Как я с Кутузовым воевал...

Помнится в начале второго курса мы начали изучать микробиологию. Преподавал у нас Кутузов Виктор Сергеевич. Неопределённого возраста, довольно крупный, полный блондин, с большим и красным лицом. Большие очки со стёклами в палец толщиной дополняли портрет учёного-монстра. Правда голос он имел высокий, женский, в котором постоянно проскакивали нотки какого-то скрытого напряжения. Кутузов считал, что микробиология это самая архиважная наука в мире, после истории партии разумеется, и постоянно старался навязать нам своё субъективное мнение. Хороший микробиолог, разумеется, но совершенно без чувства юмора. Оно бы ему пригодилось. Наше противостояние началось незаметно, с мелочей, а если быть поточнее, с моих, можно сказать, невинных шуток. Помню как-то говорю: «В здоровом теле – здоровые микробы». Ну, что тут крамольного?—Шутка. Нет! Получил лекцию на полчаса, о том, что если микробы будут «здоровы», то есть высоко вирулентны, то тело всенепременно заболеет. Зануда, диагноз был поставлен, как приговор и обжалованию не подлежал.
На практических занятиях мы должны были красить разные культуры микробов разными красками. Иначе их под микроскопом не узнать. А потом нужно было зарисовать увиденное. Мой стол стоял рядом со столом преподавателя, и когда на первом занятии он захотел, для примера, нарисовать какие-то диплококки, то я первый подсунул свой альбом. Потом все студенты посмотрели на его иллюстрации и поняли, что же они должны увидеть под микроскопом, тот час увидели и тоже нарисовали. Так я подсовывал ему тетрадь довольно долго. Пока он не заметил, что и я умею рисовать, и фантазии у меня покруче, чем у него. Он сначала глазам своим не поверил. Но так как я не только рисовал, но и подписывал свои рисунки сомнений в моей бунтарской сути не оставалось. А было там вот что. Ну, например, сидит парень, над ним вьются какие-то мелкие вошки. И подпись—надо мною, как ракета пролетела спирохета, а за нею гонококк – прыг-скок, прыг-скок... Мы тогда изучали возбудителей венерических заболеваний. Так что всё, что называется в тему. Или толстый человек в очках, как у Кутузова со шприцом наперевес, словно с автоматом Калашникова, бежит за мышью. А у неё тело молодой девахи с большой грудью, одета в мини-юбку, и она в панике бежит от него. Доктор кричит : «Стой, ты же опытная мышь!» На что она ему категорически возражает: «Нет! Я не опытная! Я контрольная!»  Много чего там было – все всегда смеялись, и только ему никогда ничего не нравилось. А однажды я написал на всю страницу большими краснымп буквами «Избегайте случайных половых связей!» Плакат, как плакат—таких полно в поликлиниках и кож-вен.диспансерах. Придраться вроде не к чему. Тут он переворачивает стораницу, а там продолжение – «Переводите их в постоянные!» С криком, нет с визгом: «Я так и знал! Так и знал!»  Бросает он мой шикарный альбом и вылетает из класса. Дело в том, что он никогда меня не выгонял. Видно, понимал, что для меня это не наказание, а подарок судьбы --выход на свободу из его микробиологических дебрей. Но так как видеть меня больше не мог, нервная система видно ни к чёрту, то уходил сам. Походит, успокоится, зайдёт и спросит как ни в чём не бывало: «На чём мы остановились?» – ласково так, даже улыбаясь. На меня не смотрит однако. Но я же вижу – губки-то дрожат. И всё это от преувеличеснного чувства собственной значимости, как сказал бы Дон Хуан. Но тогда я нём слухом не слыхивал и просто думал—вот зануда, чего прицепился?
На мою беду, а впрочем и на его то же, Кутузов был куратором нашей группы. Мы должны были проводить раз в неделю политинформацию. Сейчас, наверное, мало кто знает а в 80-х годах это была часть большой игры, которая называлась «Советский народ участвует в политической жизни страны». Разумеется мы все участвовали в политике, во время войны и разных локальных конфликтах—как пушечное мясо, а в мирное время в качестве дешёвой рабочей силы. Но этого было мало: мы должны были знать и верить, что наша страна самая-самая лучшая, хотя в принципе достаточно было верить. Не буду врать – я верил как и все, и даже больше. У меня вообще вся семья верующая. Но! Я терпеть не могу показуху, у меня от неё зуд в теле, а, главное, в языке. И вот Кутузов и говорит типа: «Ну, дети мои, пора политинформацию готовить...»  На что я спокойно так реагирую нейтральным, казалось бы вопросом: «А знаете ли Вы, откуда пошёл этот древний обычай – проведение политинформации?»  Кутузов внимательно посмотрел на меня. Одел очки и ещё раз посмотрел. Во-первых, ничего хорошего он от меня не ждал, во-вторых, мне показалось, что сам он истоков традиции не знал и, очевидно, признаваться в этом не хотел. Но делать нечего, и после продолжительной внутренней борьбы, нехотя сказал: «Ну, Рубинчик, просветите нас.» В глазах его я читал слабую надежду, что он найдётся и отыщет опровержение моей версии. Получив официальное разрешение я встал и начал свою речь слегка подражая тогдашнему генсеку, заунывно и монотонно: «...После Великой Октябрьской Революции перед большевиками стояла грандиозная по своим масштабам задача. Большинство рабочих, а главное крестьян было не грамотно.» –Я сделал паузу и посмотрел на Кутузова. Он пожал плечами, но кивнул—дескать, продолжай. «...и следовательно не могли читать ни газет, ни тем более журналов. С целью донести до них новости, политические в первую очередь, и были придуманы политинформации. Но теперь мы добились огромных успехов в ликвидации безграмотности и все давно умеют читать и писать. Я думаю, что у нас очень напряжённый график учёбы и было лучше для если бы мы в это время, что потратим на чтение газет сделали домашнее задание... например по микробиологии...
Наставник облегчённо вздохнул, он явно ожидал худшего и сказал: «Всё это очень интересно Рубинчик, но ничего у Вас не выйдет. Не нами заведено, не нам и отменять. Готовьтесь!»
...и вот наступил понедельник, окончены занятия и вместо того чтобы наконец выбежать из каменного мешка учебного корпуса, что на Ленинградской мы поплелись на политининформацию. Строилась она стандартно—события внутри страны, а затем – события за рубежом. «Рубинчик, Вы готовы?»--дружелюбно спросил Кутузов. – «Всегда готов!» -- отрапортовал я, а сам с раздражением подумал: «Я  уроки-то не каждый раз готовлю..». «Вы будете докладывать в первой или второй части?»--видно, хочет знать заранее хоть приблизительно, какой сюрприз его ждёт. «Во второй, во второй»--говорю, думаю—пока первую часть доложат успею почитать что-нибудь. Сели. Одногруппницы мои—красавицы! Вот блин! Им всё равно что учить—то ли микробы, то ли политику... от зубов отскакивает. Пока я нашёл газетку, пока нашёл подходящую статью – слышу а Кутузов уже как заправский конферансье объявляет : «А сейчас Рубинчик расскажет нам новости за рубежом. Пожалуйста!»-- и смотрит на меня из-за очков, как солдат на вошь. Я положил газету на стол -- думаю подсмотрю маленько и начинаю не спеша, чтоб последующие паузы были не слишком заметны: «В Кембриджском университете...» Тут Кутузов говорит торжествующим голосом: «Не подсматривайте, а ещё лучше положите, пожалуйста, газету в стол.»
Что ж, как говорится, он вынудил меня, загнав в этот угол. Экспромт – так экспромт. Хотя бог—свидетель, я этого не хотел. Сминаю газету в ком и демонстративно бросаю мусорную корзину. – «Пожалуйста!»—«Итак! В Кембриджском университете...»—нетерпеливо помогает мне Кутузов, видно чувствует змей коварный, что я успел прочесть только эти два слова . «В Кембриджском университете»—тупо повторяю я... «Мы поняли, продолжайте!...»  Ладно, ты у меня сейчас об этом пожалеешь—мстительно подумал я и бодро продолжил сухим газетным языком: в Кембриджском университете было проведено уникальное по своим масштабам научно-исследовательская работа. Она продолжалось двадцать с половиной лет. Были проведены опыты на тысячах добровольцах и политзаключённых. Затраты на эксперименты превысили 500 миллионов фунтов. Для статистической обработки результатов был специально разработан уникальный вычислительный центр, который был тут же занесён в книгу рекордов Гинесса. Ведущие профессора мира участвовали в работе над этой злободневной темой... Мои одногруппники начали удивлённо переглядываться, Кутузов тоже был озадачен, но сделал вид, что знает о чём речь, и не спрашивал. Честно говоря, догадаться, а тем более знать не мог никто. Ибо, когда я начинал свой репортаж с петлёй на шее, тоже не знал, чем он закончится и, добавляя подробности к описанию эксперимента, мучительно искал тему этого злополучного исследования. Отступать было поздно да и не мог я сказать : «Простите, больше не буду...» и как обычно решил отшутиться. Сделав паузу, уже голосом Левитана завершил: « Окончательно доказано—вовремя диагностированная девственность легко излечима!» Взрыв хохота заглушил тонкий голос Кутузова. Я видел, как он бросился к двери, открыл её и сделал швейцарское движение рукой—мол, давай, проваливай... – «С вещами?»—покорно так спрашиваю. Лицо наставника давно утратило свой помидорный цвет и приблизилось к оттенку спелой вишни. Так он нарушил своё правило—не выгонять студента—в первый раз.
 Второй раз тоже не заставил себя ждать. Тут надо признать я маленько переборщил. Это, пожалуй, действительно было лишнее. Единственное объяснение, не оправдание, было то, что мне было восемнадцать лет, в душе я был пацан пацаном, и, как все дети, подсознательно проверял границы дозволенного. То есть ничего личного, как говорят в американских фильмах. Но ближе к делу. Как-то на одном лабораторном занятии нам надо было затравить морскую свинку, не помню зачем. Что я успешно и сделал. И вот тут бес меня попутал подложить эту свинью на стул наставнику. Такая безобидная игра в крысу. Но я ошибся-- Кутузов не только обиделся, но и разозлился. Правда, на этот раз повёл себя как-то странно. Выгнав меня во второй раз, он относительно быстро успокоился и после этого уже не рисовал  у меня в альбоме и почти перестал вызывать к доске. Короче стал игнорировать сам факт моего существования. Я, правда, тоже больше не шутил. Неинтересно шутить, когда твоим шуткам не смеются. Это как с глухим разговаривать.Так, по инерции иногда нарисую что в альбоме, или анекдот расскажу. А тут и экзамен на носу. И тут меня осенило. Кутузов не успокоился, он ждёт реванша в финальном бою, на экзамене. Вижу --дело плохо. Придётся учить микробы понастоящему. Настолько понастоящему, чтобы быть готовым идти сдавать к самому зав.кафедры, профессору Красильникову. Ибо Кутузов будет стоять насмерть, и эту крепость мне не взять даже, если я наизусть выучу биографию этих козявок. А профессор, я надеялся, человек самостоятельный –на что отвечу, то и поставит. Надо сказать, что микробиология не сложная наука, но объёмная. Она, что называется, описательная. Столько написано – мама, дорогая... но зато ничего решать не нужно, как в физике. Надо просто знать. Легко сказать—знать, если полгода не открывал эти «микробы». Ну, да ладно, сел на задницу и стал читать. К экзамену у меня сложилась довольно чёткая картина о таинственном мире наших маленьких друзей и врагов и я довольно оптимично отправился на экзамен. Захожу, тяну билет. Не успел прочесть вопросы – вижу, от профессора отходит кто-то из наших. Ну, сам себе говорю—давай! И без артподготовки—в бой! Вопросы я знал, на крепкую четвёрку и не волновался. Мне лишь успеть отстреляться пока Кутузов закончит принимать своего пациента. Я закончил отвечать, Красильников сказал: «Хорошо...»  Он  взял мою зачётку одновременно с подходом моего «народного мстителя». Эх... счастье было так возможно! Кутузов склонился и начал что-то яростно шипеть профессору в ухо. Тот удивлённо пожал плечами и говорит достаточно громко: «Не знаю, он у меня отвечает, между четвёркой и пятёркой. Ну если хотите, давайте вместе его поспрашиваем...»  Короче, началось избиение младенца. Красильников не дал зарезать меня до конца, но больше тройки после тёплых рекомендаций Кутузова тоже поставить не мог. Самообладания я не потерял и гляжу прямо в глаза и говорю : «Спасибо за науку, Виктор Сергеич.» Развернулся и пошёл строевым шагом на выход, как ни в чём, не бывало. На войне, как на войне – проигрывать надо достойно. Но настроение мерзопакостное. Во-первых, экзамен это первый в сессии, после тройки преподователю психологически трудно поставить четыре, а тем более пять. Во-вторых, это первая тройка в зачётке –короче, испортил он мне общую картину. Ну ничего, думаю, прорвёмся. Пошёл в туалет, покурил и вернулся за ребят поболеть. Стою с Седым разговариваю. Это друг мой. Потом про него отдельно расскажу. И вот он спрашивает : «Как сдались, Вадим Ильич?» Ну, мне стесняться нечего—удовлетворительно—говорю. Седой маленько удивился, мы были соседями в общаге, и видел, что я честно учил «микробы». Он и спрашивает: «Кому сдавал? Профессору?... Валит небось?»  И тут я перефирическим зрением замечаю, что справа от меня стоит погубитель мой и внима-а-ательно  так слушает... «Не говорю, не валит, наоборот вытягивает ... вот только препод наш слабовато материал давал...»  Тут я не удержался и повернулся в сторону Кутузова, больно любопытно стало – как он прореагирует?  Прореагировал он, впрочем как всегда бурно, но стандартно—побагровел, открыл рот и начал хватать воздух... Но я уже пришёл в себя. Зла во мне не было, в конце концов он не виноват, что у него нет чувства юмора...
Жалею ли я об этом?—Отнюдь! Раскаиваюсь?—Боже упаси! Кроме того, прошло более двадцати пяти лет и возможно я льщу себе, думая, если однажды глубокой ночью разбудить Кутузова и спросить—«Когда умер Брежнев?»-- он задумается, вздохнёт и скажет – точно не помню, но кажется это было уже после Рубинчика... 
В заключение, хочу добавить по прошествии стольких лет после сдачи экзамена, уже живя в Израиле мне по иронии судьбы довелось читать лекции для помошниц врачей-стоматолога по какому предмету? Правильно! По микробиологии. И таки мне было что вспомнить...