собачка

Мужчина расслабленно лежал на широкой кровати. Он курил, свободно и без усилий выпуская изо рта восходящие облака табачного дыма, которые сквозь расширенные ноздри возвращались обратно в горло французской затяжкой. В комнате тяжелел аромат лимонной эссенции и перуанского бальзама. Этот удушливый эфирный запах пересекался легким ломанным почерком аниса.

- Я был очень одинок, - шептал мужчина, сжимая в кулаках влажную от пота простынь. – Невыносимо одинок. Ни братьев, ни сестер. Родители жили своей и закрытой от меня жизнью и моим единственными друзьями были книги и банки самодельного изумрудного варенья из недозрелого садового крыжовника. Варенье из айвы или грецких орехов ставили на стол только по праздникам. Но на праздниках меня не сажали за общий стол со взрослыми, а отправляли гулять на улицу.

На улице жили бродячие собаки и их маленькие смешные щенки. Я обожал этих крохотных дворняжечек – они были такие самостоятельные, уже умели лаять и постоять за себя. Почему я так страстно хотел взять домой одну из этих псинок? Теперь я знаю почему. Я хотел научиться лаять и защищать себя.

Дверь в комнату с кроватью тихо приоткрылась, пропуская женскую голову с блестящими гладкими волосами. Проникшая внутрь голова повела из стороны в сторону движением змеи, караулящей ночных ящериц, и также тихо исчезла. Мужчина рассеянно проследил, как закрылась дверь из красного дерева, и вернулся к своим мыслям, окутанным табачным дымом.

- Я притаскивал домой этих маленьких дворняжек, пользуясь отсутствием родителей, и весь оставшийся день был счастлив. Я купал собачку в ванной, расчесывал гребнем её волнистую шерсть и вдоволь кормил котлетами, оставленными мне на обед. Собачка съедала котлеты, весело бегала по комнатам и по-детски быстро засыпала рядом со мной на диване. И мы спали с ней до скрежета дверного ключа.

А появившиеся в комнате родители зло кричали и на дворняжечку и на меня, скорчившегося на диване в приступе отчаянного страха. А вот дворняжечка вела себя иначе, она уверенно вскакивала на  лапки и начинала звонко и громко лаять на родителей – она умела постоять за себя. А я не умел этого делать и как всегда походил на жалкий мешок из прыщавой городской кожи с гремящими внутри окаменевшими от ужаса костями.

Собачка все лаяла и лаяла, защищая себя и меня. Даже когда ее прятали в коробку, чтобы вынести на улицу – она возмущенно рычала и царапала коготками фабричный картон. А я униженно просил у родителей прощения и клялся, что больше никогда не повторю содеянного, рыдал и тайком давился кусками хлеба, измазанными крыжовниковым вареньем, походившим на изумрудные стафилококковые сопли, из которых я тогда не вылезал.

Мужчина ощутил тошноту, поднял с пола стакан с мескалем, отхлебнул и снова опустился на горячую влажную подушку.

- А потом я  снова приносил домой очередную дворняжечку, которую у меня снова отнимали, снова ругали и даже пытались бить. Я испуганно крутился на диване и кричал, пытаясь поймать свистящий в воздухе родительский ремень, ощущая намного большую боль от публичности моего унижения, чем от самих ударов. Но еще страшнее оказалось другое, когда мои родители в конце концов попросту лишили жизни одну очень красивую белую дворняжечку трех месяцев от роду.

На свою беду, эта отважная собачка укусила за палец моего отца, когда тот запихивал ее в очередную картонную коробку. Она была очень красивой и очень смелой эта чудесная дворняжечка. Белая и шелковистая, грациозная в движения, такая неугомонная. Она развлекала меня весь день, и я даже рассмеялся пару раз, что делал очень редко. Я гладил и целовал ее, и мне вдруг неожиданно захотелось овладеть ею, словно она была красивой девочкой.

Я снял штаны и с любопытством разглядывал свою непривычно  отвердевшую плоть. А собачка крутилась и крутилась рядом, ненароком подталкивая меня игривым боком. Но тут раздался скрежещущий звук ключа, и, едва приведя себя в порядок, я сделал вид, что учу уроки. А беспечная собачка с лаем побежала навстречу вошедшим родителям.

Они не удивились, а просто принесли коробку, чтобы запихнуть в неё собачку. А дворняжечка им сопротивлялась и даже как-то изловчившись, укусила отца за палец. И он  в приступе гнева свернул собачке шею. Я отрешенно стоял рядом и слышал хруст её шейных позвонков. Отец бросил мертвую собачку в коробку и унес.

Мужчина вздохнул и загасил сигарету о край  пепельницы. Потом снял висящий на спинке кровати плетеный поводок, прицепленный к усыпанному стразами ошейнику.

- Хватит спать, сука, - мужчина грубо толкнул лежавшую рядом с ним белокурую женщину. Но та, уткнувшись лицом в подушку, оставалась безмолвной.

Мужчина надел на женщину ошейник и дернул за поводок.

– Поднимайся, живо!

Женщина еще сильнее вжалась в подушку. Лицо мужчины искривила злая гримаса.

– Упрямишься, сука? Нет, ты же добрая и хорошая собачка, правда? Ты моя беленькая ласковая дворняжечка, не бойся меня, я твой маленький и послушный мальчик. Милая, посмотри на меня, поиграй со мной, у нас есть для этого много времени, правда? Мне ужасно нравится и твоя смелость и твоя решимость и твоя способность быть собой, ну не дуйся, прошу же, посмотри на меня, умоляю. Пожалуйста, научи меня всему тому, что умеешь сама, пожалуйста, научи меня, я ничтожество, я боюсь всего, я боюсь людей, боюсь свиста ремня, боюсь своих снов, боюсь скрежета ключа в двери, я боюсь даже тебя.

Женщина молчала.

- Дорогая моя, несравненная, милая, не отворачивайся, пожалуйста, пусти меня к себе, пусти, мне так страшно и одиноко, я умру, если ты прямо сейчас не пожалеешь меня, своего любимого, ласкового и несчастного мальчика, я не смогу жить, пожалей, прошу тебя, слышишь?

Мужчина всхлипнул и силой придавил женщину тяжелым телом, властно раздвигая её сомкнутые ноги. Прижавшись к гладкой женской спине и неустанно дергая за поводок, он зашелся в быстрых и судорожных движениях.

- Не бойся, моя маленькая собачка, – горячечно бормотал он, - родители у меня умерли, они не придут, мы с тобой одни, я люблю тебя, люблю, не бросай меня, не бросай, я тебя убью, если попробуешь снова оставить меня одного, никому не отдам, никогда, тварь, гадина, сука ты бродячая, сука.

Мужчина замер с затуманенным наслаждением взором и медленно сполз на кровать рядом с женщиной.

Женщина молча поднялась, аккуратно сняла ошейник и повесив его на спинку кровати, поискала ногами невидимые туфли. Дверь в комнату снова открылась и вошла дама со змеиной головой. В руках она держала чашку чая и корзинку с кусками хлеба, густо намазанными изумрудным крыжовниковым вареньем.

- Иди вниз, - приказала дама сидевшей на кровати женщине, - тебя ждут.

Женщина поднялась и вышла из комнаты. Мужчина проводил ее взглядом, опустил ноги на пол и принялся за хлеб с вареньем.