда мне придётся об этом говорить, то я почувствую себя по уши в грязи, - сказала она, и после длинной паузы: - И вообще, я больше не чувствую себя в кристальной чистоте.
  Он легонько поцеловал её в щеку и не осмелился на что-либо большее. Она не вздрогнула, но и не ответила. - Я позвоню тебе завтра после школы, - прошептал он. Она не ответила и вошла в дом, медленным механическим шагом, словно робот. Наблюдая за тем, как она понимается по ступенькам, он побоялся того, что возможно он её потерял, что она больше не будет такой, как прежде. И он себе сказал: «Завтра всё будет иначе, завтра будет лучше». Он уцепился за эту мысль - за всё, что у него осталось.
  Теперь, на повестке дня собрание «Виджилса» - последнее, чего он хотел в этом мире.

                *  *  *

  Картер увидел «палец» и выругался.
  Этим утром он избегал Арчи. Он боялся, что по его глазам Арчи тут же узнает, что это он написал письмо Брату Лайну. Картер знал, где он был силён, а где слаб, где он был хорош, а где всплывали все его недостатки. Он был уверен в своём мастерстве как атлет и совершенно слаб там, где силён был Арчи: где нужно кого-нибудь запугать, извлечь его мысли или намерения. Арчи всегда был на шаг впереди всех.
  Нахмурившись, он долго пялился в одну и ту же точку, словно «Y» в конце слова исчезла, и его мучил вопрос, совершил ли он ошибку. Он принял ужасное решение и предупредил Брата Лайна, в чём у него совсем не было опыта. Четырежды подумав, он старательно выводил буквы левой рукой. Доставить письмо Лайну было несложно - он просто воткнул его в щель почтового ящика на двери в кабинет директора. Когда письмо уже провалилось внутрь, Картера пробрала дрожь от осознания того, что он сделал. Возможно, Лайн с его проницательностью сможет догадаться, кто это написал, и расскажет Арчи. Выходя из школы, он оглядывался через плечё, ему казалось, что его преследуют невидимые глаза. Он о многом сожалел. Но он должен был следовать своим собственным интересам, допустить срыв визита епископа, дать полететь на землю щепкам. Боже праведный. Опустив голову, по-спортивному шевеля мускулами, он шёл, и, как и всегда все уступали ему дорогу. Затем несколько часов Картер не находил себе места. Ему было трудно сконцентрироваться на домашнем задании. Когда он сел ужинать, то еда всё время падала с его тарелки на стол. Наконец, уже в постели он погрузился в пустой, без сновидений сон. Но на утро, когда он проснулся, то он встал совершенно уставшим.
  Он отвернулся от доски объявлений, в его глазах продолжали мерцать очертания перевёрнутой вверх тормашками «Y», которая отпечаталась в его мозгу. Он заметил идущего в его направлении Арчи Костелло, как обычно окружённого марионетками. Картер в панике огляделся, он заметил дверь в кладовку уборщицы. Он переступил порог кладовки и аккуратно закрыл за собой дверь, не оборачиваясь на свет. Вслушиваясь в стук своего сердца, он выжидал, воображая проходящего мимо Арчи и его дерзкую хвастливую походку. «Что со мной произошло?» - подумал он.
  Но он знал, что с ним произошло, и знал, почему он прячется здесь в подсобке среди швабр, метел и совков.
  Написать такое письмо было крысиным актом.
  Информатор.
  Предатель.
  Он стал одним из тех, кого он всегда ненавидел, и теперь ему приходится скрываться в темноте, бояться предстать перед миром.
  И всё из-за Арчи Костелло.

                -------------------------------


  Около белого дома с черными ставнями, выходящего фасадом на Хел-Стрит, под свисающими до земли ветвями дерева тихо и неподвижно сидела немецкая овчарка. Она мрачными, желтыми глазами наблюдала за пробегающим мимо Губером. Он видел эту собаку и прежде, и при виде её он всегда прибавлял темп бега. Ему казалось, что когда-нибудь она на него набросится со всей своей злостью, без лая и без предупреждения.
  Но этим утром его волновало нечто большее, чем эта собака. Когда он свернул на Джордж-Стрит, то она осталась там же, на Хел-Стрит, и ему показалось, будто он убегает от призрака, коим был Брат Юджин, и он дрожал в прохладе утреннего воздуха даже притом, что всё его тело тряслось от бешеного темпа бега. Он всё ещё не осознал смерть Брата Юджина, хотя несколько дней тому назад были объявления по школьной трансляционной сети, и затем состоялась поминальная месса. Голос Лайна, усиленный микрофоном, всё ещё звучал в его сознании: «Смерть, после продолжительной болезни…» Насколько продолжительной? Сколько времени прошло между руинами в комнате №19 прошлой осенью и последним дыханием Брата Юджина?
  «Отрежь», - сказал он себе сразу, как только чуть не подвернул лодыжку на плитке, выступающей над другими плитками тротуара. - «Ты не имеешь никакого отношения к смерти Юджина. Это – совпадение, и всё».
  Слово совпадение кричало в его сознании уже тысячу раз за последние несколько дней. Сцена в классе Брата Юджина, свалка из разрушенных столов и стульев, и учитель, стоящий посреди развалин, слезы, сбегающие по его щекам, по подбородку, трясущемуся как у младенца - всё это было сожжено в памяти у Губера.
  Губер был учеником, которому поручили работу в самом классе Брата Юджина. Арчи Костелло дал распоряжение: ослабить винты в стульях и столах, включая стул Юджина и его стол, чтобы вся мебель развалилась на части при малейшем прикосновении. Той долгой ночью, которую он провёл на полу в комнате №19, ему помогли одетые в маски и тёмные костюмы члены «Виджилса». Следующим утром он видел разрушения и Брата Юджина, застенчивого и чувствительного учителя, который часто, в полный голос читал стихи в последние минуты урока, несмотря на насмешки и шутки в его адрес. Брат Юджин стоял ошеломлённый среди развалин. Он не был способен поверить в то, что сделали с его любимым классом. Он был потрясён, и он плакал - никогда ещё прежде Губер не видел, чтобы взрослый человек мог так плакать, тряся головой и отказываясь верить своим глазам. Он немедленно взял больничный и после того больше ни разу не появлялся в «Тринити» до своего последнего дня. Он умер на прошлой неделе в Нью-Гемпшире, но Губер знал, что на самом деле его смерть наступила ещё прошлой осенью. И Губер за это был в ответе, словно это он приставил ствол к виску учителя и взвёл затвор. «Нет, ничего подобного не было вообще», - возражал слабый голос в его сознании: «Разрушения были не столь фатальными и не должны были вызвать сердечный приступ или другое физическое заболевание, вызвавшее смерть Юджина. Но кто знает?» - снова он повторял эти слова, задыхаясь от глубины его вины и отчаяния, когда этим утром он бежал неизвестно куда. «Кто знает?»
  Я знаю. Я должен был отказаться от того задания. Но никто и никогда не отказывался от заданий «Виджилса», никто и никогда не перечил Арчи Костелло, что бы тот не потребовал совершить.
  Он оказался на Маркет-Стрит, среди ряда многоэтажных жилых домов. И здесь он оказался не случайно. В одном из этих домов жил Джерри Рено. Губер не хотел смотреть на этот дом, и его глаза шарили по тротуару. Преследующий его по улице призрак Брата Юджина был достаточно жутким, и Губер не нуждался в ещё одном призраке, который также будет его преследовать. Конечно же, Джерри Рено не умер. Всё же что-то делало его мертвым. Хоть он и был похож на друга Губера, которого тот знал полгода назад, но в данный момент Джерри Рено не существовал. Вместо него был кто-то совсем другой, пришедший из другого времени и другого пространства, хотя и выглядел точно также. Он предал другого Джерри Рено - так же, как и Брата Юджина…
  Он смотрел в конец улицы на высокий кирпичный дом. Его глаза бежали по бесконечному ряду окон на четвёртом этаже. Удивительно, если вдруг Джерри будет стоять за занавеской в одном из этих окон и смотреть ему вслед.
  «О, Джерри…» - подумал он. - «Почему всё стало таким отвратительным?» Жизнь в «Тринити» могла бы быть прекрасной: он и Джерри в футбольной команде: защита и красивая передача пасса, Джерри передаёт ему мяч, и он, Губер быстро уходит из свалки игроков - полное взаимопонимание, обещающее не только дружбу. Всё это давно уже позади. Брат Юджин умер, Джерри Рено искалечен. И он, Роланд Гоуберт - Губер, затравленный виной, который чуть ли не с ужасом смотрел на свои руки, словно они у него были по локоть в крови.

                ------------------------------------

  «Глупо», - сказал он себе. - «Это было глупо. Так себя вести, когда пришёл Губер - глупо». Это слово загромыхало в его сознании, и он встал из кресла, кинул на пол журнал, который уже десять минут теребили его пальцы, и из которого не было прочитано ни слова. Он подошёл к окну, отодвинул занавеску и выглянул на улицу. Снаружи всё было серым: улица, машины, дома, деревья. Оглянувшись в комнату, он увидел бежевые с серым оттенком стены и несуразную мебель, и он задался вопросом, всё ли в порядке с его глазами, и не потерял ли он способность видеть яркость красок, и не навсегда ли весь этот мир останется для него в тусклых, приглушённых тонах.
  И его мучил вопрос.
  Что за вопрос?
  Вопрос Губера, и причина его глупого поведения, когда тот к нему пришёл.
  «Я должен был остаться в Канаде», - подумал он, отворачиваясь от окна. - «Мне не нужно было возвращаться».
  После тех пришибленных недель опустошающей боли, проведённых им в больнице Бостона, он «без протеста» или без каких-либо других эмоций принял решение отца отправить его в Канаду, чтобы он несколько месяцев провёл с дядей Октавом и тетей Оливиной, которые жили в маленьком округе Сан-Антуан на берегу реки Ришелье, где когда-то его мать провела своё детство. И его маленький канадский мир сфокусировался на трёх точках: на скромной ферме, принадлежащей его дяде и тёте, на деревне, в которой было несколько магазинов, почта и станция техобслуживания «Сунокко», и на древней церкви - на маленьком белом здании, в подвале которого была мельница, и под которым неугомонно шумела река. В церкви он проводил очень много времени, хотя по началу ему это место показалось зловещим, скрипучим, трясущимся от мощного течения реки, которое вдыхало жизнь в это старое строение, заставляя скрипеть полы, дрожать стены, дребезжать окна. Как бы там ни было, он почти не молился. Он просто сидел. По канадским меркам зима была не самой суровой, но ветер дул без конца, разнося по улицам снег, который падал почти каждый день. Церковь была подходящим местом для отдыха после продолжительной дороги от фермы до деревни. Он мог зайти в один из сельских магазинов, затем на почту (по крайней мере, раз в неделю отец мог написать ему короткое письмо, чтобы «не терять связь», при этом не сообщая в сущности ни о чём), и после этого он не мог пройти мимо церкви, чтобы не зайти внутрь.
  Бурное течение делало эту церковь говорящей или даже болтливой. «Болтливая» Церковь. Негромко гудел котёл, гоняя по трубам шипящий пар. Стены и окна о чём-то беседовали между собой, не умолкая. Он улыбнулся, когда впервые услышал этот шёпот и звуки тихой беседы. Это была первая его улыбка за долгие месяцы, словно эта церковь могла заставить его улыбнуться. Спустя какое-то время он всё-таки стал на колени и начал молиться. Его губы шептали старые французские молитвы, которые когда-то, очень давно он выучил с матерью: «Notre Pere», «Je Vous Salue, Marie» - слова, которые были бессмысленными, но могли хоть как-то его успокоить, словно между ним и церковью установились своего рода добрые товарищеские отношения.
  Его тетя и дядя относились к нему со своего рода грубой нежностью и привязанностью. У них никогда не было детей, и им нужно было о ком-то заботиться, и у них, наконец, появилась возможность делать это тихо и терпеливо. Единственной слабостью его дяди было пристрастие к телевизору, от которого он не отрывался ни на минуту, работая на ферме или делая что-нибудь в сарае. Он по очереди перебирал все программы одну за другой, без разбору, будь там мыльная опера на французском языке или хоккейный матч с его любимыми «Канадцами» из Монреаля. Его тетя была маленькой энергичной женщиной, руки которой никогда не пустовали, а её пальцы шевелились без остановки, потому что она всё время вязала, штопала, шила, готовила, чистила, мыла, успевая довести до конца всё, что нужно было сделать по дому. И всё это она делала не произнося ни звука. Телевизор озвучивал их совместную жизнь.
  Джерри немного говорил по-французски, чего было достаточно, чтобы завести друзей или подружиться с какой-нибудь девочкой, но он изо всех сил наслаждался отсутствием необходимости с кем-нибудь общаться, ему хватало звуков исходящих из телевизора. Он погрузился в ежедневную рутину, работая на ферме, проходя пешком путь от фермы до деревни и церкви, читая перед сном, отрезавшись в своём сознании от Монумента и «Тринити», словно по велению волшебной палочки телевизор его жизни переключился на другую программу - с ужасов новостей на неторопливый телесериал.
  Всё больше и больше он привязывался к церкви. Он нашел в ней комфорт и уют, несмотря на прохладную атмосферу. Он где-то и когда-то читал о философах, о священниках или монахах, проведших свои дни и ночи в одиночестве, в молитвах, в размышлениях, в созерцании, и Джерри, казалось, смог бы постичь мир этих людей. Полуденное солнце было лишено тепла, и в церкви также было холодно, несмотря на пар, шипящий в трубах радиаторов, и Джерри вздрагивал, желая вернуться назад в тепло фермы.
  Зима быстро пролетела, меняя друг за другом тихие дни и ночи. Монумент и «Тринити» оставались где-то в потустороннем мире, в другом времени и в другом измерении, не претендуя ни на что в жизни Джерри. Пока ему не позвонил отец, чтобы сказать, что пора вернуться домой. «Я по тебе соскучился, Джерри,» - сказал он. И Джерри почувствовал, как слёзы начали разъедать его глаза.
  «Я по тебе соскучился, Джерри».
  Хотя ему и не хотелось оставлять мир и чистоту Сан-Антуан, он почувствовал, что в словах отца скрывается импульс радости.
  И он приехал в Монумент, хотя ему хотелось вернуться в Канаду, чтобы увидеть, как весна врывается на поля и в сады, как всё зацветает разными красками. Ему хотелось услышать, как при этом заговорит, а может быть и запоёт церковь, когда её окна раскроются во внешний мир. Но знал, что это было невозможно. Он должен был продолжить жить здесь, в Монументе и осенью поступить в среднюю школу «Монумент», чтобы жить по правилам, которые он для себя установил после той распродажи шоколада: не поднимать волн, идти по течению, притворяясь, что весь окружающий мир дремлет, и на ручке двери, словно в номере гостиницы висит табличка: «Просьба не беспокоить». Но визит Губера вывел его из равновесия, застав его врасплох.
  - Сегодня я действительно повёл себя глупо. Так, папа? - спросил он, когда в тот вечер они ужинали за столом.
  - Я бы не сказал, что глупо, - ответил ему отец. - Кроме того, это была моя ошибка. Я не понял, что ты к этому ещё не готов…
  - Но мне нужно было... я должен был сказать Губеру, что он ни в чём не виноват передо мной. Боже, он ведёт себя так, словно он был предателем или кем-то вроде того, чего на самом деле не было.
  В столовой воцарилась тишина. Тишина всегда присутствовала в их жизни, но она не была такой уютной, как на ферме в Сан-Антуан. Может быть, потому что его отец всегда был скрытен и немногословен по своей натуре, они никогда не разговаривали начистоту, поддерживали общение главным образом в кратких беседах со многими остановками. Смерть матери Джерри годом раньше окунула их в глубину гробового молчания. Его отец перемещался в пространстве, словно в трансе все свои дни и ночи, в то время как у самого Джерри были его собственные неприятности. Поступление в «Тринити», футбол и создание команды новичков, распродажа шоколада, и всё, что за этим последовало, что Канада помогла ему забыть, пока не появился Губер.
  - Я должен ему позвонить, правильно? - спросил Джерри.
  - Нет, сынок, если это причинит тебе вред. Ты - важнее. Он - Губер всегда может подождать…
  И снова тишина. И Джерри молча поблагодарил отца за его слова. Надо было дать Губеру подождать. Он пожалел своего старого друга, но ему самому надо было быть уверенным в том, что он сам снова в порядке, что он восстановился и поправил своё здоровье прежде, чем побеспокоиться о ком-то другом.
  И всё же. И всё же.
  Позже, после того, как его отец ушел на работу, Джерри оказался над раскрытой телефонной книгой, лежащей на полке под телефоном. Он мог на память набрать номер телефона Губера, но он не был уверен в последней цифре - 6 или 7? И он нашёл его номер в телефонной книге но, в конце концов, он не стал его набирать. Как-нибудь потом, в другое время.
  Он подошёл к окну, выглянул на тёмную улицу, и снова вернулся в комнату. Он знал, что ему нужно было выйти за пределы этой квартиры и собрать свою жизнь по кусочкам. Пройтись по улицам, заглянуть в библиотеку, посмотреть, что продаётся в магазине грампластинок, набрать в легкие весенний воздух. И позвонить Губеру.
  Может быть, завтра.
  Или послезавтра.
  Или никогда.

                -------------------------------------

  Табс Каспер поклялся никогда больше не связываться с девчонками. Но в результате с ним стало происходить нечто неладное. Он не мог знать того, что когда он поссорится с Ритой и скажет ей: «Прощай навсегда», его будет преследовать гнев, отчаяние и боль. Боль в сердце и боль ниже пояса. Ему казалось, что он ранен, как будто он прошёл войну в траншеях Первой Мировой в боях за демократию, как это было написано в учебнике по истории. Ему казалось, что он волочит своё существование, будто инвалид с повреждёнными ногами, пытаясь воздерживаться от каких-либо чувств, что, конечно же, было невозможно. И что хуже всего, он ел, как сумасшедший, и поправился ещё на девять фунтов, что означало, что у него уже теперь лишних сорок пять фунтов. С трудом это принимая, он поднимался по лестнице, тяжело дыша, и он всё время потел. Рубашка на нём постоянно была сырой. И на вершине всего этого ещё был и «Виджилс».
  Запыхавшийся и вспотевший, он теперь стоял в маленькой глухой комнатке около спортзала. Ему надо было моргать, чтобы избавиться от капелек пота, собравшихся у него на глазах, которые были так похожи на слёзы. Но он не хотел, чтобы кто-нибудь подумал, что он плакса. Под слоем этого ужасного жира, от которого он никак не мог избавиться, он был храбрым, сильным и выносливым. И когда он предстал перед «Виджилсом», он был уверен, что выглядит хорошо, несмотря на жир и пот. Он различал лица парней, сидящих в полумраке комнаты, он знал их имена, но никогда ни с кем из них ещё не общался. Новички, такие как Табс, не представляли для них серьёзного интереса. Он искал глазами парня по имени Оби, но его среди сидящих не было. Оби был единственным членом «Виджилса», с кем он когда-либо говорил, и он предпочитал не думать о том их разговоре, который имел отношение к Рите и шоколаду.
  В душном помещении повисло ожидание, парни негромко разговаривали между собой, ведя себя так, словно Табса здесь не было. Табс знал, чего они ждали. Прихода Арчи Костелло. Он знал о нём всё – о его влиянии и его заданиях.
  Дверь распахнулась, и дневной свет ворвался во мрак этой комнаты. Не глядя, Табс уже знал, что теперь на сцену вышел Превеликий Арчи Костелло. Разговоры прекратились, и все насторожились. В душном воздухе повисло напряжение, словно кто-то поджёг фитиль, и все ждали, когда прогремит взрыв.
  - Привет, Эрнест, - сказал Арчи.
  Его настоящее имя застало его врасплох (он ненавидел, когда его называли Табсом, но он привык к этому прозвищу). Табс повернулся к Арчи.
  - Что, с Ритой всё окончилось слишком плохо? - сказал Арчи, сделав небрежную паузу, словно они продолжали беседу, начатую ранее.
  Табс снова был обескуражен. Во-первых, он ожидал, что встреча созвана, чтобы объявить очередное задание. Во-вторых, никто не должен был знать о Рите и о том, что с ней произошло. Об этом знал лишь парень, которого звали Оби. «С Ритой всё окончилось слишком плохо…» Сердце Табса глухо застучало у него в груди.
  - Помнишь Риту? - начал заискивать Арчи. На его лице выплыла поддельная улыбка, и Табс нашёл её схожей с профессиональной улыбкой клоуна. Но Арчи был вовсе не клоуном.
  - Да, помню, - сказал маленький и скрипучий голос Табса Каспера. Он ненавидел свой голос за его неуправляемость, и он никогда не знал, что от него ждать: высокий и противный скрип или низкий и грохочущий бас, что его смущало не в меньшей степени, чем отрыжка или пук.
  - Рита хороша собой, - сказал Арчи, немного наклонив голову. Его голос был мягким, словно он знал Риту, и она была в его самых нежных воспоминаниях. - Не так ли?
  Табс кивал, не веря своим ушам. Сколько же Арчи знал о Рите? Рита его гордость и его слабость, его волнение и полное предательство. Чёрт, он чуть не сел из-за неё в тюрьму. Ладно, может не в тюрьму, но чуть не пошёл под суд. То, о чём предупреждал его Оби. Табс любил её, а теперь и ненавидел, но всё ещё хотел вернуть её. Его всё ещё лихорадило при первой же мысли о ней, о её теле. Она была единственной девушкой, к плоти которой он когда-либо прикасался, ласкал, обнимал. А её груди. Он был готов умереть за её груди. Ему так нужны были деньги, вырученные им от той глупой распродажи шоколада - нет, не украденные им, как сказал обвиняя его Оби, просто занятые взаймы. Ему нужно было кое-что купить и подарить ей на день рождения - браслет, который стоил ни много, ни мало девятнадцать долларов и пятьдесят два цента, включая налог - цена, иссушившая его сердце и сознание.
  - Эрнест, ты всё ещё веришь в любовь? - спросил Арчи.
  Иногда Арчи вёл себя не как ублюдок, которым он, как предполагалось, был. Возможно, это был лишь его мягкий голос, «Эрнест» на его устах, сочувствие в глазах.
  - Так ведь? - мягко продолжил Арчи.
  И Табсу показалось, что в комнате были лишь они вдвоём, один на один, члены «Виджилса», сидящие в глубине комнаты, незаметно растворились, и его сердце заработало в почти нормальном ритме.
  - Да, - ответил Табс. Он верил в любовь и в Риту - даже теперь. В маленьком и скрытом месте и со своим ожиревшим и потным телом он вдруг поверил, что где-то произошла ошибка, и Рита снова вернётся в его жизнь и просто полюбит его, примет его.
  Оби выбрал подходящий момент, чтобы придти на встречу.

  Оби опоздал на встречу, потому что он безуспешно пытался дозвониться до Лауры Гандерсон. Её телефон был занят. Он снова ждал в коридоре, а затем снова и снова набирал её номер, и снова каждый раз в трубке его приветствовали короткие гудки. И он не мог понять, что же у неё там случилось. Обычно дозвониться к ней не составляло особого труда. Правда, Лаура как-то призналась, что она часто снимает трубку и кладёт её рядом с аппаратом, когда не хочет, чтобы кто-то ей дозвонился. На этот раз она избегала Оби? Вероятность чего снова начала его мучить.
  Его первая попытка дозвониться была ещё, когда уроки только закончились, и он собрался поехать к ней домой. Но перевернутая «Y» на доске объявлений задержала его. Встреча «Виджилса». Он подумал, что эта встреча как-то может быть связанна со вчерашним нападением. Он не ожидал в этот день никаких встреч «Виджилса», не знал никакого для неё повода. Он также знал, что в такой школе, как «Тринити» всякого рода новости распространяются быстро. Было ли это кому-либо известно об этом нападении? Снова монета провалилась в щель аппарата, снова набран номер, и снова короткие гудки. Оби снова повесил трубку, и потерянно и обречённо пошёл вниз по лестнице. Он кивнул Джимми Саулнеру, охраняющему вход в комнату, и вошёл, обнаружив Табса Каспера в центре внимания. Бедное дитя выглядело так, словно оно вот-вот заплачет. Оби почувствовал сильную вину за его мучения. Ад, и это ещё одна гадость в этот самый отвратительный день его жизни.
  Оби вздрогнул, услышав разговор между Арчи и Табсом.
  - Да, и что? - спрашивал Арчи.
  - Да, я верю в любовь, - ответил Табс дрожащим шепотом.
  Оби тихо выругался. Он надеялся, что Арчи давно уже забыл о Табсе Каспере. Он должен был знать лучше: Арчи никогда и ни о ком не забывал. Арчи расспрашивал о нём у Оби ещё где-то в январе, полжизни тому назад. Арчи насмехался над Оби и над тем, как мало жертв тот ему поставляет. Бегаешь налегке, Оби? Потерял нюх? Его аж передёрнуло, потому что в тот момент рядом были и Баунтинг, и Картер, и кто-то ещё. Или тебе просто не хватает воображения. Пульс забарабанил у Оби в висках, и его щёки загорелись. За неделю тебе в голову не пришло имя поприличней.
  Имя «поприличней» означало жертву, кого-нибудь в чём-нибудь уязвимого, подходящего для задания Арчи.
  Такого как Табс.
  Оби узнал о существовании Табса Каспера, как об учащемся «Тринити» прошлой осенью в последние дни ужаса распродажи шоколада. Он сверял списки и искал «преступников» - тех, кто ещё не продал свою квоту или не вернул деньги за уже проданный шоколад. Он обнаружил, что напротив имени Табс стояло две квоты, что было нелепо. Оби понадобилось три дня, чтобы за ним проследить. Табс оказался неуловимым, будучи впереди Оби на несколько шагов, он исчезал со всем своим жиром. Как бы то ни было, Табс успевал войти в класс или подняться в школьный автобус. Наконец однажды вечером Оби нашёл его в Когс-Парке, заметив его с девушкой, которая липла к нему примерно так же, как и плющ к стене с южной стороны «Тринити». Оби, конечно же, знал, что Табс продал весь шоколад, но деньги за это он не вернул, а вместо этого он тратил их на эту девушку, что было типично. Сидя в машине, он наблюдал за этой скачущей парочкой - скачущей, потому что они кормили голубей, пересаживались с одной скамейки на другую. Она не столько касалась Табса руками, сколько тёрлась об него своими пышными грудями. Она была хороша собой. Вдобавок её тело обтягивал свитер и узкие джинсы. Оби аж раздулся от зависти и страсти, (с Лаурой он ещё был не знаком), но ему был нужен именно Табс Каспер.
  Несколько позже, в тот же вечер Оби поймал Табса около его дома.
  - Но что будет с Ритой? - воскликнул Табс. - Она так хочет тот браслет.
  - В том то и дело, Каспер, - сказал Оби. - Она влюблена в браслет, а не в тебя. Ты можешь устроить ей испытание. Завтра утром верни все деньги в школу и затем посмотри, что произойдёт с Ритой. Если она тебя любит, то её отношение к тебе не изменится, если ты не купишь ей этот браслет…
  Сбитый с толку, с чувством вины и истощенный от недосыпания Оби сел где-то в глубине заглушенной комнаты. Он вообще не знал, какого чёрта ему здесь было надо. Он знал лишь то, что он не сможет уехать, не выяснив реальную причину этой встречи.
  - Ты знаком со всеми нашими процедурами? - спросил Арчи Табса.
  Оби смотрел, как Табс Каспер с нетерпением кивает головой. Он никогда не собирался отдавать Табса на растерзание Арчи для какого-нибудь задания. У парня было достаточно неприятностей с его весом, с Ритой и его подростковой сексуальной озабоченностью. И он знал, что Рита поссорилась с Табсом, когда он не купил ей тот браслет. Несколькими днями позже Оби встретил его на улице: «Что случилось?» - спросил он Табса. И Табс посмотрел на него поверженным взглядом. Его лицо обвисло, и он вдруг стал похож на старика. И Табс ответил: «Ты знаешь, что случилось». В его голосе не было ни негодования, ни гнева, только лишь тяжелое и усталое смирение с этой реалией жизни.
  - Видишь, парень, как бывает? - сказал Оби, уводя в сторону, воздерживаясь от искушения сказать ему: «Смотри и радуйся, я  позабочусь о том, чтобы ты не получил какое-нибудь задание. Видишь, как я помогаю тебе?»
  А теперь Арчи издевался над ним, упражняясь в своих манипуляциях, в конечном счете, он списал Табса Каспера в жертвы, чтобы уберечь своё личное право на выбор жертвы.
  Голос Арчи повысился снова.
  - Ты знаешь, Эрнест, что в заданиях нет ничего личного?
  Табс смирившись кивнул, он желал быстро со всем этим покончить.
  - Ладно, - сказал Арчи, сделав паузу.
  Это был красивый момент, которого так ждали все члены «Виджилса», когда Арчи объявит самое последнее задание, которое будет его последней пакостью, изощрённой пакостью. И после этого больше не будет жертв, и больше не будет обидно за то, что такая пакость произойдёт с кем-то, когда остальных будет мучить совесть, хотя при этом каждый тихонько себе скажет: «Это происходит не со мной».
  - Сколько ты весишь, Эрнест? - спросил Арчи.
  Табс засмущался, о своём весе говорить ему было крайне неприятно. Но он не мог скрыть этого от Арчи, тот всё равно узнает всё, что ему нужно.
  - Сто семьдесят пять.
  - Точно?
  Табс с отвращением кивнул.
  - Я взвешивался сегодня утром.
  - Это - не такой уже и вес, Эрнест.
  И Табсу вдруг показалось, что они с Арчи вдвоём одни в этой комнате, и что Арчи - его лучший друг.
  - На самом деле… - продолжил Арчи. - Я думаю, что у тебя есть возможность прибавить ещё немного. Скажем так, ещё двадцать фунтов. Набери ещё… постарайся. Удиви нас внушительной цифрой…
  - Двадцать фунтов? - пропищал голос Табса, и он развёл руками.
  - Конечно.
  Кто-то с сочувствием выпустил воздух, и лёгкое волнение пробежалось по этому замкнутому помещению.
  - Это - задание. Эрнест, ты должен стать тяжелее ещё на двадцать фунтов. Через четыре недели, это почти в конце учебного года. Ешь, сколько душа пожелает. Мы встретимся с тобой здесь, и у нас будут весы.
  У Табса раскрылся рот. Не знал, почему. Конечно, не из-за возражения. Никто и никогда не мог возразить заданию. Он не мог закрыть свой рот, при всём своём желании. Каждая его клеточка протестовала против каждого лишнего его фунта. Вся его жизнь была посвящена попытке похудеть, несмотря на то, он всегда был голоден, всегда хотел есть и каждый раз сдавался. Но толстеть преднамеренно?
  - У тебя есть месяц, Табс, и ты придёшь сюда, - сказал Арчи: нежный Арчи, добрый управляющий.
  Табсу только и осталось, как поспешить унести своё тяжелое тело подальше от того ужасного места, тряся лоснящимся на толстых бёдрах жиром и спотыкаясь о чьи-то ноги по дороге к двери.
  - Замечательно! - крикнул кто-то. Но это был не Оби, который, наблюдая за ковыляющей к двери тушей Табса, почувствовал себя маленьким и щуплым.
  Арчи указательным пальцем ткнул в чёрную коробку, и, не тратя времени впустую, он быстро запустил руку внутрь и извлёк оттуда белый шар. Он забавляясь взглянул на него и опустил его обратно.
  Члены «Виджилса» зашуршали, собираясь встать и уйти, но Арчи поднял вверх руку.
  - Я кое-что хочу объявить, - сказал он, его слова загромыхали, словно кубики льда в стакане с коктейлем.
  Он кинул взгляд на Картера, замершего в ожидании для удара молотком.

  Молоток был важным атрибутом каждой встречи и собрания «Виджилса».
И Картер был уполномочен наносить им удары, обозначающие действия и слова Арчи, примерно так же, как барабанная дробь в цирковом оркестре сопровождает номера воздушных акробатов или фокусников. Он ударял по столу, чтобы, например, подтолкнуть к ответу того, кто в очередной раз стоит напуганный перед всеми и дрожит, или чтобы заострить внимание на очередном заявлении Арчи.
  Арчи потребовал всеобщего внимания, чтобы все снова сосредоточились только на нем. Картер замер в ожидании.
  - У меня есть известие, - начал Арчи. - О том, что визит епископа в «Тринити»,  отменен.
  Картер уронил молоток.
  Арчи с презрением посмотрел на Картера, ожидая, когда тот его поднимет, и затем заговорил снова.
  - И это значит, что у нас не будет ни одного свободного от учёбы дня - отменяется.
  Короткие вздохи пробежались по сидящим в комнате, и кто-то прошептал: «Вот, дерьмо».
  Холодные и беспощадные глаза Арчи зарыскали по комнате, чтобы прояснить оценку принесённой им вести.
  Оби посмотрел на Арчи, спрашивая взглядом, что он так ищет глазами. Он знал Превеликого Арчи Костелло достаточно глубоко, чтобы понять, что где-то что-то не так.
  Казалось, что рука Картера приклеилась к ручке молотка, и кровь подступила к его коже, окрасив его лицо.
  - Но это также означает, что… произошло… кое-что ещё, - Арчи затягивал слова, произносил их медленно и всё время изучая глазами аудиторию, глядя на всех так, словно никогда прежде он никого из них не видел.
  Оби озадаченно нахмурился, и был рад тому, что стоит в тени, и его фактически невидно.
  Но Арчи видел всё, и его глаза теперь были на Оби:
  - Ты что-то об этом думаешь, Оби?
  Оби смущённо пожал плечами.
  - Я не знаю.
  - Баунтинг?
  Баунтинг чуть не подпрыгнул от удивления, будто кто-то сильно ущипнул его. Хотя для него такие встречи были привычным делом, он почувствовал себя некомфортно, потому что в этом же помещении присутствовал ещё и Оби, а он лишь следил за беседой Арчи с Табсом Каспером, но тут он услышал голос Оби, и в нём всё съёжилось в комок. Оби конечно не ответил бы на этот вопрос Арчи так обычно, если бы он подозревал, что кто-то из напавших на него и его девушку находится в этом же помещении.
  - Я также ничего не знаю, - сказал Баунтинг.
  - Картер?
  Кровь запульсировала в висках у Картера, но он старался держать себя в руках.
  - Ты меня спрашиваешь? - начал он, внося в голос должную дозу презрения, словно для него это не имело никакого значения.
  Но как бы не так. Он боялся, что Арчи во всеуслышание объявит, что кто-то предупредил Лайна об акции, назначенной на визит епископа.
  Когда глаза Арчи снова пробежались по сидящим в помещении, то установилась мёртвая тишина. Равнодушные взгляды не говорили ни о чём, и не выдавали никаких тайн. «Его глаза задержались на мне больше, чем на ком-либо еще», - подумал Картер, он знал тайну этого «кое-что ещё». И он почувствовал облегчение, когда услышал слова Баунтинга, прервавшие исследование Арчи.
  - Разве нельзя устроить такой прогул в другой день? - спросил Баунтинг. - все вместе уходят… в десять. - Он чуть было не сказал «на хрен», что принесло бы ему новые неприятности. - У нас есть, чем заняться.
  - Проект отменён, - категорически сказал Арчи. - Без епископа, такой прогул лишён смысла.
  Картер не знал, что ему делать с этим проклятым молотком. Собирался ли Арчи заканчивать встречу?
  - Кто-нибудь ещё что-то знает? - спросил Арчи, но это уже не звучало воинственно, казалось, что его искренне интересовал возможный ответ.
Ответа не последовало. Каждому просто хотелось уйти отсюда - поскорей.
  Арчи взглянул на Картера.
  - Картер - молоток, - напомнил Арчи. - Встреча закончена.
  Молоток опустился на стол так, словно в древесину вонзился толстый гвоздь.

  Хотя он и ненавидел запах этого заглушенного помещения, провонявшегося потом, прелыми носками и кроссовками, Арчи задержался здесь после того, как все уже ушли.
  Сверить возможное.
  Он не собирался хоть как-то повлиять на конфликт между Оби и Баунтингом, и в этом не было необходимости. Он хорошо знал Оби и почти читал его мысли. И выражение его лица, словно карта, подробно выдавала всё, что было у него на уме. Арчи видел ошеломленного и обескураженного Оби, очевидно, всё ещё не пришедшего в себя после того, что с ним произошло прошлым вечером, но он никого не подозревал, не собирался ни с кем выяснять никаких отношений. Оби лишь смотрел на всех сидящих, вообще не цепляясь за Баунтинга глазами. Арчи мог держать пари, что Оби не знал, кто напал на него и его девушку в машине.
  Но для Арчи даже более чем очевидно было другое. И его это вполне удовлетворило.
  Предателем, конечно, был Картер. Картер, который изначально не показал никакого энтузиазма к визиту епископа. Картер, который очевидно ненавидел свою роль держателя молотка. Картер, который всё собрание просидел, будто в трансе, пропуская реплики Арчи с ударами молотка. Вдобавок ещё он его и уронил. Картер, на лице которого зажглась вина, словно красный сигнал светофора. Цвет крови. Картер, который остался не у дел без его идиотского бокса и футбола. Силач Картер, в котором внезапно заговорила совесть. С момента начала собрания Арчи наблюдал за бегающими глазами Картера, за его бледным лицом, силач превратился в медузу, в смятую шляпу.
  Предателем был Картер.
  Хотя доказательств у него не было - сомнения прочь. Но Арчи нужны были доказательства.
  Он стоял в спёртом, противном воздухе заглушенной комнаты и думал:
  «Бедный Картер…»
  Жизнь Картера никогда больше не будет такой, как прежде.

                ------------------------------

  Лауры не было дома.
  Или возможно она не открывала дверь, также как и не отвечала на телефонные звонки.
  Он снова нажал на кнопку и вслушался в слабое эхо звонка, которое звоном отдавалось от стен где-то внутри этого дома. Но других звуков за дверью не было, ни какого шевеления или шагов. Так или иначе, дом казался пустым. Присутствие Лауры для него всегда было ярким и сильно ощутимым. Ею полнился воздух, возбуждая все его чувства. Теперь: ничего. У входа в дом «Фольксвагена» её матери также не было.
  Он пнул ногою дверь и уже не ждал ответа, но ему было нужно хоть что-то сделать.
  Проклятье. Ему, во что бы то ни было, нужно было её увидеть. Переполненность виной, одиночеством и тоской брала его за горло. Его затравили разного рода мысли, кружась вокруг, словно снежинки вокруг крошечных людей в стеклянном шаре у него на камине.
  Он повернулся и спустился с крыльца. Он почувствовал себя так, словно он отступал, понеся серьёзные потери в перестрелке. Он побрёл к своей машине. Игривость и веселье весеннего дня раздражали его. Сверкающее солнце, дуновение армата сирени и весь этот пустой бред.
  За этот день он уже второй раз побывал у неё дома. В первый раз он приехал сюда сразу после уроков, не найдя ответа он поехал к её школе. Там никого не было. Заглянув через дверь главного входа, он увидел уборщицу, отдирающую шваброй коридор. В этой школе он был посторонним. Возвращаясь к машине, он понял, как мало он знал о её жизни, о её буднях. Иногда она могла рассказать ему о своих подружках. С двумя из них он был знаком, но в его памяти их лица были смазаны, и к тому же он не помнил, кто из них Дебби, а кто Донна.
  Его подбородок покоился на рулевом колесе, и он печально смотрел на дом Лауры. Его ожидание показалось ему безнадежным: дом был пуст, внутри не было никого.
  Его сознание переключилось на встречу «Виджилса» и на очередное странное представление Арчи. В обычной ситуации он мог взвесить и рассчитать каждый шаг Арчи. Но теперь он не смог на нём сконцентрироваться. Лаура и его мучения преобладали над всем остальным.
  Прошло пятнадцать минут. Расстроившись более чем когда-либо, он выдохнул почти весь, накопившийся в лёгких воздух, как и в случае других неприятностей. Он завёл мотор. Он больше не мог сидеть и не делать ничего.
  Один лишь лучик света был в этот мрачный день, не столь яркий, но, по крайней мере, не такой тусклый и блеклый, и не угнетающий, как всё остальное. Проект был отменен, как и участие в нём Рея.
  По крайней мере, он мог кому-нибудь принести хорошую новость, лучшее из произошедшего в этот мерзкий день.

  Позже мать Рея Баннистера повела его в подвал.
  - Он работает над секретным проектом, так что вероятно он тебя не впустит, - сказала она в хорошей манере. У неё было приятное загорелое лицо. Такого загара, как у неё, Оби никогда ещё не видел: глубокий и тёмный - цвета тающей карамели. Он следовал за ней через весь дом и затем вниз, по подвальной лестнице. - Не забудь постучать, - сказала она ему вслед.
  Дверь под лестницей была закрыта. Секретный проект? Он постучал.
  - Кто там? - из-за двери голос Рея звучал слабо.
  - Оби.
  Спустя какой-то момент Оби оказался около «секретного проекта», возле чего-то, чтобы не провалиться, похожего на гильотину, что, в общем-то, в точности ею и оказалось.
  - Ладно, это не совсем гильотина. Это - иллюзия, фокус, но один из лучших.
  - Ты сам это построил? - спросил Оби. Этот аппарат восхитил его и в тоже время напугал. В мрачном освещении подвала от него исходила угроза.
  Вдруг Рей показался застенчивым:
  - Я всегда любил что-нибудь построить собственными руками, - его рука махнула в сторону лезвия, и он сказал: - Я только что собрался проверить, как она работает. Хочешь помочь?
  Оби инстинктивно сделал шаг назад, он никак не хотел иметь дело с этой смертельной деталью машины. Все же он должен был признаться, что он очарован. Его глаза продолжали пялиться на плаху с вырезанным углублением, на котором должна покоиться шея жертвы. «Жертва», конечно же, было неподходящим слово. В конце концов, перед Оби стоял лишь предмет забавы и игры. «Иллюзия», как сказал Рей Банистер.
  Рей подошёл к верстаку и взял хозяйственную сумку. Невинно улыбнувшись, он извлёк оттуда кочан капусты.
  - Смотри, Оби? Я сейчас это продемонстрирую, так же как и любой другой фокус. Обычная капуста, которую моя мать купила в «Супере» за сорок девять центов. Она - молодчина, даже не спросила, зачем мне капуста.
  Рей Банистер положил капусту в углубление, примерно на три фута под лезвие, которое выглядело угрожающим и чрезвычайно опасно качалось над несчастным овощем. «А что, если это не кочан капусты, а настоящая голова?» - поймал себя на мысли Оби.
  - Смотри, - Рей Банистер растягивал слова, придавая голосу драматический оттенок. Он нажал на кнопку в верхней части гильотины. Лезвие резко пошло вниз, на мгновение блеснув, поймав луч света от свисающей с потолка лампочки. Кочан капусты разлетелся на тысячу маленьких кусочков сырых, желтых и зелёных листиков.
  - Не так чисто, как с чьей-либо шеей, но идея ясна. А теперь ты, Оби? - спросил, хихикая Рей.
  - Грязно, - прошептал Оби, скрывая тошноту. Какой ужасный день. И ко всему гильотина уже раскрошила капусту.
  - А сейчас, - произнёс расцветая Рей, кланяясь в сторону гильотины и приняв роль Великого Банистера. - Будь моим гостем.
  - Ты шутишь.
  - Разве ты мне не доверяешь?
  «Доверяю?» - Оби подумал об Арчи, о Баунтинге и о нападении около Пропасти, и ещё о недоступности Лауры. - Я никому не доверяю.
  - Эй, да это только фокус, иллюзия, - сказал нахмурившись Рей. Откровенно говоря, он сам был немного озабочен этой первой демонстрацией. Он знал, что этот фокус безопасен, и волноваться было не о чем, но ко всему он был раздражён. Он был раздражён с тех пор, как познакомился с Оби, который погрузил его в странный мир «Тринити».  - Смотри, я предлагаю себя в качестве жертвы, - продолжил он, держа в чистоте голос. - Я положу свою шею на плаху, а ты нажмёшь на кнопку.
  Оби покосился на смертоносное лезвие и остатки уничтоженного овоща. Запах сырой капусты заполнил воздух подвала.
  - Я предпочел бы этого не делать, - сказал Оби, также стараясь держать под контролем свой голос так, чтобы Рей Банистер не подумал, что он трусит. - Если что-нибудь будет не так, то в газетах появятся заголовки: «Учащийся школы «Тринити» лишается головы в результате неудачного фокуса…»
  - Давай, - сказал Рей, сделав энергичный шаг к гильотине. Он стал на колени и наклонился, положив свою шею в углубление, глядя теперь в пол. - Всё, что тебе нужно сделать, Оби, только нажать на кнопку.
  - Только не я, - возразил Оби.
  Рей изогнул шею, чтобы взглянуть на него.
  - Нет никакого риска. Ты думаешь что, я совсем сошёл с ума, чтобы так рисковать?
  Оби стало любопытно, он выглядит просто смешным или каким-нибудь параноиком?
  - Действуй, - скомандовал Рей, немного извиваясь еще раз приспособившись к плахе. - Это не самая удобная поза на свете.
  - Ты уверен, что это работает без сбоев? - спросил Оби.
  - Можно ли быть уверенным в чём-либо вообще в этом мире? - спросил Рей, и затем быстро: - Оби, это только обман. Подойди и нажми на эту проклятую кнопку.
  И, принимая судьбу, Оби вздохнул. Он понимал, что в этот день ничего не могло бы пойти по правильному пути, и если фокус не получится, то чёрт с ним. Чёрт со всем.
  - Ладно, это твоя шея, а не моя, - сказал Оби, делая шаг к гильотине. - И я не шучу, - и, взглянув на Рея, он спросил: - Готов?
  - Готов, - ответил тот немного приглушенным голосом. Была ли дрожь в его голосе?
  Оби нажал на кнопку.
  Ничего не произошло. Какой-то жуткий момент лезвие всё ещё висело, покачиваясь из стороны в сторону, а затем внезапно сверзилось вниз, настолько неожиданно и потрясающе, что Оби, потеряв дыхание, отскочил назад. Лезвие упало настолько быстро, что его глаза не смогли уследить за его спуском. И самое потрясающе было в том, как лезвие вонзилось в шею Рея, или это только так показалось, что оно вонзилось. Его шея оказалась невредима, не было ни какого ужасного разреза и ни какой крови. Лезвие теперь покоилось на дне углубления, словно оно прошло через плоть Рея.
  - Боже! - воскликнул от страха Оби.
  Рей вскочил с колен. Улыбка триумфа загорелась на его лице. Он действительно был очень доволен собой.
  - Voila! - радостно воскликнул он, махая рукой в сторону гильотины, и затем поклонился, широко разворачивая руки, словно снимая с головы шляпу.
  Оби закачал от удивления головой.
  - Чёрт, как это работает?
  Но в тот момент, когда со свистом опустилось лезвие, и у него внутри всё содрогнулось, он поймал себя на мысли, что на плахе должна быть шея того, кто напал на Лауру и трогал её руками.
  - Фокусник никогда не выдаст своих тайн, - сказал Рей Банистер, немного затаив дыхание.
  Оби сощурил глаза, оценив его слова. Рей всё равно, хоть и немного, но сомневался в эффекте фокуса? Могло ли оно так и не сработать?
  У Оби на этот вопрос ответа не было. Теперь, так или иначе, Рей Банистер почувствовал себя победителем. Он гладил рукой окрашенную под грецкий орех древесину и блестящее лезвие.
  Напоминая ему о первом своём визите, Оби сказал:
  - Послушай, Рей, помнишь, я тебе рассказывал о том задании, назначенном на день визита епископа?
  Рей кивнул, припомнив его особенности с искривленным выражением лица.
  - Ладно, оно отменено. Ты от него свободен. В тот день епископ не прибудет.
  Рей с облегчением выпустил воздух.
  - Здорово! Я действительно не хотел путаться в делах «Виджилса», о которых ты мне рассказывал.
  Оби не ответил, почувствовав к Банистеру немного жалости. Он знал, что Арчи вспомнит о нём рано или поздно, и что Рей Банистер обречён.
  Рей снова повернулся к гильотине, его глаза были полны внимания. Оби сощурился, изучая аппарат, а затем взглянул на то, что осталось от кочана капусты, рассыпанного по всему полу. Его почему-то пробирала дрожь.

  Когда через полчаса он был дома, он нашел записку, написанную рукой его матери:

  «Я у парикмахера. Звонила мать Лауры. Они вдвоём на несколько дней уехали в Спрингфельд навестить родственников».

  Мысли забегали в голове у Оби, словно преследующие друг дружку насекомые. Почему не позвонила сама Лаура? Почему её мать? И где в Спрингфелде у них живут родственники? Он скомкал записку и выбросил её в корзину. Моментом позже он достал её обратно, разгладив бумагу, он перечитал её снова. В накарябанных карандашом словах виделся конец света.
  В ту ночь ему снились дикие сны, и были ли они снами, или просто сгустком мыслей и эмоций, всплывающих из его подсознания, когда он неудобно лежал в постели и беспокойно ворочался с боку на бок? Картинки всплывали перед его глазами: Лаура, её красивые, полные губы, накрашенные помадой цвета кетчупа… машина у края пропасти… гильотина, со свистом слетающая на кочан капусты, вдруг превращающийся в человеческую шею, и брызги крови, разлетающиеся по комнате вместо листьев. Запах крови, ударивший ему в ноздри - пахнет ли кровь вообще?.. Его беспомощность в машине и образы в ярком луче фонаря, задыхающаяся Лаура и её крик… Грубые руки, придавившие его к земле и запихавшие его под машину… полуботинки с болтающимися шнурками…
  Полуботинки?
  Полуботинки он видел отчётливо. Исцарапанные и изрезанные, словно кто-то по ним несколько раз прошёлся ножом.
  И болтающаяся пряжка на одном из них, висящая на нитках, поблекшая медь, которая никогда не полировалась.
  Его сон лопнул, словно он сорвался с качелей и изо всех сил ударился о землю. Он сидел на кровати. Голова болела. Он взглянул на электронный будильник, на нём высвечивались цифры «2 : 31». Откинув одеяло, он протёр лоб, будто он бы смог стереть рукой боль, словно надпись с классной доски. Это был сон? Полуботинки были не из сна, даже если он видел их во сне, то почему они заставили его проснуться? Они были настоящими и не являлись плодом его усталости, расстройства или разочарования. Они вырвались из реальностей его памяти.
  Это была память:
  Когда неизвестно кто скрутил и придавил его к земле, в то время как ещё кто-то напал на Лауру, и затем его голова была уже около кромки переднего колеса, в нескольких дюймах от его глаз были порванные полуботинки на ногах того, кто держал его под машиной.
  Глядя в ночь широко раскрытыми глазами, словно его веки были распёрты зубочистками (что-то такое он видел в кинофильме про конг-фу), он знал, что его подсознание раскрыто.
  Это - ключ.
  Это больше, чем ключ.
  Часть того, что он смог увидеть, поможет ему безошибочно найти одного из тех, кто тем вечером напал на них около Пропасти. Он увидел, как он разоблачает этого ублюдка, вынуждая его признаться, и узнаёт о других, вовлечённых в эту акцию, когда в это время перед его глазами предстала Лаура, её глаза, сияющие с восторгом и любовью.
  Он лежал, глубоко дыша, в истощении, словно он только что завершил рискованную миссию, избежав тысячи ловушек, спасая свою жизнь… Он провалился в глубокий сон, в котором целая армия в расхлёстанных и изрезанных полуботинках топтала его тело на протяжении всей ночи.

                ----------------------------------