Сказка. ч5. гл. 48. раздел 2. судьба перегрина

РАЗДЕЛ 2.  СУДЬБА ПЕРЕГРИНА.

     Теперь, когда пред вами была раскрыта страшная тайна  начала всего сущего, неплохо было бы рассказать о некоторых моментах из жизни  рассказчика - неумного и неутомимого Парамона, бездельника по призванию,  перегрина  по происхождению  и страстотерпца по убеждениям, вы, наверное, уже порядком подзабыли, что такое означает термин “перегрин”. Так вот, ничего загадочного в этом нет: просто так древние римляне именовали всех не граждан, проживающих на их территории. Сюда входили даки, фракийцы, киликийцы, германцы, галлы... не будем перечислять их всех, слишком  много времени занял бы этот скорбный список, тем более, что сам и не помню, как очутился в пределах  великой Римской империи и откуда. собственно, взялся. судя по внешним данным, происходил я из диких славянских племен: однако, не исключено, что моими предками могли быть и какие-нибудь скифы или даже гунны. Бог их разберет! Можно только предположить, что не был я Пришельцем из Космоса, хотя Бог как-то в шутку высказал и такую гипотезу, но нет же, слишком уж приземленным был мой менталитет, господа. Я ведь был завсегдатаем всех злачных мест Вечного Города, и не было тогда свободного гражданина, не давшего мне хотя бы раз по шее - причем за дело!
Словом, не все было тогда благополучно  в моей биографии; как вы уже поняли, спасти  заблудшую душу могло только чудо. А славные были времена! Сколько интереснейших людей встретилось тогда на моем пути, сколько миль пройдено по замечательным древнеримским дорогам. А уж праздниками  нас, недостойных, императоры и муниципальная знать потчевали на славу; не могу забыть того замечательного триумфа, который устроил  Траян по случаю великой победы над даками; ровно сто двадцать три дня вино лилось рекою, ежедневно в Колизее устраивались грандиозные представления и гладиаторские бои. Но не только пирами запомнилось эта удивительная эпоха. Величайшие умы античности творили  в те дни бессмертные шедевры литературы, философии и риторики. Мне посчастливилось знать самого Цельса. Этот прожженный мудрый скептик впервые посеял сомнения в душе моей, и стал я тогда задумываться на тему – а так ли правильно и праведно мы живем? Почему нет единства между людьми, откуда такое неравенство в мире… и вообще – для чего, в конце концов, мы влачим свое жалкое существование? Но пить “Фалернское” от этих мыслей хотелось только больше, и не спасло  меня тогда даже прочитанное  ночью “Правдивое слово” Цельса, от которого воротило раннехристианский клир, и которое трагически погибло  от рук разъяренных фанатиков в 4-5-м веках – уже после окончательной победы христианства в Римской империи. Довелось мне встречаться и с Лукианом из Самосаты, и даже с епископом Оригеном. Честно говоря, не понравились  мне оба – что тот такой же, так и другой такой же, оба, понимаешь, одинаковые! Впрочем, беседы с этими учеными мужами пошли бедному перегрину впрок, и под их благотворным воздействием стал я склоняться к  стоицизму - тем более, что его  придерживался всеми любимый император Марк Аврелий. Но губило вашего покорного слугу одно качество – безволие:  стоицизм – стоицизмом, а “Цекуба” – “Цекубой”! И стал я под воздействием винных паров все больше склоняться к   культу Диониса, а  это тогда не приветствовалось властями. Будучи неоднократно битым ночными стражами, бежал бедный перегрин тогда  в  далекую Парфию, но и там не нашел счастья; одно время увлекался митраизмом, но Ахурамазда мне почему-то не помог (в отличие от Кира и Дария). Вскоре  я забросил зороастрийскую религию и  отправился в Афины. Учение великого Эпикура, право, стоило того, чтобы посвятить ему два следующих десятилетия. Однако изнеженные и ленивые греки через некоторое время стали раздражать: философствовали они, как правило, исключительно вокруг амфоры; воевать и работать эти эстеты  уже разучились, и давно  выполняли роль  прислуги римских хозяев. К их счастью, римляне оказались не только веротерпимым, но и весьма любознательным народом, что спасло  эллинскую культуру с ее культами и мифами, скульптурами и театрами. А тем временем набирало обороты нарождающееся христианство; первые волны фанатизма уже захлестывали рабское сословие и начали опасно выплескиваться на свободных граждан. Императоры начинали осознавать всю опасность, которые несли в себе  невинные с виду  притчи и поучения  первых христиан – иудеев. Периодически на головы членов общин обрушивались кары, вожаков казнили, имущество конфисковалось… словом, скучать сектантам тогда не приходилось. А перегрин Парамон бродил и бродил по руинам Эллады, изумляясь совершенству творений древних мастеров и отчаянной слабости  греческой цивилизации, завоеванной немногочисленной римской армией. Скучно было жить на оккупированной территории, и приходилось все чаще задумываться о необходимости срочного перемещения в метрополию. Все-таки Рим есть Рим, недаром все дороги вели именно туда! И побрел я однажды майским утром по мощеным  дорогам в Италию, мечтая найти там Истину… или хотя бы комфорт и безопасность. Признаки надвигающегося кризиса чувствовались повсюду. Уже и армия переставала быть римской: все больше нашего брата-перегрина служило не только во вспомогательных войсках, но и в легионах, и даже – в преторианской гвардии; все чаще императорами становились варвары. Хорошо и интересно вспоминать это сегодня, а тогда, господа, очень уж было неуютно. Почему-то почти каждый император не просто отдавал богу душу –становился богом, как тогда официально считалось,  - а чаще всего  погибал при загадочных обстоятельствах, будучи то зарезанным, то отравленным, то удушенным. И почти всегда приемник погибшего начинал свое правление с так называемых  “проскрипций”, или, попросту говоря, с резни части населения, сопровождающейся конфискацией имущества. Преторианская гвардия вела себя как на оккупированной территории, отданной победителям на разграбление. Откуда  тут было взяться порядку и стабильности! И я, как всегда, пал духом и обратил свой падший взор на римские винные погреба. Подрабатывал тогда я на хлеб и… скажем так, воду… преподаванием риторики  отпрыскам знатных  горожан, а все  свободное время проводил в тавернах и харчевнях Вечного города, где однажды повстречался с угрюмым германцем-гладиатором  Одоакром, у которого всегда можно было одолжить пару сестерциев. Мы быстро сдружились, несмотря на то, что Одоакр ни слова не понимал - ни по-гречески, ни по-латыни. Пришлось мне даже выучить германский варварский диалект. Германец не признавал  римских обычаев и религиозных культов,  поклонялся каким-то Валькириям и все искал некое кольцо Нибелунга, но так, кажется, и не нашел. Однажды пришлось мне занять у него целых 25 сестерциев, которые быстро растворились в таверне; я лихорадочно соображал, как бы отвертеться от мрачного кредитора, но тут до меня дошла печальная весть: несчастный Одоакр пал на арене в неравной схватке с пятью дюжими фракийцами. Итак, долг остался за мной навечно! Казалось бы, радоваться надо было такому финалу; но на одной чаше весов лежали 25 мелких монет, а на другой -  смерть приятеля. Смурно стало на моей душе. Совесть проснулась, что ли… словом, был повод опять взяться за истребление содержимого  многочисленных амфор. А тут еще подвернулись под руку два сектанта-близнеца, прожужжавших мне все уши о некоей благой вести, что, дескать, в мир приходило какой-то Спаситель-избавитель, что  его убили враги, но что он еще им всем покажет, дайте только срок! Когда однажды, изрядно нагрузившись, я пожаловался им на  проснувшиеся угрызения совести, братья наперебой стали зазывать  в свой молельный дом – церковь.
– Парамоша,  - жарко наседали они, - там ждет тебя не только облегчение души, но и ее вечное спасение! После окончания пути земного ждет тебя, грешного, мир блаженства, небесного счастья… соглашайся, несчастный, не пожалеешь!
   Я подумал для порядку, осушил еще одну кварту “Велирнетского”, и сказал:
-  Ладно!
   И мы отправились в христианский храм. Следует сразу же оговориться, что совсем недавно император Константин – Костя, как мы называли его между собой, - прекратил гонения на христианскую веру, и, мало того, стал отдавать ей предпочтение; культы Юпитера, Марса  и прочих обитателей языческого Пантеона  стали приходить в упадок, а  храмы, обслуживающие новую религию, богатели с каждым днем. Церковный иерарх, к которому меня привели, оказался тучным господином, одетым в богатую тунику, в странном головном уборе, красных туфлях и  со здоровенным  золотым крестом на толстой шее. – Зачем ты пришел сюда, сын мой, - зычным басом проревел он, - не покаяния ли ищет метущаяся душа?
- Совершенно верно, батюшка, - смиренно отвечал я, - именно покаяния: и живу я как-то не так, и привержен Бахусу… и вот долг на мне повис… взял я взаймы у друга, а он взял да погиб при невыясненных обстоятельствах. И вот я, перегрин Парамон из Гипербореи…
- Постой, - прервал меня епископ, - не тот ли ты Парамоша окаянный, который наводнил весь Рим отвратительными пасквилями на  религию вообще и христианство в частности? Уж не тебе ли  принадлежат гнусные вирши о великих обманщиках, под коими предерзостно подразумеваются великие пророки Моисей, Будда и сын Божий?
- да как сказать, батюшка, – пролепетал я, - что-то такое по пьяному делу  придумал, но я же не со зла… и к тому же, как ты видишь, готов повиниться…
Но было уже поздно. Поп закусил удила и обрушил на мою голову свой праведный гнев.
- Мерзавец, еретик! – кричал он, - убирайся отсюда! Чтоб не видел я впредь твоего мерзкого лика! Иуда, негодяй, отвратительный старик! Вон из моего храма!
- Горе мне! – возопил я, - нет мне прощения! 
И, завывая, как волк или как белуха, я покинул стены храма. Куда было податься бедному перегрину?  Куда глаза глядят! На душе было гнусно и как-то даже глухо: снедали стыд и срам, и ничего не оставалось, как выпить амфору “Цекубы”  и отправиться  в непонятный маршрут по улицам ночного Рима. О дальнейшем вы все уже знаете, а если кто забыл – перечитайте на сон грядущий “Сказку Господню”, где, пусть и в богатом обрамлении мифов и легенд, в общем-то верно изложен ход дальнейших событий.