Домработница

Домработница.


     Среда и суббота. Два дня в неделю. Буквально на пару часов с 10 утра. Сегодня – пятница? Тогда начинать можно хоть завтра. Его не интересовало, как она будет решать вопрос в своём колледже. Ещё в меньшей степени – общественное мнение. Уличения в снобизме. Прикладной марксизм. Классовый характер отношений профессора и домработницы. Интересно, сколько может стоить такая работа? Смутные подозрения в существовании эротических связей за металлической дверью с золочёной табличкой. В одно и тоже время по средам и субботам. Разница в возрасте почти в два раза. Ведь не взял же взрослую женщину! Всё это могло заставлять с удовольствием рассуждать целую армию случайных и постоянных свидетелей их аккуратных встреч и вежливых расставаний. Когда по средам и субботам с 10 до 12 часов щёлкал сильный замок его металлической двери, весь подъезд начинал дёргаться. Знали, что это к профессору. Правда, в те моменты Захаров меньше всего об этом думал.
     Конечно, она не ожидала, что работа будет такой странной. Внимательно слушала. Вику устраивали все требования. Просто какие-то вещи он терпеть не мог делать. Гладить рубашки, вытирать пыль, разбирать архивы – стопки больших папок со стальными кольцами. Пылесосить книги. Отвлекаться в такие важные моменты пришествия рифмы для того, чтобы сварить кофе. Тянуть его маленькими глотками, отставить в сторону и снова броситься на клавиатуру. Далее Захарова уже раздражала чашка с засыхающей гущей. Приходилось снова вставать. Мыть чашку, протирать, ставить на место. Терпеть не мог грязную посуду. Когда вещи не на месте. 
     Захаров выбрал среду и субботу вовсе не случайно. Свободные дни. Полностью дома. Время, контролируемое изнутри квартиры. В апреле у него было особенно много работы, и он очень дорожил возможностью по этим дням заниматься собой. Решение обзавестись домработницей не пришло к нему неожиданно – Захаров долго мучился, чтобы принять его. Представлял шустрых пенсионерок и выцветших, неопрятных женщин, пробирающихся к нему через серый провинциальный дождь. Их неухоженные руки, слезающий лак на ногтях.  Грязные, подозрительные шумы уборки. Захваченная ими территория, к которой он давно объяснился в любви – появление каждой вещи в его квартире было эксклюзивно, задолго просчитано, а если и случайно, то определённо прекрасно и неожиданно.
     Вика выглядела гораздо привлекательнее, чем невоплощённые женщины – домработницы. Аккуратная. Учится на медсестру. Захаров думал, что и её работа будет такой же компактной, ненавязчивой. Доверие к Вике несколько вырастет после того, как она в ту субботу нажмёт кнопку домофона ровно в 10-00 (Захаров, наверняка, не догадывался, что она стояла под подъездным козырьком уже в 9-49). Он заинтересуется медичкой после того, как она подаст ему кофе. Просто она угадает с цветом салфетки, а ведь было несколько вариантов. Ещё больший интерес пробудится в нём после того, как он случайно узнает её фамилию (по классическому стечению обстоятельств она окажется такой же, как и у него, плюс лишняя «а» на конце).
     Иногда вместе завтракали. Он просил побыть с ним - Вика не могла отказать. Рассматривали фотографии. Захаров подолгу рассказывал о музыке, ей приходилось слушать его, а потом саму музыку. Даже дома он не мог превозмочь некоей учёности и требовательности. Не перевоплощался в обычное тело. Умолял Вику делиться впечатлениями, высказывать то, о чём думала в тот момент. Как-то попросил принести послушать, что нравилось ей. Долго и внимательно погружался в текст, задумывался. Потом его лицо светлело, и он улыбался. Вике казалось, что Захаров не понимал. Она боялась выглядеть глупой. Это так неловко!
     Что-то засомневалось в ней и после того, как она увидела у Захарова большой букет хризантем. Заметил взгляд. Сомнение и даже некоторое разочарование. Объяснил, что это прозвенел последний звонок у архитекторов. С тем курсом было тяжело расставаться. Дал Вике задание из этого букета сделать маленький, что-то добавить в него, словом, поимпровизировать. Признался, что любит, когда в спальне стоят маленькие букеты из свежих цветов. Просьба явно подходила её настроению в тот момент. Вика с готовностью бросилась исполнять её. Спросила разрешения позаимствовать кое-какие компоненты из домашних цветов. Довольно долго подбирала решение, прежде чем Захаров положительно отметит, что оно удалось. Любимыми цветами Вики были розы. В следующий раз Вика увидит пять высоких белых у него на столе. Захаров быстро вызволит их из керамического плена. Влажные, толстые стебли. Скажет, что это для неё. Снова – робость, калейдоскоп бледности и занимающейся смущённо-восхитительной розовости лица.
     Вам может показаться, что её работа превращалась в обычные визиты. Вовсе – нет. Вика, действительно, выполняла свои обязанности. Старательно и вежливо. Только Захаров уже не мог не отвлекаться, когда она приходила. Всё чаще становился грустным по вечерам сред и суббот, стал скучать по понедельникам, вторникам, четвергам, пятницам и воскресеньям. Незаметное волнение настигало его, когда нечто известное должно было вот-вот произойти, тоска втягивалась в хрупкий городской покой вместе с серым туманом в моменты безвременья, раскрывая чакры смутного, неопределённого желания. По средам и субботам он будет стоять у окна, будет стоять весь апрель, половину мая. Половину весны. Устанавливая зрачком её маленькую фигурку, отвязавшуюся от неуклюжего трамвая. Боязливо ступает через рельсы. Прорастает перед его домом, усиливая смятение тучной фигуры у окна, набирает отчётливость, прирастающую деталями. Они его уже не интересуют, важнее детали собственные. Несколько секунд разглядывает себя в зеркале. Звонок домофона. Захаров выдержит классическую паузу…
     Она пришла в одну из суббот несколько взволнованная. Торопливо одёргивала в прихожей зонт. На улице – ужасный ливень, не правда ли? Выйти в такую непогоду на улицу – настоящий подвиг! Вика стояла в прихожей (мокрые волосы, капли с зонта на руках, какое-то потусторонне тепло от её тела), и Захарову казалось, будто она только вышла из ванной. Таинственность излучалась из Вики как из густых сумерек зовущий огонь костра. Ей нужно прийти в себя. Сварил кофе. Осторожно спросил о причинах её необычности. Оказалось, что сегодня ей исполнилось уже 18 лет. Сидели на кухне, разговаривали. Он не разрешил ей сегодня работать. Вызвал такси. Окна квартиры не выходили во двор, поэтому, некоторое время ему пришлось подождать у балконной двери. Жёлтая «Волга» предупредительно кивнула поворотом, выплыла с резиновым, трудным шумом на улицу, по которой вниз шелестели потоки воды. С  маленькой Викой на заднем сиденье. Захаров загрустил. Открыл бар. Достал стакан под виски. Одним глотком выпил половину. Потом пил медленнее. Растирая во рту. Лёг на диван, и долго объектом его мыслей была какая-то совершенная пустота. Странное состояние. Печальное состояние. Но как часто ему приходилось испытывать его…
     Во вторник он поехал в Воронеж, чтобы заблудиться в ароматах парфюмерных нюансов. Выбрал всё сам, без помощи фальшиво услужливых, липких девиц. На следующий день подарит ей духи. Ему понравилась их какая-то восточная, потусторонняя музыка. Попросил Вику всегда помнить, что ему нравится. Очередное смятение, благодарный блеск в зелёных глазах… Потрясающе приятно, когда от Вики струится их едва слышный, сандаловый флёр. Почему-то особенно он был приятен, когда они ехали в лес на стареньком  412-ом «Москвиче» Захарова.
     Он каждый год приезжал сюда. Особенно хорошо здесь весной - острой и прозрачной. Глубокий известняковый каньон, поросший молодыми дубами, блестящая поверхность реки. Странный цвет воды – играющий фиолет на солнце (как цвет шейного платка его спутницы), периодически захлёбывающийся в тёмных струях, слабо отдающим холодным, каменистым звоном. Этот приезд  - особенный. Вика здесь впервые. Спустились к роднику. За водой. Не без приключений. Спускаться сложнее, чем подниматься. Берег ещё был сырым, но вода уже сумела оправиться от паводковой мути. В роднике шевелились юркие побеги травы, упругие, бесконечные пузыри бесшумно пробивали в дне мистические, перпендикулярные артерии. Вика смотрела на воду. Захаров – на её отражение. Отражение сложилось, стало меньше. Вика присела. Коснулась рукой поверхности. Погрузила ладонь в воду. Отражение заволновалось, смялось…
     Наверху он потрогает кончик её носа и Вика признается, что замёрзла. И будет долгий костёр. И будет форель на решётке. Горлышко портвейна распустит пластмассовый плен. Брудершафт. На природе всё очень вкусно… Вика сидела в шезлонге, и её голова едва доставала до спинки. Захаров поставил второй шезлонг рядом, и они будут долго сидеть так вместе, периодически находя друг друга краями гранёных стаканов. Родители, бог, вода, счастье… Внизу лес и дубовые макушки. Между ними и лесом – костёр. Потом будет чай. Травяной сбор прошедшего лета. Когда он ещё не знал о том, что Вике уже этим летом придётся заниматься лекарственным гербарием. Вика с гордостью говорила, что соберёт его на своей даче. Осторожные сумерки полонят их беззвучным сапом, погружая окружающие предметы в холодные карманы. Почти потеряется стальная решётка (Вика сделает важное дело - случайно заденет её кроссовком). Костёр будет обречён, а большие головни перельются от гранатового к увядающей седине. Станет совсем сыро. Дёрнется мотор, зажгутся фары. Захаров плоско предположит, что не хочется уезжать. Маленькой домработнице понравилось в тот вечер всё. И не прозвучит в благодарность тому вечеру благодарный и стратегический поцелуй. Но зазвучит, затянется  Duke Ellington из старенькой автомагнитолы. Зеленоватый магнит, теплящийся жизнью и свободой. Как глаза маленькой домработницы, уютно затихнувшей рядом. И будет ночное возвращение домой. Мрачные поля. Вытянутые вперёд руки фар перебегают по петлистому просёлку. И замрёт возле дороги хитрая лиса (Вика оживится). И будут полны жизни окна тянущихся вдоль трассы деревушек. И коснётся Захаров её упругой джинсы и бесстыдно потянется наощупь между бедер. Вика остановит его. Служебный роман полон регуляторами, не правда ли??!      
     Так прошёл месяц. Приготовил деньги. Долго анализировал, как будет удобно вручить Вике зарплату. Решил по-московски – в конверте. Ему было в тот день очень неловко. Аккуратная, вежливая страсть к Вике опошлялась необходимостью расчёта. Было неудобно за себя, ещё больше за Вику. Но всё окажется проще. Она избавит Захарова от рассуждений морально-экономического характера. Вика просто не придёт в тот день. Он позвонит, но наткнётся на длинные гудки. Перезвонить не в его правилах. Моветон. Захаров будет тосковать, но время будет снисходительно и мудро. И где-то далеко-далеко предполагая возможность встречи за таким глупым расставанием. Даже если пройдёт целый год…
     В начале мая он уже переехал на дачу. В посёлке уже дали свет – он приезжал на несколько дней. В одиночестве много работал. Расписание позволяло бывать в университете лишь по поводу зачётов и экзаменов на старших курсах. Снова ушли любимые архитекторы, напоминая о себе белым японским знаком утраты – благодарными хризантемами. В тот день не спеша возвращался с дачи – старенький автомобиль не любил, когда его заставляли опережать события. Накрапывал дождик. По FM мужской голос пропевал такие приятные слова: «Where have you been, Where are you going to». На автобусной остановке Захаров увидел парня с рюкзаком. Дождь не мешал ему, в отличие от того, который предпочёл скамейку под крышей. Машин было мало, и парень на удачу поднял руку. Нужно остановиться. Захаров его узнал - видел в университете. Тот, в свою очередь как-то засмущался, увидев скандального профессора. Может быть, не ожидал, что тот ездит на такой машине! Подвезти до города?! Без проблем. Как расписаться в зачётке. Они ночевали на даче, а сегодня собрались домой. Тут пошёл дождь, а поёдёт ли автобус – не понятно. Парень сел вперёд. Она – поздоровалась и села назад. Было бы лишним сказать, что Захаров почувствовал запах тех духов и т.д. Нет, это был бы самый жуткий моветон в отношении терпеливого читателя.
     Захаров сохранял спокойствие. Щёлкал дворниками. Пытался быть невозмутимым.      


                май 2009