Исповедь без священника

                ИСПОВЕДЬ БЕЗ СВЯЩЕННИКА

                ЧТОБЫ ВСПОМНИТЬ
     Был обычный осенний день. Необычным в нём было только интенсивное присутствие белых тонов. Первый снег белыми хлопьями застелил весь обзор в белом окне. Белый кафель ровно лежал на стенах, белая простыня свисала с кровати. Молоденькие сестрички в коротеньких белых халатах, колпаках и ватно-марлевых повязках осторожно суетились возле меня, пытаясь настроить внутривенную систему. Я хотел приподняться и помочь им вколоться, но по всей видимости, силы оставили меня, даже язык уже не подчинялся. Вошёл доктор весь такой же белый как сестрички и сказал, чтобы меня оставили в покое. И тут я понял, что здесь вовсе не для того, чтобы «перекумарить», а по какой-то другой неведомой для меня причине. Напрягая последние силы, постарался прислушаться к болтовне медиков и очень скоро пожалел об этом. Находился я в палате для особо опасных инфекций, и как в песне: «А у меня СПИД, и значит, мы умрём!» Непослушный ком из обиды и полного несогласия с происходящим подкатился к горлу, умирать я совсем не рассчитывал. Хотелось закричать, но сознание снова оставило меня.
     Очнулся лишь с наступлением темноты. Всё небо было усыпано весёлыми звёздами, под окнами похрустывал снежок, по-видимому, кому-то не спалось, не спалось и мне. Сквозь приоткрытую форточку вместе с осенней прохладой на меня напахнуло чем-то родным и до боли знакомым. Я попытался хоть на время вычеркнуть из памяти наркоту и понять, что я пытаюсь вспомнить. Вдруг с силой участившей свой ритм, сжалось сердце, и я вспомнил, как бескорыстно любил эти вечера, эту прохладу, эти звёзды, этот девственный снег, и её… мою милую Сашеньку, с которой всё и началось. А хотя, может, и не с неё просто всё остальное в моей памяти покрыто сине-зелёным туманом.
                * * * * *
     Я учился в 10-м классе вернее только что перешёл в него. Нужно было уже подумывать о своём будущем: куда, как и зачем? На ум ничего не приходило, кем хотел стать – понятия не имел. Да и зачем было знать? Мама – директриса, папа – начальник, они что-нибудь всё равно придумают. Да, и если честно, думать я вообще не любил. Зачем напрягаться? На «троечку» вытягивал экстерном – всё-таки сын директора, а мама у меня сердитая. А когда учиться? Всю ночь промотаешься по девчонкам, кабакам, дискотекам. От скуки стукнешь кому-нибудь в морду – развяжется драка, а на утро болит голова – толи от тумаков, толи от похмелья. Спишь все уроки, наклонившись на парту, и ничего тебе за это не бывает. В общем, тоска!
     Сашка училась на класс младше меня. Была самой заметной среди девчонок, но этого кроме меня никто не замечал, и она тоже. Училась на «отлично», была активисткой, комсомолкой, ходила в строгой «тройке», хотя все её одноклассницы носили в школу всё, что по кручеда покороче, давно завивали кудри и красили-малевали свои глупые мордашки. Все уже знали, чем пахнет водка и как она пьётся, ходили на дискотеки, курили сигареты, спали с пацанами. А она сидела дома со своей мамой. И мне всегда было интересно, что есть у неё дома такого, чего нет на улице, в кабаке, на денсе. Вместо того чтобы распустить свои шикарные русые волосы с завитушками на концах, она стягивала их в густую косу. Нет, чтобы натянуть короткую юбчонку на красивые стройные ноги – она облачала их в длинный, строгий балахон. В общем, Сашка была для меня загадкой, которую я, ох как жаждал разгадать.
                ГАДКИЙ УТЁНОК
     Однажды, в такой же осенний вечер, с такими же звёздами и такой же зимне-осенней свежестью, я набрался наглости и позвонил в её дверь. Стоя в подъезде, со страхом ожидал Сашиного появления, словно вместо неё могло произойти Явление Христа народу. Уже представил строгий взгляд, внимательно осматривающий меня с ног до головы. Ну, думаю, как она меня сейчас отошьёт! Долго ждать не пришлось. Распахнулась дверь, и я увидел перед собой хрупкую тоненькую девочку в просторном домашнем халате, с растрёпанными косичками, и как-то слишком по-детски перепуганными от неожиданности глазами. Она стояла на лестничной площадке и растерянно хлопала густыми ресницами. Я в очередной раз набрался наглости и попросил разрешения войти. И до сих пор расплываюсь в улыбке, когда вспоминаю, что мне ответила мисс Неприступность тихим робким шёпотом: «Сейчас спрошу у мамы». Через пару минут она выбежала в подъезд с лицом полным восторга и детской непосредственности и снова прошептала: «Мама сказала можно!»
     Мы прошли через узкий коридор в её комнату – светлую, просторную, со вкусом обставленную, но вдруг Саша снова заморгала ресницами и бросила на меня нелепый, умоляющий взгляд. Я окинул своим изучающим взором её комнату в очередной раз и понял причину сего смущения. В правом углу стоял кукольный домик, искусно оборудованный, скорее всего ей самой. Вокруг него были раскиданы куклы – от крошечных до больших, кукольная одежда, лоскутки материи, вязальные спицы, нитки, иголки. Ну, в общем, я застал большую девочку врасплох. Вот она причина её уединений – о мальчиках она ещё не помышляла. И сделав вид, что не заметил ничего особенного, уже без приглашения уселся в удобное кресло. Она присела на краешек софы и глаз уже не поднимала. Казалось, что эта гробовая тишина никогда не закончится. Язык словно пристыл к нёбу, хотелось поболтать по привычке, но у меня ничего не выходило. Я чувствовал себя полным идиотом. К счастью, эту нелепую обстановку разрядила, вошедшая в комнату Сашина мама (женщина очень строгих правил) и предложила чай с пирожками своего приготовления.
     Мы выпили чай, закусили пирогами, и я сделал попытку произвести впечатление на её маму. Книг в своё время прочитал огромное множество, поэтому поболтать о том, о сём для меня проблем не составляло: язык без костей, да и отсутствием интеллекта в то время я ещё не страдал. Мы говорили о политике, о всяких разных сложностях, которые нам создают эти политики, затем об искусстве, ну и конечно же, о поэзии. В конце беседы я был приятно удивлён, что одним выстрелом убил сразу двух зайцев – обе женщины были под впечатлением от моей эрудированности. Александра смотрела на меня изумлённо-восхищёнными глазами, и я ужас как был доволен собой.
     Но, всё хорошее, как правило, быстро заканчивается. Так случилось и со мной. Елизавета Васильевна (так звали её маму), посмотрев на часы, вежливо предложила мне пойти домой. Я, в свою очередь, извинился за столь поздний визит, и спросил разрешения сводить Сашу завтра в кино, ну само собой, если она не против. Обе гостеприимные обитательницы уютной квартиры мою просьбу не отклонили.
                * * * * *
     На следующий день я не шёл в школу, а летел весь окрылённый приятным предвкушением: безумно мечтал увидеть её глаза. Зайдя в класс, стал трепаться по привычке о том, о сём. Ну и само собой разумеется, рассказал всем, где провёл вчерашний вечер. Какая была реакция у класса? Я едва это вынес! Надо мной стали подшучивать, обсмеяли Сашку с ног до головы, особенно девчонки, как оказалось, они её так не любили. Мне стало до ужаса стыдно за себя, но не потому что я трепло, а потому что связался с серенькой никчемной мышкой и маменькиной дочкой. Позже до меня дошло – это была не нелюбовь, а зависть, обычная человеческая зависть. Это они все были одинаковыми, а Сашка-то как раз и не была серой. Она была личность, совсем непохожая на других.
     На перемене решил прошвырнуться по коридору, о ней уже не помышлял. Вдруг, где-то глубоко в груди приятно кольнуло. Сашок стояла у стены и улыбалась мне всем лицом, вся какая-то переменившаяся, светящаяся. Сначала я сделал рывок и уже чуть не подошёл к ней, но вовремя вспомнил, как всего сорок минут назад из-за неё меня выставили на посмешище, и решил сделать вид, что её не заметил. Проходя мимо, невзначай заглянул ей в глаза – они горели уже другим огоньком, в эти секунды они меня презирали. Да, здорово я её тогда обидел, но угрызения совести меня не мучили. Даже наоборот, что-то дьявольское включилось внутри и захотелось мне сделать ей ещё больнее за то, что она не такая как все, и что из-за неё этим утром я стал шутом гороховым. И тут же пока ещё ощущал на себе её презрительный взгляд, приобнял первую попавшуюся девчонку. Когда оглянулся, Саша там уже не стояла. В тот момент я по настоящему словил кайф и потешил своё самолюбие.
                * * * *
     Весь день после школы прошатался по пацанам, забежал к соседке по лестничной площадке – кошке Наташке. Та, в свою очередь, предложила переночевать у неё. Но, ближе к вечеру со мной стало твориться что-то непонятное. Что-то такое, чего раньше со мной никогда не было. Было ощущение, что вакуум внутри меня был наконец-то заполнен чем-то прекрасным и до боли родным. И это что-то с болью и кровью пытались из меня вынуть обратно. Мне вдруг стало настолько не по себе, что слёзы отчаяния невольно проклюнулись из глаз и покатились по скулистым щекам. До меня дошло, что я подонок и набитый дурак. Дрожа от волнения, стал торопливо натягивать куртку, сунул в карман деньги, даже не стал переодеваться, и окрыленный сумрачной надеждой на прощение, зашагал к Сашке. Затормозил только у её двери: «Чёрт, что же я натворил, ведь она не простит!»… Но тут же снова вспомнил чёрта, и со словами: «Чем только он не шутит», - в очередной раз запрятал свою совесть далеко-далеко и нажал на звонок.
     Дверь открылась, она стояла передо мной с измученным лицом и красными от слёз глазами. Помолчав пару минут, и пару раз окинув меня презрительным взглядом, предложила войти. Я последовал за ней, и от волнения меня даже подташнивало. А Сашка, как ни в чём не бывало, предложила мне чай. Она говорила о школе, даже пыталась улыбаться, но от её наигранности тянуло таким неприятным холодком, что я весь покрылся гусиной кожей. Сашу было невозможно узнать. Она вчерашняя и она сегодняшняя – были двумя разными людьми, которые близко друг с другом не стояли. Я начал выкручиваться змеем, объяснять торопливо причину, по которой не заметил её в школе. Моя речь была несвязной, со стороны, наверное, вообще было сложно что-то понять. А Саша смотрела на меня с невозмутимым спокойствием, не задавая никаких вопросов, и похоже понимала, что мальчик заврался. В конце этого утомительного монолога ей, наверное, стало меня жаль, и Саша сама предложила сходит в кино. Она мгновенно сменила гнев на милость, улыбнулась, мы быстро собрались (обулись, оделись) и уже через пару минут шагали по заснеженной улице.
     В кинотеатре уселись на последний ряд. Был выключен свет… Мне ни за что не вспомнить, какой был фильм, зато как наяву помню всё остальное. Это был наш единственный вечер, когда между нами стояла полная гармония. Мы были               
одним единым, очень красивым и каким-то возвышенным существом. Я сидел и боялся пошевелиться, чтобы не дай Бог всё не испортить. Она также была словно прикована к сидению и крепко держалась за спинки, как будто боялась провалиться в неизведанную ей доселе даль. Её крошечный мезинчик не нашёл себе места среди собратьев и стоял по стойке смирно, как солдат в карауле. Нечто неудержимое и страстное притянуло мою пятерню к её беззащитному пальчику, схватив его, уже не отпускал до конца фильма. Мы сидели, молчали и не шевелились, и думаю что, наверное, только тогда были по настоящему счастливы.
                ПЕРВЫЕ ШАГИ В ПРЕИСПОДНЮЮ
     В классе о прогулке в кинотеатр ничего не рассказал по абсолютно понятным причинам. На перемене уличил момент, когда она стояла совсем одна, и подошёл поздороваться. Саша, как и в первый наш вечер, была очаровательно застенчивой и как тогда, на перемене, улыбалась мне всем лицом, только на сей раз её глаза благодарно светились. Простояв с ней несколько секунд и перекинувшись несколькими фразами, с серьёзной ноткой в голосе сказал, что очень тороплюсь. Она понимающе кивнула головой. Я пошагал по коридору, и на душе у меня было как никогда легко и спокойно.
     Затем стал заходить к ней каждый вечер, в школе украдкой от всех подходил поздороваться и узнать как дела. Вечерами сидели друг напротив друга и приятно беседовали, пили чай, играли в шашки и другие настольные игры. В школе при посторонних делали вид, что друг друга не знаем. И вот, наконец, эта ситуация стала меня жутко раздражать. Сашкино невозмутимое спокойствие, покорность, - ведь она осознавала, что я её стыжусь. Эти глаза, смотрящие на меня со щенячьей преданностью. Короче говоря, она меня достала. Начал понимать, что становлюсь похожим на неё – некий индивид. Масла в огонь добавляли одноклассники, они подшучивали надо мной с такой иронией, что не то чтобы в школу, вообще из дома выходить не хотелось. Мальчик стал изгоем. Её то, конечно, эта роль вполне устраивала и морально удовлетворяла. Но меня-то, страстного искателя приключений, для которого существовала в жизни одна единственная цель – не отставать от времени и быть как все, такая участь просто угнетала. Вот тогда-то я и решил порвать с Сашкой навсегда. От этой мысли, словно, с плеч что-то тяжёлое упало. Вот надышался я в те дни полной грудью! Даже сейчас от воспоминаний в пот пробило.
     Само собой разумеется, для начала протиснулся в тесные ряды своих друзей, которые меня уже слегка подзабыли. Самое неприятное это то, каким способом я добился доверия и уважения корешей. Перед тем, как расстаться, мы с Сашей справляли мой День рождения вдвоём при свечах, с шампанским, к которому она не прикоснулась. Сашка подарила мне мягкую игрушку и открытку со стихами, которые написала сама от души и только для меня. Я и сейчас помню это поздравление наизусть.

"Милый, любимый, хороший,
Ты самый, при самый родной!
И даже в день непогожий
Я знаю, ты будешь со мной.

Ты ближе, чем друг и любовник.
С тобой хоть в жару, хоть в мороз.
Ты тот мой единый поклонник,
Чей жар в моём сердце пророс.

Я знаю, всегда ты поддержишь,
Всегда ты мне руку подашь,
От беды и падений удержишь,
Кусок свой последний отдашь.

Иду ли в ночи, иль по вьюге, по снегу,
Морозу, дождю.
И чувствую рядом сильную руку,
Сильную, нежную руку твою!"

     Знаете, что я сделал с этим откровением? Пустил его по рукам. То читала вся школа. Смеялись до коликов в животе… над ней, разумеется. Что касается меня? Подонок стал героем дня! Ах, бедная ты моя, Сашенька, но это только сейчас. А тогда? Тогда душа просила кайфа, и я его получал. Спиртное лилось рекой, зелёный дым от дури клубами окутывал моё сознание. Знойные сексуальные малолетки просто сводили с ума. Две недели эйфории в сине-зелёной яме разврата пролетели как один день и ничего после себя не оставили, кроме тошноты, головной боли и лёгких угрызений совести. В школу не ходил всё время этой массовой попойки. Но ведь это же не проблема! Мамаша сделала мне справку, малость почитав нотаций. Папаша чуть-чуть поколотил. Да так, в общем, всё и обошлось. С Сашкой тоже думал проблем будет больше. А ничего! "Подулась" немножко, потом оттаяла, глазки огоньком любви засветились. Вот тоска!!!
     И началось и закрутилось снова как на старой заезженной пластинке. Утром в школу (втихаря подходил к ней на перемене поздороваться), вечером к ней (сидели скромно друг напротив друга, играли в разные настольные игры, пили чай, вели беседы). В 23.00 у Сашеньки отбой – горшок звенит. А мне куда деваться? Тоже спать идти! Сплошной распорядок дня и правильный образ жизни. Ещё бы спортом заняться и можно на красную доску почёта вывешиваться.
- Ну разве это всё для меня? – спрашивал сам у себя каждый вечер и каждое утро. С одной стороны я не мог без неё, с другой – и с ней тоже не мог. Моё природное начало тянуло к Сашке, а сама сущность жаждала удовольствий и новых ощущений.
- Жизнь даётся один раз и нужно успеть попробовать всё, - убеждал сам себя с регулярностью в каждый вечер.
                * * * * *
     А тут в школе на перемене паренёк один подвалил и спрашивает:
     - Кайфануть хочешь?
     - А почему бы нет? - ответил я.
     Ну и кайфанули! В теплотрассе растворителя нанюхались и вперёд, на уроки. И уроки эти настолько были интересными! А как Сашка после уроков, как интересно смотрелась со своей вечно плаксивой физиономией. Обалдеть! До того отъехал, что даже вечером к ней всё ещё шальной припёрся. Она давай рыдать, задавать вопросы. А я сказал, что жизнь опостылела мне, в петлю залезал, еле откачали. Так эта дура мне поверила! Пуще прежнего залилась горючими слезами, еле успокоил, пообещав, что в петлю лазить больше не буду.
     И новый кайф пришёлся мне по вкусу. Стали каждый день на переменах в теплотрассу лазить. По коридорам ходили как тараканы морёные после «Дихлофоса». И самое интересное, что этого никто не замечал, или просто не хотели замечать. Ни тебе нотаций от учителей, ни тебе родителей в школу – хоть подохни ты от этого растворителя. Ну и шире-дале, вскоре уже и вечером               
«подышать» хотелось - тяга развилась. К девочке своей в квартиру еле заползал. И, кажется, она начала что-то подозревать. А свои подозрения подтвердила, спустившись однажды тихонечко следом за мной в теплотрассу. То, что она увидела, стало для неё полнейшим шоком. Саша стояла, как вкопанная с широко округлившимися глазёнками и тяжело дышала, словно рыба, выброшенная волнами на берег. Затем через пару минут, видимо придя в себя, как-то нехорошо встрепенулась и, не произнеся ни слова, поднялась наверх.
     Из класса Саша весь день не выходила и как ушла домой – никто не заметил. Вечером, когда пришёл к ней с очередными оправданиями, дверь мне никто не открыл. В школу она не приходила две недели. Всё это время на мои звонки в дверь, также как и на телефонные никто отвечал. Классный руководитель сообщила, что у Александры серьёзные проблемы с сердцем. Спорить не буду, я очень переживал, но от кайфа не отказался. Сейчас уже точно не скажу почему: может верх надо мной взяла зависимость, а может, в голове было слишком много дури из-за вечной безнаказанности.

                ПРЕОБРАЖЕНИЕ
Наконец пролетели эти зловещие две недели. Сашка вернулась в школу. Я стоял возле раздевалки, приобняв сразу двух девчонок из параллельного класса. И тут вошла она. Прошла мимо нас с надменным высокомерием, не подав и намёка на то, что мы знакомы. По выходу из раздевалки, Сашу никто не узнал. Все были в шоке. Она обрезала свою длинную косу по плечи и сделалась яркой блондинкой. Огромные глаза с густо подкрашенными ресницами излучали отнюдь не детскую уверенность. И без того курносый маленький нос совсем задрался кверху. На Саше была симпатичная белая кофточка, стройные ножки обтягивала короткая чёрная юбка, в качестве хрустальных башмачков послужили модельные туфли на очень высокой шпильке. Это был её триумф! Волшебное превращение гадкого утёнка в прекрасного, до одури прекрасного лебедя. Ей любовались не только мальчишки, но даже учителя и девчонки стояли, открыв рты пока её силуэт не скрылся за поворотом школьного коридора. Раньше её красоту видел только я, а сейчас заметили все. И она сама тоже. У неё изменилась даже походка. В те мгновения я даже не подозревал, что мне не радоваться, а плакать нужно.
     И я плакал. Плакал горько и откровенно каждую ночь, уткнувшись в подушку. Ровно месяц она не замечала меня. Домой к ней приходить боялся. Дружки мои закадычные все за ней приударили, со стороны даже смотреть на них неприятно было. Я писал Саше письма, в которых говорил как сильно и безумно я её люблю. А их читала вся школа, и смеялись уже надо мной. Она стала королевой, а я по её милости превратился в самого захудалого лоха. Даже девчонки перестали обращать на меня внимание, а хотя, может, просто я их не замечал. Но от растворителя не отказывался, думал, что с ним будет легче пережить сердечные дела. Да и вообще, Бог его знает, о чём я тогда думал. О ней, конечно, вспоминал – толи любил, толи ненавидел – сам не понимал. Депрессия не оставляла, окончательно забросил учёбу, махнул рукой на внешний вид. Общался только с малолетками-токсикоманами, такими же лохами как я. Никогда, даже в самом страшном сне я не мог представить, что какая-то овечка сможет опустить ниже плинтуса самого видного парня в школе. Зато теперь мы были квиты!
     Как-то пришёл домой после уроков, дом был пуст от родителей, и подумал, что жить больше незачем. Сам не помню, как в замедленных кадрах глухонемого кино, достал из стола отцовскую финку и резанул лезвием по запястью. Струя тёплой крови, словно чёрная ядовитая змея медленно выползала из вен, оставляя умирать моё жалкое тело. Приятно закружилась голова, все проблемы медленно, но верно оставляли меня вместе с кровью. Я начал «отъезжать» в
неизведанную мне до селе даль под названием «Долина смерти». Но, как это обычно и бывает в плохом кино, в самый неподходящий момент домой вернулась мамаша. Она что-то кричала, плакала, билась в глухой истерике, приехала «скорая» и… провал. Больше я ничего не помню.
     Очнулся на больничной койке под капельницей. Капали кровь, а может, плазму. Сердце часто билось, почти выпрыгивало из груди, голова кружилась так, словно я был не в койке, а на весёлой карусели. Состояние отрешённое, мне было на всё - всё равно. Рядом сидели мать с отцом. Отец сидел молча, только скулы играли на его лице, да руки тряслись как у нервнобольного. Мать плакала и бросала в мой адрес тысячи упрёков. Оказалось, что она уже успела сбегать к Сашке домой и устроить истерику там. А Сашка всё ей рассказала про растворитель.
    Но мне не было стыдно, я её вообще не слышал. Перед глазами стояла любимая девочка, которую столько раз обижал, но она всё смогла вынести достойно. А так называемый мужчина сломался при первой же буре. Так кто из нас мужчина? Думать не хотелось, хотелось спать. Проснулся лишь под утро. Около десяти часов пришёл врач с обходом: постыдил, прочитал целую лекцию о морали, о цене жизни, ну и, конечно же, о первой любви. Осмотрел и выписал домой. По дороге в родную квартиру я не шёл, а плыл, как ёжик в густом тумане. Голова кружилась и мысли в ней тоже. Последующие дня три прошли как во сне, в полной отрешённости от окружающего мира и окруживших меня назойливых родственников. Затем решил, что пора брать себя в руки, тем более что мамаша выла возле меня белугой с раннего утра и до позднего вечера. Правда, это мне ни чуть не мешало, ведь я её не слышал. Все эти дни жил как мирный сумасшедший – слышал только себя. В школу возвращаться не хотелось, устал быть лохом. Но делать было нечего, год, тем более, последний заканчивать было просто необходимо.
                * * * * *
     На утро четвёртого дня проснулся, встряхнулся, оделся под магнитофон и пошёл в школу весь обновлённый и нарядный, как первый раз – в первый класс. Она стояла возле раздевалки с опущенными ресницами. Увидев её, я жутко смутился, сердце запрыгало, как верный пёс возвращению хозяина, сам почувствовал, что краснею. Саша подняла на меня свои прекрасные, грустные глаза и, едва натянув улыбку, поздоровалась со мной. Затем, когда я уже совсем переоделся, подошла, нежно дотронулась до плеча и попросила вечером зайти. И… словно крылья выросли за спиной!  В класс зашёл с гордым видом, не заметил ни приветов, ни вопросов. В голове стоял восклицательный знак: и всё-таки она меня любит!!! Все уроки думал только о предстоящем свидании…
     … И оно состоялось! Мы сидели рядом, возле нас стоял журнальный столик с чаем и угощениями, но нам было совсем не до них. Нежно взявшись за руки, не обращая внимания на учащённый стук сердец, мы разглядывали друг друга, как будто не виделись много лет. Больше часа не могли вымолвить и слова, затем потихоньку разговорились. Я поинтересовался, почему она всегда меня прощает, а в этот раз даже первая подошла. И тут же получил бескорыстный, откровенный ответ. Оказалось, что мама попросила её беречь свою первую любовь и не повторять её ошибок. И всё мне стало ясно, как в Божий день. В Сашином понимании счастье – это быть рядом с любимым человеком, какой бы сволочью он ни был.
     Вечер пролетел, как пять минут. Пора было возвращаться домой, хотя покидать этот райский уголок нисколечко не хотелось. Саша вышла провожать меня в коридор. Пока одевался, был одержим лишь одной мыслью – прикоснуться к её губам. Застегнув куртку, немного помялся и жадным движением рук притянул               
её к себе. Сердце чуть не выпрыгнуло. Очень осторожно, как будто боясь, что Саша – это всего лишь мираж, который может рассеяться от любого неосторожного движения, дотронулся губами до её лба, затем до курносого носа. И крепким поцелуем, всё ещё не веря, что держу в объятиях самого дорогого мне в этой жизни человека, страстным поцелуем захватил в плен её влажные пухлые губы. Саша дрожала, а посему мне стало ясно, что хотела она этого не меньше меня…
С большим усилием мы расстались, с грустью в голосе пожелали друг другу спокойной ночи.
     Хотя, о каком спокойствии могла идти речь, когда это наконец-то произошло! Я совсем не спал, ворочался с бока на бок, думал о ней, о своих ошибках и о нашем будущем. Мечтал, что очень скоро мы поженимся, и у нас будут дети. Хотелось много детей – пять или шесть. И чтобы все мальчики и только одна девочка – крошечная, но точная копия своей мамы. Она была бы моим любимым чадом. Я бы её нежил, баловал, на ночь читал сказки и прощал все её шалости. А Сашка бы на меня всегда ругалась за то, что я дочку балую. А я бы в ответ просто целовал Сашу в губы, чтобы она не могла ворчать. Вот так, в мечтах о светлом и безмятежном будущем совсем не заметил, как наступил рассвет. Даже стало чуть-чуть обидно, что не домечтал до старости. Правда, вовремя вспомни, что сегодня суббота, и с ветерком провалился в глубокий сон.
Весь месяц мы не расставались даже в школе. На переменах сидели, обнявшись в коридоре. Парни с завистью косились на нас, а девчонки с ехидством. Но нам было плевать на всё и на всех. Ведь главной составляющей жизни является удача, если она есть, то есть. А если нет, то всё – «туши свет». А нам везло: мы любили и были вместе. Что ещё нужно для счастья? Мечтали теперь уже вдвоём. Саша, правда, была только за двоих детей, пятерых ей не хотелось. Единственное, в чем мы с ней были полностью солидарны, так это в том, что лишь только я вернусь из армии – сразу всем мирком, да за свадебку.

                ПОСПОРИЛ НА ЛЮБОВЬ
     Вот так, маленькими шажками мы снова приблизились к гармонии во взаимоотношениях и полному взаимному пониманию. Нам казалось, что это и есть рай, но на самом деле то было лишь временное затишье перед очередной бурей. Спустя месяц, я опять взялся за старое. Снова начались сомнения: а стоит ли губить молодые годы из-за какой-то там девчонки, тем более что она как всегда всё простит…
     И вновь погрузился в сине-зелёный туман разврата. Подобралась очень весёлая компания. Девиз у всех один: «В жизни нужно попробовать всё!!!» К «шале» уже не притрагивались – слабовато. «Марехуана» и «пластилин» запивались водкой, которая лилась словно из-под крана. Девчонки с этой гремучей смеси совсем теряли всякий стыд. Домой меня приносили, утром вставал, не обращая внимания на вопли «шнурков», шёл опохмеляться в место массовой попойки – на хату к Наташке. После первой стопки приходил в чувства, после второй - становилось совсем весело. А потом ещё курнём до кучи, и опохмелка плавно переходит в новый праздник.
     Ну а закончилось всё только к исходу второй недели… вместе с деньгами. Домой уже не несли, пришёл сам, на своих двоих (уже и подзабыл, как это делается). С грохотом, прямо в одежде завалился в постель. И пробуждение на утро следующего дня стало одним из самых неприятных пробуждений в моей жизни. Мать с отцом стояли надо мной с озверевшими лицами из-за множества всего того, что накопилось в их измученных душах за последнее время. И, судя по
злобному выражению их глаз, накопилось, действительно, много всякой всячины. Ну и полилось на меня. И лилось, и лилось. Конечно же, я с достоинством это вынес. Возражать не мог, в связи с ослабившим меня похмельем, да и с собственной неправотой.
     … И мать сделала справку, отец устроил байкот (чему я был только рад). Вернулся в школу, отдал классной освобождение от уроков на время «болезни», и проспал, наклонившись на парту все уроки и перемены. Вопросов никто не задавал, т.к. на моём опухшем от запоя лице было всё написано без слов. Пробудило меня, словно шило, воткнутое в заднее место сообщение соседки по парте о том, что Сашка встречается с другим мальчиком. И как послесловие добавила, что мальчик очень интересный, из соседней школы. Так же добавила, что подружка моя ходит с этим лохом то в бар, то на дискотеки (ну, последнему сообщению я, допустим, не поверил, т.к. Сашка не пьёт, а на танцы её мама не отпускает). Но всё же состояние моё резко ухудшилось. Прибили угрызения совести, нестерпимая боль от ревности разогнала кровь по пьяным венам, заставив сердце работать в учащённом ритме, я бы даже сказал, на грани его возможностей. К горлу подкатился жёсткий ком, который никак не хотел проглатываться. В общем, мне стало ясно, что я снова в полной заднице. А милая Сашуличка верхом на ослике. Хотя больше всего переживал не из-за подбитого почти насмерть самолюбия, а из-за того, что вдруг это не глупая месть, а серьёзные отношения двух влюблённых молодых  людей. Как быть, как поступить, в голову ничего не шло.
     Домой возвращался, как в воду опущенный. Уже абсолютно протрезвевший рухнул, не снимая обуви и верхней одежды на заправленную постель. И вместо привычного кайфа, погрузился в жёсткий "депресняк". Нужно было что-то срочно предпринимать, пока она в него не влюбилась… если уже не поздно. Предательские слёзы покатились по небритым щекам. Из-за душевных терзаний сам не понял, как уснул. Проснулся только поздним вечером. Встал, умылся и пошёл на разборки, надеясь услышать всё от неё, а не от третьих лиц.
     На звонок надавил не сразу. Несколько раз пытался уйти от злосчастной двери. Наконец, всё же решился и позвонил. Вышла Елизавета Васильевна и сказала, что Саша ушла в кино и будет дома не раньше одиннадцати. А что было делать? Простоял, как последний лох возле её подъезда. Ноги не выдержали моего двухметрового роста, и я присел на лавочку, где чуть не уснул. Взбодрил меня лучше любого кофеина, как паяльник, вставленный в заднее место знакомый звонкий смех… Это был её смех. Она шла в обнимку с огромным детиной - семь на восемь, восемь на семь. И внутренний голос подсказал мне, что самый лучший выход на сегодня – смотаться подобру, поздорову, а поговорить можно и завтра, в школе.
     Что я и сделал на утро следующего дня. Подкараулил её возле раздевалки и отвёл в дальний уголок. Саша особенно не сопротивлялась моей настойчивости. Разговор был кратким. С моей стороны унизительно-грубым. А она? Оставалась только надежда, которая чуточку потешила моё в крах разбитое самолюбие, что она блефует. Глазки Сашули ехидно поблёскивали, навроде как светились от счастья. Маленький кукольный рот неестественно кривился. Да и сама она была неестественной. Скажем так, держалась без привычного для неё горделивого самообладания. Но всё равно самое важное было уже сказано: «Между нами всё кончено!» Конечно же, как всегда по моей вине. Да и Бог с ней, ведь именно к этому я и стремился, этого хотел. Почему стало так больно? Может, всё же мужская гордость задета? Не знаю. В эти минуты я уже точно не понимал, чего хочу. Зареветь белугой, как мамаша передо мной в больничке? Или снова
пластануть ножом по запястью? А, может, удавиться? Хотя нет! Этого удовольствия я ей точно не доставляю. Хватит, поунижался! Нужно тоже завести себе подругу, чем я и занялся в тот же день.
     И вот уже через пару уроков мы были квиты. Высокая, длинноногая, огненноволосая, т.е. рыжая Лариска, так давно пялящая на меня свои карие глазёшки как у рыбёшки, стала моей подружкой. До конца уроков, на всех оставшихся переменах, мы прогуливались с ней под ручку по коридору. Кушали вместе в столовой, т.к. были одноклассниками. Уроки у нас и у Сашки заканчивались в одно время, и я предложил проводить Ларису до дома, чтобы посмотреть, как на это среагирует Сашка. А та никак не среагировала. Её детина пришёл за ней в школу, и они вместе отправились домой. Эта парочка так мило, в обнимку зашагала по улице, что провожать свою новую подружку у меня просто пропало желание. Я послал её далеко, далеко, а сам направился домой в гордом одиночестве, опустошённый от мысли, что больше никогда не смогу вернуть свою любимую девочку.
                * * * * *
     Так, день за днём каждый в своей очерёдности не приносили ни утешений, ни разочарований. На носу светились госэкзамены, к которым, как ни странно я усердно готовился. Наверное, то была реабилитация перед родичами. И время сдачи экзаменов пролетело так быстро, как будто бы их и не было вовсе. Даже родители за меня порадовались, а я не испытал никакого удовлетворения. В тот момент я был озадачен только одним – предстоящим выпускным балом. Надежда, что Саша будет там, нежно ласкала моё истерзанное сердце.
     И вот этот долгожданный день настал! Мы с пацанами курили на парадном крыльце. К этому времени уже прозвучали поздравления, был съеден праздничный торт и выпито всё шампанское. Прослезились учителя, заласканные чрезмерной признательностью теперь уже бывших учеников и задаренные букетами роз, пионов, хризантем…
     Вдруг в груди как-то знакомо кольнуло, лицо вспыхнуло нежеланным румянцем. Да, к школе подходила она. В белом платье почти до пят, в белых туфлях на тоненьком каблучке. По её плечам свисали белокурые волосы, завитые в кольца. Эти завитушки были настолько трогательны, что даже бродяга-ветер не мог устоять, и разыгрался ими настолько усердно, что Саше пришлось держать волосы рукой, чтобы напрочь не испортить причёску. В общем, это была не девочка, которую я так давно знал, это было сошествие Ангела с бренных небес. И, похоже, что остальным померещилось то же самое. У пацанов, при виде Саши чуть кепки с голов не слетели. А она, не обратив ни на кого внимания, взошла по лестницам как королева, и растворилась во входных дверях.
     Рана на сердце вновь закровоточила. Хотелось кинуться вслед за ней, а вместо этого, меня как будто бы парализовало. Онемели и не подчинялись больше ни руки, ни ноги, ни язык, ни мысли. Простояв минут пять как каменное изваяние, очнулся только от насмешек. В ответ на которые стал оправдываться, что Саша здесь ни при чём, просто задумался. Но мне не верили. Тогда я поспорил с одним дружком на ящик пива, что сегодня она весь вечер будет со мной. Изначально этот спор не предвещал ничего хорошего, и от этого на душе заскребли голодные кошки, но… слово не воробей. Тем более что, сей необдуманный поступок, добавил мне решимости. Ведь спасовать теперь означало не просто стать посмешищем, но ещё и проиграть целый ящик пива.
     Ещё какое-то время простоял на улице. Ждал, когда подойдёт к концу весёлая танцевальная музыка. На паузе вошёл в зал сразу же без ошибки, несмотря на хаотичное дёрганье светомузыки, нащупал глазами её силуэт. Саша               
скромно стояла у стенки и о чём-то грустила. Дождался медленного танца, подошёл и нежно взял её за руку. Она вздрогнула и подняла на меня свои большие полные грусти глаза. Я ещё крепче сжал её маленькую слабую ручку, притянул Сашу к себе. И мы закружились в только нам одним понятном танце. Бурный прилив крови буквально разрывал меня изнутри. Любовь, ревность, страсть, обида слились в одно целое, и, по всей видимости, решили покончить со мной.
     Медленная мелодия незаметно сменилась «ламбадой», затем клубной музыкой, все давно бились в быстром танцевальном ритме, а мы всё ещё оставались на своей волне, продолжая танцевать свой медленный танец. И казалось, больше нас не смог бы разлучить даже ураган или землетрясение. Сашина голова лежала на моей груди, убаюканная учащённым сердцебиением. А моя голова шла кругом, стучало в висках, играли скулы. Мне так было страшно, что всё это может закончиться вместе с дискотекой.
     И вот, дискотека закончилась, и наши отношения тоже. А виноват в этом был снова я. Мы вышли, держась за руки, через парадную дверь на улицу, где нас уже поджидали мои верные дружки. Лишь только дверь с грохотом захлопнулась за моей спиной, они ещё громче дверного стука сообщили, что я молоток, и с них ящик пива. Конечно же, поздравили друзья и Сашу, ведь героиней спора была именно она! Я не успел опомниться, как её хлёсткая рука пробежалась по моей физиономии. Саша убежала, а у меня не хватило смелости догнать её.
     И снова жизнь была отравлена. И, как обычно расхотелось жить, одновременно с непреодолимым желанием окунуться с головой в какой-нибудь новый кайф.
     Поступать никуда не стал, так как осенью нужно было идти служить Советскому Союзу. Слонялся целыми вечерами и ночами по улицам, дискотекам, кабакам. Каждый раз с новыми подружками. Внутри была полная пустота, в голове такая же неразбериха. Пил всё, что горит, курил, что дымит. Удовлетворения не получал ни от того, ни от другого, а от девиц и тем паче. Сашу нигде не встречал. Говорили, что она из дома не выходит. Да, если б, где и увидел, то постарался бы этой встречи избежать. Зато полюбил спать, потому что каждый сон был наполнен её дыханием, нежными прикосновениями, сладкими поцелуями. Там, в моих снах, мы были вместе.
     Проспав весь день, вставал, одевался, и словно зомби шёл на очередную тусовку, всё ещё проматывая в голове, словно киноплёнку, несбыточный волшебный сон.
                ЗМИЙ-ИСКУСИТЕЛЬ
     Однажды, на одной из дискотек нашёл себе друга. Пацан моего возраста. Он встал на мою защиту во время драки. И так мы с ним тогда одним наглецам задницы надрали! До сих пор гордость с красным флагом впереди меня идёт. А так как настоящего друга у меня никогда не было, то сейчас я перестал быть чужим среди своих. Сейчас нас было уже двое! Новый знакомый стал заходить ко мне каждый вечер. С душевной простотой выполнял все мои просьбы и поручения. Прилагал множество усилий для того, чтобы отвлечь мои мысли от Сашки. Он был настоящим другом, даже скажу больше – вёл себя как низший по званию, лишь бы мне было с ним комфортно. И очень быстро привычка взяла верх над моими интересами. Я так привык к этой дружбе, что не мог уже обходиться без него, как без чего-то очень важного.
     Правда, как-то я сделал глупость, за которую потом заплатил очень дорогой ценой. Я рассказал Диме (так звали нового друга) о приличной сумме, которую мне дал папаша на карманные расходы. Хотел посоветоваться: куда нам сегодня податься. И Димка предложил никуда не ходить, а попробовать новый кайф, предварительно рассказав о нём много чудесного. Назывался чудо-кайф ханкой или опиумом-сырцом. Ни секунды не раздумывая, я согласился. Оттянуться пошли к нему домой. Страшно было только делать инъекцию, потому что я видел, как это зелье готовится. Особенно меня смутило присутствие в этом коктейле «гидры» - ангидрида уксусной кислоты. Хотя, марганец, димидрол и Димина кровь в шприце меня смущала не меньше. Но Диман убеждать умел. Он предложил мне зажмуриться, и «вмазал» меня сам.
     И, о Боже, это были самые неописуемые ощущения в моей жизни: что-то среднее между падением с большой высоты плюс взлёт на ту же высоту и плюс десять оргазмов сразу… То был приход. Спустя несколько минут, сверху на эти ощущения наслоились вкусовые, слуховые и зрительные галлюцинации.  Тут всё зависело от моих фантазий. Я был там, где хотел быть. Видел то, что хотел видеть. Делал то, что хотел делать. Цвета, звуки и запахи были настолько насыщенными, что не хватит слов, чтобы передать их красоту.
     Димка даже не ожидал, что я войду во вкус с первого раза. Сам он занимается этим уже второй год. Хотя сразу мне в этом не признался. Выйдя из своих фантазий, мы направились по домам. Я завалился спать, и впервые за долгое время, спал как младенец. И даже утром я проснулся младенцем – лёгким, чистым, полным отличного настроения, бодрости и свежести. Одним словом, так я ещё не отдыхал!
     Стали с другом вмазываться каждый вечер, соответственно за мой счёт. Но я не жалел для него денег, потому что он был из неблагополучной семьи. Да суть-то даже и не в этом. Просто, благодаря ему я мог бывать с Сашкой каждый вечер, и теперь уже не во сне. Сейчас наяву ощущал её запах и нежные прикосновения. А ещё, возвращаясь домой, в родную хату, я помогал отцу по домашним делам и даже матери мыть посуду, чего раньше за мной не водилось. Предки просто недоумевали! Ведь они больше не видели меня пьяным. Я стал рано приходить домой. Сам прибирал свою комнату.
     Вот так пролетел целый месяц, я даже не заметил, как быстро он закончился. А времени не наблюдают только счастливые, значит, я был счастлив со своим новым кайфом. Сейчас, наконец-то всё слилось воедино: и душа, просящая удовольствий, и природное начало, тянувшееся всю дорогу к Сашке…
     Опомнился лишь через полтора месяца, когда в семейном бюджете возник кратковременный напряг с деньгами. Одному Богу и мне известно, как тогда меня «закумарило». Всё началось с головной боли и неистового негодования из-за того, что чего-то не хватает, а чего точно – сразу не сообразил. Понял лишь тогда, когда начало выворачивать суставы. Друг мой сердечный, прознав, что в моих карманах гуляет ветер, исчез также загадочно, как и появился. Сон не шёл, ворочался, метался в постели как больной в психиатрической клинике, которому забыли на ночь дать успокоительное. На утро вся постель была скомкана, а от пота промок даже матрац. Ещё вечером мне казалось, что к утру станет легче, но вместо этого стало совсем худо. Было ощущение, что кожу вместе с мясом вживую, без наркоза отдирают от костей. Мышцы стянуло судорогой, головная боль тисками сдавила виски. Я понял, что попал в зависимость от чудодейственного зелья, иначе говоря, подсел на систему. Кстати, об этой стороне медали мой лжедружок по-умному умолчал. Нужно было что-то делать. Рассказать предкам? Не видел смысла – кроме воплей и нотаций ничего дельного из этого бы не вышло. Да к тому же они бы никогда больше мне не поверили. А сейчас я был просто изумительным мальчиком, и такая роль мне очень даже нравилась.
     Время подходило к обеду, а боль всё нарастала. И до возвращения шнурков с работы нужно было приводить себя в чувства. А, значит, нужны были деньги! Пришлось взять себя в руки и сходить в гости к бабушке, попросить заём, что я и сделал. Хорошо ещё, что на «точке» меня уже знали, а то бы и при наличии наличных наркотик мне никто бы не продал. Варить зелье уже умел, и до возвращения родителей времени было предостаточно. Шприц взял в аптечке у мамаши. Как ни странно сам у себя с ходу нашёл вену. И… через несколько минут я был уже совсем здоров. Прямо как сам себе режиссер!
     Когда пришли предки, квартира блестела от чистоты, на столе стоял горячий ужин. В общем, выслужился по полной программе. Быстренько наврал, для чего брал у бабули деньги. Гордые за добросовестного сынка родители пообещали, что долг бабушке вернут сами, чтобы я, бедненький, любименький, хорошенький, не напрягался из-за этого вопроса.
     Так пролетели ещё полтора месяца, близился день моего рождения. А, значит, и день призыва на срочную службу в ряды «Красной армии».

                МОЯ ДОРОГА РЯДОМ С ТВОЕЙ
     Однажды, после «прихода» решил прогуляться по городу в гордом одиночестве (кстати, в последнее время это было моё обычное состояние). Сам не знаю, что тогда на меня нашло пройтись мимо Сашиного подъезда? Случайно повернув голову, увидел сидящую на лавочке свою любимую девочку. Сжав сердце в кулак, покраснев при этом до кончиков ушей, мотнул ей головой в качестве приветствия. И вдруг, совершенно неожиданно, Саша меня окликнула. Нисколечко не задумываясь, я подошёл к ней. И она пригласила меня к себе домой, чтобы очень серьёзно поговорить.
     Заходил в её комнату, затаив дыхание, чувствуя, как кровь предательски приливает к лицу, пытаясь в очередной раз выдать мои чувства. И вдруг, Саша схватила меня за руку и резким движением усадила в кресло. Сама рухнула на мне на колени, крепко обвила руками шею и зарыдала, как на похоронах у собственного мужа. И вместо того, чтобы попытаться успокоить её, я сам как годовалый малыш взахлёб залился слезами. Мы плакали от души, очень долго, всё крепче и крепче прижимаясь друг к другу телами. Она так сильно обняла меня, что было трудно дышать. Через какое-то время, когда слёзы закончились, мы ещё пару часов просидели всё также, обнявшись, и не произнеся ни единого слова. Но время шло, беспощадно приближаясь к полуночи. И как ни трудно было это сделать, пришла пора покидать гостеприимное прибежище. Я сказал Саше: «до свидания», а она попросила завтра снова придти.
     Возвращался домой, придавленный тяжёлым грузом множества думок, а также всего того, что хотелось ей сказать, но не получилось. Миллион сомнений вилось в моей дурной головушке. И одно из них: «Сейчас мы снова вместе» шло вразрез с другим: «А как быть с наркотой?» Бросать не хотелось ни одно, ни второе. Единственное, что я знал наверняка – с ней я должен поделиться этой проблемой, потому что больше не с кем. Всю ночь не спал, ворочаясь и переживая многочисленные события ушедшего дня.
                * * * * *
     На следующий вечер мы с Сашей отправились прогуляться по парку. Вечер дышал осенней прохладой. Разноцветные листья, гонимые ветром, с шорохом покидали свои привычные места и падали на землю, пытаясь согреть её своим теплом. Солнце уже скрылось за горизонтом, оставив за собой алые облака, что означало, что день следующий будет солнечным. Мы шли, держась за руки, пинали ногами опавшую листву, и вслух мечтали о нашем будущем. Прохожие с завистью оборачивались нам вслед. Но мы ничего не замечали и не слышали
кроме друг друга, осеннего ветра и весёлого пения птичек-невеличек. Затем, желая того или нет, нам пришлось вернуться к Сашиному подъезду. Но и там мы простояли больше часа, крепко прижавшись друг к другу телами. Саша говорила, что хочет проводить меня в амию, и что будет ждать сколько угодно. А ей отвечал, что очень сильно хочу нашу свадьбу и пятерых детей, которые появятся на свет один за другим, а особенно девочку. Саша смеялась своим звонким голоском. Мы были так счастливы, что портить вечер разговорами о наркотиках я не стал.
    Поэтому, попрощавшись с Сашей, пошёл домой всё с тем же грузом на плечах и с тяжестью на сердце. Вновь почти до утра проворочался, так и не решив наверняка, что мне делать, и как мне быть. Но всё же рассказать ей было необходимо, если любит, то поймёт.
     Время не жалело и не щадило нас. Однажды я собрался с силами и поговорил с Сашей и о наркотиках и о том, как мало времени у нас с ней осталось. Сначала она очень расстроилась, но потом, совершенно неожиданно сказала, что если мне плохо, то пусть и ей будет также. И что, если я зависим от чего-то, то пусть и она будет зависима.
     - Моя дорога рядом с твоей, но мне хотелось бы пройти по твоей дороге, - сказала Саша и крепко обняла меня.
     В этот вечер «приход» мы встречали уже вдвоём… И так продолжалось около месяца, пока я не получил повестку в военкомат.
                *****
     Саша рыдала, прижавшись к моей груди. Я нежно целовал её лицо и гладил растрепавшиеся льняные кудри. Пьяные родственники задаривали меня своими нравоучениями, совали денежные купюры (как будто в армии они меня спасут). Родственники помоложе и друзья резвились под громкую музыку. Возле подъезда веселилась гармошка, под пьяные аккорды которой женщины кричали частушки. В общем, обычные проводины, как у всех.
      Только мы с Сашенькой не веселились, не пели и не танцевали. Стоя в уголке, обнимали и целовали друг друга, словно чувствовали, что в последний раз. Её глаза, полные слёз так впились в меня, что было больно дышать. Лишь возле автобуса я полностью осознал природу Сашиной грусти – ведь мы не увидимся долгих два года… С неистовой силой я прижал к себе свою любимую девушку и стал нервно целовать её волосы, губы, глаза. Слёзы, как непрошенные гости крупной россыпью падали на её голову. И в те секунды, когда мне пришлось оторваться от Саши, я почувствовал, что вырвал из себя самый большой и самый важный кусок.
     Всю дорогу в автобусе сидел отрешённый от печальной действительности, и как киноплёнку прокручивал в голове наш последний вечер, её объятия, прикосновения, запах кожи, волос. Голова болела так сильно, словно жаждала разорваться на мелкие кусочки. В горле стоял всё тот же ком, сердце сдавила тоска. Хотелось вырваться из этого плена и убежать вместе с Сашей далеко-далеко, где были бы только мы.
                *****
      Уже через месяц привык к армейской жизни. Больше всего боялся «кумаров» Но, «перекумарить» оказалось гораздо проще, чем я думал. Готовых растворов с собой было всего на неделю. К счастью, вместе со мной оказался мальчик со «стажем». Он-то мне и объяснил, что дозу нужно снижать постепенно, а вмазываться только для того, чтобы привести себя в нормальное состояние, короче, не для кайфа. И благодаря послушному следованию мудрым советам, уже через пару недель я мог спокойно обходиться без "наркоты".
      Почти одновременно с этим важным для меня событием, получил от Сашки письмо полное нежности, откровенности и детской беспечности. Она писала о школе и о том, как сильно любит осень и меня. А вместо послесловия к письму приложила свой стишок.

"Луч солнца блестит из-за тучи
И листья с деревьев летят.
О, осень, пора вдохновений,
О, осень, опять листопад.

Опять покрываются лужи
Блестящею корочкой льда.
Как хрупкой надеждой о лучшем
Блестят и боятся тепла.

Последний луч солнца уходит,
Последние листья летят.
О, осень, последние чары твой ветер уносит.
О, осень, люблю я тебя!"

     Я очень обрадовался письму, но мне показалось странным, что Саша и словом не обмолвилась о наркотиках. Тогда я не подумал, что научить её «перекумарить» некому. И сам не стал о них заикаться.
     Около года мы обменивались нежными письмами и фотографиями. Подбадривали друг друга шутками. Строили планы на будущее, мечтали, любили… Так было до тех пор, пока я не получил от одного дружка страшное письмо, где он описывал Сашину жизнь. Утром, мол, она в школу ходит, как девочка-припевочка с белыми бантами, а вечером на панели, как секс-бомба стоит.
     После прочтения всех этих омерзительных строк, ужас и отчаяние поразили меня наповал. Она говорила, что берегёт себя для меня. И я не поверил чернилам этого грязного листа, написанного рукою грязного лжеца. Нервно схватил ручку, бумагу, конверт и стал в письменном виде задавать своей девочке вопросы. И в те мгновенья я был на все сто процентов уверен в опровержении лжи, написанной одноклассником. Но одна неделя сменяла другую, а Саша молчала. А для меня это означало лишь одно: молчание – знак согласия, а лгать она не умела.
     Дни потянулись мучительно долго. Мне обещали недельный отпуск, и я ждал его как манны небесной. Всё это время Саша мне представлялась дьяволом в ангельском обличии, двуличным идолом, а не божеством, которым она была для меня совсем недавно. Я ясно представлял себе её глаза, залитые грязным оттенком её двойной жизни. От этих мыслей время потянулось ещё медленнее и, проживая один день, казалось, что проходила целая вечность.
                ****
     Но, всё же ничто не вечно. Не долговечными оказались и те дни ожиданий. Наступил мой первый недельный отпуск или первая побывка домой. Шнуркам сказал, чтобы приглашали родственников на завтра, а сам, не повидавшись ни с кем, прямиком направился к своему дружку-кляузнику и попросил его показать мне Сашку вечером на «съёме». И, как мне показалось, дружок этому предложению даже обрадовался (ещё бы, Сашка ведь была для него самой несбыточной мечтой). И я понял, он не блефовал.
     Идя к тому месту, где по его словам обычно стояла Сашка, я всё же теплил надежду, что это всего лишь кошмарный сон. Но и эта иллюзия рассеялась вскоре после того, как мы сели на одинокую лавочку, прозябавшую в кустах скромной акации. Сквозь зелень этого невзрачного кустарника был виден киоск, возле которого стояло несколько крутых тачек. И вдруг возле одной из них возник знакомый силуэт, разодетый под самую грязную шлюху.
     Дикий вопль вырвался из моих лёгких, и я побежал. Но Сашкин распутный дьявольский образ бежал впереди меня, и я совсем ничего не видел. Из-за темноты, окутавшей меня с ног до головы, я упал на мягкую траву и очень долго поливал её солёными слезами. Домой возвращался, как больной старик, сгорбившись, и едва волоча за собой ноги.
     Неделя проскочила, как песок сквозь пальцы, не усел и заметить. Под горячую руку подвернулась всё та же Лариска – любвиобильная одноклассница. И всё время жестокой побывки я гулял с ней, ночевал тоже у неё. Считал, что она сможет зализать мои раны.
     Но вот, наконец-то и он – последний день жизни на свободе. И я не выдержал. С утра пораньше напился водочки для обводочки. И вперёд, до Сашкиной хаты, зная, что в это время Елизаветы Васильевны не бывает дома, вернее, она бывает на работе. Прихватил с собой деньжат на всякий случай, Сашка-то ведь у нас сейчас денег стоит!
     Надавил на звонок и не отпускал. И вот она вышла с абсолютно равнодушным, спокойным лицом и предложила войти. Сама села перед зеркалом, спиной ко мне и продолжила наводить маникюр. Я подошёл сзади и с силой сжал её хрупкие плечи, с презрением в голосе спросил: сколько она стоит. А Саша всё с тем же невозмутимым видом повернулась ко мне и ответила:
     - Однажды я поддалась минутной слабости из-за жалости к тебе. И ты с удовольствием этим воспользовался, сделав из меня наркоманку. Или зомби, как я ласково сама себя называю. Хоть в одном письме ты спросил меня, смогла ли я победить болезнь? Тебе это было неважно, главное, что ты спрыгнул. Я не буду спать с тобой ни за какие деньги. Твоя любовь и ты сам всегда со мной – на кончике иглы. Я не смогла «перекумарить», ведь ты же знаешь, у меня порок сердца. Оно не выдержит. Поэтому шансов завязать и стать прежней, у меня нет. Брать деньги у мамы я не могу, она и так, как пчёлка на двух работах. Воровать не умею, да и не хочу. Ты осудил меня? Так прежде, чем осуждать подумал бы, зачем мне деньги? А может ты думаешь, что такая работа приносит радость? Нет, милый, она приносит боль, такую сильную, что порой лишь мысли о маме мешают сделать себе «передоз». На передозировку ведь денег много не надо. А теперь убирайся, ты вместе со своей любовью испохабил мою жизнь. Ты несёшь с собой только мрак, слёзы, беды. Я знаю, что я грязная, но и ты не чище. Ненавижу всё, что связано с тобой! Убирайся, и не приходи больше никогда.
                …И СЛЕЗА ПОКАТИЛАСЬ ПО ЕЁ ЩЕКЕ
     Вернувшись в ряды Советской армии, изменился так, что коллеги по несчастью меня не узнавали. Избегал вопросов, общения. Замкнулся в себе, каждую секунду прокручивая в мыслях дальнейшую жизнь с Сашей или без неё. Время не шло, а летело, и день ничем не отличался от ночи. Думал о дембеле и том, как смогу помочь ей, и примет ли она от меня эту самую помощь.
Но новая беда закрутила мои мысли ещё сильнее, создав из них настоящий морской узел. Перед окончанием службы получил от матери известие, которое окончательно пошатнуло мою нервную систему. Мамочка торжественно сообщила мне, что скоро я буду папой. Лариска – рыжая крыска ждала от меня ребёнка, но               
от меня ли – не известно, но усердно готовилась к свадьбе, пока брюхо на нос не полезло). Родители готовили мне вместо пышной встречи – пышные похороны. И тучи вновь сгустились над моей головой. Наверное, это была расплата за всё, что я совершил. Раз не смог уберечь любимую, придётся жить с постылой. А ведь, в конце-концов, свадьба-то должна была быть сыграна по моему приезду, - мы так мечтали о ней с Сашей. Но сейчас эти мечты уплыли за далёкие горизонты, оставив после себя розовые облачка, но они отнюдь не предвещали тепла в день последующий. Отрешённое состояние полной безысходности и безвыходности медленно, но верно переросли в тяжёлую депрессию. Меня даже комиссовали на месяц раньше по состоянию здоровья.
     Вернувшись домой, все дни проводил лёжа в постели, пытаясь разложить по полочкам сумбур, наведённый ироничной судьбой в моей постылой жизни. Свою невесту видеть не хотел. То существо, которое росло и жило в её плоти – ненавидел до глубины души. Лариска приходила каждый день, сидела возле меня, что-то говорила. Спрашивала, как я хочу назвать ребёнка… но я её не замечал. Старался полностью игнорировать весь бред, который она несла, потому что боялся придушить эту продуманную девку. Ведь она, эта девка, не просто решила меня, как последнего лоха женить на себе, но и варварски похитила мою мечту – быть вместе с Сашей, которой так была нужна моя помощь.
      Перед самой свадьбой я набрался смелости и решил попытаться поговорить с любимой девушкой. Но, дверь открылась, и я увидел перед собой стену по имени Саша. И эта стена была творением моих рук. Она презрительно оглядела меня с головы до ног и захлопнула дверь, не произнеся ни единого слова. Тяжесть от отчаяния обвила мою шею, словно петля, и потянула меня куда-то вниз, в бездонную пропасть, на входе в которую стоит табличка: «выхода нет».
Как прошла свадьба – не помню, не видел. Помню кольца на тарелочке – одно на палец, второе – на шею. Крики: «горько», от которых было, действительно, горько. На утро куляшки, как у порядочной невесты. А спустя каких-то пару месяцев, – кричащий кулёк в коляске. Я не подходил к нему. Он обрёк меня на вечные страданья. А мою любимую Сашньку на неминуемую гибель. Саша погибала, а ничем не мог ей помочь.
     Постылая бегала, суетилась возле меня. Старалась во всём угодить. Мне пришлось устроиться на две работы, чтобы реже бывать дома. Напивался каждый божий день. Домой возвращался за полночь в стельку пьяный, а утром вставал и снова шёл на работу. Но это не помогало, и с каждым днём я ненавидел её всё больше и больше.
                *****
     Из глубокой депрессии, разбавленной алкоголем, меня вывело грандиозное известие. Сорока на хвосте принесла, что Сашка встретила какого-то очень богатого и влиятельного мужчину, который положил её на лечение, выложив при этом кругленькую сумму.
     И мне вновь захотелось жить!!! Ведь теперь она в безопасности. И неважно, что эта рука помощи была не моей рукой. Важно, что она снова станет прежней и счастливой. А потом, кто его знает, ведь жена не стенка, а разводом, как и свадьбой никого не удивишь. Главное, что она вылечится, и со временем обязательно сможет меня простить.
     Еле-еле дождался известия о дне Сашиной выписки из больнички. Сразу идти к ней духу не хватило, но спустя две недели всё же решился. Дождался темноты, и дрожа от нетерпения увидеть свою любимую счастливой и румяной, пошагал к ней. Подойдя совсем близко к заветному дому, на душе неожиданно заскребли кошки, я доверял своему седьмому чувству, поэтому решил сбавить               
шаг. Но и это не помогло. Я раздражался даже из-за хруста снега под ногами, словно я вор, а этот хруст может испортить дело. Я был в бешенстве. В какие-то секунды мне показалось, что это и не предчувствие вовсе, а моя природная трусость. Но тут я ошибся.
     Оставалось пройти всего несколько метров, как вдруг я заметил шикарную машину под Сашиным балконом и какую-то возню внутри салона. Бродяга-ветер, любящий разносить чужие тайны, донёс до моего слуха знакомый плач, чистый, откровенный, как сама Саничка. Мужской баритон нажимал, давил на неё, а она рыдала. Дрожала машина, дрожал её голос, дрожала вся моя сущность. Я впал в ступор, мне было плохо, страшно за неё, внутри клокотала ненависть к типу в машине, который посмел обидеть Сашу. Но я не знал, как поступить. Связываться с крутым дяденькой мне совсем не хотелось. И как помочь Саше я тоже не знал.
Конечно, позже, прокручивая в голове этот эпизод, я много раз думал о том, что нужно-то было всего лишь сходить за её мамой. А та бы позвала Сашу домой. Но, бы, да бы – на крыше выросли грибы. Это я потом много раз так думал. А тогда? Тогда я вернулся домой, поджав хвост. И решил на следующий день придти к ней, чтобы поддержать, успокоить, пожалеть, прижать к груди…
     Всю ночь не спал, весь день проломало от неопределённости. А вечером, дождавшись темноты, снова пошёл туда. Сердце выпрыгивало, руки дрожали, что-то мешало идти. Всё моё нутро кричало, что было мочи: «Беги прочь!», но я не слушал, я шёл к Сашиному подъезду.
     И вот в душе заклокотало! Сердце забилось где-то в пятках. На любимой лавочке сидела моя любимая девочка. Она была неподвижна и смотрела куда-то вдаль, словно мечтала оказаться на далёкой планете. Луна и искрящийся снег освещали её так, что она казалась видением Снежной Королевы. Лёгкий морозный ветерок играл её кудряшками. Хруст снега под моими ногами и шелест пожухших, но ещё не присыпанных снегом тополиных листьев слились в прекрасную зимнюю мелодию. На какой-то миг я погрузился в волшебный сон. А на лавочке сидела моя прекрасная фея, и как будто бы не замечала сего волшебства. Я подбежал к ней, упал на колени и стал целовать крошечные детские пальчики её нежных ручек. Уткнулся лицом в её колени, с силой сжал Сашины руки, ноги. Затем приподнялся и сложил голову на её грудь, всё сильнее прижимая её к себе. О Боже, мог ли я мечтать, что когда-нибудь снова буду так обнимать её? Дикая безудержная страсть охватила всю мою сущность, я весь дрожал. Мне хотелось, как раньше почувствовать вкус её губ… но вдруг я увидел её глаза... Они были полны удивления и боли, они смотрели сквозь меня. Но самое страшное – они были мертвы. Я со всей силы, чтобы не закричать стиснул своими руками её маленькую, ещё не остывшую ручку… и крупная прозрачная слеза покатилась по её щеке…

                ЕДИНСТВЕННЫЙ ДРУГ
    Не помню, что было потом. Пришёл в себя через пару недель. Всё это время находился в подвале соседнего дома. А в руке держал Сашин дневник. Где его взял – тоже не помню, наверное, он лежал рядом с её телом.
    На похороны не пошёл, струсил. Потом мне сообщили, что при вскрытии был поставлен диагноз: «передозировка наркотиками». Хотя я и сам ни секунды в этом не сомневался. Саша ведь говорила, что мечтает сделать себе «золотой укол». В голове, как молотом по наковальне стучали одни и те же слова: «Моя дорога рядом с твоей, но я хочу пройти с тобой по твоей дороге». Передо мной стояли наполненные удивлением, страхом и болью мёртвые Сашины глаза, а её нежный голос беспрестанно шептал в самое ухо одни и те же слова: «Моя дорога рядом с твоей…»
    Я чувствовал, что «дурка» уже не за горами. И единственной спасительной ниточкой на дороге к сумасшествию, был этот дневник. Пришлось набраться смелости и перелистать страницу за страницей.

                Первая страничка

Небо голубое
Пеленой покрылось.
Облачко большое
В тучку превратилось.

      Тучка плачет,
      Дождик льётся,
      Кап, кап, кап,
      О землю бьётся.

    Прошло уже два дня после его проводин. И только сегодня мне стало по-настоящему страшно. Я поняла, что осталась совсем одна. Наедине с собой и наркотической зависимостью. Руки опустились, ведь теперь я знаю, во что влипла. Вчера вечером мне стало так плохо, словно кости вживую достают из меня. Мной овладело не свойственное мне раздражение настолько сильное, что хотелось кого-нибудь убить. В голове словно мину часовую положили: «Тик-тик, не вмажешься – взорвусь!» И взорвалась бы, наверное. Пришлось взять у мамы денег, вернее украсть.
     Сбегала за "ханкой", хорошо хоть на точке меня знают, поэтому продали. С трудом сварила зелье, ведь раньше я сама этого никогда не делала. С горем по полам попала в вену. На сегодня у меня зелье есть, но безумно страшусь дня завтрашнего. Не знаю, где буду брать деньги. Я плохо переношу физическую боль ещё с детства. Так боюсь, что моё больное сердце этого не выдержит. Мне страшно...
     Сегодня прокручивала свою жизнь, как кинопленку и вспомнила маленького котёнка из своего детства, который плакал под кустом сирени довольно морозным осенним утром. Мама не разрешила мне тогда забрать его домой, я сильно переживала по этому поводу. А сейчас мне кажется, что я чем-то его напоминаю.

Мокрый и грязный
Под серым дождём
Бездомный котёнок,
Под кустом его дом.

      Мокрая шерсть
      И большие глаза
      Смотрят нам в души,
      Но смотрят зазря.

Плачет голодный
 И скоро умрёт,
Но каждый прохожий
Мимо идёт.

      Ему хоть кусочек,
      Хоть каплю тепла.
      Никто не подаст,
      Хоть кричи до утра.

Никто не возьмёт
И к груди не прижмёт.
Никто не накормит
И в дом не снесёт.

      Мокрый и грязный
      Под серым дождём
      Скоро замёрзнет –
      В земле будет дом.

                Вторая страничка

    Листок бумаги я возьму
    Белый, как снег.
    И в нём чернилами черкну:
    «Любимый, привет!»

     С момента нашей разлуки прошло уже две недели. И вот решилась написать ему письмо. Написала о погоде, о школе, о маме, немножко о себе, ну и конечно же, о том, как сильно люблю и скучаю. О наркотиках писать не стала. Подумала, что может, он с ними справился, а я снова напомню ему. Надеюсь, что сам догадается и посоветует мне что-нибудь. Ох, как я хочу поскорее получить ответ. Возможно, в его письме найду спасение. Больше не знаю, как брать деньги у мамы, она уже начала замечать, да дело и не только в этом. Она крутится на двух работах, а я у неё ворую. Вчера сдала за дозу хрустальную вазу из серванта. Она очень дорогая, а кроме того это любимая мамина ваза. Нужно срочно что-то делать, иначе скоро всё из дома перетаскаю.

                Третья страничка

    От мыслей скоро лопнет голова, а вены лопнут от желания. И вот по венам прокатится кайф, мозги заполнятся цветными картинками, а нутро –  мраком, безнадёгой и горечью. И нечто чудовищное, что поработило мой рассудок прошепчет с ехидцей: «Ну и слаба же ты, матушка!»
     Мой дружок сердечный написал-таки долгожданное письмецо, где ни словом не обмолвился о наркотиках. Словно их и не было вовсе. Всё правильно: «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Он-то ведь наверняка «спрыгнул». А мои надежды рухнули. И как дальше жить я не знаю. Либо ответы даст сама жизнь, либо уж лучше: лямка, шея, потолок, чем такая жизнь.
Я продала все свои старые вещи, а аппетит у венок растёт с каждым днём. И с каждым разом денег нужно всё больше и больше. А всё почему? Поддалась минутной слабости и пошла по стопам любимого – след в след. Только его следы уже давно затерялись, а я заблудилась в густом лесу собственной слабости, и «ау» тут кричать бесполезно. Никто не услышит.
     Как же я его ненавижу!..

                Четвёртая страничка

    На днях со мной случилось нечто такое, что даже бумага навряд ли стерпит. Поэтому напишу когда-нибудь потом, когда боль хоть немного утихнет. О Боже, как же страшен мир со всем его презрением…

Вечер туманный
Прохладой покрытый,
День был обманный,
Досадой добитый.

      Вены гудят,
      Шумит голова,
       Мозги грызут
       Дурные слова.

По венам пройдётся опийная дрянь,
И дело найдётся:
«Наркотик достань»…

      Вечер туманный
      Прохладой покрытый.
      День был досадный,
       Ломкой добитый.
                Пятая страничка

Первый снег своей девственной прелестью
Усталую, бренную землю покрыл.
Осеннюю грязь с отеческой нежностью
Чистой простынкой накрыл.

       Деревья, окутавшись инеем белым
       В скромных нарядах стоят.
       Лишь небо покрыто туманом серым
       Забыло сменить наряд.

И речка оказалась в берегах молочных,
Пугая снег, ещё парит.
Не слышен шум от вод проточных.
Мир заворожен. Мир молчит.

     Милый дневничок, кажется, уже сто лет тебя не открывала. Столько всего произошло за это время. Теперь, надеюсь, твоя бумага стерпит, потому что я уже смирилась. И душу больше не терзает острая боль, скорее горечь гложет её. Уже полгода я на "системе", правда, сейчас появилось одно «но» - с деньгами проблем больше нет. Сейчас расскажу тебе один случай, который впоследствии перерос в новый образ моего жалкого существования.
     Как-то раз (еще в прошлой жизни), несколько месяцев назад я шла по обочине дороги. Меня начинало «кумарить». Знобило так, словно температура моего тела не 36,6, а 39,9. Голова разрывалась, суставы выворачивало. Вдруг возле меня остановилась машина, и мужчина приятной наружности предложил мне прокатиться, помахав перед лицом крупной денежной купюрой. Червь, поселившийся внутри меня, и державший под неусыпным контролем моё поведение, вынудил согласиться. Я села в машину. Всё последовавшее за этим свинство описывать ничуть не хочется. Но, тем не менее, факт остаётся фактом: так я потеряла свою девственность, которую берегла для любимого...
     С тех пор я проститутка (как в той песенке: "...и каждую минутку богатенький мужчинка меня в лесок везет"). Уезжаю на другой конец города, где меня никто не знает. Пара клиентов и два дня с наркотиками. Никогда не думала, что так закончу свои дни, что смогу когда-нибудь упасть на самое дно человеческого бытия. Порой хочется броситься на чью-нибудь грудь и разрыдаться. Но, где бы взять мне эту грудь? Кому я нужна со своим диагнозом: "наркомания"?
     Всё чаще стала помышлять о суициде. Жить заставляю себя только ради мамы. Но и ради кайфа, конечно, чего уж скромничать. Ведь, когда пускаешь его по венам – тут тебе и любовь, и поддержка, и сильное плечо... в общем, всё чего пожелаешь!
     Боюсь только за маму, если она узнает, то день, когда это произойдет - станет последним днем в ее жизни.

                Шестая страничка


         Зачем же вновь
         Нужны мечты?
         Коль яду в кровь
         Насыпал ты.

         Зачем любовь
         Твоя нужна?
         Отравой вновь
         Она полна…

     Сегодня впервые пожалела, что я не волк, потому что именно волком мне хотелось завыть после прочтения письма от любимого мальчика. Этот клочок бумаги, который я вышвырнула в мусорное ведро, был переполнен язвительными вопросами и тупыми упреками. Кто-то написал ему о моей двойной жизни...
    ...О Боже, мне давно уже не было так больно. Столько оскорблений и обвинений в таком маленьком конверте. И снова ни слова о наркотиках. Неужели так сложно пораскинуть мозгами и сделать какие-то выводы? Зачем мне деньги? Если ему они так легко доставались, это не значит, что и других должны быть такие же возможности. Какой же всё-таки он гад! Как я ненавижу его! На этом наша переписка закончена. Не собираюсь давать ему интервью. Если человек эгоист и полный кретин, то это навсегда. Он затащил меня в эту грязь, а теперь ею же и помыкает.
     А грязь кругом! Ещё пару лет назад всё казалось серым, а сейчас – грязным. Грязь на улицах. Грязь в любви, в сексе, в человеческих отношениях. И даже в глазах проходящих мимо людей – грязь. И нужно стать частью всего этого, чтобы не бороться с жизнью, а стать её составляющей. Но почему же никак не получается стать грязной, пошлой, сволочной? Почему вместо остервенения душу терзает боль? Боль от бесконечных разочарований, от потери чистого и светлого огонька, который ещё совсем недавно освещал и согревал мою душу…

                Седьмая страничка

Весна пришла летящею капелью!
Февральские ветра ушли на задний план.
И лучик солнца под высокой елью
Вот-вот построит зимушке капкан.

Проталинки виднеются повсюду
Сквозь них полезет травка-мурава.
И серые снега уже не верят чуду,
Их стопит скоро матушка-весна.

Сегодня первый день весны. Как много приятных воспоминаний связано с этим временем года. Скоро международный женский день. Когда я училась в 1-м классе, то вместо подарка написала маме свой первый в жизни стишок.

Подснежники, подснежники,
Что вы спрятались в снегу?
Пойду в леса безбрежные
И там я вас найду.
И мамочке на праздник
Букетик подарю!

     Помню, мама тогда так растрогалась - до слёз. Но то были слёзы счастья. А мне в тот день она подарила большого плюшевого мишку. Мы до сих пор с ним неразлучны. Без него я даже не засыпаю.
     А в воздухе пахнет весной. Интересно, что выделяет этот весенний аромат? Может быть талый снег? Откуда он исходит? А солнце печёт и слепит глаза. Ветер поёт и сводит с ума! Все мое лицо уже усыпано веснушками и это единственный неприятный весенний момент.
     Воробьи словно с ума посходили. Носятся, чего-то торопливо друг-другу объясняя, сбивая себя и людей с толку.
    В прошлом году на 8-е марта мой любимый мальчик подарил мне гвоздичку. И это были мои первые в жизни цветы, так же как и первый поцелуй – был его поцелуем.
     Тёплый, весенний, лёгкий ветерок похож на его прикосновения. Горячее солнце – на его губы. Ясное, голубое небо – на его глаза. А торопливое чириканье воробьёв – на его непутёвые объяснения после долгого отсутствия.
     Иду и глубоко вдыхаю весенний тёплый воздух. И сердце почти выпрыгивает из груди. Что это? Ностальгия по ушедшей любви? Или чрезмерный выброс гормонов в кровь, как это обычно бывает весной?
     Как хочется любви! Как хочется весны на сердце!


И солнце печёт и слепит глаза,
А ветер поёт и сводит с ума.
Весеннее небо, ты грусти заслон.
Твоя явь голубая похожа на сон.

Уже потемнели и тают снега,
А по щеке покатилась слеза.
Небо голубое навело тоску,
Глазки голубые принесли беду.

Вот по щеке и катится слеза,
Куда не глянь – кругом твои глаза.
И ветер с губ срывает стон,
На руки страстные походит он.

     Что буду дарить мамочке на праздник? Грамм ханки? Или , может, лучше её попросить сделать мне такой подарок? На данный момент я бы от него не
отказалась. Хотя, кроме шуток, если что-нибудь купить, то она поинтересуется, откуда я взяла деньги. А денег у безработной школьницы быть не должно. Поэтому, подарю-ка я ей скромный букет цветов. Ей уже сто лет никто их не дарил.
     Меня тоже поздравят с праздником. Например, мой любимый вышлет мне новый конверт с оскорблениями. Вот чудненько-то будет! И всё же интересно, любит ли он меня ещё? Хотя, зря я себе льщу, разве можно любить такое низменное существо, как проститутка?..
                Восьмая страничка

И снова ласточки над нами залетали!
И вновь все тучи ветром разнесло.
Уже ли мы с тобой любовь прогнали?
Уже ли жить в разлуке суждено?

Не повезло в любви. И с этим я смирилась.
Но солнце лишь сегодня улыбнулось мне.
Нести на сердце горечь притомилась,
Решила с пониманием отнестись к себе.

    Уж май на носу. Всё вокруг в яркой зелени, как на обложке глянцевого журнала. И птиц огромное множество. Сидят на проводах, на ветках, на крышах и торопливо о чём-то сплетничают. Также и людей вокруг видимо-невидимо. После зимней тишины, как после спячки все из квартир под солнышко повылазили. Шумят, галдят, толкаются. Ребятишки с ранцами взад-вперёд: кто из школы, а кто в школу - во вторую смену.
    Скучаю по ручьям, по весенней капели, по набухшим почкам. Как сладостно неутомимое журчанье ручейков. И сосульки в своём перламутровом свете: «кап-кап, до следующей зимы!» А переросшие почки лопаются и рождаются нежные листочки. Нежные и беззащитные перед палящим солнцем и не совсем тёплым ещё ветром.
    Но во всём, так и в каждом времени года есть свои прелести. Например, скоро зацветёт сирень и наполнит своим чарующим, ни с чем несравнимым ароматом и улицы, и квартиры. Что может быть нежнее этого аромата? Сейчас на моём столе стоит букет медуницы. После зимнего чёрно-белого однообразия они так чаруют и радуют глаз. А на сердце весна! И это именно то, о чём я мечтала долгие месяцы.
    Сегодня, как обычно пошла зарабатывать на дозу. Меня пригласили сесть в очень красивую иномарку. И впервые за всю мою жалкую и никчёмную жизнь ко мне отнеслись с пониманием. Мужчина сразу понял, зачем мне деньги, и мы разговорились. Оказалось, что он сам такой же наркоман. До этого момента я даже не догадывалась, что человек, имеющий кучу денег, может оказаться в такой же пропасти.
     Он рассказал, что когда люди имеют шальные лёгкие деньги, то зачастую начинают швыряться ими направо, налево. Он со своей командой мог пировать не по одной неделе, а затем, как это водится, наступало дикое похмелье. Тогда они пускали героин по ноздре и моментально приходили в норму, как будто бы и не пили вовсе. А постепенно героин взял верх над всеми другими пристрастиями и перерос в образ жизни многих из их группы. И теперь почти все его подельники – обычные наркоманы. Многие уже на самом дне. А кто-то в могиле по разным обстоятельствам.
    Мой новый знакомый высыпал голубоватый порошок из маленького кусочка фольги в алюминиевую ложку . Из полиэтиленовой бутылки плеснул туда немного водички. Вскипятил гремучую смесь на зажигалке. Набрал зелье в шприц. Затем укололся сам и дал уколоться мне. Мы вдвоём встретили приход. И героин пришёлся мне по вкусу. А особенно простота приготовления раствора.
    Но больше всего меня тронуло то, что богатый наркоман отнёсся ко мне по-человечески, совсем без похоти. Мы катались весь вечер, отдохнули в кафе, много разговаривали, смеялись. Он столько всего рассказал мне о жизни, о наркотиках. И самое главное, пообещал в скором времени появиться вновь, чтобы помочь мне избавиться от этой чудовищной зависимости. Он сказал, что самое главное, что я сама этого хочу, а остальное – дело для "лепил".
     О Боже, сегодня впервые тёплый ветерок надежды согрел мою душу.

                Девятая страничка
     Я долго размышляла после поездки с богатым наркоманом. Думала о жизни, о наркотиках. Да, я узнала много нового. Но суть всего этого и нового, и старого одна: бездонная чёрная пропасть или тёмный тоннель с единственным светлым пятнышком в конце. А конец у нас один – это смерть и не важно от чего: будь-то передозировка, ВИЧ-инфекция, гепатит, тюрьма или просто безысходность, то есть преднамеренная передозировка. Мне страшно…
     Сейчас, конечно, я буду колоться только героином. Он очень прост в приготовлении – порошок, вода, зажигалка. Да и вены не сжигает. Если захочется продлить «приход», то добавлю в раствор «релашку».
     От своего нового знакомого я узнала, что "ханка" и героин очень отличаются друг от друга. Раствор "ханки" из-за ангидрида уксусной кислоты сжигает вены и после него остаются «дороги». А героин можно ставить в мышцу, в вену, пускать по ноздре (правда, через нос его нужно гораздо больше, да и кайф не тот).
     "Ханка" – добрый наркотик. Вмазанный наркоман становится беззащитным, добрым. А когда «приход» заканчивается – появляется непреодолимое желание наводить порядок, мыть, стирать, совершать добрые поступки.
Героин же наоборот, делает нас агрессивными и даже толкает на совершение недобрых поступков.
     Но, как мне объяснил богатый наркоман, у героина гораздо больше отрицательных сторон. Во-первых, в его зависимость можно попасть даже после первого употребления, а избавиться от неё гораздо сложнее, чем от зависимости опиума сырца. Всего лишь через полгода "системы" на героине у женщин навсегда прекращается менструация. Героин считается жёстким наркотиком. Ну, а нарушение психики, изменение личности – это уже удел любого пристрастия, будь-то алкоголь или наркотики. Правда, с героином это все происходит быстрее в разы.
    Ну, а это уже мои новости – на носу экзамены. И как буду готовиться, как сдавать? Но самое страшное произойдёт после сдачи экзаменов. Ведь мама всё чаще задаёт вопросы: куда же её доченька поступит после школы? Интересно, куда может поступить наркоманка? Ведь специальную наркоманскую академию ещё не создали. Деньги ведь венам нужны каждый день. Да и к экзаменам как готовиться, когда все мысли заняты только одним: «Где взять наркотик?»
Хотя скажу, наверное, маме, что хочу отдохнуть годик. Устроюсь куда-нибудь торговать, а деньги все до копейки буду отдавать ей. И для героинового Змия тоже торговать буду, только в этом случае уже собой.

                Десятая страничка
     Ты уж прости меня, дневничок, что вспоминаю о тебе чаще в скорбные дни, нежели в весёлые и радостные. Хотя, когда же они у меня в последний раз были эти весёлые и радостные дни?
     Сейчас вот плачу. Даже не плачу, потому что плачем этот дикий вой довольно сложно назвать. Всё внутри обрывается, а слёз нет. Вроде бы и грустить-то не о чём – школа за плечами, экзамены, несмотря на свою болезнь, сдала на «отлично». Не зря говорят: «талант не пропьёшь!» Хотя я бы к этому добавила: «… и не проколешь!» Устроилась на работу в небольшой ларёк, со следующей недели начну торговать для мамы. Мама не возражает. Я сумела убедить её, что на будущий год непременно поступлю в институт. Да я и сама об этом мечтаю.
     Слёзы мои и печаль моя имеют другую этиологию. Мой дружок приехал на побывку и сегодня с наглой мордой полной сарказма заявился ко мне. Долго же он, наверное, храбрости набирался. Знаешь, зачем он ко мне припёрся? Никогда не угадаешь, дневничок. Он пришёл предложить мне деньги за час определённых услуг. От боли, которую мне доставило отнюдь неделовое предложение, меня чуть из сознания не вышибло. Но я сумела вовремя взять себя в руки. И сказала ему всё, что о нём думаю, даже глазом не моргнула. А он и ответить мне не смог. Развернулся и ушёл, поджав хвост, как трусливая собака. Как же я его ненавижу! И себя тоже за любовь к этому ничтожеству.

Однажды мы яду напиться хотели,
Но вдвоём это сделать, увы, не сумели.
Ты, милый, пошёл своею дорогой,
А я до сих пор всё спешу за подмогой.

Иду, спотыкаюсь, надежду ищу,
Да в пустоту, надрываясь, кричу.
Когда-то тебя поняла, дорогой!
А в тину одна ушла… с головой.

Хотя, вразрез с горечью, именно сегодня мою душу облизала надежда. Быть может, когда следующей весной он вернётся домой, возможно, что сможет меня понять. Поймёт и поможет вновь вернуться к нормальной жизни. Мы будем вместе, как когда-то мечтали. Я больше всего на свете хочу этого! И мне страшно, что по возвращению из армии, эта моя надежда превратится лишь в пустую, глупую мечту. О, Господи, как же мне больно!

Шорох листьев осенних
Сменим на капели грусть,
Да на ручьёв журчанье весенних.
Ну и пусть!

Память о красном закате,
Да всплеск голубой реки,
Как у всех привели к кровати.
Пожалуйста, уходи.

И всё возвернётся на круги своя.
Поплывут бесполезно дни.
Ну и пусть я опять ничья, ни твоя.               
Не приходи.

Лишь только в снах, иногда,
Совершенно случайно,
О, этот свет разноцветной листвы,
Как тогда…
Это отчаяние.

И шорох листвы умирающей
На лживый твой шёпот похож.
Пусть ты увидишь меня унывающей.
Ну и что ж?..

                Одиннадцатая страничка

Деревья к сочной осени
Сменили свой наряд.
Берёзки с жёлтой проседью,
Как бабушки стоят.

Осины, клёны красные,
Любуясь на закат:
«А мы немножко разные!»-
Берёзкам говорят.
Лишь тополя в печали:
«Поторопились мы,
Сороки накричали
Нашествие зимы!»

И в речке отражается
Яркая листва.
С закатом разливается,
Какая красота!

Вот уже дожила и до осени – живучая, однако, оказалась. Можно справлять годовщину гордого антисоветского звания: «Наркоманка!» А чуть-чуть погодя – ещё одного вполне заслуженного: «Проститутка!» Но, если честно, о плохом пока думать не хочется. Душа во блаженстве! Ведь я так люблю осень…

Мне тебя нашептала осень
В беглом танце листвы
Разноцветной.
В зиму оба любовь уносим –
Это дар из казны беззаветной.

И как в танце листвы осеннем
Безумия, страсти полны сердца.
И, словно, в берегу кисельном
Твои глаза – два синих озерца.


И так они коварно ослепляют,               
Когда ты жадно смотришь на меня.
Своею глубиною опьяняют,
Когда с меня не сводишь их любя…

Нас с тобой нашептали листья
В танце ветра осеннего нежном.
Написал нас художник кистью
И оставил на острове снежном.

                Двенадцатая страничка

И вновь надо мною коршун кружиться.
Хочу я поддаться, упасть и разбиться.
Упасть, чтоб не думать уже ни о чём,
Ведь с хищником тем мы вместе заснём.

     Как я хочу, чтобы эта ночь поскорее закончилась. Быть может, хотя бы с рассветом боль стихнет. В душе полное опустошение и страх перед тем, что это снова повторится. А затем и это, как и всё предыдущее станет образом моего жалкого существования. Утешает только то, что раз есть боль, значит, я ещё не совсем конченный человек.
     Сегодня села в машину к своему постоянному клиенту. Он сунул мне в руки приличную сумму денег. Обычно эта сумма была в разы меньше, но сразу подвоха я не заметила. А затем к нам подсели ещё трое мужчин. И обратного пути у меня не было.
     Они завезли меня в лес, и сначала надругались надо мной в машине. А потом поехали на дачу и там продолжили. Мне повезло, что хотя бы не били, не уродовали.
     Сначала я хотела уйти в лес и удавиться. Но они, по-видимому, догадались и привезли с доставкой на место моей «парковки».
     Утешаю себя, как обычно, только одним – о дозе могу не переживать ещё долго. А на этот раз похоже, что я вышла в отпуск.
     Вот так вот мы и жили – спали врозь, а дети были.

                Тринадцатая страничка

    Милый, дневничок, ты уж прости, что открываю тебя редко. Никто не виноват, что ты для слёз моих жилетка. Не знаю, сколько времени прошло, сбилась со счёту. И как ты, наверное, успел догадаться, сегодня мне снова плохо. Меня не покидает ощущение, что я подвешена над пропастью на непрочной верёвке. И кто-то жестокой рукой всё подрезает и подрезает ниточки в этой чёртовой связке, и надежда на лишний денечёк жизни становится всё слабее и сумрачнее.
     Сегодня мама сообщила, что дружочек мой любезный сразу по возвращению из рядов Советской Армии сыграет свадебку. Не со мной, конечно, я же презренная наркоманка и проститутка. Его ждёт брюхатая невеста – рыжая Лариска. И нет больше у меня ни слов, ни слёз. Сегодня я твёрдо решила, пусть он будет счастлив со своей семьёй, а я со своими наркотиками.
     А сейчас мне нужно попытаться заснуть и успокоиться. Как там в песне? «Видно не судьба, видно нет любви!» Я сама выбрала себе дорогу через тернии в самое пекло. Что ж, любимый, значит, будем жить любя! Ты – другую, я – тебя!

               
Своей судьбы подснежником
Меня ты называл.
Так трепетно и нежно
Ласкал и обнимал.

Но распустилась роза
Весной в твоём окне.
И побежали слёзы
Рекою по тебе.

Была я первоцветом,
Но стаяли снега.
Зачем подснежник летом?
Прошла моя пора.

Ты о шипы прекрасные,
Смотри, не уколись.
В цветении роза страстная –
Поранит твою жизнь.

                Четырнадцатая страничка
И день, и ночь живу в сомненьях:
Как дальше жить? Куда идти?
И с каждым днём уверенность теряя,
И в дне грядущем, и в любви.

Не знаю, сколько можно заблуждаться,
Нестись с течением, закрыв глаза,
Бессмысленно о рифы разбиваться…
Я в жизни этой только боль нашла.

     Всё прошло и зима, и осень, и весна печальная уже за горизонтом. А вместе с весной ушла за горизонт моя мечта быть вместе с ним. И одному Богу известно, как я пережила его свадьбу. Теперь у них ещё и ребёнок родился, правда, не знаю кто: то ли мальчик, то ли девочка, да даже если и неведома зверюшка, – мне уже всё равно. Сейчас это уже не мои проблемы. А мои проблемы давно никого не волнуют, даже меня. Я опустошена до предела. Порой кажется, что больше нет той нити, которая раньше связывала моё сознание с душой. Иногда же меня посещает ощущение, что вся моя жизнь – это сон умирающей древней старухи, которая в снах своих провожает ушедшие дни. И тогда мной овладевает надежда, ведь с пробуждением старухи всё закончится! Либо же я очнусь и пойму, что стара, дряхла и вот-вот умру… А всё что было, не что иное, как воспоминания вперемешку со склерозом.

Как хочется причину отыскать
Своих невзгод и огорчений.
Как жаль, что прежней мне уже не стать,
В виду всех множества стечений.
               
С тебя попала в мир теней,
Где пахнет жизнь существованьем…
А в мире нет теней немей,
За что подверглась истязаньям.

Куда не глянь – кругом стена,
И пятна грязные повсюду.
А я лишь ждать теперь должна,
Стремясь подвергнуть себя чуду.

Что ж, чудо в том, что я жива,
Ведь не отвергла ж жизнь паскуду?
Свечой погашенной жила,
И разжигать себя не буду.

Кругом Альфонсы-подлецы
Не знают, чем им поживиться.
Как только чистая душа
Не устаёт на мир дивиться?

Ты ж не Альфонс, но и не рыцарь,
А Донжуан, какого поискать!
Тогда зачем в причинах рыться?
Когда в себе должна её искать.

Усталый путник на коне,
Завидев красную девицу
И яркий свет в её окне,
Из рук берёт воды напиться.

А где ж испить водицы мне?
И чьим рукам я доверяю?
Когда-то думала – твоим,
Но я, увы, тебя теряю.

                Пятнадцатая страничка
Цветов букетом алых,
Ларцом жемчужных ожерелий,
Явился ты одним из самых
Прекрасных сновидений!

И как жила до селе я,
Не знав атлета ласк искусных?
Не зря ж всегда душа моя
Страдала от признаний устных.

Но, лишь глаза твои коснулись
Меня, слепящей синевой –
Все черти вдруг во мне проснулись,
И я сказала, что ты мой!!!

  Сегодня вновь пробудилась от нежного поцелуя. Лучи утреннего солнца, играя и переливаясь, слепили глаза. Но, даже с закрытыми глазами я точно знала, чьи это губы. Губы моего спасителя, избавителя, искусителя. Уже около месяца мы вместе. Он, это тот наркоман на крутой машине, который много месяцев назад отнёсся ко мне по-человечески. Он вспомнил обо мне! Вернее, никогда не забывал, просто у него были дела. А недавно он освободился и сразу же нашёл меня. Предложил быть вместе. Мы неделю повстречались, а сейчас он живёт у нас. Мама не против, даже наоборот, она очень счастлива за меня. Мой мужчинка произвёл на неё неизгладимое впечатление. А ещё Лиза увидела, как я счастлива и не стала нам мешать.
     Уже неделю мы вместе засыпаем и пробуждаемся. Он встречает меня с работы. Вечерами мы отдыхаем в кафе и на природе. Однажды брали с собой маму, ей так понравилось! Я на вершине блаженства! Ведь совсем недавно мне казалось, что жизнь кончилась. А сейчас я по-настоящему счастлива!
Я ушла с панели. Мой спаситель каждый день привозит порошок, и мы вдвоём встречаем «приход», как когда-то это делали с моим Иудушкой. О нём я больше не вспоминаю, стараюсь вырвать эту болезнь из себя, как больной зуб. И у меня получается, а значит, получится и всё остальное.
     Мы сказали маме, что уезжаем в Сочи на несколько недель, а по возвращению распишемся. Хотя, на самом деле, он ложит меня в больницу, где лечат от наркотической зависимости.
     И если бы хоть кто-нибудь мог знать, как я счастлива! И как я благодарна своему спасителю. Если бы я владела несметными сокровищами, то всё бы до последней монетки положила к его ногам… Но сокровищ у меня нет, поэтому я положу к его ногам свою любовь!


Как сладостны
Минуты упоенья!
Так радостно
Уж не искать спасенья!

И жизнь светла,
Ушли все тени.
Я не одна,
Прошло затменье!

Мне горестны были
Разлуки часы.
Пусть совестно будет,
Что помог мне не ты!

                Шестнадцатая страничка
Иду по дороге
И твёрдо ступаю
Своею ногой
По любимому краю.
               
Ждёт на пороге,               
Безумно скучая,
По милой дочурке
Мама родная.

И сердце в тревоге,
Свой ритм учащая,
О доле не доброй…
Но боль та пустая.

Была я в остроге,
Тогда и не зная,
Что в нём растворится
Печаль моя злая.

     Этот стих я написала в больничных стенах, предвкушая приближение выписки. И стих этот никак не подходит под моё сегодняшнее душевное состояние. Хотелось не брать больше в руки дневник, чтобы он остался в прошлом вместе с наркотиками . Жизнь хотелось начать с чистого листа. Но не вышло. Грязные чернила с предыдущих страниц отпечатались и на этом листочке.
     В больнице я много общалась с такими же бедолагами, как и я, хотя многих из них несчастными не назовёшь. Очень низкий процент из проходящих курс лечения от наркотической зависимости, хотят излечиться. Многие легли в стационар только для того, чтобы снизить дозу.
     Наркотические вещества имеют свойство накапливаться в органах и тканях, поэтому наркоману постоянно нужно увеличивать дозу, чтобы получить кайф. А после очистки крови с помощью капельниц, наркотик полностью выводится из организма. И, к примеру, если "наркоша" тратил "штуку" в день на дурь, то после выписки ему хватает и "трёшки". Вот именно с этой целью многие сюда и ложатся: не вылечиться, а «перекумарить». Иные же здесь по настоянию родителей, а не по собственной воле.
     Зато на "систему" садились все добровольно, хоть и по разным причинам: спортивный интерес, не вникали, не вдумывались, не были заранее достаточно проинформированы о серьёзности всех последствий такого шага. А кто-то подсел, потому что это модно.
     У одной девочки родители развелись лет десять назад, а проживают все вместе в одной квартире. Отец пьёт, дерётся, скандалит. И в этом кошмаре она жарится с самого детства. У неё множество хронических заболеваний. Она видит спасение только в наркотиках, колется с 13-ти лет, и завязывать просто не желает.
     Много историй, в каждой своя трагедия. Но главная трагедия всех пациентов этой клиники – наркотики.
     Даже избавившись от физической зависимости, психологическая зависимость,  зависимость нервной системы остаётся на всю жизнь. Ведь бывших алкоголиков, как и бывших наркоманов не бывает. И даже завязав, нужно будет всю жизнь говорить наркотику «нет!» Не каждый выдерживает. После лечения ещё полгода ты спишь, но не чувствуешь сна, пробуждаешься не отдохнувшим. Из-за расшатанности и нестабильности нервной системы достаточно малейшего срыва – и ты снова в той же пропасти. Поэтому, чтобы выбраться и больше никогда не возвращаться, нужна огромная сила воли, желание и поддержка близких.
     Но причина моей печали не в отсутствии силы воли. При желании и она бы нашлась. Просто сегодня последний день моей жизни. О, Боже, наконец-то я решилась!               
     Вчера, когда мой спаситель привёз меня из больницы домой, сказал, что скоро сам ляжет не лечение. А вместо этого, приехал сегодня ко мне «перемазанный» и поставил в известность, что я должна ему и за лечение, и за героин. В общем, я снова проститутка, только работать я буду теперь под его «крышей». Точнее, сейчас он мой сутенёр. А если я буду возражать, то моя мама оттает весной на какой-нибудь помойке.
     Конечно, я могу обратиться в органы внутренних дел с заявлением о шантаже и работорговле. И даже, если он не сможет выкрутиться и сядет в тюрьму, выживет ли моя мама после того, сколько моей грязи выльется на её седеющую голову. Да и есть ли смысл теперь жить? После такого-то удара. Этот человек играл со мной с самого начала.
     Слёз больше не будет. Пусть я в отчаянии, но спокойна, как никогда.

Как солдат после битвы тяжёлой,
Распластавшись, на поле лежит.
Изнывает от доли суровой,
И лечению не подлежит.

Истекают последние капли
Алой крови в сырую землю.
И как на болоте жадные цапли,
Стервятники видят жертву свою.

Так и я, пребывая в своём одиночестве,
Как солдат изнываю от боли.
Лишь надежды прошу от Судьбы Высочества,
Но видно стервятники, - вот моя доля.

Ждёшь любви – получаешь пощёчину,
Ждёшь поддержки – вот тебе нож.
Не знаю, возможно, ли верить ещё чему?
А надежду свою на полку полож.

Но ведь хочется всего лишь, чтобы поняли.
И чуточку поддержки и тепла…
Чтобы похоть хоть на минуту уняли,
Пока совсем надежда не ушла.

Ещё я вижу свет, в душе своей померкшей.
Ох, как боюсь его я потерять.
Из-за души раскрытой, безутешной
И сколько ж я могу ещё страдать?
Плаксивая осень – вот моя доля. Грязь и слякоть – вот так судьба! Мамочка и дневничок, простите и прощайте.

Скажи мне, мама, ведь не даром
На свет я Божий рождена?
Так почему ж горит поджаром
Во мне и сердце и душа?

И почему средь всех ошибок,
Что не смогла я избежать, -
То лицемерье средь улыбок
Никак не смею различать.

А помнишь, в детстве ты твердила,
Что нет корысти – есть добро.
Плохих людей распознавать не научила,
Ученье ж о приличии на пользу не пошло.

Оно пошло во благо тем подонкам,
Которые так любят мотыльков.
Их свет мне, мама, крылья скомкал.
И слишком много в жизни этих огоньков.

Ещё ответь, прошу на два вопроса,
Как можно от себя мне убежать?
Ведь если нету в мире этом спроса на доброту,
То счастья где искать?

А в жизни этой очень много грязи.
И в этом я, поверь, убеждена.
И между сказками и явью нету связи.
Как больше нет в душе не горечи, и нет тепла…
ПРОСТИТЕ!!!!

                РАСПЛАПТА
    Дочитав до конца тоненькую тетрадку, исписанную аккуратным ровным почерком, пришёл в ужас. Ведь это я их убил. И Сашу и Елизавету Васильевну. Через месяц после Сашиной смерти, её мама скончалась от инсульта. Помнится, когда-то давным-давно я гордился тем, что убил их обоих своим интеллектом. А теперь презираю себя, потому что на этот раз я их убил уже по-настоящему, насмерть.
      Жить не хотелось, хотелось уйти в мир иной, найти там Сашу, вымолить у неё прощения и навеки вечные погрузиться в её объятья. Жить остался только потому, что боялся, что и там она не сможет меня простить. И не столько за себя, сколько за свою маму, которую так любила и берегла, не ввязывая её в свои проблемы и трудности. Действительно, плаксивая осень – вот её доля, грязь и слякоть... вот так судьба. А всё потому, что первая любовь – самая сильная, искренняя и настоящая. Сашеньке же с этой самой любовью не повезло, вернее ей не повезло со мной.
     Что было потом, помню очень смутно, без особых подробностей.
Перво-наперво сделал то, что должен был сделать ещё при Сашиной жизни – ушёл из семьи. Потом связался с одной группировкой. С напарником перевозили героин. «Герыча» тогда было умотаться. Поэтому, через полгода работы с ним душа запросила кайфа. К этому времени у меня была уже своя машина. Вскипячу, пущу по вене, насажу полную тачку девочек - и в загул. Мой напарник ничего не знал, при нём я не кололся. Иначе бы узенькие, как щёлки зрачки, которые не реагируют ни на тень, ни на свет сразу бы выдали меня. И мой напарник вынужден был бы выдать меня братве. Наркоманов у нас убирали сразу. Увозили в лес, расстреливали, а потом скидывали в братскую могилу. Я сам пару раз в таких расстрелах участвовал.
     Узнал мой подельник обо всём только через полгода, когда нас мусора на несколько суток в КПЗ замели. Ох, как там меня «закумарило». А менты, заметив такой серьёзный промах в нашей работе, стали меня одного на допросы вызывать и шприцом перед носом размахивать. Я, конечно, не Зоя Космодемьянская и за дозу выкладывал всё, что от меня требовали. А по выходу из временного заточения, наших уже никого не было: кого повязали, кто в бега подался. И остались мы с Серёгой круглыми сиротами. Ну, он-то сразу к конкурентам подался, а я не пошёл, уж слишком большую вину за собой чувствовал. Да и, как говорится, хоть ножки тонкие, а жить то хочется.
    Стал частником, сам героином на улицах торговал. Такие же, как я и Серёга мне привозили наркоту, а я продавал. Четыре дозы продам – пятая моя. Потом ещё один канал открыл. Стал молоденьких мальчиков из богатых семей на иглу подсаживать, и «мазаться» за их счёт. Войдёшь в доверие, где-нибудь заступишься, в чём-нибудь выслужишься, а затем предложишь "кайфануть". Схема-то была отработана на мне же самом. Один раз так подфортило – четыре месяца за чужой счёт «мазался».
     Пробовал жить с одной наркоманкой. Не понравилось. Приходилось себе и ей на дозу добывать. Быстро надоело, ушёл.
     С героина спрыгнул, перешёл на "ханку" – дешевле обходилось. А когда и на "общаг" скинемся с такими же как я. Сварим, наберём шприц. Первый своей кровью раствор разбавляет, чтобы вены не так горели. А то, что остаётся, вместе с этой кровью пускаем по кругу. Пивка с пацанами прикупим, хороших сигарет, потому что плохие сигареты кайф «обламывают». И празднуем какую-нибудь удачно «выхлопанную» хату.
     Так постепенно, никуда не торопясь, дошёл до ручки. Стал у родителей из дома тащить всё, что не приколочено. Они выставили меня на улицу, и превратился я в настоящего бомжа. Волосы, слипшиеся от грязи, комками отросли до плеч. Грязные, месяцами нестриженые ногти вросли в мясо. Про одежду, вернее про её подобие можно и вообще не говорить. Последнее время жил в теплотрассе (там, где началась эта скользкая дорожка, там она и закончилась). Из теплотрассы меня и в больничку привезли.

                АГОНИЯ
     За считанные часы перед глазами пронеслась целая жизнь.  Хотя, если можно назвать это жизнью. Бытует мнение, что радости у каждого свои, и ни у кого нет права отбирать эти радости у других. Но, если бы сейчас кто-нибудь мог слышать меня, то наверняка бы понял, что наркотики – это не радость, а тяжёлый крест, который мы сами взгромождаем на свои спины. И если бы можно было все вернуть назад, то...
     Неожиданно мою мысль прервало нежное прикосновение, кто-то держал меня за руку. Сердце заколотилось со скоростью света, лёгким перестало хватать воздуха. Я с трудом приоткрыл глаза. Да, это была она! Живая и по-прежнему прекрасная, моя Сашенька. Она была грустна и неподвижна. От волнения я чуть не забыл, как дышать. Но, когда сознание прояснилось, оно прогнало Сашу, как ветер прогоняет лёгкие облака, я понял, что это всего лишь медсестра считает мой пульс. С грустью, материнской заботой и нежностью она смотрит мне в глаза. Ей меня жаль.
     Я кричу ей, что жалеть меня нельзя, лишь презрения я достоин. Я сам вырыл эту могилу и себе и другим. Я кричу, но губы мои неподвижны...
     Вдруг вновь душу всколыхнуло волнение. Передо мной снова появилась она, моя Саша, лёгкая как облако, облаченная в белое подвенечное платье. Саша улыбнулась мне всем лицом и протянула свою детскую крошечную ладошку. Господи, значит, она меня простила! Вся моя душа затрепетала от счастья. Я протянул ей руку, поднялся с постели и обнял её крепко-крепко, а она обняла меня…