сказка про Венгрию, солнечных людей и кошек

(тогда я обещаю, я научусь играть твою музыку - rewrited)


Если сидеть рядом и смотреть в Небо, то кажется, что мы грустим вместе - о чем-то одном.(с)

В волшебном городе Будапешт живут волшебные люди, которые совсем не знают о друг друге то, что они волшебные. Они ходят по улицам, улыбаются друг другу, здороваются с незнакомцами и танцуют под дождем. То, что дождь солнечный именно из-за них, они тоже, конечно же, не знают. Зато это знают коты, те самые-которые-гуляют-по-крышам.

 А в один самый обычный волшебный день, вернее, в час предрассветных сумерек – а это, как известно, не время суток – а состояние  - что-то изменилось. Кто-то в городе загрустил, и не просто, а по-хандрически-летнему, а это, как известно, нарушает обычный распорядок волшебства. Мерцали оранжевые фонари – впрочем, только такие и могли быть в Венгрии, они же самые волшебные, грустно кидая взоры в то-самое-грустное-окно. Улыбались солнечные люди на улице, смотря в то окно, да только не знали, что что-то в их улыбке исказилось – незаметно так, как блик на запорошенном стекле. Капал-капал солнечный дождь, постепенно теряя ясность, туманом серым заволакиваясь. Никто ничего не знал, кроме кошек-на-крышах. А может, и догадывались, но что делать – не понимали.

 А за окном сидел, сжимая тонкими холодными пальцами горячую чашку, принц с клетчатым пледом, меланхолически думая ни-о-чем, грустно мечтая об Осени, и – как-то даже отстраненно – о том, чтобы эта чашка его согрела. Почему же она не греет, такая горячая? Почему же не греют улыбки, такие солнечные? Почему же лето, а не осень?

А, нужно сказать, что жил в этой волшебной Венгрии один Волшебник. Нет, он не был самым волшебным из всех людей, он просто был волшебником, а они – людьми. И заметил он туман серый за окном. Этот Волшебник любил молчать с Туманом, и с Дождем, и с Кошками. Вот они ему и все рассказали, стелясь-капая-мурча. Улыбнулся Волшебник – не нужна волшебному городу грусть, если не ткать из нее искусство. И решил он превратить все-все за окном – просто в рассказ. Когда грусть отпечатывается словами, она уже не болит. Волшебник взял свои волшебные чернила и начал медленно чертить ими в Тумане. Кошки одобрительно мурлыкали в такт его словам, Дождь выстукивал ритмический такт. Волшебник написал в воздухе все-все, что хотели высказать люди солнечными улыбками, что хотели высказать Фонари – оранжевыми бликами, запечатал письмо в туманный конверт и послал с дождем – стучаться в окно скучающему принцу…

 

…а знаешь, через много-много лет, через несколько незапомнившихся жизней, когда я буду знать уже наверняка все про эти построения атмосферы в небе и озоновых шарах, и даже квадратах, когда я буду знать о том, как жил фараон и сколько у него было слуг, когда я буду знать, как поместить в одну чашку все пять мировых океанов, когда я дочитаю все книги на свете и буду нетерпеливо ждать выхода новых, когда синие фонари потеплеют и будут гармонично светиться – синий-оранжевый-белый, когда исчезнут все на свете аллергии,

  когда я буду знать все о жизни перелетных птиц, - кто знает, может пригодится? – когда я перестану делать опечатки в важных документах, когда я нарисую Небо на всю стену, весь потолок и даже весь подъезд, когда я буду знать о том, как много может измениться за полсигареты – точно столько же, как и через много-много лет,

“…тогда я куплю себе новую гитару, и, спотыкаясь о струны и выбиваясь из такта, я научусь играть твою музыку”.

 ...а знаешь, через несколько мгновений мир может сойти с ума, как раз в тот момент, когда мы будем слушать Вагнера и пить кофе, и как раз будет лунное затмение, и время внезапно разорвется на части, и солнечные люди рассмеются, искрясь счастьем – они поймут, сколько радости дарили своими улыбками, и от этого станет еще радостней,

а знаешь, как мир сойдет с ума? – он даже не успеет удивиться, зато как все удивятся потом, когда обнаружат вдруг, что все они поголовно сумасшедшие, даже те, кто должен с умным видом определять уровень сумасшествия. А в чем дело, будут понимать только музыканты, те самые, что играют словами. И еще, наверное, коты, те-самые-что-гуляют-по-крышам. И тихо-молчаливо-улыбающийся Волшебник.
…а знаешь, в тот самый осенний вечер, когда мы уже совсем отчаемся согреть тонкие пальцы струнами и найти друг друга в этой толпе сумасшедших, и вдруг, как это всегда происходит, случайно – столкнемся где-то в синем переулке,

“…тогда я куплю себе новую гитару, и, разогрев дыханием стеклянные пальцы, я научусь играть твою музыку”.

 …а знаешь, когда я буду знать все-все о тебе, а ты – все-все обо мне, или будем думать, что знаем все-все друг о друге – тогда мы, наконец, придем к выводу, что “много-много лет” и “несколько мгновений” – это совсем-совсем одно и то же, и, чтобы мир сошел с ума, нужно просто рассказать ему несколько странных стихов, выпить несколько чашек кофе, послушать Вагнера, придумать за окном волшебный Будапешт и скурить полсигареты, - разумеется, ванильной,

“…тогда я обещаю, - я научусь играть твою музыку”.

 

А у меня есть маленькая Осень, я всегда ношу ее с собой в кармане.
Несколько маленьких красных кленовых листиков с золотыми жилками.
Я приду и положу их тебе на стол возле кофе, лишь бы только ты не грустил.
А знать об этом будут только кошки – те-самые-что-гуляют-по-крышам.