Праздник грустного веселья

    Давно это было. Если считать по событиям, то на следующий год, как умер Сталин. Когда он умер, тоже было похоже на праздник, только какой-то невеселый. В зале нашего детского сада висел его портрет, украшенный елочными лапами и красно-черными лентами. Мы сидели на стульчиках и слушали радио. Там в черной тарелке все время играла скучная музыка, а иногда начинал страшным голосом говорить какой-то дяденька. Потом все смолкало и слышны были только всхлипы, вскрики да топот ног. И опять начиналась музыка.
Воспитательницы стяли с красными носами, шмыгали и отворачивались, вытирая глаза.
    Дома в тот день тоже было невесело. Умерла прабабушка, все были заняты ее похоронами и ходили с грустными лицами.
    Прошли весна и лето много давшие нам в смысле политподготовки. Сначала мы с парнями осторожно, чтобы не увидели девки, закопали секретик уложив в ямку под  стеклышко, так чтобы когда уберешь присыпанную сверху землю под ним засверкали  уложенные в ямку сокровища: осколок красного стекла, две бусины и шоколадное золотце. Над секретиком мы дали страшную клятву: «Сталина и Ленина за копейку не продам».
    Но шли другие времена и к осени мы уже распевали частушку:Берия, Берия потерял доверие. Не хотел сидеть в Кремле, так сиди теперь в тюрьме. А товарищ Маленков надавал ему пинков.
    А еще умерла девочка Таня из нашей группы. Она часто болела и пропускала садик из-за чего мы все ей страшно завидовали. Еще бы, ей не приходилось в «мертвый час» лежать молча, наблюдая за отсветами фар пробегавшими по потолку, пить молоко с пенкой и есть противно дрожащий манный пудинг с сиреневым киселем. Да и сам факт смерти не казался таким уж печальным, потому что ее бабушка, в черном платке, принесла всем конфеты с «поминок». Каждому по две штуки, шоколадные.
    Но вот зима начала таять на глазах и пришел этот праздник. Надо сказать Восьмое марта появилось гораздо раньше далекой от нас Клары Цеткин. Просто после прогулки воспитательница Валентина Ивановна сказала: «А сейчас мы будем делать подарки своим мамам к Женскому дню - первому весеннему празднику».
    То, что первый – понятно, праздников не было аж с Нового года, когда можно было, лежа под елкой, смотреть сквозь хвою, как разноцветные фонарики отражаются в роскошных стеклянных шарах, и вкус утащенной из вазы на столе мандаринки удивительно совпадал с запахом елки.
    И то, что праздник весенний, тоже было ясно. Сегодня во дворе между сугробами образовалась настоящая лужа, где можно было пускать щепки, на которые если дуть, то они плывут как настоящие корабли.
    А тут, оказывается, маме подарок надо мастерить. Это просто, ведь «подарок» - это кулек из серо-коричневой бумаги, шершавой и с маленькими щепочками, на которой нарисована синяя елка и красный Дед Мороз, который мне дали в садике из мешка Деда Мороза. Только где-то надо взять конфет и печенья, чтобы положить в этот кулек.
    Но все оказалось не так. Пришлось клеить из цветной бумаги коробочку, края которой все время расползались, а на коробочку клеить вырезанные из цветной бумаги кружочки и глазки. Получался неровный цветочек. На подушечках пальцев противно засох клей, и мучительно хотелось вымыть руки. Зато как мы ждали потом, когда можно будет выбежать в раздевалку, к маме, держа на ладони свое кривобокое произведение.
     На удивление, коробочка маме понравилась. «Спасибо, сынок, - сказала она, - очень красиво». И я ей поверил, потому  что подарок дома был поставлен на комод, рядом со шкатулками и разноцветными флаконами, и какое-то время там обитал. 
     Знаменитая же немецкая революционерка возникла в связи  с этим праздником значительно позднее, классе так в пятом. Оказывается, это она провела когда-то давно собрание, на котором решено было бороться за права женщин. От слов «собрание» и «бороться за права» веяло такой тоской… Тем более что  учителя в школе (в основном женщины) чествовали сами себя именно на собраниях, где после непонятного и скучного доклада вручали друг другу грамоты и красные гвоздики.
     Девчонки из класса к празднику отношения как бы не имели. Возрастом не вышли?  И вместе с нами писали  под диктовку текст на обороте красно-зелено-желтой открытки, изображавшей большую красную восьмерку на фоне букета из гвоздик или загадочного растения мимоза. Особо ценилось умение накопить, откладывая из «денег на завтрак», сумму, позволяющую приобрести для мамы что-то из бедного ассортимента цветов или маленький и потому недорогой флакончик духов.
     Так бы и существовал этот полупраздник, рожденный на собрании и задуманный как ежегодное собрание, если бы гедонист и сибарит Брежнев не решил подарить народу     отдых от работы в этот день. Став полноценным, праздник, разумеется, расширил свои границы,  празднование теперь начиналось на работе 7-го, а заканчивалось даже не всегда 9-го. Подарки подорожали, а цветы стали просто обязательным атрибутом.
     Теперь причастными к празднику оказались уже все женщины страны, до несмышленых малолеток включительно. И только одно не изменилось: каждый год в этот день я приносил маме очередной подарок, стараясь угодить, но зная, что в любом случае услышу: «Спасибо, сынок!». И прибавлялся на туалетном столике очередной флакончик или кофточка в шкафу, а я мчался по жизни дальше, не понимая, что простое внимание дороже любого подарка. Что остановиться, сесть рядом, поговорить, просто подержать ее руку может оказаться такой роскошью, рядом с которой меркнут любые подношения. Потому что понимаешь это, только когда мама покидает нас навсегда.
      Поэтому всегда кажется, что под несколько нарочитыми удалью и размахом, с которыми отмечают этот, несомненно любимый народом, праздник, прячутся капельки грусти. Какие-то не до конца выплаканные слезы. У всех есть о чем поплакать.