Сказка. ч6. гл. 48. раздел 1. будем лопать пустоту

РАЗДЕЛ 1. БУДЕМ ЛОПАТЬ ПУСТОТУ

- В самом деле, - вслух рассуждал Кощей, меряя быстрыми шагами свой обширный президентский кабинет, - откуда это следует? Мы видим, что и он сам, будучи общепризнанным Кощеем, явно сдает: то ли где-то спрятанная игла ржавеет, то ли этой самой иглы вообще не было, а были и пока остаются:  страшная удачливость, счастливое стечение обстоятельств, и, вероятнее всего, божья воля.  Словом, если все это кощейство – сплошной блеф, то в этом  вскоре предстоит убедиться всему миру. Как говорится, “сам он уж часто хворает, стал ему нужен костыль…”. В таком случае, -  развивал он мысль, -  и сам я, вероятнее всего, не очень-то Кощей, а так, везунчик, баловень судьбы – и только. Но везение, в конце концов, кончается, и, как  сказал поэт, “скоро уж, скоро узнает Саша печальную быль”.
Придя к этому грустному выводу, Джахангир развалился в кресле и глубоко задумался.
- “Нехорошо в зверином обличии на скрижали попасть”, - вспомнилось ему почему-то изречение Льва из сказки  М.Е.Салтыкова-Щедрина  “Медведь на воеводстве”.  И неожиданные аналогии так и полезли в голову.
-  А я разве не Топтыгин Первый? – горько рассуждал он, - ведь все идет как в том сюжете! Разве что  стартовая ступень у меня чуть повыше, чем у того: все-таки мой прототип был майором, а не подполковником! Но в остальном-то, в остальном? Ну, не про меня ли сказано: “Люди добрые злодейств от него беспримерных ждали, а он чижика съел!” Или вот: “Вот так скотина! Его  прислали нас к одному знаменателю привести, а он чижика съел!”. Что за “чижик” такой? – Гусак Прессованный? Все, буквально все сходится! осталось только Академию да типографию разорить, да и тут меня опередил предшественник… получается, что я вроде и не Топтыгин Первый, а только Второй?! О, горе мне, горе! Даже в этом нет приоритета!
   Кощею захотелось зарыдать, но отчаянным усилием воли он подавил этот непрошеный импульс.
- Нельзя, нельзя  распускаться! – приказал он сам себе, - нас  ждут великие дела! Выше голову, Джахангир, мы еще себя покажем! Трепещите, недруги, вы успеете пожалеть о том, что пытались встать на моем пути!
- Что вы изволили сказать, ваше превосходительство? – услышал он скрипучий голос своего нового духовника Хомяка, - не желаете ли исповедаться?
- А почему бы и нет? – откликнулся  правитель, - приступаем к обряду!
- Не согрешил ли ты, сын мой, - вкрадчиво заговорил папа-имам, а теперь еще и личный исповедальник  президента, - словом, действием или, хотя бы мысленно? Расскажи все, не таясь, сними тяжесть с души!
- Я только тем и занимаюсь, что грешу, - мрачно пошутил Кощей, - работа такая.  Каждое слово мое, каждый проект указа или закона загоняет в нищету тысячи и тысячи людей; содействуя одним, я ожесточаю других, и, как правило, отдаю предпочтение отнюдь не лучшим из лучших. Но войди в мое положение, отче: а кто меня окружает?
- Понимаю, сын мой, - тихо отвечал  духовник, - не из кого тебе выбирать… не очень –то богатое наследство досталось от твоего предшественника. Но ведь многих людей знал ты в своей наполненной интригами жизни, и не только мерзавцы и негодяи встречались на  твоем тернистом пути. Почему же ты, сын мой, пренебрегаешь алмазами, то тут, то там вспыхивающими  волшебным блеском в куче грязи, а отдаешь предпочтение прохвостам, прекрасно понимая,  кто они?
- Потому и только потому, отче, - отчеканил исповедуемый, - что связан я по рукам и ногам не только страшными клятвами, но и великим множеством компрометирующих материалов, спрятанных по всем углам нашей страны… да и не только ее. Не все ведь было чисто в жизни моей. А как ты думаешь, можно ли было забраться на вершину грязевого вулкана власти, не замарав подошв?
- Мне неинтересны подробности твоей предшествующей греховной жизни, -  был ответ, - но разве нельзя начать эту повесть с чистого листа? Ты подумай только, как много от тебя зависит. Не хочу давать советов, но давай обсудим вместе кое-что, начав с воспоминаний. Как ты думаешь, много ли людей поддерживало Кощея Первого в октябре, когда сцепился он с парламентом? Ненависть народная должна была просто утопить этого старого пьяницу, лицемера и покровителя всех негодяев страны! Но не было у народа тогда достойного вождя, и судьбу восстания  предрешили рота автоматчиков  да полдюжины танков… нашлась какая-то твердая рука, не дрогнувшая при  расстреле  безоружной толпы. Я к чему это говорю? К тому, сын мой, что, если проявить решительность и политическую волю – свою, а не навязанную каким-то Желтым Дьяволом! – то горы можно свернуть! Ты ведь знаешь  имена и адреса  злодеев, воплотивших все пороки нашей эпохи… да что там – “ты”, любой дурак в стране может их перечислить по именам или кличкам, разбуди его среди ночи!  Никакого труда не составит устроить им Варфоломеевскую ночь, да еще и свалить ее последствия на бандитские разборки: пусть же уцелевшие негодяи  впоследствии добивают друг друга! И народ простит тебе все прегрешения предшествующего периода: победителей не судят… а, кроме того, кто в глубине души не мечтает лицезреть эту публику на эшафоте?
- Но такого “подвига” никогда не простит так называемый “цивилизованный мир”, - тихо возразил Кощей, - а я не столь силен, чтобы  вступить с ним в противоборство. Негодяи оттого так нахальны, что чувствуют за своей спиной всю мощь Запада, кровно заинтересованного в нашем разложении и гибели.
- И черт с ним, с Западом! – горячо заговорил Хомяк, -  не так страшен дьявол, как его малюют! Миру чистогана можно и нужно противостоять! Когда-то я сам возглавил борьбу с империей Желтого дьявола; как по  мановению волшебной палочки, встал народ  против  компрадорского режима шаха, и, невзирая на стрельбу жандармов, смел гяуров с лица нашей древней персидской земли! Ни блокада, ни диверсии не сломили наш дух, и бежал враг, объятый суеверным ужасом! Ты думаешь, у нас меньше вашего было воров, наркоманов, убийц? И где они сейчас? Иных, как говорится, уж нет, а те далече! Все дело в решимости вождей и вере народа в них; остальное, право, уже не имеет никакого значения. Только вот что тебе скажу: встав на путь борьбы, никогда не сворачивай на темные дорожки компромисса и предательства. Гореть тебе тогда в Аду, уж это точно! Но я в тебя верю, и смею думать, что ты сумеешь повторить мой путь. Аллах акбар!
- Ты что такое несешь, - возмутился Кощей, какой такой “аллах”!? И при чем тут “акбар”!?
- Ладно тебе, не придирайся, - огрызнулся “духовник”,  ты все прекрасно понял! пусть не “Аллах”, а Бог, пусть не “акбар”, а “слава”… не в этом суть! Ты, надеюсь, все понял из сказанного?
- Все-то все, - мрачно ответил Кощей, -  но не чувствую я за собой той силы, что подвигла тебя тогда на национально-освободительную борьбу. Что-то плохо представляю, кто это станет с моим именем на устах бросаться под пули мафии и олигархов… да и вправе ли я, скромный  кощей, развязывать в стране гражданскую войну с возможными последствиями в виде прямой интервенции?
- Дорогой мой Топтыгин, - ехидно  парировал Хомяк (Господи, да он все мои мысли знает! – испугался  Джахангир), -  чего ты боишься? Неужели тебя не вдохновляет пример твоего соотечественника  Владимира Ульянова, сумевшего победить в гораздо более сложных и трудных условиях? Будучи окруженными со всех сторон, уничтожаемыми выстрелами в спину “пятой колонны” белых, частично оккупированные германскими, японскими, французскими и американскими войсками, большевики тем не менее нашли в себе силы прорвать кольцо окружения, выгнать белых и оккупантов с родной земли и даже собрать вдребезги разбитую сепаратистами страну почти полностью!  Ты ли не лучше их? И не в том ли самом состоянии  находится сейчас экономика страны, как и  в канун Гражданской войны? Не пора ли поднять красное знамя, старина?
- Боюсь я, отче, - откровенно признался Кощей, - уж очень незавидной оказалась судьба победителей в той войне! Мало кто из них сумел умереть своей смертью… не прельщает меня участь Ленина, или, скажем, какого-нибудь Бухарина!
- А Сталиным не хочешь ли побыть? – допытывался настойчивый духовник, - ведь твой потенциал не уступает возможностям покойного вождя!
- Не знаю, не знаю, - опустил голову Джахангир, - трудно вот так решиться, после десяти лет  агитации за совсем иные ценности, на ратные подвиги во имя социальной справедливости! Грех-то велик… а идея-то хороша!   - глаза его загорелись, и он тихо произнес: все это и многое другое стоит обдумать как следует.
- Отпускаю твои грехи, сын мой, -  кротко закончил обряд исповедания Хомяк, - ступай  и думай, думай…
Правитель удалился, а Хомяк, оставшись один, свистнул, и пред ним предстал закопченный, но неунывающий Азазелл.
- Докладываю, шеф, - хриплым волчьим голосом  пробасил он, - каша опять подгорела, газовая плита взорвалась, но ты же меня знаешь – все приготовил в лучшем виде на своем излюбленном адском огне! Не желаете ли пообедать – сейчас как раз время обеденного перерыва?
- Накрывай на стол, мой добрый слуга, – рассеяно кивнул аятола-папа, -  вкусим того, что Бог послал.
- Ну, не совсем чтобы “Бог”, - весело парировал денщик, - а, скорее уж  черт… впрочем, если быть  точным – серафим третьего класса, он же денщик черт знает кого, Азазелл!… а остальном – верно, вкусим!
Через минуту стол трещал от яств и напитков; Хомяк не успевал поглощать  подаваемое усердным дьяволом-серафимом, и  вскоре совсем изнемог.
- Достаточно, Душок, можешь отдыхать! А ты, случайно, не знаешь, где ныне пребывает наш перегрин  Парамон?
- Он, ваше благородие, по некоторым  данным,  сейчас  на Фестивале с Пришельцами!
- Все песенки распевают, - констатировал священнослужитель, - а кто за Кощеем присматривать будет?
- Ты, ваше высокоблагородие, кому же еще! – не задумываясь, выпалил Азазелл, - только на тебя и надежда у всех честных людей планеты!
Хомяк подозрительно покосился на денщика: не издевается ли? Однако, решительно ничего нельзя было прочитать на козлиной веселой морде старого дьявола-серафима. Он в сомнении покачал головой, не сказав, впрочем, ничего.
-Добудь-ка огоньку, - приказал духовник Кощея, извлекая из огромного кармана шаровар коробку гаванских сигар. Дух угодливо чиркнул когтистыми пальцами  и ловко прикурил сигару хозяина. Хомяк, сделав пару затяжек, вполголоса произнес:
-  вот же ситуация, не приведи Господь! С одной стороны, имею высокий чин в небесной иерархии и служу духовником и конфидент-советником  высшего должностного лица государства; с другой стороны, если мне подчиняется дьявол, то получается, что я чуть ли не Сатана? Прости, Господь, меня, грешного!   - и стал отбивать поклоны, неистово крестясь.
Дух покосился на  него и пробормотал: - эк его развезло-то на старые дрожжи! А вслух произнес только:
- прикажете подавать десерт-с?
- Подавай, дружок, - немедленно отозвался хозяин, - ты же знаешь мою маленькую слабость… что-нибудь из восточной экзотики.
- Как всегда, рахат-лукум, шербет, халву и сушеные финики?
- Да, и еще  - десяток персиков, ананас, дыню и  фигу… то есть – инжир!
Поглощая фрукты и сладости, Хомяк продолжал свои невеселые обобщения:
- если судить объективно, то моя служба главе государства вряд ли может рассматриваться в качестве трудового подвига: во-первых, сам не пойму, чем я тут занимаюсь, а во-вторых, это все-таки не Бог, а в некотором роде Лукавый…  Кощей есть Кощей, и ничего больше!
Конечно, приятно  предаться грезам и думать, будто бы твои трижды никому не нужные советы могут  кому-то принести пользу; но ведь и младенцу ясно, что наш Джахангир настолько себе на уме, что воспринимает только то, что ему выгодно в данную минуту. Так можно ли оправдать мое фактическое бездействие любыми, пусть даже самыми благочестивыми замыслами? А не податься ли в бега, подобно этим нечестивцам Бяке с Букой?
- Не стоит, ваше высокородие, - опять  бестактно и неуместно подслушал его мысли денщик, -  куда тебе, старику, по подвалам-то прятаться! И как я тебя обслуживать буду, если мы оба странниками прикинемся? Нищий служит нищему! Это же нонсенс, батенька!
- Верно, верно мыслишь, Душок, - устало согласился Хомяк, -  повременим пока… а вообще-то как-то неуютно жить, ощущая себя  как бы частью этой порочной системы, ничего не производящей, кроме хаоса и пустоты запустения.
- Ты бы, ваше благородие, тогда  посвятил все время постам да молитвам, - не отставал Азазелл, - вроде бы и занятие, и пример для подражания, и никакой ответственности!
- Я думал об этом, - признался старик, - но не все меня устраивает в твоем предложении. В частности, терпеть не могу постов, ибо  склонен к чревоугодничеству; что же мне, месяцами пустоту лопать, что ли? Хватит с меня святости, я и так имею  достаточно высокий чин в небесной иерархии! Не хватало еще и голодать!
- Ну, коли так, живи как живешь, - заявил Дух, - и не терзайся душевными муками. И вообще, пойдем-ка на фестиваль, сегодня как раз заключительный день; может быть, и Пришельцев с Парамошей встретим!
Хомяк подумал, съел еще пару дынь, и принял  положительное решение.
- Пойдем, Душок…
И неразлучная пара отправилась навстречу приключениям в концертный зал, где сразу же растворилась в  многотысячной толпе любителей авторской песни.
На сцене в это время  происходило следующее.
- Вам еще не надоела романтика дальних дорог и ветры странствий? – кричал  одетый в драный зипун плешивый субъект в валенках (а дело было в июне), - а не хотите ли отведать моего репертуара – политических частушек?
Зал встретил  это заявление хохотом.
- Вы, как видно, не знаете, с кем имеете дело, - обиженно  кричал подозрительный тип,  а  я, между прочим с самим Богом встречался, Сатану победил,  и сам Сатаной побывал… да что там скрывать, год исполнял обязанности самого Всевышнего! Вы меня не знаете, так вы меня еще узнаете!
Зал покатывался со смеху.
- А что, господа, не выслушать ли нам этого городского сумасшедшего? – выкрикнул кто-то  с галерки, - пусть свои частушки урежет!
- Это же наш Парамон чудит, - прошептал зоркий Дух на ухо Хомяку, - как бы его не поколотили сгоряча!
- Пусть себе выступит! – кричала толпа, - кому от того убыток!
Перегрин-бард благодарно раскланялся, и грубым хамским голосом  произнес:
- господа, сейчас, к сожалению, мало кто помнит великую эпоху конца 70-х годов 20-го столетия; а ведь тогда происходили удивительнейшие события, во многом определившие  дальнейшее развитие  всех стран  в последней четверти атомного века – последнего века второго тысячелетия.  Позвольте вкратце напомнить вам один сюжет – исламскую революцию в Иране 1978 года, когда был свергнут  проамериканский режим шаха Пехлеви. Возглавил ее тогда почтенный  имам Хомейни, с которым меня связываю узы многолетнего сотрудничества на ниве молений, бдений, поисков истины и служения Высшему началу. Так вот, в США  это народное движение было принято – вы подумайте! – за происки коммунистов, а самого Хомейни – чуть не объявили агентом Москвы! Президент Джимми Картер пытался свергнуть теократический режим под дурацким лозунгом борьбы с мировым коммунизмом, но потерпел полное фиаско, а оплот  социализма – СССР – рухнул через  13 лет после описываемых событий… но это уже совсем другая история. Так вот, моя песня посвящена неудачной попытке свержения Хомейни Картером и называется “Ошибка президента”.
Он настроил ветхую гитару, взял пару аккордов и взвыл:

ОШИБКА ПРЕЗИДЕНТА (НАРОДНАЯ ПЕСНЯ)

Картер вычитал в Коране:
“Шахен-шах живет в Иране.
Ох, ты шахен-шахен-шах!
Да хранит тебя Аллах!”

Созывает он совет:
“Выжить шаху – или нет?
Если шах способен выжить - надо дать ему монет!”
Говорит он: “Дело – швах,
погибает бедный шах,
Увязает, как в болоте, старичок в аятолах!

Пропадет он в бездне зла,
съест его аятола,
Не помогут ни нукеры, ни охрана, ни “Алла”!

Этот Хомейни почище,
чем иные короли:
Волосатые ручища,
ноги шерстью заросли,

Борода – почти до пола,
голова тверда как стол…
Из какого он атолла?
Где выводят  аятол?!

Хоть имам он, но, увы,
есть у нас все данные,
что старик -  агент Москвы!
Все повстанческие львы –
свиньи окаянные!

Запоет он “Марсельезу”
да наденет красный бант!
Словом, я с него не слезу,
на него нашлю десант!”

“Словом, - продолжает Джимми,
- бедный шах в сплошном зажиме:
Виден сбой в его режиме,
он урон уже понес…
Пусть все шахи знают: с ними
вечно любящий их Джимми,
Он спасет их даже в Лиме,
он придет, как дед Мороз!”

Отвечает Сайрус Вэнс:
“Джимми, это же нонсенс!
Он – “левак”?! Тогда я – граф!
Хомейни не лев, а прав!
Ты бы лучше полечился свежим сбором лучших трав!
Ты, дружок, погорячился: на кого ты ополчился?
Ты, как вижу, заучился! Вывод ваш весьма коряв!”

Картер как взревет в ответ:
“Что за косность, что за бред?!

Ты продался Че Геваре?
Ты фанатик, ты – “левак”!
Двиньте Сайрусу по харе!
  Всыпьте, братцы, этой твари!
Бей его! Спускай собак!”

То ли Джимми, то ли – Билли
били Сайруса в углу…
Между прочим – зря побили:
это – глупость – или… или…
Глупость в президентском стиле?
За вождя принять  муллу?!

Много лет прошло с тех пор:
рассудил имам их спор,
И Иран от левых взглядов
прочный выстроил забор.
Нет там нынче продотрядов,
и вообще – порядок адов…
Но, зато – какой простор!


Под бурные аплодисменты Парамон покинул сцену, а за кулисами его уже поджидали  Хомяк и Азазелл. Они мгновенно прижали меня к стенке, и, осыпая подзатыльниками, наперебой кричали:
- Сладкой жизни захотел? Популярности ищешь? думаешь, жить теперь станешь припеваючи, кушать ананасы в шампанском? Мы тебе сейчас организуем диетическое питание! Будешь у нас лопать пустоту! 
- Помилуйте, братцы, - вопил я под градом увесистых оплеух, - я же хотел, как лучше – собрать средства на благотворительность, а то ведь мало нынче Богу дают! Жадный народ пошел, на храм не жертвуют… сами знаете!
Дух опустил тяжелые лапы. (Хомяк продолжал побои, но, честно говоря, по сравнению с демоническими оплеухами слабые тычки первосвященника можно было и не принимать во внимание). Я, воспользовавшись паузой, слегка двинул старика по уху, и, больше не обращая на него внимания, заговорил с Азазеллом.
- Ты, дедушка, часом не Пришельцев ищешь?  Так брось это занятие: после открытия Фестиваля их и след простыл. Да и какая в них надобность? Народ это ненадежный, ленивый, даром только хлеб едят. Если нужна какая-нибудь справка – обращайтесь ко мне!
- Не воображай себя эрудитом, - кричал Хомяк, норовя пнуть меня старческой ногой, обутой в изящный персидский сапожок, -  тут есть личности и поинтереснее тебя – вот я, например!
- вы, товарищи, не с того конца за дело взялись, - отмахнулся я от назойливого старичка, - нельзя консультацию или совещание начинать с оплеух. Насколько мне известно из прессы, вы сейчас числитесь  советниками его превосходительства, и уж воображаю, чего могли ему насоветовать!
- Не “советниками”, а духовником с денщиком, - подбоченился Хомяк, - и не скажи, что  мои мудрые идеи не ложатся на благоприятную почву: Кощей уже начал задумываться…
- И скоро сойдет с ума, - мрачно добавил я, - ибо было, наверное, над чем задуматься! Уж ты порой такую, извини меня, чушь несешь, что не только какой-то Кощей, сам Господь Бог может встать в тупик, пытаясь это осмыслить! Опять агитируешь за исламизацию всей страны? Как-то посмотрит на твои фокусы Господь?
- Ты опять клевещешь? – вскричал Хомяк, - берегись! – И, изловчившись, наконец, пнул-таки меня  новеньким сапогом.  -  Получай, негодяй, бесстыжий клеветник!
И мрачно, и даже как-то обиженно добавил:
- я, вообще-то, худого не посоветую. Вот и на этот раз предложил Кощею хорошенько обдумать очень даже здравую мысль – относительно смены курса. Довольно гнилого либерализма, да здравствует  твердая рука и железный порядок!
- И что же он ответил тебе, о, мудрейший? – не без ехидства спросил я, - неужели опять принял все в первом чтении? А дальнейшее обсуждение перенес на лето следующего года?
- Не умничай, - огрызнулся “духовник”, - Кощей знает, что делает! Если вопрос еще не решен, то из этого не следует, что он не будет решаться вообще! В конце концов, порядок должен быть, это все уже поняли, а наш Джахангир -  раньше других. И не вина его, а беда, что он не совсем самостоятелен и не волен поступать так, как заблагорассудится. Какие-то демонические силы по-прежнему  держат беднягу на коротком поводке. Словом, он все понимает, да изменить ничего не может, а все ждет какого-то удобного случая, благоприятной возможности…
- Так он у нас оппортунист? – догадался я, -  opportunity, насколько мне известно, так и переводится, как “благоприятная возможность”? Так ведь может и не дождаться этого удобного случая! Один вот так ждал-ждал – и, что же вы думаете? –Умер! Или вот вам аналогичный случай: некий имам хотел построить град Божий в отдельно взятом государстве, а потом взял да и перешел в христианство…
- Довольно! – взревел Хомяк, - есть границы любому терпению! Опять пошлые намеки? Я же ведь не копаюсь в твоем сомнительном прошлом, хотя мне доподлинно известно, что ты дружил с ересиархом Цельсом, сам сочинял пасквили на Евангелия и Аль-Коран, а уж какой разгульный образ жизни вел!
- А вот это не вашего ума дело, - оборвал я не в меру разошедшегося старикашку, - путь к Господу у всех разный, и совершенно не важно, из какой исходной точки начинался этот маршрут! Между прочим, мне приходилось общаться с самим блаженным Августином до его обращения в истинную веру… уж как он пил, не закусывая! Что вытворял, шельмец! И что же? Нынче он – один из самых авторитетных святых! Так что не надо переходить на личности, а вернемся, как говорится,  к нашим баранам. Ты, старичок, сейчас единственный из нас, кто не утратил связь с Кощеями; объясни толком, что там сейчас происходит? Понимаешь, я тут малость отстал от жизни, не знаю, что происходит в верхних эшелонах власти, а, между прочим,  никто не освобождал меня от обязанностей пророка, святого и еще черт знает кого… словом, мое безделье может быть неправильно  истолковано высшими силами!
- Наконец-то слышу речь не мальчика, но мужа, - обрадовался имам-папа, - надеюсь, что в дальнейшем нам удастся избежать коллизий и противоречий! Охотно поделюсь с тобой той информацией, что  мне известна.
     И старик приступил к изложению последних политических событий в мире и в нашей стране.