Протокол Мечты, главы 1-5

Stanley K. O’Brian, Minutes of a Dream©, e-mail: stanley.obrian@gmail.com, AT350326

Стэнли К. О’Брайан
Протокол Мечты
 
Перевод с английского Е.К. – со страстью и болью
 
Глава 1
Искусство общения (ч. 1)

Для нас с Мартой прошедший год в Женеве был действительно фантастическим. Я, наконец, ощутила твердую почву под ногами, и поняла, что больше не нужно будет делить любовь и ласку между двумя страстями моей жизни.
Роль моего нового мужа в этом  умиротворении была хоть и не решающей, но довольно ощутимой. Я называла его чужестранцем. Воистину, он был моим мужчиной: невозмутимо принимал женские капризы; играл с Мартой, когда я задерживалась на работе; готовил; шутил; и, как лошадь, пахал в спальне.
К своему стыду, я мало знаю про этих благородных животных. Как-то, в порыве откровения, Дэвид сознался, что ему сносят крышу Heavy Horses Джетро Талл*. В моем понимании, тяжелых лошадей, о которых поют шотландцы, по-русски следует называть ломовыми. Но ломовые, обычно, таскают грузы, а тяжелые, если верить седому хиту Андерсона**, должны именно пахать. Так что, их можно назвать паховыми. А я люблю пахарей. И все, что связано с этим корнем.
Чужестранцу недоставало драйва Дэвида, чьи руки сразу завораживали меня. При первом рукоположении на грудь или рукоприкладстве к талии (все - его шуточки), я вмиг теряла рассудок и смутно помнила, что происходило потом, кроме магических волн страсти, бьющихся о раскаленные желанием берега моей бухты. Каждая, даже самая крохотная, частичка моего тела ощущала его восхитительную заботу.
Из воспоминаний о школьном курсе физики я делала вывод, что между нами возникал резонанс. 
Чужестранец делал это атлетически и осторожно, я бы сказала, дистанционно, будто боялся что-то во мне сломать. Он всегда был слишком сосредоточен на собственных чувствах и не мог уловить, когда мне хотелось мягких приливов, а когда можно было штормить вовсю. Горы и путешествия компенсировали дефицит сопереживания, провоцировавший слезы, когда я изредка оставалась одна.
Но я была счастлива, лишившись общения с Дэвидом. Я вышла замуж, и мы больше не звонили друг другу. У меня даже не было адреса его электронной почты. Последней новостью, дошедшей до меня через общих знакомых, был его уход из компании через месяц после того, как он получил новое назначение в колумбийский филиал. ‘Меня посылают работать в колумбарий’, - хвастался он мне перед расставанием. Его отставку молва объясняла сотрудничеством с Голливудом – тамошние киностудии стали заказывать у него сценарии.
Мне стало немного боязно, когда началась рекламная шумиха вокруг выходившего в прокат его первого блокбастера. По названию, которое не раз попадалось мне на глаза на титульной странице еще недописанного сочинения, валявшегося у него дома в Алма-Ате, я сразу догадалась, что это фильм Дэвида. Оно осталось неизменным, и упоминания о Смерти Старшего Бога в течение нескольких месяцев до всемирной премьеры мелькали в прессе и на телевидении. Я помнила про наш уговор. Мы расстались душевно, и у меня не было оснований ждать неприятных сюрпризов от предстоящего дебюта. Похоже, наши дороги окончательно разошлись.
Но незадолго до показа ошеломительная новость стала и подтверждением, и опровержением моего преждевременного вывода. Как-то, перечитывая электронную почту, я наткнулась на послание, которое поначалу намеревалась отправить в мусор. Я всегда удаляю поступления от неизвестных корреспондентов, не открывая содержимое. Но в тот раз, в самый последний момент, удержалась от решающего щелчка мышкой. Боковым взглядом в появляющемся на секунду окне предварительного просмотра натренированное годами внимание к деталям различило фамилию Дэвида в конце слишком длинного заголовка. В стандартном режиме она терялась за троеточием - поле было слишком коротким. Я открыла письмо, прочла  первые предложения и вскрикнула.
Писал его американский нотариус. Помню, я получала удовольствие от острых слов Дэвида о преклонении Америки перед кастой юристов. Он не стеснялся рассказывать подобные истории мне, советнику компании по вопросам коммерческого права, и еще в Алма-Ате жаловался, что в Лос-Анджелесе возле самолета его первым встретит именно адвокат, а бумаги им придется подписывать, чуть ли не выходя из аэропорта. Очевидно, у Дэвида воспоминания обо мне с Мартой были еще свежими, поэтому ее имя значилось в его страховке и завещании. Зная его чувство юмора, я не удивилась, что он сделал мою дочь наследницей половины своих активов в случае его преждевременной кончины. Меня шокировало то, что трюк сработал. Так, раньше практически все шуточки над сослуживцами сходили ему с рук.
Дэвид погиб в автомобильной катастрофе через три недели после прибытия в Северную Америку.
Я набрала номер, указанный в сообщении. В Женеве был конец рабочего дня, то есть самый раз для Америки выходить на работу. Мой собеседник оказался на месте. Он начал с того, что у Дэвида  после развода авуаров было не густо. Но многое могло измениться в связи с его авторскими правами на Смерть Старшего Бога. И нотариус стал взахлеб рассказывать об экспертных прогнозах будущих кассовых сборов четырех фильмов, включая картину Дэвида, вскоре выходивших в прокат. Я уже не совсем четко воспринимала смысл его слов. Для него смерть Дэвида была историей. Для меня – только что случившейся трагедией.
Я спросила, почему он не сообщил обо всем сразу же после аварии. Оказалось, Дэвид настолько неточно указал наш швейцарский адрес, что после его гибели эта ошибка вызвала затяжную паузу еще перед тем, как завещание стало отправной точкой для поиска. Он, естественно, не знал ни названия улицы, ни номера нашего дома. У него на счету практически не оставалось наличных средств на покрытие расходов, связанных с рассылкой и обработкой многочисленных запросов о месте нахождения наследников. Кроме того, мы с дочкой взяли фамилию чужестранца - Реардон.  А я говорила Дэвиду, что останусь на своей девичьей – Кирьякова. Она как раз и значилась в юридических документах в Америке.
За день до свадьбы завтрашний муж предложил удочерить Марту. Тут же, спонтанно, как и многое в моей жизни, родилась идея привести всех к единому знаменателю. В итоге, меня, как опекуна Марты, все-таки нашли, но поиск длился много месяцев. Для оформления наследства мне предстояло предоставить доказательства, что Марта однажды была мисс Кирьяковой. Однако, повторил адвокат, спешить было некуда - капитала пока кот наплакал.
Дэвид ушел на вольные хлеба еще до поездки в Штаты, поэтому компанию о случившемся не информировали. Однажды он рассказал мне о своей самой заветной мечте - обрести независимость, - явно вкладывая в это понятие не только деньги. Но свобода пришла к нему очень рано и в слишком полном формате.
После печального известия, как полагалось мне по православному канону, я оплакивала его девять дней. Я скрыла правду от Марты. Она не забывала Дэвида и очень скучала по нему. Иногда тихонько спрашивала меня на русском (чтобы тот, кто мог услышать, все равно не понял), когда же, наконец, она увидится со своим старым другом. Они были еще более странной парой, чем я с ним. Абсолютное согласие между сорока- и шестилетним поколениями было поразительным. Оба были готовы запрыгать, забегать, заплавать и залазить друг друга до изнеможения. Я не хотела, чтобы дочка страдала. Она уже понимала, что такое смерть. Со временем Дэвид сотрется из памяти Марты, и ее обойдет хотя бы этот шок. Пусть это будет лишь моей утратой.
Когда мы расставались с Дэвидом год назад, я была на грани нервного срыва. Теперь на меня нахлынул ужас осознания, что это было прощание навеки…

…Через неделю меня впервые посетила мысль, что следовало ждать большего удара. Поначалу, эта идея представлялась еле заметным привидением, от которого можно было легко отмахнуться.  Но фантом быстро обретал плоть и становился навязчивым. Дальше – хуже: смутная догадка превратилась в уверенность. Беда никогда не приходит одна. Эта старинная славянская пословица издавна преследовала меня. Моя гипертрофированная жизнью интуиция намекала, что у Дэвида было слишком мало времени для внесения изменений в сценарий, о которых  мы договорились в последнюю ночь. Я знала, что скоро смогу проверить свое предчувствие. Премьера надвигалась как судный день. В последние недели до начала проката я невероятно нервничала. Никогда раньше я не испытывала такого напряжения. Помню, что была гораздо спокойнее, когда раз или два кто-то замечал мою машину возле дома Дэвида в Алма-Ате и распускал по компании слухи о нашей связи. Тогда я не была замужем и беременной.
После свадьбы чужестранец заявил, что очень хочет сына. Когда, несколько месяцев спустя, я сообщила ему, что наши усилия увенчались успехом, он прыгал от счастья, как ребенок. Разоблачение в такой ситуации было последним, что я могла себе позволить.
Я планировала пойти в кино с Мартой. Как будто дочка могла предотвратить худшее. Впрочем, она имела право еще раз увидеть ландшафты своей родины, по которым мы когда-то колесили вместе с Дэвидом. Но за полмесяца до премьеры, посреди печали и нервов, я получила задание помочь коллеге из итальянского филиала в судебном разбирательстве, с которым компания не могла совладать уже несколько лет. Со временем тяжба становилась все более запутанной, и задолго до каждого нового слушания нам приходилось изрядно покопаться в исходных документах. Поездка в Рим обещала затянуться недели на полторы. Марта уже была на летних каникулах, и я взяла ее с собой.
Я не стала бронировать номер в гостинице. Во время моей стажировки в Женеве, два с половиной года назад, я подружилась с Глорией, которая тоже проходила обучение в штаб-квартире компании. Впоследствии она получила повышение и перебралась в Рим. Я пару раз гостила у нее, еще работая в Казахстане, и, естественно, в этот раз поступила так же. Марте нравилось играть с сыном Глории: они были ровесниками. А у нас было больше времени для обсуждения аргументов защиты, ну, и остальных, женских, тем. С одним исключением: я не обмолвилась ни словом о предстоящей премьере. Мой итальянский был ниже плинтуса, поэтому визит в кинотеатр отпадал до возвращения в Женеву. Хотя Марта уже после первого семестра в швейцарской школе болтала по-французски и по-итальянски с ультразвуковой скоростью, для меня эти языки по-прежнему оставались чужими. Мне очень не хотелось, чтобы Глория посмотрела фильм раньше меня.
Я грузила ее новыми вопросами и контролировала ход беседы, чтобы предотвратить малейший намек. Выходные мы провели в офисе, разыгрывая сцены в суде. Нас так учили в компании. Одна выступала в роли адвоката истца, другая защищала ответчика. Потом мы менялись местами. Дети резвились дома в свое удовольствие. Няня была счастлива - ей приходилось только изредка управлять процессом, остальное время она могла читать.
Чужестранец тоже был в командировке - в Хельсинки. Наша ежедневная телефонная перекличка сводилась к банальной считалке «целую, скучаю, увижу во сне - кончаю». Мне посчастливилось застать пионерские времена, а он даже смог понять кой-какие нюансы советской истории. Боже, упаси его от похода в кино без меня. Продвигаясь с Глорией по деталям дела, я непроизвольно перескакивала на размышления о том, как бы мне потихоньку начать готовить его к новости.
В четверг, почти в самом конце моих римских каникул, он позвонил очень поздно. Голос у него был подавленным.
‘Привет. Ты когда возвращаешься?’
‘В субботу. У нас слушание в пятницу, после обеда. Вечером уже не будет ни одного экспресса. Я не хочу таскать Марту с пересадками до полуночи. Мы лучше выедем в субботу утром. Ты уже дома?’
‘Да, вчера приехал. Мы должны поговорить - сразу же после твоего возращения. Только не спрашивай, о чем. У меня завтра тяжелый день. Сегодня хотел расслабиться.  Пошел в кино.  На Смерть Старшего Бога. Ну, и… Пока’.
Он отсоединился до того, как у меня перехватило дыхание.
Я всегда ненавидела неопределенность. Решение созрело мгновенно – быстрее назад в Женеву. Глория легко согласилась с тем, что мое присутствие в суде в пятницу было не таким уж необходимым. У нее попросту не будет времени переводить для меня. Свою роль я отыграла в офисе; битва с реальным противником была исключительно ее прерогативой. Да и присутствие близкой подруги могло скорее отвлечь, чем помочь сосредоточиться. Женщины, прежде всего, соперницы,  - в карьере или в том, как они выглядят и общаются, - а уже потом представительницы дружественной половины человечества. Я попросила Глорию приютить Марту еще на пару дней, - не хотела, чтобы дочка присутствовала при взрослых разборках. Однажды ей пришлось быть свидетелем подобного скандала, когда я отважилась на развод с ее отцом. Но тогда девочке было всего два годика.
Естественно, я не стала перезванивать мужу. Это показалось бы защитной реакцией. Как будто бы я была в курсе. А откуда я могла знать сюжет голливудского блокбастера, кто бы ни был его автором! Да и по жизни я хоть и юрист, но не адвокат. Я люблю наступление, темп, полет, лыжи, свист в ушах... Боже, что у меня с головой?
Мой ускоренный приезд также преследовал цель немедленной перемены роли – я теперь сама нуждалась в советчице. Мне хотелось перетереть ситуацию с Жанной. Больше года назад, когда у нее отношения с мужем накалились до предела, я стала ее ближайшей наперсницей. Помогли ли мои идеи разрешить ситуацию полностью или только притупили ее остроту, я не знала. Но то, что было у нее уже позади, у меня вот-вот начнется. Мне нужно было выплакаться в жилетку перед громкой ссорой с чужестранцем. Пришла очередь Жанны утирать мне слезы и придумывать убедительные отмазки.
Ее мать уже увезла детей на лето в Алма-Ату. Никто не помешает нашей плаксивой панихиде на осколках разбитой любви. Или жизни?


*Альбом «Тяжелые лошади» группы  Jethro Tull .
**Ян Андерсон – автор песен, вокалист и флейтист Jethro Tull.


Chapter 2
Жанна и Джон

Я никогда не рассказывала Дэвиду о знакомстве с Жанной. Даже ни разу не упомянула про ее существование. И в будущем, кто бы ни спросил, буду молчать, как партизан в депрессии. О ней - единственной из моих близких подружек – никто из корпоративного окружения не услышит от меня ни слова. Чужестранцу я сообщила, что встретила ее и Джона, когда их отношения были уже почти на высоте брачного ложа.
Жанна была одной из самых дорогих проституток в городе, когда Джон влился в экспатовскую коммуну Алма-Аты. Они встретились на местном горнолыжном курорте. Дэвид в то время только начинал вершить служебные подвиги в Украине.
Жанна принадлежала к когорте тех отважных потаскух, которым процесс нравился больше, нежели гонорар за него. Естественно, она не брезговала брать немалые деньги за свой страстный сервис - ее услуги того стоили. Изрядная надбавка к средней цене называлась премиальными ‘за труд в горячем цеху’. И действительно, по отзывам клиентов, она горела на работе. Жанна искала приключений там, куда коллеги даже не смели устремлять поток своего маркетингового креатива. Могла, не задумываясь, принять предложение группы рэкетиров, полностью отдавая себе отчет об их численном преимуществе. Была готова провести ночь с крутым мафиози, известным своей жестокостью и презрением к ветреным женщинам.
После развода с отцом Марты, я полгода была любовницей подобного бандюка, делавшего деньги вагонными нормами на темных операциях с составами чушковой меди. Временами он желал разнообразия. Жанну мы подцепили в ночном клубе, где ужинали в тот вечер. Та была настоящей шалуньей в постели. Как и я. Так мы и сдружились после первой встречи под одеялом. 
Как она определила в Джоне своего будущего супруга, осталось тайной за семью печатями. Скорее всего, Жанна никогда не объявляла свою котировку до секса. Клиенты должны были осознать по ее внешним данным, на какую сумму попадают. А в случае с Джоном она поняла, что стоит воздержаться от расценок и после любовных игр. Ее, наверное, пробило, что это был особый случай. После ночи любви, вина и разговоров, было нетрудно сообразить, что перед ней простодушный и восхищенный мужчина.
Какое-то время Жанна с удовольствием вращалась на обеих орбитах. Посещала цивилизованные экспатовские вечеринки с Джоном и, иногда, со мной и Реардоном; а остальные - со случайными кавалерами.
Господин Минетти был инженером-строителем. Он возводил фабрику по производству гофрированного картона в сейсмически активной алма-атинской зоне. Ему действительно нравилась Жанна. Ее красота была несравнима с пресными, серенько одетыми фигурами, надоевшими Джону в Европе.  Конечно, он не подозревал, как Жанна зарабатывает на жизнь. Даже подумать не мог что-либо неприличное на ее счет. Она свободно говорила по-английски и по-французски, имела университетский филологический диплом и не только производила впечатление, а и в самом деле была хорошо образованной девушкой. Из нее фонтанировали остроумие и жизнерадостность. Она выглядела намного лучше, чем настоящие леди!
Он сделал ей предложение спустя полгода. Жанна уже три месяца была беременной и согласилась. Джон также намеревался удочерить ее восьмилетнюю дочь.  После рождения второго ребенка они перебрались в Швейцарию. Минетти получил новую должность в родной Женеве; Жанна с нетерпением хотела испытать свой горнолыжный талант в Вербье*, Зерматте* или любом другом замечательном месте своей новой страны.
Через год пара обзавелась третьим ребенком – у них родился сын. У компании Джона дела  вдруг покатились вниз и его командировки становились более частыми и изматывающими. Русскоговорящая диаспора в Женеве была не очень впечатляющей, поэтому, когда моему чужестранцу тоже предложили там работу, он стал для Минетти *Вербье, Зерматт, Гштадт – горнолыжные курорты Швейцарии.                другом семьи и массовиком-затейником. Сопровождал супругов, вместе и по раздельности, на вечеринки; играл с детьми; планировал поездки за город в выходные, и занимался массой других вещей. Взамен они помогали ему переносить разлуку со мной. Для них он был напоминанием о счастливой жизни в Алма-Ате. Все трое надеялись, что тем или иным образом я когда-нибудь присоединюсь к их компании, чтобы вернуть утраченные развлечения – мужчины хотели горных пикников, к которым все так привыкли в Казахстане; а Жанна скучала по возможности посплетничать.


Chapter 3
Искусство общения (ч. 2)

Я бросила чемодан дома. Он поймет, что я вернулась и пошла к друзьям, без малейшего понятия о его подозрениях. Минетти жили за городом, на живописном холме, откуда открывался замечательный вид на Женевское озеро. У дома, исключая въезд в гараж, было три входа. Таксист, по моей просьбе, подъехал к заднему крыльцу. Этот пригородный район пользовался особой популярностью у высшего руководства компании, и я вовсе не хотела, чтобы чья-то жена засекла меня здесь в служебное время. Визуально они знали меня по семейным корпоративным вечеринкам из-за моего громкого и веселого нрава. Пивные компании любят организовывать гулянки, особенно в ресторанах или клубах, с которыми им удалось договориться об эксклюзивной продаже своих брендов. Машина, запаркованная у садового ограждения, произвела на меня оглушительное впечатление. Выходя из такси, я даже уцепилась за открытую дверцу, чтобы сохранить равновесие. Возле дома Жанны стояла Феррари чужестранца.
Они были друзьями, но я не подозревала, что муж тратит на общение с подругой часть рабочего дня. Неужели пытается вытащить из нее какую-то информацию? Но она ничего не знает про Дэвида! Опять-таки, о Дэвиде я ей даже не заикнулась. Или муж хочет выудить хотя бы нечто подобное из моего прошлого? Вполне. Если Жанна вмажет пару-тройку рюмок водки, язык у нее развязывается быстро. А пьянство в полдень было не самым большим ее пороком. Добавят ли ее истории что-нибудь к его подозрениям? Или сомнения уже превратились в твердое убеждение? Ну ладно, - это будет весьма возбуждающе, когда мы начнем орать друг на друга в ее присутствии! Зная ее прошлое, пребывание здесь мужа может стать для меня подходящим оружием для ответной стрельбы.
Я толкнула калитку и со смутными предчувствиями зашла в сад. Мой чужестранец, казалось, имел серьезные намерения и вряд ли поверит, что я невинно разболтала Дэвиду массу интимных фактов своей биографии, чтобы бесхитростно помочь ему создать психологический триллер.
Можно, конечно, сказать мужу, что глупо ревновать к покойнику. Но это было бы кощунством по отношению к памяти Дэвида. Все во мне опустилось еще ниже. Считая ступеньки, я поднималась на крыльцо с мыслями обреченного преступника. Дверь была заперта.
‘Как странно’, подумала я. Она всегда была открыта, по крайней мере, в те дни, когда я приходила. Я была более чем уверена, что Жанна дома. Иначе, у кого же был мой муж? От крошечной парковки, где он оставил Феррари, пешком можно было добраться до любого дома на этой улочке.  Припарковаться ближе к какому-либо из них было нельзя, так как машина заблокировала бы узкий проезд, которым пользовались, в основном, перевозчики мебели и рестораны, доставляющие готовую еду.
Я изучила Жанну достаточно хорошо для верного расчета, что она проснулась не раньше часа назад и еще никуда не убежала. Именно поэтому я даже не потрудилась связаться с ней накануне и предупредить о своем приходе. Предварительно договариваться с ней было все равно бессмысленно. Совершенно необязательная и импульсивная натура, даже за пять минут до назначенной встречи она легко увлекалась другим занятием и оказывалась на противоположном конце города, напрочь забыв о подруге со всеми ее заботами. Более того, раннее оповещение могло мне только навредить – Жанна сболтнула бы Джону, тот Реардону – и эффект внезапности был бы утерян. Звонок у черного входа не работал уже давно, - пришлось выкапывать из сумки мобильный. В ответ стандартный набор слов оператора - Жанна отсутствовала в сети. В легком шоке я осознала, что никогда не задумывалась о том, чтобы запомнить или записать ее домашний номер.
Обогнув дом, я толкнула парадную дверь. Та поддалась. В просторной прихожей я сняла туфли (совковое воспитание превратило это в безусловный рефлекс); поправила прическу у широкого зеркала со множеством розовых липучек в нижней его части (Минетти приспособили гладкую поверхность под доску объявлений); поставила сумку на туалетный столик и зашла в холл.
Там было пусто. Неужели Жанна приучила моего мужа к советской привычке обсуждать проблемы на кухне? Я пересекла зал и заглянула в обычно безлюдное кулинарное царство. Никого. Здесь я также убедилась, что они не уехали на машине Жанны обедать в город. Красный Порше стоял на месте. Это чудо на колесах было живой картинкой за прозрачной перегородкой между кухней и гаражом. Заменить кирпичную стену толстым стеклом было творческой затеей Джона. Зная, как Жанна любит свое купе, он хотел сделать жене приятно, одновременно поощряя ее к более частым упражнениям у плиты. В доме веяло подозрительной тишиной.
Неужели, она все еще спит? И где чужестранец? Вдруг со второго этажа донесся короткий отрывистый стук. Похоже, что-то тяжелое упало на пол в одной из спален.  Я пошла на звук. На верху лестницы через полураспахнутую дверь открывался вид в супружескую спальню. Я узнала его по большой татуировке на левой ягодице. Он голым стоял лицом к кровати, широко расставив ноги. Деревянный стул валялся на полу, наверное, отброшенный за ненадобностью. Слегка заметная между его ног, копна волос Жанны ритмично двигалась вдоль некой укрытой от моего взора линии. Одной рукой она упиралась ему в пах. Известный трюк. Так можно надолго отсрочить эякуляцию. Даже с затуманенными от этой сцены глазами, я четко представляла себе сущность этой линии. Она по праву принадлежала только мне.
Безмозглая сучка, ты впустила его через заднюю дверь, заперла ее, но забыла о передней. Невдолбенная шлюха, у тебя никогда не хватало мозгов запомнить хотя бы то, что в твоем роскошном доме есть несколько входных дверей!
Она занималась любимым делом с человеком, которого я отобрала из многих соискателей. Выбрала с верой в то, что он сможет всю жизнь служить защитой для меня и Марты. Несколько лет проверяла его. В конце концов, предпочла его даже Дэвиду, которого любила до дрожи в коленках. Бросила ради него старую мать и всех своих друзей. Думала, он будет основательным и надежным. А какое будущее он мне рисовал, какие обещания давал!  И вот что я получила в результате! Он разменял меня на эту нимфоманку. Интересно, меня выбросят на улицу сегодня или завтра? И что я скажу Марте!?
Я была уже не в силах контролировать ход дальнейших событий. Бешенство, ярость, неистовство диктовали все движения и поступки. Я знала, что у Джона был револьвер. Он хранил его в кабинете, здесь же - наверху, справа от меня. Однажды я попросила разрешения пострелять в подвале. Там у Минетти был небольшой оборудованный тир. Джон согласился и, будучи чем-то занят, подсказал мне цифровой код сейфа, чтобы я сама достала пистолет. Ключ всегда торчал в замке массивного железного шкафа.
Мне нравилось обращаться с оружием, и время от времени я посещала тир. В Казахстане, благодаря советскому наследию, многие из моих знакомых держали дома Макаровы, карабины и даже Калашниковы. Очень давно, на седьмом месяце беременности Мартой, я поехала в Усть-Каменогорск, город на восточной окраине страны, навестить двоюродную сестру. Ее благоверный служил там на границе. За неделю, проведенную у родственников, несмотря на свою естественную неповоротливость, я разрядила около сорока автоматных рожков. Возможно, представляла на огненном рубеже многочисленных подруг своего тогдашнего мужа.
Пальцы прыгали по кнопкам, и вскоре стало ясно - Джон не поменял код. И с той поры никто не пользовался кольтом. После стрельбы я его почистила и смазала. Потом набила патронами и положила на место, что, скорее всего, было нарушением правил хранения оружия. Если бы Джон обнаружил такое самоуправство, то, конечно, разрядил бы.
Зачем добропорядочному гражданину в доме пистолет? Естественно, защищать семью в случае необходимости. Тогда почему он должен лежать незаряженным? Ведь иногда даже мгновение многое значит?
Я выстрелила прямо в сердце. Он рывком обрушился на Жанну. Та инстинктивно попыталась вскрикнуть, но не смогла, придавленная немалым весом. Я никогда не отменяла запрет соблазнять моего мужа, объявленный ей еще в Алма-Ате под шуточной, как тогда казалось, угрозой смерти. Но убивать ее у меня не было никакого желания. Она была такой же сукой, как и я. Ее можно было понять. Более того, я не сомневалась, что она поймет меня и, преодолев шок, даже поможет избавиться от трупа. Я опустила пистолет. Он тоже был тяжелым. Жанна ерзала и пыхтела под грудой останков моего бедного супруга, а я стояла в коридоре без какой-либо реакции, но с идиотской улыбкой на лице, осознавая, что сделала это. Когда я пришла в себя, в спальне уже воцарилось безмолвие. Я не врач, но мама научила меня простейшим способам определения, жив человек или мертв. Смахивало на то, что несколько минут моего ступора после выстрела стали причиной Жанниного удушья. Покойник своим весом мог сломать ей шейный позвонок.
Это повергло меня в очередное почти коматозное состояние. Пистолет выскользнул из руки на лестнице; на нижней ступеньке я споткнулась и грохнулась навзничь на туркменский ковер, привезенный Джоном из Средней Азии. В сумерках сознания я сгребла в кучу себя и сумку; дважды или трижды разминулась с туфлями, но все-таки их обула; пошатываясь, вывалилась из дому и остановилась перед калиткой. Отрывочные мысли приказывали мне немедленно улетучиваться из этого места - раствориться, исчезнуть, стать невидимкой. Я механично вышла на парковку, села в Феррари, пошарила рукой под водительским сиденьем в поисках ключа (он, обычно, оставлял его в углублении за небольшим выступом), нащупала, дрожащей рукой еле вставила в замок зажигания, завела двигатель и вырулила в сторону города.
Трезвое восприятие действительности вернулось ко мне только дома. Мое положение было безнадежным. Я была слишком далеко от тех мест, где можно было бежать - в любом направлении - с высокой вероятностью укрыться от полиции. На секунду перед глазами мелькнули казацкие станицы моего детства, - посреди бескрайних степей между Доном и Кубанью, - и необъятные пространства Казахстана. С горечью я осознала, что вместо свободы и укрытия от гадостей прошлого в Швейцарии я нашла во всех отношениях контролируемую западню.
А еще на моем безымянном пальце отсутствовало обручальное кольцо. Через пять-шесть часов Джон Минетти вернется домой и, даже будучи мертвецки пьяным, все же вызовет полицию. Детективы обнаружат по всему дому отпечатки пальцев, найдут в холле драгоценности, без труда определят мотив убийства и с первой попытки догадаются, кто оставил такое наследие. Я разревелась от вырисовывающейся перспективы. Но наводнение было коротким и немного ослабило накрученные до звона в ушах, как гитарные струны, нервы.
Я загрузила в музыкальный центр несколько дисков Dire Straits*; наколотила себе отвертку; поставила бутылку водки, кувшин с соком и ведро со льдом на кофейный столик; плюхнулась в кресло и отпила. Буду вот так здесь лежать, бухать и ждать, когда нагрянет полиция. Если будут слишком медлить, из квартиры меня придется выволакивать на носилках.
Через три часа столб жидкости в бутылке упал почти до дна, а, кроме Brothers in Arms**, других звуков не прибавилось.
…And we have just one world, but we live in different ones***…


***…Хоть мир у нас один, но в разных мы живем…(строка из песни «Братья по оружию»** группы Dire Straits*).


Глава 4
Мисс Уже

Меня зовут Юлия. Причем, иные варианты - мамины или дворовые эвфемизмы вроде Юля, Юлька, Юленька – пресекались мной с детства и на корню. Слишком много всего - и хорошего, и плохого - рифмовалось с этими нежностями. А я не переносила кличек.  Классное созвучие со взрослым именем придумал только Дэвид. Укладываясь спать, он, бывало, ставил гамлетовский вопрос: ‘Юлию люблю ли я?’
Через время после того, как мы познакомились, Дэвид в шутку приклеил мне ярлык - мисс Уже. Моя первая реакция была типичной для меня, прямой и однозначной: ‘Фиг там! Мне еще столько не удалось испытать…’ Но чуть позже я прониклась ироничной философией его намека и согласилась со своим прозвищем. За тридцать лет в моем загашнике - два развода и два университета. Уже шесть лет я - мать самой потрясающей в мире блондинки. Все открытые для публики закоулки Белого Дома, Кремля и Большой Китайской Стены были дотошно мною исследованы на предмет поиска щелочки, в которую можно было просунуть свой нос дальше, в запретную зону. Я испробовала в сексе практически все позиции и композиции. Разбила на мелкие железки несколько машин в авариях, слава богу, без серьезных личных последствий. Побеждала в национальном юношеском чемпионате по волейболу; собирала картошку в колхозе и… - этот список мне никогда не дописать до конца.
Этнически мои корни глубоко уходят в восточнославянский микс. С обеих сторон поучаствовали украинцы, русские и казаки. Родители появились на свет и выросли в маленьких казацких станицах. Отец - в донской, мама – в кубанской. Встретились они в Волгограде, как раз посредине между своими малыми родинами. Там оба учились инженерному делу. После получения дипломов их на три года распределили в Казахстан - на большую фармацевтическую фабрику. При советском режиме университетское образование было бесплатным, а государство обеспечивало полное трудоустройство. По этой причине в момент окончания вуза каждому давали разнарядку, куда ехать на работу. Конечно, выпускник мог отказаться и самостоятельно попытаться найти место и квартиру, но шансы на успех такой смелой выходки обычно равнялись минусовой величине.
В принципе, моим родителям повезло. Они никогда не сожалели, что попали на Восток. Им нравились производство, город и люди, которые там жили. И после обязательного периода они решили остаться в Алма-Ате, столице республики в советское время. Молодой семье выделили вполне комфортабельное жилье,  всего в пяти минутах ходьбы до проходной.
Когда родилась я, с бесплатными яслями и садиками тоже не было проблем. Но в этом детском раю, среди орды чужих и орущих детей и нянечек, похожих на кого угодно, только не на добросердечных женщин, я не могла избавиться от чувства одиночества. Уже тогда я решительно и любой ценой увиливала от совместного проживания с этой толпой. Моя нелюбовь к дошкольным заведениям регулярно отражалась на мне самой – чуть ли не каждую вторую неделю я болела. Мамин начальник был совсем не в восторге из-за ее частых больничных. У родителей не было другого выхода, как отправлять меня к дедушкам и бабушкам.
С тех пор мое детство превратилось в долгое путешествие между Казахстаном и казацкими станицами. Я все еще помню запах летних ночей и отражение звездного неба в реке. Еще звучат в душе песни, которые пел дед, катая меня на велосипеде по степи, – до войны он был в церковном хоре мальчиков, а после иногда даже выступал на большой сцене. И сейчас будоражат аппетит ароматы блюд, которые готовила моя бабушка-украинка.
Коммунисты, очевидно, никогда не переставали заботиться о ликвидации потенциальных проблем с исторически непокорными казаками. Практически всех мужчин большой семьи моего деда послали в самые неистовые битвы с нацистами. Девять его братьев погибли в войну. Лишь он и две младших сестры уцелели. Помню огромную старую фотографию со многими людьми, которые могли бы стать дедами моих так и не родившихся троюродных братьев и сестер…
Дед по отцовской линии попал во время войны в нацистский концлагерь. Возвратившись после освобождения в родную станицу, он чудом спасся от ГУЛага. Наверное, власти опасались трогать казаков на их территории.
Была и вторая причина отправить меня из дому. Это обстоятельство как раз и послужило началом становления мисс Уже. Измены отца матери. Более того, его глупая и безжалостная небрежность, способствовавшая тому, что супружеская неверность перестала быть тайной. Все сознательное детство я прожила под угрозой распада семьи. И больше всего боялась утратить доступ к маленькой донской станице. Каждый раз, когда папа возвращался домой поздно или на следующее утро, я плакала и умоляла мать открыть ему дверь. Уже в детстве я усвоила жестокий урок, что мужчины, даже собственный отец, могут причинить дикую боль. Став достаточно взрослой девушкой, чтобы иметь собственные  амурные приключения, я никогда не верила партнерам. И жутко страдала из-за неспособности беззаботно радоваться любви. Я постоянно готовила себя к тому, что мой друг вот-вот причинит мне боль. Поэтому иногда заводила параллельные отношения, дабы просто уменьшить силу потенциального удара, которого я неотвратимо ожидала, были ли на то серьезные основания или нет.
…Когда мне исполнилось семь лет, мама, по понятным причинам, стала приобщать меня к спорту. Первой попыткой был бассейн. Тренер оценил мою многообещающую конституцию и вполне решительно настроился сделать из меня чемпиона. Очень редко я точно знала, чего хотела, но всегда была уверена, если мне что-то не нравилось. Ошибиться в безразличии к плаванию было невозможно. Это убеждение посетило мое сердце, как только нос опустился в запредельно хлорированную воду. С мамой, однако, еще предстояло проработать эту тему. Ее приговор о полезности водных процедур для укрепления здоровья дочери был посильнее моего нежелания. Прошло восемь месяцев, и она поняла, что я показывала значительно лучшие результаты, чем остальные дети в группе. Задания, которые ставил передо мной тренер, были намного ниже моих возможностей. Я не развивалась, а скорее деградировала, как потенциальный чемпион. Следующим видом спорта была легкая атлетика. Меня хватило на одно занятие. Дальше я целый год продержалась в конькобежной секции.
Волейбол стал последним и самым продолжительным увлечением. Я любила в нем буквально все. Стиль, мяч, фигуры игроков... Через год меня избрали капитаном команды. А спустя несколько сезонов пригласили в юношескую премьер-лигу. После победы в молодежном чемпионате Казахстана я оказалась перед выбором – спорт или другая карьера. С трудом представляя, как можно до конца жизни оставаться профессиональной волейболисткой, предпочла налечь на школьные  предметы.
Но вскоре влюбилась… Вернее, решила, что пришло мое время, так как все ровесники уже имели романтические отношения. Мне было шестнадцать, и Алекс казался классным парнем для романа, потому что был чужаком, то есть первым мальчиком, которого я встретила вне круга друзей детства, однокашников и пацанов из спортивной секции. Никогда раньше я не замечала на себе такого мужского взгляда. Внизу живота при этом разливалось что-то сладкое и холодное. Одновременно хотелось, чтобы он продолжал смотреть и чтобы немедленно прекратил. Через неделю Алекс ждал меня на автобусной остановке возле школы. Через две недели он стал моим первым сексуальным партнером. Боже! У него был талант и терпение, позволившие мне раскрыть прелесть женственности и небесное наслаждение, которое я научилась извлекать из собственного тела.
Намного позже, к своему удивлению, я обнаружила, что не все женщины могут получать удовольствие от своей плоти. Однажды, моя подруга призналась, что ей никогда не нравился секс, а занималась она этим только из-за боязни разрыва с мужем. Я с трудом промычала что-то в ответ, когда она сказала, что спит с ним только раз в две недели. В свою очередь, ее чуть не стошнило, когда я разоткровенничалась, что в восторге от любых форм гетеросексуального общения, включая оральную.
После первого раза с Алексом, я проводила часы перед зеркалом, изучая свое тело внутри и снаружи. Про секс читала все, что попадало в руки. Порнофильмы мы с моим парнем воспринимали, как наглядные пособия, пытаясь повторять то, что там происходило. После свиданий я возвращалась домой полуживая, но на следующий день уже нетерпеливо ожидала очередного «зажигательного» вечера. Таким образом, естественным стало регулярное и стабильное предвкушение взрывного galipette sur la quеte*. Я никогда не стыдилась своего обнаженного тела. Еще больше оно мне импонировало рядом с ладно скроенным мужским торсом. Школьной науке пришлось подождать. Я нашла новое месторождение, требующее тщательной разведки и эксплуатации. Закончилась добыча приятных ископаемых свадьбой сразу после выпускного балла с только-только получившим звание лейтенантом.
Я быстро осознала,  что секс в замужестве - не главное. А любовные игры уже не казались таким свободным и непринужденным предприятием, как раньше. Они становились частью пакета услуг, который необходимо было предоставлять правящему супругу: стирка, уборка, готовка и банальное траханье, в котором твои ожидания никого не интересовали.  Такая комбинация убивает желание. Мы расстались, не прожив вместе и года после росписи. Я была в полном расстройстве, почти как в детстве по поводу отца. Но теперь добавилось ощущение, что меня просто использовали.
Возвращаться в квартиру к родителям не прельщало, а жизнь ставила много сложных вопросов. Где жить? Как поступить в университет, если не было денег даже снять угол? Можно ли доверять мужчинам? Будучи еще юной дурой, я несколько месяцев потратила на поиски ответов. Наделала кучу ошибок, но никогда не жаловалась на то время. Все было к лучшему. Беда подсказала мне выход. Я постепенно приходила в себя.
Мое атлетическое и казацкое воспитание пришли на помощь. Я выросла среди казаков и унаследовала от них ментальность, что лучше сожалеть о содеянном, чем о том, чего так и не смог совершить. Вот уж воистину, лучше сильно согрешить, чем не дотянуть и до маленькой добродетели. Занятия спортом научили меня бойцовским качествам. Они помогли понять фразу деда: “В большой семье дети не должны тратить время за обеденным столом”. Я следовала его совету. Стремилась участвовать во всех уличных событиях и всюду поспевать.
Очень часто мне приходилось сражаться. Чтобы победить в игре или защитить свою жизнь, законные права и интересы. Спорт научил меня, как драться. Честно и открыто. С ясной головой и страстным сердцем. Выиграть можно, только если веришь в то, за что борешься и когда есть терпение. Настоящая и серьезная победа никогда не бывает легкой и быстрой. Чем больше трудностей или закрытых дверей я встречала на пути, тем сильнее становилось мое желание их преодолеть и открыть. А моя решимость все превозмочь от этого только крепла.
…Я поступила в местный университет. Качество обучения было несовместимо с гордым названием заведения. Профессора и доценты погрязли в коррупции и требовали от студентов все возрастающую мзду за сдачу экзаменов. Чем выше оценка, тем весомее ее цена! Я приняла вызов: сдавать без взяток. Даже если бы хотела заплатить, то не смогла бы позволить себе такие суммы. Все экзамены были устными и наедине с преподавателями. Иногда получала низкую оценку, зная предмет лучше, чем они сами.  Трудно было убедить гордость, что главное - не циферка в зачетке. После изнурительных битв, простая дефиниция победы укладывалась в хорошее знание предмета с моей стороны и полную безденежную неудовлетворенность оппонента. Я приучила себя не идеализировать мир и становиться более приземленной.
К тому времени горбачевская перестройка была в разгаре. Советский Союз рухнул неожиданно и быстро. Люди стали нищими за одну ночь. Каждый задумался, как выживать. По жестокому совпадению, на таком переломе, моя семья пережила кошмар скоропостижной смерти отца.  Его кончина поставила нас на грань экономического краха. Зарплаты матери хватало, чтобы только не пухнуть от голода. Я была на третьем курсе, иногда зарабатывая копейки случайными переводами с английского. Брату было всего пятнадцать.
Я устроилась в… стриптиз-клуб. Их много тогда открывалось, как будто вся страна хотела наверстать упущенное в советское время, когда партийные вожди утверждали, что секса в СССР нет.
Работа стриптизерши открывала свободный доступ в ночной мир, где я могла потакать собственному тщеславию, получая столько любовников, сколько угодно было душе или, скорее, телу. Я ощущала себя на крыше мира, когда видела мужчин, бросающих свои занятия, чтобы столпиться вокруг моего подиума с шестом, дождаться очереди и втиснуть деньги за резинку моих трусиков. Некоторые пытались засунуть свои жесткие бумажки так далеко, что царапали мои нежные складки. Но огорчаться не приходилось. Чаевые были щедрыми. Мне нравилось мое занятие, а еще больше фантастические доходы от него. Помню, как-то под утро, уезжая из клуба в своем кабриолете, услышала, как один завсегдатай рассказывал другому: ‘Бьюсь об заклад, я спонсировал половину цены этой тачки!’ Моей матери и брату не на что было жаловаться. Я финансировала все их материальные нужды. Жизнь превратилась в игру, наподобие доктора Джекила и мистера Хайда. Днем я была студенткой юридического факультета, ночью - популярной стрип-дивой. Высокие доходы объясняла матери значительно возросшими объемами заказов на переводы.
Жизнь казалась раем вплоть до окончания университета и момента, когда мать объявила о своем желании сойтись с другим мужчиной. То есть, ее новый друг собирался к ней переселиться. Я не возражала. Даже обрадовалась, что у мамы будет надежный компаньон. Но они почему-то решили, что я, по определению, буду материальной опорой также и для ее партнера. Их огорчению и шоку не было предела, когда я отказалась выделять ему даже копейки на карманные расходы. А увидев, что он напялил отцовскую одежду, я совсем взбеленилась и без обиняков приказала ее снять. Даже не ожидала от себя таких выражений. Мать тем более. Разразилась семейная война.
…Получив диплом, я устроилась в адвокатскую контору. Брат поступил в российский институт и уехал из Казахстана. Мать с кавалером мечтали, чтобы я вышла замуж за турецкого парня Текзата, которого я представила им как своего бой-френда. Он был одним из моих самых преданных клубных фанатов и регулярно осыпал меня деньгами и подарками. Я завершила стриптиз-карьеру, и он был бы счастлив на мне жениться. Текзат, не без моей поддержки, оценивал свои шансы достаточно высоко, поэтому пригласил родителей в Алма-Ату официально просить, по турецкой традиции, моей руки у матери. Та даже не догадалась выкроить хотя бы формальную паузу для размышлений. Мой турок был немедленно благословлен. К несчастью, после второй ночи с ним, я перестала кончать. За все сокровища мира я бы не вышла за мужчину, который не мог удовлетворить меня в постели. Второй причиной отвергнуть его предложение была война с дружком матери. Чем сильнее он хотел видеть меня женой турецкоподданного, тем тверже я сопротивлялась.  После окончательного разрыва с Текзатом, мои родственники были в глубоком трауре, потеряв возможность дармового отдыха на одном из курортов Мраморного моря, принадлежавшего его отцу.
Для исцеления их непрекращающейся боли, я нашла себе другую партию. Следующий жених был абсолютным антиподом предыдущего. Без образования, с ярко выраженными задатками пропойцы и бабника. Опять же, на контрасте, он обладал величайшим талантом непревзойденного любовника. И если матери не терпелось выставить его за дверь, мне все сильнее хотелось продолжать. Война закончилась. Вполне мирно. Я забеременела Мартой.


Глава 5
Perpetuum Mobile (ч.1)

Я приехал в Женеву из Лос-Анджелеса через неделю после начала мировой премьеры. У меня была несгибаемая причина для продолжительной командировки в Швейцарию – новый виток моей мести. Я знал даты, был в курсе деталей, и все закручивалось по моему сценарному заговору. А главное, - все хотелось увидеть собственными глазами.
За годы работы в корпорации для меня почти родным стал принцип опосредованного влияния. Лидер через надежное ближайшее окружение может воздействовать на целевые аудитории куда эффективнее, чем Фидель принародными восьмичасовыми мастурбациями. Но я никогда бы не стал загребать жар женского тела чужими руками.
Через полтора года после встречи с Реардоном за кофе и пивом здесь в Женеве, было вполне обоснованно и в этот раз созвониться с ним и повторить приглашение. Конечно, всегда оставался шанс, что ни он, и никто из его друзей, коллег и знакомых – то есть из тех, кто знал, что он был в Казахстане, - не посмотрел фильм. Но такая вероятность, по известной мне статистике, была почти равна нулю. Кассовые сборы за первые выходные, приблизительно экстраполированные на средневзвешенный исторический паттерн после аналогичного начального результата, принесли мне долгожданную свободу и не оставляли сомнений, что хотя бы один из знакомых Реардона, если не он сам, сходил в кинотеатр. Результаты всей недели подтвердили мои предположения и даже улучшили математическую модель.
Я радовался в обоих случаях. Я заработал кучу денег и вернул долг. А теперь собирался насладиться своей победой в городе, где однажды потерпел самое сокрушительное поражение. В запасе у меня был бесхитростный трюк, на случай невероятного пренебрежения к моему фильму здесь, где серьезное деловое сообщество, возможно, никогда не обращает внимания на творческие уродства типа того, которое я состряпал. Я приглашу Реардона пойти в кино вместе, рассказав ему о своем авторстве и о том, что картина - про современный Казахстан.  Или предложу собрать всех ветеранов казахстанского движения, находившихся в головном офисе, для коллективного просмотра. Короче, я готов был на все, чтобы затащить коллегу в кинотеатр, даже если для этого надо будет заковать его в кандалы.
Мои голливудские заказчики были отъявленными профессионалами своего ремесла. Они точно следовали сюжету, а мое сотрудничество с режиссером принесло ожидаемые плоды. Он прислушивался к моим советам и расставлял необходимые акценты. В результате, зрелище было великолепным для людей, не имевших понятия, что существовал иной - тайный смысл. Те же, кто давно знал кого-нибудь из нас – меня, Юлию, ее мужа, - догадывались о правде через пять минут после титров. Конечно, киностудия предприняла необходимые предосторожности, чтобы избежать судебных исков от третьих сторонами.
…Я услышал в трубке его безмятежный голос.  Через секунду, когда он понял, кто говорит, его возбуждение вынудило меня отстранить телефон от уха. Это было многообещающе. Я произнес свою реплику. Он принял приглашение и, как показалось, с преувеличенным энтузиазмом. Вроде предчувствовал, что я позвоню. Он добавил, что сожалеет о том, что в прошлый раз мы посидели так недолго и в каком-то плебейском месте. Чувствуя свою вину и с единственной целью компенсировать старое недоразумение, он попросил разрешения на право выбора место встречи. Я с легкостью согласился. Я готов был уступить любому капризу, предвкушая пароксизмы гнева и ярости Реардона, когда подтвердятся его самые ужасные подозрения. Он был весьма быстр, если не удивительно странно подготовлен, со своей опцией. Потом я понял, что он собирался в этот ресторан в любом случае, со мной или без меня, и просто воспользовался возможностью проявить крайнее гостеприимство.
Предложение заключалось в том, чтобы поужинать в знаменитом лозаннском Crap d’Or. На мой непроизнесенный вопрос насчет переезда в другой город, он объяснил, что недавно принял предложение от компании, занимающейся крепким алкоголем, и переберется в Лозанну, - поближе к новой работе, - как только возвратится из последней командировки по делам нашего все еще общего пивного работодателя. Воровство кадров между родственными подакцизными отраслями было не в диковинку. Реардон похвастался исключительно привлекательными условиями на новом месте. Он останется в Швейцарии еще несколько лет. Потом передислоцируется на один из самых больших водочных рынков в мире, с еще более впечатляющей компенсацией. Он был многословен по телефону, но у меня появилось странное чувство, что о существовании Юлии ему не хотелось даже заикаться. А я не хотел спрашивать, пока мы не встретимся лицом к лицу. Он был чрезвычайно добр и предложил подвезти меня в Лозанну на своем новеньком Феррари сразу после работы. Я пришел на офисную парковку через пять минут после назначенного времени. Реардон уже сидел в машине и махнул мне рукой присоединяться. Головной офис заканчивал работу на полчаса раньше, чем другие компании в городе. Поэтому выбраться из Женевы нам удалось без проблем до часа пик. Мы почти не разговаривали в машине. Я не любил кондиционеры, и ему пришлось открыть окна, чтобы было не так жарко. Свежесть шумных воздушных потоков была сомнительной - июньское тепло потихоньку наступало из Средиземноморья.
Расстояние от Женевы до Лозанны - весьма относительно. Казалось, мы больше времени потратили на извилистых улочках пункта назначения, добираясь до ресторана, чем между двумя городами. Три сюрприза ждали меня внутри Crap d’Or.