Терминус

                Терминус

                Дональд Бартельм
                (перевод с английского)

  Она согласна провести вместе с ним «несколько месяцев»… где? Вероятно, в отеле «Терминус», воздвигнутом рядом с центральным вокзалом, от платформ которого отправляются голубые вагоны – в Леон, в Мюнхен… куда-нибудь в дальние страны. Конечно же, у нее есть золотая кредитка… нет, с цветочником ею не расплатиться – в этом можно не сомневаться…
  Метрдотель обнаруживает, что прибыли новые постояльцы...
  И что любопытно – у нее странная прическа, но ее саму можно ли назвать странной? В ее привычках нет ничего особенного, если только не бесконечные упражнения на аккордеоне: «Малагуана» - снова и снова, раз за разом, как всегда, за час до обеда…
  Доставлены желтые розы… нет, это маленькие белые орхидеи.
  Кремовые стены комнаты выглядят строго и вместе с тем привлекательно. Высокие окна выходят на бульвар. Из них виден парк «Анжел-Гарден». Став на колени, стерилизованной иглой она извлекает из ноги занозу. Она думает: «Я одета, надо полагать, достаточно прилично», и говорит вслух: «Мне надо выспаться, думаю, что это он – КРАСНАЯ ГОЛОВА…»
  Они договорились встретиться на углу знакомой им обоим улицы (и никакой другой). Он приходит заранее. Она устремляется к нему прямо от двери гостиницы. Холодно. На ней ее черное пальто. Для такой погоды оно слишком тонко. Он предлагает ей свой шарф, который она обматывает вокруг головы и становится похожа на матрешку.
  - Скажи, - спрашивает она. - Что произошло?
  Когда она идет по улице, то это выглядит неуклюже. Она несется, сломя голову, или же крадется, а затем останавливается, отставив в сторону ногу и упершись кулаком в бок – по-ковбойски. Ей двадцать шесть. Три года она отслужила в армии, там ей не понравилось, и, уволившись в запас, она выучилась на специалиста по статистике, после чего успела немного поработать в страховой компании, что ей также не понравилось, и она уволилась, затем влюбилась в него и начала упражняться на аккордеоне…
  - Трудно, - говорит она. - Это – трудно.
  Но она пытается выучить «Улыбчивые ирландские глаза». Лист с нотами прикреплен к панели из кремового мрамора уже целых два часа. Время веселья.
  Психиатр возвращается из путешествия по Мексике, где, общаясь с пауками, он успел испытать абсолютный страх…
  Она раздета до гола. Услышав скребущие звуки за дверью, она трясет руками, а затем, вслушиваясь, замирает. Он вздрагивает от красоты ее выгнутой спины, вытянутых плеч и откинутой назад головы. «Неплохо», - думает он. Она оборачивается, чтобы взглянуть на него, и что же она видит?
  Звонит телефон. Тот ли этот веселый психиатр, воспевающий курортные пляжи Козумеля и Канкуны?
  Он проткнул уголок своей золотой кредитной карточки, пропустил через отверстие золотую цепочку и повесил на шею.
  Что они делают в этом, чужом для них обоих городе?
  Она разучивает «Чероки», а он наблюдает, как она движется: вперед, назад, поворачивается к нему спиной, снова лицом, делает шаг назад, влево... а он ей кивает в знак того, что эта фраза из песни у нее получается. Он думает, что так ей это будет легче, но на самом деле ему все это надоело.
  В парке «Анжел-Гарден» они замечают толстого священника с требником в руках. Она сидит на скамейке с раскрытым еженедельником «The Financial Times» в руках, в котором опубликовано его письмо редактору. Она проникается к нему со всем своим пониманием… а что потом, после игры в пул, выразит ли он свое восхищение ею?
  - Нет, - говорит она. - Нет, нет… Я буду практиковаться восемнадцать часов в день, останавливаясь лишь для того, чтобы немного перекусить, съесть пропитанный вином кусочек хлеба.
  Он собирает газеты, включая «The Financial Times». Они сложены в стопку на радиатор кремового цвета.
  - И этой весной, - говорит он. - Я уйду.
  Она накрывает стол, напевая «Венский вальс».
  - Да, - говорит она. - Будет лучше, если ты уйдешь.
  Их любовь настолько чиста, что полицейские машут им из проезжающих мимо машин, с крыш которых сверкают синие и красные огоньки.
  Все, что с ним происходит, полно иронии. Можно ли предположить, что это может как-то его защитить, заставить более-менее прилично одеваться и быть в здравом уме?
  - Я так тебя люблю, - говорит она, и он ей верит. В его в бокале шампанское. Его жена в Чили, она катается на лыжах…
  - И пока ты сидишь у огня и вяжешь, - говорит он…
  - Я вяжу не для себя, Биг-Бой… - говорит она.
  - Этим вечером, - отвечает он ей. - Увидеть меня одного – для тебя это не более, чем доброе везение.
  Полицейские машины с включенными сиренами по три проносятся мимо отеля «Терминус»…
  Никто не говорит ему, что он женат. Ни седина в его волосах; ни толстые добавочные линзы в очках не добавляют ему ума, а увеселительные вечеринки, устраиваемые для помощников дантистов не приносят ему ничего нового. Он ведет себя так, будто бы что-то должно было произойти. Вдобавок ко всему – слухи, гуляющие по отелю «Терминус».
  Он решает пойти в бар, а она на него кричит, пытаясь доказать что-то ему непонятное. Из маленького радиоприемника доносится музыка духового оркестра: военные марши и вальсы. В смущении она говорит, что на самом деле она ничего такого и не замышляла, но подумает об этом – еще бы: консьерж «Терминуса» что-то такое сказал, и ей это показалось оскорбительным – о «Малагуене», что было не словами, а всего лишь интонацией…
  - Лучше постелить постель, - сказал он. - Постель, в которой, когда я ухожу, ты спишь девственно и возбуждающе…
  - Да, - говорит она. - И что они такое говорят…
  - Правду, - мямлит он. - Правду.
  Он не совсем дурак: да, он бегает в киоск за сигаретами, и все время извиняется («Прошу прощения»), каждый раз повторяет фразу: «как я сказал», играет в триктрак и спит с включенным радио. Он извиняется за свои сногсшибательные замечания о светловолосом молодом человеке, на которого она даже не смотрит… и когда медленное течение уносит их, и между ними возникает любовь, то это лишь урок покорности, не так ли?
  Он не может оторвать глаза от спящей женщины: «До чего же она прекрасна!», и касается ее спины. Легкое прикосновение…
  Психиатр – ученый проказник, звонит и приглашает их на вечеринку, которая состоится в Пальмовой Комнате отеля «Терминус». Пациенты будут танцевать с врачами, врачи с диспетчерами приемных, диспетчера с санитарным персоналом, а человек, который однажды познакомился с Ференци, прибудет в костюме из акульей кожи – он будет разъезжать на моторизированном кресле…
  - Да, - говорит психиатор. - Конечно, ты можешь сыграть «Чероки» и, «по просьбе трудящихся» что-нибудь из Виктора Джильберта…
  Она строит гримасу:
  - Я не хочу никого утомлять скукой, потому что все это будет выглядеть нелепо. Военные марши звучат в сердце у каждого, - говорит она. - И почему мы вместе? Но с другой стороны, - продолжает она. - Все сущее намного лучше не существующего вообще…
  И это абсолютная правда. Его поражает эта цитата. В кафетерии отеля «Терминус» он крепко сжимает ее руку.
  - Если подумать о приобретении ночных рубашек, - говорит она. - То, наверное, стоит брать сразу дюжину.
  - Ой… - отвечает он.
  Этим утром он свистом подзывает собаку, смачивает зубы «Текиллой» и думает о Женеве. Она, умирая от любви, прижимает его к стене кремового цвета и похлопывает по плечам…
  - Легкие удары по мячу… какое утро! Не ты ли это – Бэби? - говорит он.
  А она ему в ответ:
  - Я вот-вот сойду с ума, оттого, насколько я стала богатой.
  И он ей отвечает:
  - О, дорогая…
   А она:
   - Что только со мной не делала жизнь…
  На ней теплое пальто. Она быстрым шагом направляется к отелю «Терминус». Он останавливается, чтобы купить цветы – желтые ландыши, и гадает, сколько месяцев совместного бытия их ожидает: три, восемь? Этим утром он почувствовал, что уже не любит ее как прежде, и дистанция между ними вносит в его ощущения свежесть… Но теперь, принимая у его цветы, она называет его Амиго и говорит: «Неплохо, Красная Голова», - он снова испытывает к ней любовь – навсегда. Освежившись  после душа, она подходит к нему и распахивает свой халат.
  - Прощай, - говорит она. - Прощай.